16. Как мы играли в театр
Уж как я люблю театр, вы бы только знали! Когда кто-то рассказывает при мне о любви к театру, о своей пламенной почти страсти, я просто вынужден бывает вмешаться и развести ситуацию. Ну, кто круче чем я относится к этому многовековому лицедейству, так сказать-«кто может сравниться с Матильдой моей», кто столько сил, внимания, энергии отдал театру, друзья мои!? Кто больше меня из любителей и непрофессионалов знает про театр, актеров, актрис, не сплетен, разумеется, кто защищал и по долгу службы, и по зову сердца деятелей театра, попавших по разным обстоятельствам в нелёгкое и неловкое положение, сколько нервов пришлось потратить на жизнь театральную. Я даже не учитываю гинекологическую поддержку театральной сферы, организованную главным гинекологом моей семьи, при моем непосредственном менеджерском участии. Оставим это за скобками, как говорил в таких случаях мой друг и соратник Валерий Вальский. А сколько театров других, иногородних, при моем непосредственном участии увидел наш зритель, и сколько простых и знаменитых артистов покормил и напоил ваш покорный слуга на свою скромную зарплату. А сколько театральных былей и небылиц вывалили на меня и мадам гости нашего дома- театралы? Ну, а если вы будете и после этой моей пылкой речи наезжать и дискутировать со мной , добавлю свой самый важный аргумент- собственного сына сдал вот этой самой рукой туда, за бархат кулис и театральных занавесей. Жалко было, а что делать, поперли видно, накопившиеся из многих поколений моих пращуров гены с театральным уклоном, вот и рванул наш сынок на сцену театральную. И теперь ревностно и пристрастно вглядываюсь во все его театральные проекты и пока тихо радуюсь, прут и ещё как прут гены театральные из нашего сына. Вот что любовь к театру делает. А откуда, спросите любезные мои!? Сколько помню себя, всегда пытался прикоснуться к этому тайному и незнакомому. Вспоминаю, что в детстве у меня был свой кукольный игрушечный театр. Такая из картона сделанная конструкция, в которой было всё, и декорации на сцене и какие-то фигурки, которые особым образом шевелились, точнее двигались, то появляясь, то исчезая в окнах и дверных проёмах сцены. Переворачиваешь страничку картонную, а там, глянь, другая картина построена, в соответствии с текстом разыгрываемой пьесы. Смутно помню, что я пытался демонстрировать родителям всё, что можно показать в моем игрушечном театре, причем, вместе с кем-то, соседом, скорее всего с кем из родственников, кто приходил к нам в гости. Брат мой старший, похоже, не особо опускался до такой мелкотни, три года разницы в возрасте давали себя знать, и приходилось мне постоянно подыскивать актеров из своих сверстников и постоянно учить и переучивать все роли спектаклей. Хорошо помню, как сводили меня в кукольный театр, малыша первоклассника, наверное, это был приезжий кукольный театр, в моем маленьком городишке тогда ничего театрального не было. Помню только ширму на сцене, и какие-то кукольные персонажи, что они изображали, даже нисколько не отразилось в памяти моей, но это именно была первая встреча с реальным театром, пусть и кукольным. Постепенно, подрастая и осваивая сценические подмостки, я начал понемногу приближаться к этому великому лицедейству, в первый раз в реальном спектакле я играл, когда учился в шестом классе. У меня к тому времени пробился талант эмоционально читать на сцене, потому меня и затащили в театр. Это было необходимо для школы, поскольку в школьных смотрах художественной самодеятельности театр был обязательным жанром, как и школьный хор, где я «пел» некоторое время, пока меня не выгнали из-за отсутствия слуха. Из театра, слава богу, не выгнали, не за что было выгонять, старались как умели, но видно плохо старались, или получалось «по черномырдину». Да и пьеса была слабая наверное, это я сейчас в оправдание говорю себе и моим коллегам. Про что в пьесе и не помню практически ничего, а вот одну деталь забыть не могу. Один герой изобретает какую-то хрень, связанную с антигравитацией, мы все там даже опыты проводим, в результате которых подтверждаем гипотезу нашего одноклассника \ представляете, пьеса про школьников страшно умных, которые такие опыты проводят, ё-моё\. Вот и у нас должен был наш подопытный металлический чайник под воздействием некого аппарата, изобретенного нашим Кулибиным, вдруг повиснуть в пустоте внезапно лишившись земного притяжения. Ну, блин, мало того, что создать такое в реальности на сцене вряд ли смогли бы и в профессиональном театре, а тут на школьной сцене силами школьников во главе с учителем труда. Короче, привязали мы наш чайник за носик тонкой леской, да и спихнули с аппарата в нужный момент и давай орать как очумелые, типа, ура, висит! Сами, пытаемся так построиться на сцене, чтобы загородить наш антигравитационный чайник от пытливых глаз зрителей, дабы они не заподозрили, как мы тут химичим. Так в первый раз я ощутил на себе некий обман театральный и полное несоответствие с реальностями жизни. До сих пор помню эту неуклюжесть ситуации на сцене, и всякий раз задаю себе вопрос, какого лешего такой сюжет выбрали, мало ли пьес приличных без технических прибамбасов. Первый опыт служения театру, это как первая любовь, занозит ваше сердце и не отпускает. Так и я, продолжая служить Мельпомене в тех своих юных воплощениях, которые мог тогда освоить в моем маленьком городишке, в котором не было профессионального театра, тем не менее считал себя большим актером местного разлива, читая со сцены всяческие литературные произведения с нотками драматизма и страдания. Реальная околотеатральная жизнь продолжалась. На сцене местного ДК в школьных тусовках художественной самодеятельности чего мы только не делали. Мой старший брат с одноклассниками играл в спектакле «Три Толстяка», чего –то изображал в балете «Ундина», я следуя за ним, проходил свои театральные университеты в театрализованных хореографических постановках, где мы изображали персонажей разных эпох, от рабовладельческого общества, до феодально-рыцарского. Причем, я и большинство моих школьных артистов были в основном массовкой, страдали в путах рабов или в ливреях слуг местных феодалов и рыцарей, а были у нас в школе ловкие такие пацаны- гимнасты, которые и балет могли изобразить и вельмож, и рыцарей разных. Учитывая моё растущее не по дням «мастерство актера» стали меня использовать в театральных малых формах. Помнится, играли мы сценку про Лермонтова, я изображал его друга Раевского, наша одноклассница Галка Б. была в роли его тетушки, для чего она посыпала пудрой или мукой прическу, чтобы выглядеть постарше. Я тоже гримировался, карандашом черным маминым рисовал себе щегольские усики, мне казалось, так я больше соответствую великому поэту, которого изображал мой друг Славка. Отлично помню, как в этих сценках я читал лермонтовское «На смерть поэта». Я даже пытался мимикой лица выразить всю глубину презрения, переполнявшую поэта, который строго отчитывал дворцовую камарилью, погубившую нашего Александра Сергеевича. Мне казалось, что мне удается донести до публики всё, что придумал Лермонтов, так отчаянно я подыгрывал себе и мимикой лица, и блеском глаз и нахмуренными бровями и прочими… Когда же Славка\Лермонтов\ сам читал последние, более поздние строки этого стихотворения, я продолжал «играть лицом» в унисон с Лермонтовым. Словом, лицедействовал, как мог, хотя мне было трудно и неловко, мешали руки, глаза «лермонтовской» тётушки искрились улыбкой, когда она видела мои «театральные потуги», да и сам «Лермонтов» иногда говорил мне, чтобы я не переигрывал лицом, типа, это его сбивает с серьёзного и даже местами гневного тона. С этими сценками мы обошли многие красные уголки и залы нашего города. Кстати, вспомнил один совсем не театральный случай из тех, что бывали с нами, когда мы по красным уголкам выступали. Один наш приятель, одноклассник Виктор Ш., актер из той же пьески про Лермонтова, из озорства или чтобы перед девчонками повыступать, взял да и пририсовал в одном из красных уголков на большом портрете главы государства, а им на то время был Никита Сергеевич Хрущёв, клоунские усики. Тут его и нас застукали бдительные местные организаторы нашего выступления. Что тут было. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Не буду вас напрягать, отделался он, слава богу, выговором по комсомольской линии, но всерьез обсуждался вопрос о отчислении из школы. Кое-как спасли приятеля, правда через год и самого Хрущёва турнули другие ушлые ребята, вот когда можно стало усики пририсовывать. Со Славкой мы даже и в драматическом спектакле полнокровном играли, что-то про нравственных и честных молодых парней. Я играл роль старшего брата главного героя, или какого-то родственника, но старшего по возрасту, адвокат по профессии. Славка был в роли старшого среди местных хулиганов, ему эта роль очень удавалась, мне даже показалось, что играть хулиганов гораздо легче, чем честных и благородных представителей современной молодежи. Я тогда подумал, что роль хулигана обычно ближе к естественному состоянию нас всех, а вот до чести и благородства нам малость далековато. Как говорится, кто из нас не без греха. Эти вот Славкины хулиганы и замочили главного героя пьесы, которого всем было безумно жалко, такой уж он благородный, в жизни хрен такого найдешь, особенно в нашем городке. Из своей роли я помню только, как зажигалка, которая по роли должна была сработать в нужный момент, не сработала, и мне пришлось маскироваться и поджигать её незаметно спичками, а уж потом закуривать не спеша и воспитывать молодежь своими нудными высказываниями о смысле жизни, которые я сам , естественно , не разделял, как всякую другую муть которой пичкали нас взрослые и более меркантильные люди! В общем, как могли, но уже более серьезно, к тому же нам ставил спектакль директор ДК, а это, как нам казалось, более ответственно и качественно. Так и росли и тянулись к театру, правда, даже не представляя, что же это такое, настоящий театр. Приехали мы со Славкой в Новосибирск, два провинциала в узких брючках, а в столице Сибири уже и в «клёшах» ходили, по моде текущей. Пришлось приспосабливаться и штаны расшивать или новые, расклешённые заказывать. Тут не до театра было, народу столько много, таких как мы, молодых и самонадеянных, пруд пруди, однако пробиваться надо было. И пробивались, и пробились помаленьку. Не так уж, чтобы сильно, но, как говорится, более-менее на факультете, да и в масштабе института. Понемногу и к театру прилепились, особенно я, видно гены сработали, начал я по драматическим театрам прикалываться. Правду жизни искать, всё же драматические спектакли ближе к реальности и чувствам были, нежели, скажем, музкомедия или оперный. Я даже и в филармонию заглядывал, и не только на попсу какую, пару раз даже на симфоническом был, присматривался. Потом, совсем взрослая жизнь началась, завод, трудовые будни, общага заводская. Начал понемногу спутницу жизни вычислять, дело непростое, хотелось же всерьёз и надолго. Как тут угадать, а любит ли она театр, музыку, кордебалет от балета отличает, заодно к тёще будущей присматривался, от облика тёщи многое зависит, братцы мои. Похоже, справился с задачей, и тёща не подвела, да и мадам вполне лояльной ко мне и моим внутренним культур-мультурным ресурсам оказалась. За моих пятнадцать чкаловских заводских лет чудачества мои театральные не раз проявлялись. Я и опять со сцены читал и лауреатом даже становился, и вечера книголюбов на литературные темы организовывал, да всё как-то с театрализованным уклоном. Про театр реальный тоже не забывал, помнится, мы с мадам даже сильно полюбили спектакль «Пучина» по Островскому, с молодым тогда ещё Толей Лосевым, да и Влада Бирюкова вычислили и выделили среди прочих в других театральных постановках. Словом, тренировали свой вкус и опыт приобретали практический. Потом, неожиданно для меня, дорос я до должности директора ДК им. Чкалова, у меня даже три самодеятельных театра в ДК образовалось. Одним из них руководил Миша Стрелков, актер «Красного Факела», один из моих уважаемых артистов и вполне по жизни приятель в дальнейшем. Не успел, совсем не успел много чего наворотить в ДК, а там, гляди-ка, в филармонию меня выдвинули, в ту саму , к которой по молодости с опаской приглядывался. Почему с опаской, спросите. Не поверите, стыдновато мне как-то было говорить, что я в филармонию на симфонический заглядываю, как бы пацаны не обсмеяли, типа, ну, ты даешь, крутой что ли. Было дело, не вру, ей богу, не вру. Ничего, пообтерся и начал в филармонии свои привязанности проявлять. Были у меня в команде люди , которые спецы по музыке, я туда и не лез, но прислушивался и приглядывался, пытался породниться и полюбить. Да так привык к музыке, что и в самом деле полюбил и до сих пор не расстаюсь. А по делам театральным сам попер, начал понемногу театры столичные вытаскивать в Новосибирск. Первым театром из Москвы мы «Таганку» легендарную принимали. Вот уж натерпелись и намучились. Представляете, люди с ночи места в очередь занимали, чтобы только суметь билеты купить. А каково мне было друзей-приятелей удовлетворить. Причем, заметьте, никакой халявы, все по билетам. Я даже сам распределял, друзьям и хорошие места выделял и на балконе, чтобы никто меня не третировал, типа, все места поближе блатным роздал. Сумели мы даже с театром улицу Высоцкого открыть, и доску мемориальную в начале улицы повесить. Всем театром открывали. Это приятно, конечно. Были и неловкости, в нашей неуклюжей жизни чего только не было. Золотухин, к примеру, прямо на спектакле «Тартюф добавляет не мольеровскую реплику, что плохо встречают, воды горячей в гостинице нет и даже и мыла нет в ванной, руки мыть нечем. А было такое и мыла не давали, да и сахар по талонам, словом неудобно организаторам, мне особенно неловко, не учел, не предусмотрел. Но , как говорится, учимся. На следующий год Малый театр в полном боевом составе. Мы подсуетились, постановление правительственное сделали и выделили артистам и мыло, и талоны на сахар. Вот только с горячей водой не справились, но ведь не всё сразу. Вспомнил даже забавное, Веня Смехов был у меня дома, посидели хорошо, выходим после посиделок к машине, я почему-то на своем жигуленке его домой привозил, а у моей машины дворники слямзили. Вы не поверите, не мог я долго ещё купить в то время новые дворники, так и ездил и мучился в дождливую погоду всё лето без оных. Тряпки разные наматывал, останавливался даже, чтобы стёкла протереть. С Малым театром я начал историю своей дачной баньки, где и Юрий Соломин и Виктор Коршунов попарились и помылись горячей водой. Жаль, снес я при реконструкции летней кухни эту баньку малюсенькую. Какие там зафиксированы имена, личности, легенды театра Российского. Мы там и своего домашнего артиста выпарили, попарься- ка в бане в которой и Табаков и Саша Михайлов и т.д, поневоле флюидами театральными пропитаешься. Вот наш сынок пропитался, в Табакерку и угодил. Да и мы все местные тоже испытываем это воздействие, когда маскироваться от мадамов своих приходится, или ещё какие другие причины маскировки и лицедейства случаются. Я в своих «знаменитых» среди широкого круга друзей «миллерунчиках», уже прописывал довольно подробно театральную тему, повторяться не будем, однако, могу смело сказать, вся жизнь моя и близких моих была, есть и будет рядом с театром, хотя больше времени с филармонией родной связан. Как говорится, вся наша жизнь- театр, и все мы тут –актеры!..
18.Африканские страсти- продолжение
Есть у меня один приятель, он в нашем клубе «Вторник» роль знатока исполняет. Всё потому, что родословную свою от греков ведет, а греки, они народ ушлый очень. Именно они придумали такое слово – демократия ещё в то далекое время, когда никто и не собирался эту демократию насильно в других странах и регионах внедрять, не то что нынче. А Олимпийские игры- тоже они. И даже алкоголь первыми изобрели греки, хотя кое-кто и оспаривает это. Все остальные в клубе у нас тоже приличные люди и тоже весь цветовой набор по родословному признаку, а некоторые, типа я, так и нескольких национальных корней сразу. Так вот этот грек гребанный, всегда любую ситуацию, возникающую на клубных дискуссиях, превратить во что угодно может! Вот, к примеру, совсем недавно на меня в очередной раз вышли африканские бандюги, что позволило мне в очередной раз нос задрать. Ну, кому ещё опять предлагают получить наследство, оставшееся от умершего моего родственника Роберта Миллера и в приличной сумме семь с половиной миллионов долларов. Заметьте, не я ищу родственников, они сами меня находят. А кому эти баксы помешают, я вас спрашиваю!? Никому! То – то же, друзья мои драгоценные, при вашей пусть даже самой знаменитой фамилии самого высокого российского масштаба, типа Иванов или Сидоров, у вас могут тоже оказаться родственники в Африке, или ещё где, но вряд ли вы от них чего дождетесь. А у меня, мельника по сути фамилии, везде родственники и все мечтают мне помочь, не бескорыстно пусть, но вполне конкретно. Вот и в этот раз очередная мулька прилетела, предлагают мне наследство в семь с половиной миллионов баксов от моего родственничка переслать на благие дела, с условием пополам, т.е. отстегнуть половину моему благодетелю, который оформит документы на наследство. Я полагаю, что вы понимаете, про что я вам говорю, уже была со мной аналогичная история, только сумма там была больше, я вам про это уже писал. Естественно, понимаю, что жулики на меня вышли, однако горжусь немного за такую популярность моей фамилии. Даже вступаю в переписку и обещаю отдать половину, как только, так сразу. Только предупреждаю, что никаких комиссий никакому банку не отдам, пока не получу наследство. А сам, затребовав и получив документы с соответствующими печатями и подписями важных министров республики Того, на клубе нашем и хвастаться начинаю и собираю с народа просьбы, чем помочь и где благотворительность проявить. Вот тут меня и размазывает мой грек и знаток, подкованный идеологически ещё прошлым партийным опытом. Знаю, мол, кто твои благодетели. Сидят они в нашей тюряге на великой русской реке Волге, где-то в срединной части России – матушки, да и развлекаются тем, что им начальство разрешило, чтобы веселее жить всем было. И никакие не африканцы, а наши доморощенные, чего это ты нос задрал. Я конечно возражаю, на интернет киваю, на бумаги официальные с оттисками и печатями, а он знай своё гнёт, да и посмеивается ехидно надо мной- «наследником!» Обидно, знаете ли, одно дело, когда тебя из самой Африки разыгрывают, другое дело, когда наши жулики. Быть такого не может! Не верю. Греков уважаю, а знатоку нашему ни в жисть не поверю! Ему, поди, самому хочется повыступать и повыёживаться, потому и рушит все легенды на корню. Блин!…
19. Алексей Гориболь – немножко Долгоруков.
Кто внимательно почитывал мои «миллерунчики» в прозе, наверняка помнит истории, связанные с титулованными персонами. Граф Шереметьев Петр Петрович, например. Или французско-русская маркиза Ольга Дмитриевна со своим супругом, настоящим французским маркизом де Болье. Да и несколько других пусть совсем коротких встреч с наследниками титулов русских фамилий во время гастролей и путешествий. Вот и совсем недавно была интересная встреча с человеком, в котором, как он смело заверяет, течет некое количестве крови от самого Долгорукова. Если вы подкованы даже только в пределах школьной программы, вы наверняка знаете, что Москву, не тяп-ляп какой-нибудь Урюпинск, основал именно князь Юрий Долгорукий, чей памятник до сих пор стоит в центре Москвы. Как там было на самом деле, выяснять не будем, согласимся с учебником истории, князь , так князь! Если же вы почитали в свое время «плодовитого и увлекательного» писателя Пикуля, то наверняка вспомните целую команду князей Долгоруких, которые у власти ошивались, некоторые умудрились «Кондиции» Анне Иоановне подсунуть, за что и поплатились впоследствии, когда она те «Кондиции» разорвала. Много их было князей Долгоруких в истории государства российского. И вот с одним из потомков произошла у меня недавно совсем неожиданная встреча. Приехал к нам в филармонию на гастроли известный музыкант Алексей Гориболь. На фестиваль приехал музыку современного композитора играть. Композитор очень современный и известный. Десятников Леонид. У нашего Гориболя есть даже эксклюзив на исполнение некоторых программ композитора, вот и прибыл он исполнять эту музыку. Не каждый раз посещаю я программы современных композиторов, не всегда попадаешь в унисон их «гениальных творений», но в данном случае я точно собрался посетить концерт и даже выпить пару другую рюмок с исполнителем. И вот почему. Некоторое время назад в музыкальном мире в масштабе страны разразился скандал и большой скандал. Захотели в большом театре поставить оперу Леонида Десятникова «Дети Розенталя», либретто очень известного и весьма мной уважаемого Владимира Сорокина. По его же одноименной пьесе. Казалось бы, чего необычного, современники оба два, интересные и даже очень известные авторы. Однако, можете себе представить, на уровне Государственной думы широко и остро обсуждался вопрос о запрете спектакля. О невозможности ставить такое на сцене Большого. И этот абсурд начался задолго до премьеры, ещё не услышав ни одной нотки из будущего спектакля депутаты, им, похож, другим чем заняться не хочется, нашли тему. И причина в очень уж одиозной фигуре автора либретто Владимира Сорокина. Не буду дальше говорить ничего об этой глупости противников спектакля, в истории мировой оперы, полагаю, такого не было никогда, тем не менее, спектакль состоялся, и я с ещё большим уважением стал относиться к композитору, который выбрал для спектакля одного из моих любимых писателей. И вот, очередная встреча с исполнителем музыки Десятникова. Первая встреча в день концерта по- трезвому, впечатление положительное, я ему сразу и признался, что Десятникова из-за Сорокина уважаю. Гориболь меня и поддержал в симпатиях к автору «Дети Розенталя» и «Достоевский – трип». Последнюю пьесу, кстати, ставил у нас «Красный Факел» и даже возил в Германию на сорокинский фестиваль. Концерт прошел хорошо, публика собралась соответствующая, как принято говорить – целевая аудитория. А вот после концерта началось самое интересное, сначала продегустировали мой знаменитый напиток у меня в кабинете, одобрили весьма и солист и солистка. На этакой высокой ноте двинулись в ресторанчик неподалеку и там оторвались по-настоящему. На волне высокой музыки и симпатий к Сорокину мы практически породнились и не только с пианистом, с солисткой тоже. Вполне нормальная леди оказалась. Юлия Корпачёва и поет неплохо и по-человечески интересна. Вот здесь нам Гориболь и признался в своем долгоруковском замесе. Вот что я вынес из этого, пардон, если малость детали напутаю. В небезызвестное и непростое время одна из прямых родственников Алексея, явного долгоруковского замеса, сменила фамилию на Гориболь, которая расшифровывается как ГОРЕ и БОЛЬ, было похоже и того и другого достаточно в судьбе маскировавшейся от соответствующих органов прабабушки или бабушки нашего героя. Таким образом и затерялась в анналах известная княжеская фамилия или вернее растворилась в быту принадлежность человеческая к княжеской и насквозь не пролетарской мафии. Подсчитал нам наш герой количество той самой княжеской крови, которая ещё журчит по его музыкальным венам, что-то в пределах одной восьмой части получилось, не меньше. Нам что, выпили и за музыканта и князя одновременно и за всех тех его родственников, кто горе и боль мыкал, но сумел сохранить нам и пианиста и приличного человека. Здрав будь, Княже, нам ты всяко дорог, но как музыкант дороже и роднее…
20. «Правда» Димы Быкова
Перечитал я как-то свой давнишний опус про Диму Быкова и захотелось мне внести ясность в историю с книгой, которая «Правда» называется. Если вы не читали или запамятовали, о чем это я, напомню, в одиннадцатом томе моих прозаических «миллерунчиков», писал я и про мэтра нынешней литературы Дмитрия Быкова. Повторюсь, Быков и сейчас один из уважаемых мной писателей, и не только за то, что про «Красный Факел» он хорошо выразился в книге о Пастернаке. Он и писатель вполне мой, художественные его книги я почитываю и покупаю, не раздумывая. С публицистикой быковской я не очень дружу, всё его такое эдакое всезнайство , менторство и поучительство не привлекает. Я вам своих мнений не навязываю, читайте и думайте сами, у вас своё мнение, у меня своё, однако, согласимся, друзья, что Дмитрий Быков вполне заметная фигура на поле современной отечественной литературы. Тогда я описал и нашу встречу на книжном фестивале, организованном газетой «Книжное Обозрение» в нашем городе. Когда я представился Быкову и признался, что являюсь его поклонником, читаю быковскую литературу, что его, конечно же порадовало, он даже заметно порадовался лицом своим иронично-быковским. Тут я возьми и ляпни, что самая любимая его книга у меня, моей семьи и друзей моих- «Правда». И даже процитировал отрывок из книги про Ленина и Зиновьева, как они, продискутировав про кофе пить или пиво пить, пришли к компромиссу, водочки выпили. Тут я заметил, как герой наш, всесторонне известный писатель, как -то лицом не так радостно на это прореагировал. Я думал, он меня поблагодарит за такие детали, мэтр же только чего-то невнятное пробормотал в ответ, пожал я ему руку, и застолье открывать писательское двинул. Я тогда особо внимание не обратил на это, мало ли что, может скромничает инженер душ человеческих, и уже значительно позже открыл истинную причину «скромности» нашего героя. Максим Чертанов, соавтор Быкова по этому произведению, он же автор разных других произведений в том числе биографических, фигура таинственная и загадочная. Сам Быков писал, что это литературный псевдоним писательницы Марии Кузнецовой, однако в одном из интервью Максима Чертанова говорится, что это тоже некая мистификация, тем самым реальный автор как бы зашифрован. Не будем углубляться в детали и искать опять же компромисс, суть моего повествования в том, что Быков не сочинял и не писал «Правду» , он только вместе с Чертановым выдумывал и разрабатывал забавные сюжетные линии. Я это прочел чуть ли не у самого Быкова, или Чертанова. Но вклад в разработку сюжета был столь значительным, что Чертанов \или Кузнцова\ с полным на то основанием включил\а\ Быкова в соавторы. Вот почему сделал тогда кислую мину мой собеседник, когда я назвал «Правду» лучшей книгой Быкова из всей его художественной прозы. Приношу свои извинения всем кто читал мой опус ранее и принял всё за чистую монету, истина- вот она, пусть в разработке сюжета и придумывания сообща многих интереснейших моментов! А это, братцы мои, многое стоит.
21. Юлий Ким
На днях, друзья мои, привалило мне опять немного счастья. Ей богу, не вру, и не лотерею какую выиграл, или наследство африканское опять навязывают, нет! Выпало мне счастье два часа беседовать с одним из замечательных людей нашего времени Юлием Кимом. А что может быть лучше беседы с любимым автором, к тому же совсем не испорченным «золотым тельцом» интеллигентнейшим человеком . Я давно знаю и люблю этого человека. Он из тех людей, произведения которых исполняет мой кумир, великая и несравненная Елена Камбурова. Уж простите за штиль высокий, иначе не могу о моей любимой артистке. Всё, что она делает на сцене и в своем театре, это настоящее и высокое искусство, жаль только, что время мчится стремительно , взрослеем мы и кумиры наши. Вот и мой собеседник, мудрый и талантливый Юлий Ким сегодня только чай позволяет себя. Завтра выступление очередное, алкоголь может помешать, даже в малых дозах. Как у Жванецкого- в малых дозах и любом количестве. Я из солидарности не принимаю тоже, хотя бутылочку «смеси номер три» для разлива по лафитничкам принес, это как обычно, на всякий случай. Сидим, пьем чай, беседуем. Как много пересечений, людей, с которыми связаны наши судьбы в разные периоды времени. Вася Стодушный со своим когда-то уникальным театром, Кимовский спектакль этого тетра «Московские кухни» в Новосибирске, моя и наша с Кимом Камбурова, Дашкевич , композитор с оперой «Ревизор» на либретто Кима, «Бумбараш» Табакерки в 90-х в самый первый визит в Новосибирск, и многое другое и юность, прошедшая под аккомпанемент стихов моего собеседника. Вспоминаю себя совсем молодым, ещё только приглядывающимся к культур-мультурной сфере жизни. Ким, кумир, недосягаемый, как и многие, мной уважаемые литераторы. Мог ли я представить, что буду вот так запросто общаться с одним из того недосягаемого круга великих. Заметьте, и даже не первый раз. В памяти моей всплывает эпизод: Оперный театр, премьера «Ревизора» Дашкевича и Кима, мы с мадам сидим во втором ряду, за нашими спинами оба автора. Сижу и мучительно размышляю, как быть, так хочется поприветствовать и пообщаться с творцами пьесы, моими уважаемыми авторами программ Елены Камбуровой, затащить их куда выпить и побеседовать. Так ведь в театр приехали, не ко мне. Природная скромность не позволила отличиться, так и просидел весь спектакль, «спинным мозгом ощущая величие и мощь соавторов, вполне скромно присутствующих на своем спектакле, тихонько обмениваясь мнением по ходу действия. Очень долго после той встречи я сожалел, что поскромничал и не признался в глубочайшем уважении. Мой собеседник и в самом деле велик, сколько поэзии высокой и настоящей вышло из – под его пера, сколько песен, пьес вошло и в мою жизнь и жизнь моего поколения. Он неторопливо с такой характерной для него интонацией рассказывает разные истории жизни, вспоминает людей интересных и замечательных. Речь чиста, нет «неуклюжих» выражений, я даже поймал себя на мысли, что сам дважды допустил не совсем формальную лексику, правда с извинениями, вырвалось мол, у него же и вырваться такое не может. Мы договариваемся, что в следующую встречу в сентябре, кроме обычных творческих встреч, организуем читку ещё не поставленной пьесы, соберем театральных деятелей, студентов театрального ВУЗа, очень уж мне хочется, чтобы творчество моего собеседника легло на нашу благодатную сибирскую почву как можно больше. Я даже, не отходя от кассы, договариваюсь с моими друзьями из СТД и музыкального театра встретиться с Юлием Черсановичем завтра- послезавтра. А сам слушаю, записываю в клетки памяти перегруженной моей, всё, чем делится мой уважаемый собеседник. Опять, в который раз сетую, что он не пьёт, не ест, чаем только прикусывает, да и мне только кофе, не могу же выделиться, да и правило моё незыблемо- не пью один. Зато впитываю и запоминаю, сам делюсь своими личными встречами с нашими общими знакомыми и друзьями. Я рассказал, как был у Любимова в театре, когда обсуждал гастроли «Таганки» в наш город , видел, естественно, знаменитую белую стену в любимовском кабинете с автографами великих людей. Ясный полдень, мне Мэтр не предложил оставить свой автограф, кто я по сравнению с великими именами на белой стене. Душевный трепет не позволил мне даже как следует вглядеться в бессмертные строчки на стене. Юлий Черсанович поведал мне истории о некоторых автографах на ней, даже процитировал некоторые. Как любопытно вырастают темы для разговоров. Полюбопытствовал я про любимую Камбурову с её театром, Юлий нам рассказал и про последние постановки, и режиссеров, которые ставят в театре Камбуровой. И как долго искали хор для реквиема Ахматовой и выбрали хор МВД, и как это было символично, Ахматова, Реквием, хор МВД. Тут же разговор свернул на историческую тему, ансамбль песни и пляски НКВД, который приказал создать Лаврентий Палыч в пику ансамблю песни Красной армии. И поведал нам неискушенным, что молодой тогда артист Юрий Любимов в 41-45 годах был конферансье и ведущим артистом ансамбля, главным режиссером которого был известный кинорежиссер Сергей Юткевич, а сценаристом, внимание, опальный Николай Эрдман, арестованный ещё во время сьемок кинофильма «Веселые ребята». Каково пересечение судеб и событий. Опальный Эрдман, уже наказанный НКВД и артист Любимов, который тоже вскоре станет опальным и будет лишен гражданства своей страны. Служили в одной конторе, и даже обязаны были носить соответствующую форму. Тут же опять переключаемся на Таганку, на Высоцкого, я рассказываю, что был на спектакле «Высоцкий» именно в тот день, когда Губенко в финале спектакля вывел на сцену вернувшегося на Родину Любимова. Вот был ажиотаж, никогда ничего подобного я не видел. Как тесен мир, друзья мои, но проходит время, заканчиваем беседу, фото на память, я даю подписать Юлию Черсановичу книжку его прозы, которая в моей библиотеке уже пятнадцать лет. Даже осмеливаюсь подарить свой шестнадцатый том «миллерунчиков», с просьбой не сильно ругать за неуклюжесть и корявость, даже подписываю на память, заметьте по просьбе, а не по своей нескромности. Прощаемся. До новой встречи. Ухожу растроганный и как бы очищенный общением с уникальным человеком, пережившим в детстве расстрел отца, ссылку матери. Диссидент, которому запрещали концертную деятельность, но, слава богу, не препятствовали работе в кино и театре. Писал сценарии, песни под псевдонимом Ю.Михайлов, позднее уже под своим именем. Пьесы Кима шли и идут во многих театрах страны и в нашем городе тоже. Уникальный человек. Человечище! Скромный и простой. Побольше бы таких…