– Даже и угостить мне гостью нечем. Никто в этот дом не заходит… Вот… эти фотографии… – попробовал перевести разговор Мэйсон, зажигая свет в гостиной.
– Ты мне зубы не заговаривай, милый мальчик. Фотографии лучше разглядывать при утреннем солнце. Я ставлю вопрос ребром: видел ли ты когда-либо обнажённую женщину? Живую? Я уж не спрашиваю: проделывал ли ты с ней что-либо?
– Я не намерен продолжать разговор в таком тоне, – с отвращением ответил Мэйсон. Женщины его никогда не волновали. С ранних лет он насмотрелся всевозможной самой грязной порнухи, которая могла лишь вызывать неприятие близости. «Никаких цепей Гименея: институт семьи давно умер», – сказал он себе давно, решив окончательно. – «Если уж мне и придётся жениться, то только на больших деньгах – ради дела». Правда, однажды они попробовали это с сестрой, которая оказалась циничнее его и сказала: «Брось. Что может быть в этом предосудительного в наше время, когда ещё император Октавиан регулярно бывал со своей сестрой в постели. Не говоря о Калигуле, который делал это, не спрашивая желания сестёр». С сестрой всё случилось быстро и бездарно, что не вызывало желания повторить ни с чьей стороны. Но после прямого вопроса гостьи в нём загорелось желание увидеть Линду – выдающейся внешности особу, обнажённой.
– Какой ты зануда в свои восемнадцать! Боже, и что станет с тобой после сорока? Но перчатки снял в своей квартире – уже прогресс.
– Ты, кажется, собиралась раздеться. Продолжай, я буду рад и признателен тебе за это.
– Дорогуша, те времена прошли. В наше время раздеваются оба партнёра одновременно. Не на ту напал. Поищи себе латиноамериканку, или мусульманку.
– Хорошо, я тоже разденусь, – без всякого выражения произнёс Мэйсон.
– А тебе не мешало бы, чудо моё, заняться культуризмом. Можешь спросить совет у моего братца. Ты не задумывался, мой милый, что мышцы украшают мужчину?
Когда они оказались в постели, на её естественный позыв чмокнуть его в губы, он среагировал вновь с убийственной отчуждённостью:
– Целоваться негигиенично – можно подцепить чего. Пусть даже не кишечную палочку, но пародонтоз… да, даже и воспаление дёсен, – уточнил он, раздумывая, решиться ли прикоснуться к её коже, или же и это слишком негигиенично. Его руки так и не потянулись к этому чрезвычайно соблазнительному телу. Болезненная брезгливость возобладала.
– Что ты вообще здесь намерен делать, урод? – разозлилась Линда не на шутку. – А сифилис, а СПИД не боишься схватить?
– Не хотелось бы…
– Так вот, знай, что я путаюсь с кем попало уже несколько лет и могу тебя осчастливить любой пакостью. Испугался?
– Нет, я имею контрацептивы…
– А ты думаешь, что я бы тебя попустила без них, щенок блохастый? Ты что, совсем чокнутый? К чему ты второй презерватив, готовишь, недоумок? Тебе и один-то не по силам.
– Надёжнее для нас обоих. Что тебе не нравится?
– Ты мне не нравишься! – она спустила джинсы ниже чресел в откровенной похотливой позе, добавив свет лампы. – Первый раз живьём увидел? Больше ничего не получишь! Ты мне гадок! Если ты мне, когда и понадобишься, то много позже, как юрист с опытом. Прощай! – с этими словами она быстро оделась и вышла, хлопнув дверью.
Оставшись наедине с собой, Мэйсон осознал, что он был напрочь лишён момента адамического изумления, не воспринял произошедшее в его квартире, как нечто волнующее. Скорее, это было привычно и неинтересно. В порнофильмах было даже занятнее. Мэйсон поспешил бросить простыни в мешок для прачечной: «Ведь у неё там, наверное – клоака сущая, фу! Я должен быть сильнее всех духом и потому – не связываться с этим гадким полом впредь! Никаких, пусть самых богатых невест! Хоть дочка Ротшильда – нет! Грязны они все – пол этот мерзкий! Нет, и мазохизм – это маразм, а голубизна – не мой удел. Не нужно всё это – грязь. Окончательно и бесповоротно! А если уж приспичит разрядка такого рода, то следует использовать интернет – чисто, безопасно…» Он долго мыл руки и даже протёр мыльной губкой всё, к чему прикасалась его прекрасная гостья. Потом он долго и тщательно брился, принимал душ, полоскал горло, чистил, подравнивал ногти: «Здоровье необходимо беречь со всей тщательностью, а всё прочее второстепенно. Иначе не наживёшь солидного состояния, не достигнешь преклонных лет здоровым. Сверхчеловек по Ницше тоже не мой идеал. Но я понимаю, в какой-то степени, германских нацистов. Наверное, от того, что и сам таков по своей природе. На их месте я бы истребил не только неполноценных, но ещё и большую часть женщин, оставив немного на расплод и для спокойствия примитивных самцов». Мэйсон вспомнил отца и подумал, что тот бы, скорее всего, одобрил ход его мыслей. (Предки их вышли из британских джентри и веками прозябали, как чуть ли не совсем безземельные. Род начинал было чахнуть, но вовремя эмигрировал в Новый свет и успел там выработать устойчивых, способных выживать в любых условиях, потомков, ставших ловкими чиновниками. Отец Мэйсона сумел сколотить неплохой капитал на основе дедовского, представленный вложениями в банках и ценными бумагами. Не вся деятельность деда и отца Мэйсона была легальной и законопослушной. От того и разбогатели). Уснуть не удавалось. Мэйсон с раздражением посматривал на часы: было уже непозволительно поздно: «Так люди расшатывают своё здоровье». Он пробовал подкорректировать свой список необходимого в магазине экологически чистых продуктов, куда собирался заглянуть с утра. Но и после этого не спалось. Тогда он извлёк из чехла скрипку и умело, хотя и несовершенно, принялся извлекать из дорогого, добротного инструмента щемящие душу звуки в духе надрывных Хиндемита и Шнитке. Потом пришлось сыграть партию в шахматы наедине с собой. Будучи в своей математической школе очень прилежным учеником, Дигби закончил школу с отличием и стал силён в математике. Лишь после шахматной партии он забылся тревожным сном, но встал затемно, до зари. Тогда он забылся в набросках очередного рассказа об отвратительной гостье, вызывающей отвращение у владельца квартиры.
Линда возвращалась от Мэйсона до своего автомобиля пешком. Хотелось собраться с мыслями. На пустых тёмных улицах было несколько тревожно, но мисс Хатчинсон внушала себе всегда, что она не робкого десятка. Мимо, пошатываясь проходил верзила негр, возвращающийся из пивнушки.
– Эй, милашка, можно поцеловать тебя в губки? – раздался раскатистый, наглый бас рядом с Линдой.
В ответ она разразилась столь нецензурной и резкой тирадой, что пьяный опешил и сразу же отстал. «Надо будет впредь обуздывать свои желания», – размышляла Линда, – «хотя бы для того, чтобы не тратить время впустую, не клевать на каждого встречного красавчика. Но что это – похоть моя, или желание непременно покорить каждого, кто не поддаётся чарам? Айзек может подождать, он на моей удочке, а новичок, стало быть, должен быть непременно влюблён? А может тут скрытое желание досадить Айзеку? Дура я и не более. Так политическую карьеру не сделаешь. Айзек тоже ничего мне дать не может, кроме веселья и постели. Не с теми вожу дружбу. Но как выйти на мужчин другого круга? Нет, я всенепременно добьюсь своего: буду влиять на политику, имея свободные миллионы! И все эти жалкие самцы будут лишь вспомогательными звеньями на пути моём!»
Неожиданно Десмонду позвонил Энди Хоумер, сказав, что он уже в городе и ему надо срочно повидаться с Хатчинсоном. Десмонд возликовал: «Ура! И он во мне заинтересован!» В полдень Хоумер, недавно прибывший из Штатов, сидел в главной конторе деревообрабатывающего предприятия Хатчинсонов.
– Мне нужен твой совет, приятель: ты здесь лучше ориентируешься и тебе будет проще отыскать одно место. Доводилось ли тебе слышать, что у вас, в вашей солнечной Канаде, недавно возник проект добычи нефти из нефтеносных песков?
– Нет, не приходилось. Я – человек дела и углублён в свои, лесодобывающие проблемы. Не распыляюсь.
– Иной раз полезно и распылиться, милейший. Так, для кругозора. Может оказаться ой, как полезно. Последние годы я заинтересовался вложением капитала в нефтедобывающие предприятия, но и в туризм. Так вот, мы с коллегами поддерживаем многие начинания в этом деле, но стараемся придавливать конкурентов. Канадцы могли бы стать нам помехой и нам удалось остановить четыре подобных проекта. Суть совсем не в том, намерены ли они добывать именно из нефтеносного песка, или нет. Да хоть из дерьма. Наша задача окончательно угробить эту отрасль, а за ней и многие иные. Экология, конечно, только ширма. Фонд Рокфеллера объявил подобную нефтедобычу экологическим варварством и натравил на канадцев народец из Гринписа. Такие акции финансируются из Фонда, в котором и я состою с недавних пор. Под шумок о защите окружающей среды, ряд наших компаний прокладывает тысячи миль новых нефтепроводов, и страна думает, что так и должно быть во имя охраны природы. Сообразил?
– Что же тут непонятного? Ты бы мне подсказал, как наших защитников леса объегорить? Вот, что совсем непросто. Они ещё папу моего одолевали.
– В наше время выгоднее влиться в транснациональную корпорацию, чем разбивать свой собственный лоб, – усмехнулся Энди. – Понимаю, что тебе неприятно слышать такое, всё же, компания ваша в возрасте, семейная гордость. Но времена меняются. Боюсь – не потянешь в новых условиях. Кроме того, как я понял, твой отец вступил в схватку с экологическими неправительственными организациями. В девяностые он ещё мог с ними потягаться, теперь же, такое не пройдёт. Они тебя съедят.
– Ну уж – так прямо и проглотят? – напрягся Десмонд.
– А сильнейшие транснациональные корпорации не боятся оголтелых гринписовцев и им подобных. Они, просто на просто, становятся партнёрами. Корпорации могут купить не только лидеров недорезанных экологов, о чём не подозревают их рядовые идеалисты, но и целые правительственные кабинеты. Только таким людям под силу отстёгивать деньжата для охраны природы. А без таких вливаний разве возможно продвижение экологически нейтральных технологий?
– Верю тебе, Энди. У тебя гораздо больше опыта. Скажи, ради Бога, что мне делать? Отцовское дело вот-вот рухнет.
– Объединись с другими лесоразработчиками. Вместе вы умиротворите зелёных и всё пойдёт по-новому-по-старому. Если подкормить их лидеров, которые, по сути – те же рэкетиры, они тут же оставят вашу фирму в покое. Но зелёные избалованы уже давно и на мелкую подачку не клюнут.
– Но мои коллеги, либо сами доходят, либо не заинтересуются такими чахлыми колоссами, как мы.
– Тогда тебе остаётся примкнуть к нам. Перепрофилируешься, наконец. Недавно возникла транснациональная экологическая организация с названием типа «Забота о климате». Точнее не припоминаю. Чтобы ублажить такого монстра, ой как хорошо надо его умаслить!
Раздался дверной звонок.
– Кого там чёрт несёт! – проворчал Десмонд. За дверью стояла его сестра. – Ты не совсем вовремя, Линда. Тебе придётся подождать в моей спальне, – смутился брат.
– Ты, как всегда, чрезвычайно любезен, – резко ответила Линда и решительно шагнула прямо в гостиную, ожидая увидеть там Айзека, но наткнулась на отвратительно толстую тушу Хоумера.
– Познакомься, Энди… – протянул было Десмонд, но Линда тут же взяла инициативу в свои цепкие пальцы:
– Меня зовут Линда Клэр. Каким-то образом прихожусь родной сестрой этому человеку. Иногда создаётся впечатление, что он забывает об этом.
– Вы очень находчивы, мисс, – со всей приветливостью улыбнулся янки. – Не препятствуй нам, Десмонд. Мне бы очень хотелось пообщаться с твоей очаровательной сестрой.
К скрытому негодованию Десмонда, разговор между ними тут же перешёл на спасение фирмы их покойного отца. Линда быстро сообразила, что этот американец приглашён сюда, скорее всего, чтобы разрешить проблемы брата и дала понять, что половина, наследуемого капитала, принадлежит ей.
– Десмонд, ты почему-то скрывал, что вы совладельцы фирмы на равных правах, – покачал головой Энди. – Как-то некрасиво получается. Всё же родная сестра…
– Я позвал тебя не для того, чтобы читать мне мораль, Энди, – рассвирепел Десмонд, наливаясь кровью. В эту минуту он готов был убить сестру на месте, и он бы мог сделать это голыми руками. А заодно бы, свернул шею и этому толстяку и – с превеликим удовольствием. Но вскоре ему пришлось успокоиться, ибо сила была на стороне Хоумера, а сестра могла провести своего нерасторопного братца, дав ему фору в смекалке. Хоумер это быстро понял из беглой беседы и решил делать предпочтительную ставку на Линду. Энди не столько интересовала возможность поживиться за счёт медленно умирающего детища Хатчинсонов, сколько сама игра, а ещё и смутная перспектива того, что Линда начнёт его обхаживать, а может и приедет к нему в Луизиану, где у него есть столько проголодавшихся аллигаторов и прочие возможности потешиться с такой миловидной девочкой.
– Раскрою вам немного и свои карты, друзья мои, – заговорил Энди со всей возможной доверительностью тона и душевностью мимики. – Дело в том, что я здесь ещё и по вопросу, связанному с моим партнёром из Ванкувера. Человек этот – китаец. На них здесь смотрят несколько косо, ибо народ уверен, что они составляют свои огромные капиталы трудами неправедными, хотя это и не всегда так. Не исключаю, что они не чаще белых грешат против закона. Но так уж повелось и от общественного мнения не отвернёшься. Так вот, этот сын Поднебесной страстно желает стать причастным к Фонду Рокфеллера. Из кожи лезет и готов отвалить огромные деньжищи, лишь бы стать своим человеком в Фонде, уважаемым не меньше прочих кооператоров. Я намерен помочь ему. Но для этого мне требуется открыть его истинное лицо, завести досье с компроматом, чтобы, при случае, можно было манипулировать им, когда он, по моей протекции, окажется в Фонде. Вы могли бы помочь мне. Уверен, что у вас здесь найдутся знакомые журналисты, которые рады сунуть свой нос куда угодно, пусть даже замарать его чужим калом.