Конечно, любовь предполагает различие между любящим и объектом его любви и этот дуализм преодолевается только на высшей стадии бхакти, когда индивид забывает себя и как бы растворяется в Абсолюте. Но вначале служение возможно только персонифицированному Богу, являющемуся средоточием всех совершенств. Только персонифицированность дает возможность связи и взаимного чувства, ибо преданность Богу рождает Его любовь. В Бхагавадгите говорится: "Сосредоточь свой ум на мне, будь преданным мне, подчинись мне; так ты придешь ко мне. Я клянусь тебе, что ты дорог мне. Покинув все дхармы, иди ко мне, я один твое прибежище; не печалься, я освобожу тебя от всех грехов" [16].
Радхакришнан указывает: "Природа любви к Богу, или бхакти, так же неописуема, "как вкусовые ощущения немого человека". Однако можно установить существенные черты этой эмоциональной приверженности. Это прежде всего поклонение тому, что рассматривается как абсолютно совершенное … Всякая иная любовь есть несовершенное проявление этой высшей любви. Мы любим другие вещи за то вечное, что присутствует в них" [3]. Далее, преданность Богу предполагает у человека полное смирение."В присутствии идеала он чувствует, что он – ничто, и такое уничижение своего "я" есть необходимая предпосылка истинной религиозной преданности. Бог любит кротость. Индивид чувствует себя неполноценным вне Бога. Его набожность выражается или как любовь к Богу (прити) или как страдание, обусловленное отсутствием Бога (вираха). "Я" (индивидуальное, авт.) не может не отбросить себя, как никчемный сор, когда оно открывает высшую ценность объекта свой привязанности. Набожный человек целиком отдает себя на милость Бога. Единственный путь – это полное подчинение". Бог требует от верующего полной преданности и обещает уничтожить последствия греховных поступков. "Я обещаю, что тот, кто любит меня, не погибнет". Поэтому истинно верующий все делает во славу божью, его деяния абсолютно бескорыстны и обусловлены только любовью.
Подчеркивается, что Бог живет в каждом индивиде. Если Бог совершенно чужд индивидуальному сознанию, то он не может быть объектом поклонения, что и имеет место в адвайта-веданте Шанкары. Если Он тождественен индивиду, тогда поклонение невозможно, ибо поклоняться самому себе могут только люди с проблемами в психике. Поэтому Он является частично тем же, что и индивид и, в тоже время, частично отличным от него. Конечно, если речь идет о проявленном Боге – сагуна Брахмане или Ишваре.
Естественно, первым требованием к бхакти является наличие веры. Существование высшей реальности должно предполагаться или приниматься на веру, пока она сама постепенно не откроется сознанию верующего. При этом не имеет существенного значения форма идеала поклонения. "Какую бы форму почитания ни избрал себе почитающий, в этой форме Я укреплю его веру. Овладев этой верой, он стремится умилостивить свое божество, и блага, полученные от этого божества в воздаяние, на самом деле исходят от Меня" [16]. Что касается практики поклонения, то: "Бхакти может принимать различные формы, такие как созерцание мощи Бога, Его мудрости и доброты, постоянное воспоминание о Нем с душой, исполненной благоговения, беседа о Его достоинствах с другими людьми, восхваление его совместно с единоверцами и совершение всех деяний во имя Его. Здесь нельзя установить каких-либо твердых правил. Посредством этих различных действий человеческая душа приближается к божеству" [3].
Но конечный результат бхакти такой же, как и у джняни или раджайогина – это Абсолют. "Когда приверженность к Богу доходит до совершенства, тогда индивид и его Бог сливаются в едином духовном экстазе и раскрываются как аспекты единой жизни. Абсолютный монизм является, таким образом, завершением дуализма, от которого отправляется религиозное сознание" [3].
2.2 Рамакришна Парамаханса
Как реализуется бхакти-марга в действительности можно увидеть на примере жизни Рамакришны Парамахансы (1836-1886) – одного из самых ярких, если не самого яркого, представителя этого пути. Парамаханса – "большая птица, высоко парящая" – аллегория понятий "мудрый и святой". Дальнейшее изложение ведется по книге Р.Роллана [5].
Гададхар Чаттерджи (монашеское имя – Рамакришна) родился в деревне Камарпукур, в Бенгалии, в семье ортодоксального брамина. Уже в шестилетнем возрасте он испытал экстаз, в котором ему предстояло провести большую часть своей жизни: "Я шел по узкой тропинке, между бороздами рисового поля. Жуя свой рис, я случайно поднял глаза к небу и увидел чудесную грозовую тучу, которая быстро росла. Скоро она охватила все небо. Вдруг над моей головой, окаймляя тучу, пролетела стая белоснежных журавлей. Контраст был столь прекрасен, что дух мой унесся в заоблачные дали. Я потерял сознание и упал; мой рис рассыпался. Кто-то поднял меня и на руках отнес домой. Избыток радости, волнение одолевали меня. Я впервые вознесся в экстазе". Таким образом, уже в раннем возрасте обнаружилась основная черта его характера – повышенная эмоциональность, необычайная художественная впечатлительность, влюбленность в божественную красоту. В школе Гададхар показал свою полную неспособность к математике. Он любил музыку и поэзию, занимался лепкой фигурок богов и руководил маленькой драматической группой своих сверстников, принимавшей участие в религиозных представлениях. Явно эмоциональный тип психики. В восьмилетнем возрасте, играя роль Шивы, "он вдруг почувствовал себя растворившимся в своем герое; его щечки залиты слезами счастья; он поглощен славой божества; он вознесся, как Ганимед, орлом, держащим молнию, все думают, что он умер…". С этого времени состояния экстаза стали появляться все чаще.
В возрасте 20 лет Рамакришна становится жрецом храма богини Кали, расположенном в Дакшинешваре, в шести километрах от Калькутты. "Он не подозревал, какой ужасной госпоже он собирался служить. Она, как тигрица, которая с тихим рычанием чарует взглядом свою жертву, готовилась, играя, насыщаться им в течение десяти лет".
Здесь уместно напомнить, что богиня Кали (санскр. черная, а также время), – сила и желание (Шакти) Бога, богиня–матерь, источник жизни и плодородия, разрушающая зло и, в то же время, она – темная сторона природы, подчеркивающая смертную сущность человека. Поэтому она еще трактуется и как богиня смерти. На этом основании в XII-XIX вв. в Индии была распространена тайная секта тугов, посвятивших себя служению Кали человеческими жертвоприношениями. Изображается в виде четырехрукой женщины с распущенными волосами и кожей темно-синего цвета, с высунутым ярко-красным языком и тремя глазами. Темно-синий цвет – цвет бесконечного космического времени, а также смерти. Кроваво-красный язык символизирует гуну раджас, гуну энергии Вселенной. Три глаза связаны с тремя силами: творения, сохранения и разрушения. В верхней левой руке она держит окровавленный меч, символизирующий разрушение сомнений и двойственности; в левой нижней – голову демона, что символизирует отсечение ego. Верхней правой рукой она делает защитный жест, прогоняющий страх, а нижней – благословляет к исполнению всех желаний. На шее у нее ожерелье из 50 человеческих черепов по числу букв в алфавите санскрита, что означает череду человеческих воплощений, а также ее способность освобождать ум от идентификации себя с телом. Она пляшет на теле своего супруга Шивы, чем показывает превосходство духовного над физическим, и что активное женское начало в создании стоит выше пассивного мужского. Излюбленное местопребывание Кали – место сожжения трупов.
Как можно было полюбить такую ужасную богиню? Тем не менее, именно всепоглощающая любовь к ней привела Рамакришну в высшей Реальности. Дело в том, что Кали еще и словно мать для своих детей, дающая защиту и заботу, а также величайшие знания тем, кто перед ней преклоняется. Не являясь ни добром, ни злом, богиня действует как источник справедливости: ищущим Бога она помогает в их поисках и оберегает от зла, а делающим зло она показывает тщетность их достижений и смертность их физических тел. Кроме того, поскольку Кали не только разрушает, но и создает, она считается источником вдохновения для поэтов, художников и музыкантов. "Она – видимый Бог, который ведет избранных к Богу невидимому, и, если это ей будет угодно, она может отнять у всякого живого существа последний признак его личности, его ego, и заполнить его сознанием абсолютного, безличного Бога…"Я" ограниченное благодаря ей потонет в "Я" безграничном – Атмане-Брахмане".
Как и большинство своих соотечественников, Рамакришна был далек от пути джняны. Для него реальностью было только то, что можно было видеть, слышать и осязать: божественную Мать, с темно-синим лицом. "Он принимал участие во всех интимных актах ее жизни. Он одевал и раздевал ее, предлагал ей цветы и пищу… В храме она обволакивала его запахом своего тела, обвивала его лианами своих рук и своих волос. Она совсем не была канонической фигурой с натянутой улыбкой, питающаяся монотонными молитвами. Она жила, дышала, вставала с постели, ела, ходила, снова ложилась в постель. Вся храмовая служба была построена согласно ритму ежедневного порядка ее жизни. Каждое утро на заре звенели стада маленьких колокольчиков, мелькали огоньки. В музыкальном зале свирель пела священный напев, сопровождаемая барабанами и кимвалами, – Мать просыпалась. В саду, благоухающем жасминами и розами, собирали гирлянды для ее украшения. В девять часов музыка возвещала о служении, на которое являлась Мать; в полдень она сопровождала Мать, ложившуюся отдохнуть в жаркие часы на свое серебряное ложе. Вечером в шесть часов музыка приветствовала ее, когда она снова появлялась. Еще раз играла музыка, звучали раковины, и без передышки заливались колокольчики на склоне дня, под взмахи факелов ночной службы. И наконец, в девять часов вечера музыка провожала ее ко сну. Мать засыпала".
Конечно, все появления богини, ее еда, сон и т.д. были всего лишь в воображении молодого брамина. Но сила его воображения была настолько велика, что для него фантазии не отличались от реальности.
Но только до поры до времени. Когда огонь любви к богине стал всепоглощающим, она стала избегать его. "Теперь, когда любовь к ней пронзила его, оса вернулась в свою каменную оболочку; ему не удавалось оживить ее". Т.е. воображение перестало действовать – перед ним была лишь каменная статуя. "Влюбленный в немую богиню сгорал на медленном огне. Достигнуть ее, обнять, уловить хоть малейший признак жизни, взгляд, вздох, улыбку – стало единственной целью его существования. Он нежился в самом заброшенном углу сада, похожем на джунгли, и предавался думам и слезам, сняв одежду и священный шнурок, с которым брамин не должен никогда расставаться. Но любовь к матери открыла ему, что желающий думать о Боге, должен прежде всего избавиться от всех предрассудков. Он был словно потерявшееся дитя. В слезах умолял он Мать явиться к нему. Каждый напрасно проведенный день доводил его до безумия. Он потерял всякую власть над собой. В отчаянии он валялся на земле, на глазах у посетителей; он был предметом жалости, иронии, возмущения. Какое значение это могло иметь? Одно только было важно: он был на грани высшего блаженства, но перед ним стояла стена, преграждающая ему путь. В своем возбуждении, которым ничего не управляло, он, не зная науки регулирования экстаза, науки, которая в религиозной Индии на протяжении тысячелетий была тщательно разработана и проверена со всей педантичностью, требуемой двумя факультетами – медицинским и богословским, – бросился наудачу вперед, ослепленный своим безумием. Он рисковал собой. Смерть всегда подстерегает неосторожного йога, который ходит над пропастью. Люди, видевшие его в эти дни смятения, рассказывают, что его лицо и грудь были красны от постоянного прилива крови, глаза полны слез, тело сотрясалось судорогой. Он был на грани полного изнеможения. Еще шаг – и неминуем провал в черную глубину, мозговой удар или же … прозрение. Он прозрел. Стена рухнула".
Но, прежде чем продолжить, покажем, что такое прозрение или духовное просветление, приходящее в состоянии отчаяния, на грани гибели – явление отнюдь не уникальное. В качестве подтверждение можно сослаться на опыт нашего православного подвижника, о.Силуана из Пантелеимонова монастыря на Афоне. В [17] говорится: "Проходили месяц за месяцем, а мучительность демонических нападений все возрастала. Душевные силы молодого послушника стали падать, и мужество его изнемогало; страх гибели и отчаяние – росли; ужас безнадежности все чаще овладевал всем его существом.
Кто переживал что-либо подобное, тот знает, что никакое человеческое мужество, никакая человеческая сила не может устоять в этой духовной борьбе. Надорвался и брат Силуан; он дошел до последнего отчаяния и, сидя у себя в келлии, в предвечернее время, подумал: "Бога умолить невозможно". С этой мыслью он почувствовал полную оставленность, и душа его погрузилась во мрак адского томления и тоски. В этом состоянии он пробыл около часа.
В тот же день, во время вечерни, в церкви святого пророка Илии, что на мельнице, направо от царских врат, где находилась местная икона Спасителя, он увидел живого Христа. "Господь непостижимо явился" молодому послушнику, и все его существо, и самое тело его исполнилось огнем благодати Святого Духа, тем огнем, который Господь низвел на землю своим пришествием (Лк.12,49). От видения Симеон (мирское имя о.Силуана, авт.) пришел в изнеможение, и Господь скрылся. Невозможно описывать то состояние, в котором находился он в тот час. Мы знаем из уст и писаний блаженного старца, что его осиял тогда великий Божественный свет, что он был изъят из этого мира и духом возведен на небо, где слышал неизрекаемые глаголы; что в тот момент он получил как бы новое рождение свыше (Ин. 1. 13;1). Кроткий взор всепрощающего, безмерно любящего, радостного Христа привлек к Себе всего человека и затем, скрывшись, сладостью любви Божией восхитил дух его в созерцание Божества уже вне образов мира" [17].
Продолжим описание того, что произошло с Рамакришной с его слов. "Как-то раз я чувствовал себя во власти невыносимой тоски. Мне казалось, что кто-то выжимает мое сердце, как мокрую салфетку… Муки терзали меня. при мысли, что я так и не удостоюсь благодати божественного видения, страшное неистовство овладело мною. Я думал: "Если так должно быть, довольно с меня этой жизни". В святилище Кали висел большой меч. Мой взгляд упал на него, и мой мозг пронзила молния. "Вот. Он поможет мне положить конец". Я бросился, схватил его, как безумный… И вдруг… Комната со всеми дверями и окнами, храм – все исчезло. Мне показалось, что больше ничего нет. Предо мною простирался океан духа, безбрежный, ослепительный. Куда бы я не обращал взор, насколько хватало зрения, я видел вздымающиеся огромные волны этого сияющего океана. Они яростно устремлялись на меня, с ужасным шумом, точно готовились меня поглотить. В одно мгновение они подступили, обрушились, захватили меня. Увлекаемый ими, я задыхался. Я потерял сознание и упал… Как прошел этот день и следующий – я не имею никакого представления. Внутри меня переливался океан несказанной радости. И до глубины моего существа я чувствовал присутствие божественной Матери" (цит. по [5]).
Состояние тоски и отчаяния, в котором находились о. Силуан и Рамакришна перед возникновением экстаза, оказывается общим для многих подвижников, что документально подтверждено в [4]. "Отчаяние, разбивающее прежнее "я" – это дверь, ведущая к новому "Я". Известно также, что момент духовного озарения часто связан с фотизмами (световыми явлениями) и морскими приливами. У.Джеймс в своем "Многообразии религиозного опыта" приводит рассказ одного из таких духовидцев: "… Волны любви одна за другой наталкивались на меня … волны эти, вздымаясь все выше и выше, переливались через мою голову … Я кричал: "Если так будет продолжаться, я умру" …, потом я сказал: "Господи, я не могу больше терпеть". Однако я нисколько не боялся смерти. Я был так счастлив, что не мог больше жить".
Но в отличие от о. Силуана, который после встречи с Богом вернулся к норме, Рамакришна на многие годы перешел в состояние, которое можно охарактеризовать как полураспад психики. "Он видел все окружающее как бы сквозь завесу ослепительного тумана, волны расплавленного серебра, огненных точек. Он перестал владеть своими глазами, своим телом, своей мыслью; посторонняя воля управляла им; на него находили минуты ужаса, так как он не понимал, что это значит. Он умолял Мать прийти к нему на помощь". И наконец он понял – им овладела Мать. "Тогда он отдался без сопротивления… Она заполнила его. И сквозь завесу тумана, постепенно, часть за частью, выступало во плоти существо богини… То неожиданно мелькнувшая рука, потом дыхание, голос – наконец вся она, вся целиком. … С тех пор его ночи, его дни проходили в постоянном общении с любимой. Это была беседа бесконечная, непрерывная, как река, текущая мимо храма. Наконец он совершенно слился с ней".
Нормальное состояние было утрачено надолго. "Он больше не был способен выполнять свои обязанности в храме. Посреди религиозного обряда он вдруг терял сознание, впадал в прострацию, его суставы как бы каменели, он был как будто замурован в теле статуи… На его теле проступали мельчайшие капельки крови. Все его тело горело, как в огне. Мозг его был костром, и каждый язык пламени, исходивший из него, был богом. После длительного периода, когда он в том или ином человеке видел бога (он увидел в уличной женщине Ситу, а в молодом англичанине, стоявшем, скрестив ноги, у дерева, он увидел Кришну), наступил период, когда он сам стал превращаться в бога".
Процесс превращения происходил следующим образом. Сначала он игра-
ет роль священной обезьяны Ганумана – обвязывает себя одеждой так, чтобы появился хвост, как у обезьяны, и в таком виде прыгает по дорожкам храма. В результате появляется видение Ситы. Он входит в этот образ, образ растворяется в нем и затем становится им. Так же и с другими индуистскими богами. Тем самым демонстрировалась поразительная способность к перевоплощению и олицетворению своей мысли. Но: "Его "я" раздваивается, распадается; он видит, как из него выходят то демонические, то божественные существа: сначала появляется мрачное создание, олицетворяющее грех, потом выходит санниясин (монах, авт.) и, подобно архангелу, поражает греховное начало … Рамакришна бездействует, он только смотрит на все это сборище существ, выходящих из него. Ужас сковывает его члены. Опять в течение долгих месяцев (в течение 6 лет, как он утверждал) глаза его не смыкаются. Он чувствует приближение безумия. В ужасе он обращается с мольбой к Матери. Созерцание Кали – вот единственный способ спасения. Еще два года прошли в душевных оргиях и в отчаянии. И наконец пришла помощь".
Помощь эта пришла в виде женщины. "По ступенькам поднялась высокая красивая женщина с распущенными волосами, в платье цвета красной охры, какие носят санниясины. Ей было лет тридцать пять – сорок, но казалась она моложе. Ее вид поразил Рамакришну, который попросил ее войти. Она вошла, и увидев его, стала плакать, говоря:
– Сын мой, ты тот, кого я ищу уже давно".
Она сказала, что ищет человека, отмеченного Богом, о котором она узнала от божественного духа, и что на нее возложена миссия обучить его Бхакти. До сих пор он плыл наугад, не имея познаний в науке экстаза и рискуя потерять разум в этот период галлюцинаций. Теперь эта женщина, которая так и не назвала себя (ее стали называть Бхайрави Брахмани – монахиня-брамин) и о которой известно только, что она была из благородной бенгальской семьи, принадлежала к касте браминов и была весьма образована в священных текстах, объяснила ему путь Бхакти. Выслушав его искренний рассказ о своей жизни в Боге (ибо между ними сразу же установились отношения матери и сына), она сказала, что ему следует радоваться, "ибо он собственными своими силами достиг одного из высших состояний Садхана, описанных в текстах Бхакти, и его страдания составляют ступень великой лестницы. Она облегчила их, исцелив его тело и просветив ум. И путь познания, который он проделал с закрытыми глазами, впотьмах, она заставила его вновь пройти при полном свете, так как при помощи одного инстинкта Рамакришна в несколько лет достиг таких осуществлений, которые мистическая наука завоевывала веками (но он может стать в полной мере их господином лишь тогда, когда постигнет сознанием весь путь победы)".
Удивительно, как сильно отличается индийский путь бхакти от православных представлений об иноческом пути. "Бхакта, "познающий через любовь", начинает с принятия некоей формы Бога, в которой он видит свой избранный идеал (как божественная Мать, избранная Рамакришной). Он долго оставался поглощенным этой единой любовью. Вначале ему трудно достигнуть ее объекта, но постепенно ему удается видеть его, осязать, беседовать с ним. С этого времени ему достаточно малейшей сосредоточенности, чтобы почувствовать присутствие живого господа. Так как он считает, что его господь есть все, принимает все формы, он начинает воспринимать различные эманации, истечения других форм Бога, которые все являются излучением его возлюбленного. Эта божественная полиморфия населяет его воображение. Наконец, она настолько заполняет его своей музыкой, что в нем не остается места для мира материального; он исчезает. Это савикальпи самадхи – состояние сверхсознательного экстаза, при котором дух все же поддерживает связь с внутренним миром, с миром мысли: он все еще наслаждается сознанием своей жизни в Боге. Но когда одна единственная мысль завладевает душой, все другие мысли бледнеют и меркнут, тогда близка конечная цель – нирвикальпи самадхи, высшее единение с Брахманом. Еще немного – и можно достигнуть прекращения мышления, когда, наконец, путем полного отречения осуществится абсолютное единение".
Здесь нужно отметить, что представление о самадхи в [5] отличается от его описания другими авторитетами. Но идем далее.
"Весь этот путь развития Рамакришна на три четверти проделал вслепую.
Бхайрави, которую он почитал своей духовной матерью, своим гуру, открыла ему все стороны и направления этого пути. Хорошо знакомая с этими путями познания, она систематически, по правилам, предписанным священными книгами, вела его последовательно по всем путям Садханы – даже самым опасным, как путь Тантр, подвергающий чувства и ум всем искушениям плоти и духа с целью их преодоления; идущий по этому пути подвергается опасности свалиться в деградации и безумии, и многие из отважившихся не вернулись обратно. Но чистый Рамакришна вернулся столь же чистым и закаленным, как сталь.
Теперь он владел всеми способами слияния с Богом через любовь – девятнадцатью положениями, или различными движениями души в присутствии Бога; отношениями слуги к господину, сына к матери, друга, возлюбленного, супруга и т.д. Он обложил божественную крепость со всех сторон; завоеватель Бога сам имел в себе божественное начало. Его руководительница признала в нем воплощение божества. На собрании, созванном по ее инициативе в Дакшинешваре, после продолжительной дискуссии ученых пандитов, Бхайрави заставила авторитетных теологов признать в нем нового Аватара" [5].
Кто такой аватар? Сейчас это понятие благодаря голливудскому кинофильму опошлено донельзя. Но вот как Рамакришна позднее, когда сам стал гуру, в образной форме, объяснял это своим ученикам: "Горшечник сушит свои горшки на солнце. Некоторые из них уже обожжены. Другие еще нет. Стадо проходит и топчет их ногами…(это смерть). Горшечник подбирает их. До тех пор, пока вы не обожжены, горшечник может опять положить вас на гончарный круг и не дать вам исчезнуть. Но как только солнце божье закончило обжиг, горшечник бросает обломки, ибо в плане Майи вы больше не нужны. Все же он сохраняет некоторые из тех, обжиг которых закончен, чтобы они служили образцом для человечества". Горшечник – это Бог, а горшки – мы с вами. Обжиг горшков – духовное развитие. Смерть разрушает наши личности, но прошлая карма (обломки) остается до тех пор, пока не достигнуто просветление и поэтому создается новая личность, которая должна продолжить духовную борьбу. Но как только достигается самадхи – обжиг закончен и кармы уничтожаются. Но некоторых из постигших высшую Реальность Бог опять отправляет в этот мир, чтобы они были светочами для человечества. Это и есть аватары. Такими были Будда, Рамакришна, Рамана Махарши, Христос и другие, кто родился как человек, но благодаря достигнутому высшему уровню развития в прошлых жизнях, в этой жизни, еще в молодости, при относительно недолгой духовной практике, вновь обрел абсолютную Истину, стал воплощением Бога, и стал учить этой Истине человечество.
К концу 1864 года, когда Рамакришне было уже 28 лет, в Дакшинешваре появился санниясин по имени Тотапури (нагой человек). Благодаря теплому климату Индии её отрекшиеся от мира подвижники имеют возможность отказаться не только от какой-либо собственности, но и от одежды. Там это никого не смущает. Это был последователь Веданты, суровый аскет, который благодаря сорокалетней практике достиг высшего просветления. Проходя мимо, он увидел Рамакришну, погруженного в свои видения. "Сын мой, – сказал он ему, – я вижу, что ты уже далеко продвинулся на пути истины. Если хочешь, я могу помочь тебе достигнуть следующего этапа. Я научу тебя Веданте. Рамакришна с наивной простотой, заставившей улыбнуться сурового аскета, ответил ему, что сначала надо спросить разрешения у Матери (Кали). Разрешение было получено. Тогда он кротко и с полным доверием отдался во власть божественного руководителя".
Нельзя сказать, что Рамакришна ничего не знал о Веданте. В Индии об этом учении, или лучше сказать пути к Абсолюту, что-то знают все, ибо Веданта – конец Вед, является основой всей индийской культуры. "Уже давно Рамакришна не без тревоги чувствовал возле себя присутствие лишенного формы и непостижимого Бога, и сверхчеловеческое безразличие его missi Dominici (его адептов, авт.), этих удушающих Парамаханса, которых ничто ни к чему не привязывает, этих аскетов, отрешившихся от тела и от души, лишенных последнего достояния, последнего обола, алмаза сердца – любви к божеству. С первых дней своего пребывания в Дакшинешваре он видел, цепенея от ужаса, этих живых мертвецов и в страхе плакал при мысли, что ему придется, быть может, пройти через это, уподобиться одному из них… Но он не мог этого избегнуть. Уже самый испуг заключал в себе чарующую силу, притягивал, как змеиный глаз". Безобразный (ударение на втором слоге, авт.) Бог ждал его и поэтому Тотапури явился за любовником Кали.
"Прежде всего ему предстояло подвергнуться испытанию посвящения. Первым условием был отказ от всех привилегий, от всех знаков отличия: от шнурка брамина, от звания жреца – это ничего не значило, – но он должен был отказаться от всех надежд, привязанностей, иллюзий, которыми он жил: от личного Бога, от всех плодов его любви и его жертвы, здесь на земле и вообще где бы то ни было, отныне и во веки… Ему пришлось, совершенно нагому, исполнить над собой символический обряд погребения. Он предал земле последние остатки своего "я" – свое сердце… Лишь тогда он смог облачиться в одежду санниясина цвета охры, эмблему нового пути. И Тотапури начал разъяснять ему сущность основных истин Веданты и Адвайты-Брахмана, единого и неделимого". Об этих истинах мы уже знаем из гл. 3.8, "Краткого курса теоретической метафизики", хотя и не можем, подобно Рамакришне, осуществить отождествление своего "я" с Атманом-Брахманом. Но и Рамакришне последний этап дался не просто. Вот как он сам рассказывал об этом:
"… Нагой человек (Тотапури) приказал мне отвлечь мой ум от предметов и погрузиться в лоно Атмана. Но, несмотря на все мои усилия, я не мог миновать царства имен и форм и привести свой дух в состояние "безусловности". Мне не стоило никакого труда отвлечь свой ум от всех предметов, за исключением одного: это был слишком близкий мне образ моей лучезарной возлюбленной Матери, средоточие чистого познания, являвшийся мне как живая реальность. Он преграждал мне дорогу к потустороннему. Я многократно делал попытки сосредоточить свой ум на поучениях Адвайты, но каждый раз передо мной вставал образ Матери. В отчаянии я сказал Тотапури: "Это невозможно. Мне не удается поднять свой дух до состояния "безусловности", чтобы оказаться с глазу на глаз с Атманом". Он строго возразил мне: "Как, ты не можешь? Ты должен". Оглядевшись вокруг себя, он нашел кусок стекла, взял его, вонзил кончик его мне в переносицу и сказал: "Сосредоточь свой ум на этом острие". Я напряг все свои мыслительные способности, и лишь только передо мной возник прелестный образ божественной Матери, я воспользовался способностью размышления и, действуя, как мечем, рассек этот образ надвое. Тогда исчезло последнее препятствие, и мой ум тотчас же вознесся за пределы "условных" вещей. Я растворился в самадхи". Это была нирвикальпи самадхи, в которой снимается оппозиция объекта и субъекта и возникает состояние сверхсознания. Вот как Рамакришна описывает дальнейшее: "Вселенная померкла. Исчезло пространство. Вначале мысли-тени колыхались на темных волнах сознания. Только слабое сознание моего "я" повторялось с монотонным однообразием… Вскоре и это прекратилось. Осталось одно лишь Существование. Душа потонула в своем Я. Всякая двойственность исчезла. Пространство конечное и пространство бесконечное слились в одно. За пределами слова, за пределами мысли, я достиг Брахмана". Так Рамакришна добился того, для чего Тотапури понадобилось сорок лет. "Аскет, пораженный результатами своего опыта, изумленно взирал на это тело, застывшее как труп и пролежавшее три дня, излучая божественную ясность духа, достигшего пределов познания". По уставу санниясинов Тотапури не должен был оставаться на одном месте более трех дней. Но он остался в Дакшинешваре на одиннадцать месяцев для бесед с Рамакришной, который теперь стал его учителем.
Аскет-джнянин не верил, что любовь может быть путем к Абсолюту. "Он презирал громкие молитвы, внешние проявления благочестия, музыку, пение, религиозные танцы". Он отвергал идею тождественности Матери и Абсолюта. Однако под влиянием Рамакришны "его чуть ослабленная воля утратила контроль над движениями, чувствами". Ко всему он заболел дизентерией, что в теплом и влажном климате Бенгалии является обычным делом. Ему лучше было бы удалиться, но он не хотел уступить немощи своего тела. В конце концов болезнь и боль настолько усилились, что он решил утопиться в Ганге. Но в последний момент что-то остановило его. "Он вернулся, поверженный во прах. Он испытал на себе могущество Майи. Она была здесь, повсюду, в жизни, в смерти, в страдании – везде она – божественная Мать. Всю ночь провел он один в мыслях о ней. А к утру он стал новым человеком. Он признал перед Рамакришной, что Брахман и Шакти, или Мать – одно и то же. И божественная Мать, смягчившись, избавила его от болезни. Он простился со своим учеником, ставшим его учителем, и ушел просветленный".