Моя ойкумена. Лирика 1979-2009

«Не упомнить родные черты…»

 
Не упомнить родные черты
За победами.
Сон о снящемся сне, словно вязкая явь.
Это иго Победы от нас
Заповедно.
Из болотного круга – ни вброд и ни вплавь.
Из квадратного глаза земной
Околесицы
Мерно сыплется пепел задачи благой.
Заступлюсь ли за призрак пустой
И болезненный?
Уловлю ли блуждающий лживый огонь?
Из обиды не выковать рог
Изобилия.
Пусть с очей, как сугробы с полей, сходят сны.
Ведь апостольский голос любви
Не забыли мы.
Ведь не вечен парящий соблазн крутизны.
 
 
Вот и ангел, чумаз и картав,
За бараками
Пишет мелом, небо горит со стыда.
Пусть светятся во веки веков
Те каракули.
Пусть он чертит, ага, написал:
Пусть всегда…
 

«Россия, я весь на ладони!..»

 
Россия, я весь на ладони!..
Уж воздух прогорк от тоски,
Уж ветер охрип от погони.
Коней своих побереги!
 
 
По горло!..
Я глохну от эха
Гремящих слезами времен.
Заплата, проруха, прореха,
Работа, варяжий закон…
 
 
Увы, ни коня,
Ни кобылы.
В забвении вещий Олег.
Змеятся кувшинные рыла,
Уже ни преград, ни помех.
 
 
Останься!
Мне страшно подумать.
Останься.
Я как на духу.
Таким безобразьем подуло,
Такое висит на слуху!
А я не могу…
 
 
Что за притча —
Рыдать над живою землей?
Ты будешь и ныне, и присно!
Так светит во ржи василек.
Так плавает около сердца
Любви златоперый сазан.
Поганая воля, рассейся,
Длань Сына скользит по глазам!
 
 
Россия, над степью светает,
До сыта сваты напились!
И дивная птица слетает
В твою двуединую высь.
 
 
Нет стрел грозового металла.
Нет стражей небесных путей.
И почва навеки впитала
Весь опыт крамольных смертей.
 
 
Какие просторные мысли!
Какие святые дела!
Вновь солнца на коромысле.
Вновь льются колокола.
 
 
Заржали за Сулой комони,
И рушится, рушится ад.
И пишет: «Я весь на ладони!»
Кузнецких земель
Азиат.
 

«Снова созвездья полны мощью влаги…»

 
Снова созвездья полны мощью влаги,
                                   о коей не знаю.
Снова очи Петровой страны
                                   бесовиденьем искажены.
Снова вспыхнула белым крылом,
                                   поплыла колокольня лесная…
До-о-лгая дрожь…
О зачем, Боже, звоны твоей тишины?
Каплею лишней готов я скользнуть
                                   с твоего коромысла:
Нам ли искать благодати на дорогах
                                  из загса в собес…
Дай лишь молекулой быть,
                                   золотой кислородинкой
                                                                  смысла
Мне в светоносных твоих голубых
                                   альвеолах небес!
 

«Я уехал от нашего Бога…»

 
Я уехал от нашего Бога,
Я покинул родимый барак,
Я не помню, чем пахнет эпоха
И почем оскверняемый прах.
 
 
Берег рухнувший мне не помеха.
Крики гордые – мне не указ.
Я уехал от красного смеха
И от злого безмолвия масс.
 
 
Отломи мне, чужбина, для пробы
Неба, хлеба и тьмы кабака,
Дай спросить у царевны-Европы
Про горячую спину быка.
 
 
Пусть же снова Летейские воды
Тронут русских стихов колесо.
Пусть Улисса из грота природы
Вновь «Ты мой!» позовет Калипсо.
 
 
Но спокойной и сытой картиной
Здесь кончается подвиг любой.
Здесь и камень, покрытый патиной,
Дремлет в своде, довольный собой.
Чести Рима ждет каждая веха.
 
 
Тело дряхнет. Коснеет язык.
И не рифма, мертвое эхо
Мне звучит: «Умер Пан… Умер Бык…»
 

Ариана¹

 
Ручьями и небом гремело ущелье,
И змеи скользили, и дальние льды
Сияли грядущим…
 
 
Друзья, неужели
Здесь песни Ригведы когда-то звенели,
Здесь воды той смой первокупели?
Не здесь ли тибетские ветры напели
Нам разума радость и муку мечты?..
 
 
Но
чувства
забыты!
Четвер-
            тый день
Солью
             на спинах —
Борьба
            идей.
Солью
            и потом,
И пылью
троп —
Просто работа!
Просто работа!
Просто работа! —
ВОЙНА
МИРОВ.
Топот архара.
Круги орлов.
Сухости ярость.
И клекот слов.
Скалы и камни.
И грань хребта.
Камни!
Не видно ни черта.
Камни!
И как бы
Не шёл вперед,
В камень уткнется
Кровавый рот.
 
 
Русло сухое.
И сух арык.
Каменным кажется
Даже крик.
Друг каменеет,
Лопатой стуча.
Ах, до чего
Земля горяча!
Камни! И как бы
Не шёл вперед,
В камень уткнется
Кровавый рот…
 
 
Вчера лейтенант подорвался на мине.
Сегодня в заслоне, истратив запас,
Серега побрел по тюльпанной долине
С последней гранатой…
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
В какой-то час,
В мгновенье какое-то
Не забудьте,
Как закружили тюльпаны синь!
Как улыбался
Аллаху и Будде
В небо
взлетающий
с-ы-ы-ыын!
Руси…
 

«А сын сказал: «Желаю, батя…»

 
А сын сказал: «Желаю, батя,
Повоевать в Джелалабаде!»
Он был и молод и горяч,
Он ухватил свой верный молот,
Чтоб молнией живой расколот
Был сарацинов клич и плач.
 
 
Но что ж молчание хранишь
Ты, знавший Шипку и Париж?..
 
 
В последний раз ты видел сына…
Охрипло горло муэдзина.
Над Гиндукушем встал набат,
И запылал Джелалабад.
 
 
О чем лепечет перепелка?
О чем напомнила карболка?
О чем ты стонешь, исполин,
Харбин знававший и Берлин?
 
 
О том, что рушатся ущелья,
О том, что нет тебе прощенья,
Хоть ты ни в чем не виноват…
(Когда б не этот «хазават»…)
 
 
О том, что ночью на Саланге
По-русски молятся «салаги».
Струятся души их, как пар,
Под смертный вопль – «аллах акбар!»
Спасать силком – пустое дело.
О доброте душа радела,
Но ты не в те пришел края
Класть жизнь «за други за своя».
 
 
Здесь на последний оклик: «Брат!»
Огнем дохнет Джелалабад.
 

Довольно, друг…

 
Довольно, друг, проклятий и хулы,
Довольно преждевременных прощаний.
Я не прошу ни мира, ни пощады,
Я правды не хочу из-под полы.
Из-под полы, с оглядкой, на ушко,
В кармане кукиш, холодок под сердцем:
– Слыхать, опять не спится иноверцам!
Ан, золотым крикливым петушком
Кудахчет с телевышки комментатор.
– Что комментатор! Поголовно врут.
В Америке, слышь, отыскался Брут,
А победил – так сволочь и диктатор.
– Нет, нет святых, наглеет сатанизм.
И Брут нет, есть транснациональный
Картавый спрут – он силой инфернальной
Сосет народы…
– Этак пароксизм
Последний грянет.
– Непременно грянет!
Пошлятина и серость так и прут,
Ползут и душат – тоже добрый спрут.
– Да, доигрались. Мол, стираем грани,
А стерли зубы…
Милые мои!
Радетели России и семьи,
Родители намеков и шептаний,
Политик, экономик знатоки
Провидцы руку моющей руки,
Пророки всех брожений и шатаний,
Вам горла поперёк! – любой успех,
Вам невдомёк, что, может, больше всех
Вам! вам он нужен – лжи фальшивый колос.
Вы все рабы бесплодной молотьбы…
Неотделимо слово от судьбы.
Без голоса – не гаркнуть во весь голос.
 

Почти греческая эпитафия

Петру Степанову

 
Я погиб возле Трои.
Мы там с корешами троили.
Меня звали Патроклом.
А мать называла Петром.
Возле стен коммунизма
друзья меня в яму зарыли.
 
 
Возликуй, Капитал!
Пошевеливай вёсла, Харон!
 

«– Какая же вера у вас, мужики?..»

 
– Какая же вера у вас, мужики?
– Нема ей! Своёму своя.
– А доля какая у вас, мужики?
– Работа, забота, семья.
– А где ж ваша воля?
Вольны ль, мужики?
– Вольны. Но не знаем про то.
– А слава-то, слава
есть, мужики?
– В вине она,
в ём – золотом.
– Не пьян, не с похмелья,
Но жажда палит.
Уймите же душу, друзья!
– Все выпито, парень.
А кроме того —
иная жажда твоя.
 

Рядовой

 
Я умер возле вечного огня…
Под стук ночной капели, в карауле.
Шел снег. Собаки лаяли в ауле.
С плаката вождь косился на меня.
Почетный пост. Или великий пост?..
Зима кончалась. Лишь один Корчагин
Сознанье леденящими очами
Смотрел на слёзы ангелов и звёзд.
А пламя трепетало на ветру,
Плясало в самом центре пентаграммы…
От лозунга-плаката из Программы
Мне тупо – стало муторно к утру.
Корявый огнь лизал мне сапоги.
«Калашников» мой сглатывал обойму.
Тьма не имела смысла. Было больно.
Упало сердце, и пошли круги-круги-круги…
Ночь без молитвы – каинова ночь.
Прерывен пульс на судорожном вдохе!
И чем короче очередь в итоге,
Тем пулевидней смысл многоточь…
                                                                 и я
ушел
путем
метампсихоза…
 
 
Огонь погас.
А остальное – проза.
 

«В белый полдень на синем кладбище…»

 
В белый полдень на синем кладбище
Он глядел в молодое лицо…
На овальную гладь фотоснимка,
На эмаль, что уже пожелтела,
На зернистый гранит пирамидки
И опять в молодое лицо.
Да… лицо… Вот и дата. И имя.
Имя… Чье?.. Имя было… Зачем…
 
 
Тень-лицо улыбалось открыто,
Так открыто, что чудиться стали
В нем какие-то искры движенья.
Блики снежного дня?.. Торжество,
Торжество было в этой улыбке!
Почему торжество?
Он запнулся,
Он смутился под взглядом прошедшим,
Так что паникой спертое сердце
Заметалось по камере тела.
И, не выдержав, он отвернулся.
 
 
…Креп морозец. Сорока присела
На рябину в соседней оградке
И просыпала снег на тропинку,
И пронзительно так закричала
В ледовитой пустыне кладбища,
Что шарахнулось эхо в кусты.
Он пошел торопливо и мутно
По тропе мимо старых и новых,
Мимо братства солдатского тлена,
Мимо пленных останков германцев,
Мимо наших, задушенных шахтой
Иль раздавленных, или убитых
Пылью, водкой, трудом, пустотой…
Он стремился, не видя дороги,
Побежденный, зажатый испугом,
Знак иной, непонятной свободы
Не приняв, как мессию еврей.
 
 
И сорока его провожала,
Стрекоча, и кресты обступали,
И светилось таинственно Имя,
И лицо улыбалось вослед…
 

Тоска по призраку

 
Все больше нас – надменных и сухих,
Свободных и безапелляционных,
Размерявших на блюдцах порционных
Любовь и смысл,
Страдание и стих.
 
 
Все в пользу, все рассчитано, все в срок:
Когда войти, о чем распространяться.
Диета – символ веры сыроядца.
Разумность – долголетия залог.
Но не бессмертья…
Боже упаси,
От сытости и самосозерцанья.
 
 
…Рябит в глазах от звездного мерцанья.
И оглашая космос бубенцами,
Из топота и храпа вырастая,
Косматый призрак мчится по Руси.
 

Ненастный пляж

 
Я шагаю за белой стаей
По песку ползущих газет.
Глин гусиный летит в Потайю,
Вслед за чувством грядущих бед.
 
 
Надрываются волны шумом,
И валы в нахрапе идут.
В небе реющем и угрюмом
Чайки тоже кричат беду.
 
 
Ветер рвет края покрывала,
Кем-то брошенного в песке…
Света мало и горя мало —
Дайте горя моей тоске!..
По причала скрипучим плахам
Выйду в море, где свист и гром.
Пусть идет все, что было, прахом!
Все, что будет, – горит огнем!..
 

1982

Метаморфоза во время
крымской грозы

 
Я смотрел, как над зданьем клубилась гроза,
Прозревая всем сердцем, как душно, в упор
Сила дыбится – вот она!
Больно глазам…
Но неведомо мощно
и наперекор:
Ниоткуда,
Из мирно дремавшей души,
В дерзком, злом ликованье смертельной борьбы,
Словно в тесном сосуде очнувшийся джинн,
Вдруг восстала гордыня моя на дыбы.
 
 
Для чего это, боже?
И будет ли толк?
Но не волен! – свиваем в тугие жгуты
Я влекусь…
Где-то рядом запел водосток,
Где-то вынесло раму…
Огня и воды
Дайте досыта!
Вот уже в водоворот
Превращаюсь…
Все выше круженье смерча.
Подо мной —
Отупевший от страха курорт.
Надо мной —
Мрак небесный рассечен сплеча.
Кто ослеп от лихого зигзага судьбы?
Кто не выдержал молнии белую спесь?
Там внизу по углам – болтуны и рабы.
Не ищите их здесь.
Не ищите их здесь.
 

Проклятие

 
…И будет день безоблачен и светел,
Но упадет
проклятие в траву,
Замечется, залихорадит ветер
И растерзает лапами листву.
 
 
Огромный горб
затмит сиянье буден,
Займет полнеба
тушей жировой.
Придёт гроза,
Прокатит черный бубен
И хлынет наземь влагой горловой.
 
 
Здесь молниям ветвисто низвергаться
С тяжелым хряском сломленных дерев.
Здесь в низком беге тучам содрогаться,
Влача сплетенья
вывернутых чрев.
 
 
В ожесточенье брошенное слово
Подымет тьмы-стихии на дыбы
И вызовет из бездны духа злого,
И все смешает в заверти борьбы.
И, гибкий конус
выпустив из тучи,
Тяжелым смерчем по небу кружа,
Заплачет
Утолённо и тягуче
Проклятие
исторгшая
душа.
 

1981

Преодоление

 
…И тошно по миру влачиться,
И невозможно напролом,
И страсть загнали, как волчицу
Под непролазный бурелом.
 
 
Как это было?..
Я остался,
Гордыней горе разрубя,
На бесконечности дистанций
И без тебя,
И без себя…
 
 
Автобус уносился в осень.
И солнце – молньей шаровой —
Скользило по верхушкам сосен
Под свист судьбы
над головой.
 

1981

«На песке…»

 
На песке
у самого моря
Строил дом архитектор Боря.
 
 
В три обхвата,
Крутой детина,
Самоучка,
Оригинал,
Гнул он творческую дубину
И порядком
перегибал.
Разворотит скалу на блоки,
Дом построит в один присест,
Глянет, плюнет,
шмяк! – и обломки…
После – спать
под сырой брезент.
 
 
А назавтра,
Глухим запоем,
Дом помянет,
И наяву —
Рим, Акрополь и Персеполис
Через бред его поплывут:
Храмы, фрески, пилястры, фризы,
Барельефы, фронтона скат,
Алебастровый блеск карнизов,
Строй колонн над грудами скал,
И ваятели,
И ваянья,
И богини,
И мудрецы,
И в отсутствии богобоязни —
Звуки лир да слепцы-певцы…
 
 
Но – похмелье.
И проклят Бахус.
А прояснится голова:
Выйдет к морю,
Рванет рубаху
И орёт
          таковы слова:
– Смыслу нету!..
Ий-эх, роди ты,
Окаянная хлябь – окиян,
Хоть каку ни на есть
Афродиту,
Чтобы я с нутра
просиял!..
 

1981

Молитва Робинзона

 
Господи, друг мой единственный,
Островитянину дай,
Нет, не покоя, не истины,
Дай зацепиться за край…
Пусть и неверный, и призрачный,
Дай зацепиться за край
Только надежды… А иначе
Прямо сейчас забирай.
 
 
Из одиночества вызволи,
Смой мою утлую суть!
Ради чего, справедливо ли
Кару такую несу?
Все эти тропики райские,
Вся эта жизнь через край:
С грозами, зорями, красками,
Граем играющих стай,
 
 
Все это острова таинство
В гулкой пустыне морей!..
Господи, ужели станется
Так одному умереть?..
Пусть и неверный, и призрачный,
Дай зацепиться за край
Только надежды… А иначе
Прямо сейчас забирай.
 

1983

«Как наплывы горящей ангины…»

 
Как наплывы горящей ангины,
Как бредово тяжелые фразы —
Увядающие георгины
Над кристаллом синеющей вазы.
 
 
Бренным летом душ опалима.
Розой пепла цветет папироска.
И от горечи неотделима
Эта сникшая зыбкая роскошь.
 
 
Утопает в слезах отраженье…
Смята лет полинявшая мякоть…
И в груди пустота отрешенья,
И на пальцах – цветочная слякоть.
 

«В березовом храме Отчизны…»

 
В березовом храме Отчизны,
Пред образом чистых небес,
Любимая, мы беззащитны,
Беспамятны чудно и без…
рассудны…
Все верно, родная!..
Одна лишь надежда на то,
Что жизни арба заводная
Развалится до холодов.
 
 
Все тщетно: мы не отшутились,
Не спрятали, не погребли…
Ты помнишь ли, как очутились
В последнем Эдеме Земли?
Бесстрашьем возвышено счастье!
А то сладострастье молвы —
Всего лишь молвы сладострастье
Пред горним огнём синевы.
 
 
Нам кары досрочно отсчитаны
За каплю счастливой вины.
Я знаю, что мы беззащитны!
Как взгляда распах – беззащитны.
Как правды лицо – беззащитны.
 
 
Мой ангел не прочит кончину
Но шепчет, что мы
Спасены.
 

«Ты слушала, как платье примеряла…»

 
Ты слушала, как платье примеряла,
Ты слушала признание, да-да,
Признание, какая красота,
И как изящно, как тебе пристало…
 
 
Но шовчик, шов кривой, ах, ерунда!
А рюшки, здесь вот, очень уж безвкусны.
Покрой хорош, но как-то… как-то грустно.
Да, грустно. Видно, скоро холода.
 
 
Ты так мила, так явно молода.
Тебя не стоят лучшие наряды:
Вода ручья – одежда для наяды,
Но вот беда: и вправду – холода…
 

Два стихотворения

1. Игра с огнем

 
Лукавая пленительная ночь.
В прищуре глаз – бесовские соблазны.
Мы жажду тела в силах превозмочь,
Но не играть с огнём уже не властны.
 
 
Игра с огнём – не озорство, не блажь.
Над бездной
Всеми гранями играет
Твой дерзкий дух. И вот – впадаешь в раж!
И вот скользишь по самому по краю…
 
 
Не раскрывайте дольше парашют.
Целуйте змей! Ходите по канату!
Берите самый гибельный маршрут —
Пешком на полюс
                       иль пешком по аду!
 
 
Бессмертье – ложь.
Гниенье – та же ложь.
Судьба мужская на щите червлёном!
И пусть поёт и пляшет молодёжь
В том городе – пустом и зачумлённом.
…Игра с огнём! Не в ней ли бытия
Веками ускользавший смысл неверный?
Как к мачте Одиссей – к скелету нервным
Узлом
Душа
Прикручена твоя!
 

1982

2. Жестокий романс

 
Кошачий выгиб смел и грациозен.
И блеск смолы сквозь сомкнутость ресниц.
Как смысл твой неприступен и тернист!
Как профиль твой надменен и нервозен.
 
 
Какая осень в очертанье плеч,
Какая плавность… Но, увы, в контрасте
Сокрыта суть. Тебе не уберечь
За ленью взгляда – напряженье страсти.
 
 
Стеснение тяжелого огня
Разъест однажды эту величавость,
И под тобой затлеет простыня,
И зарево зардеет за плечами.
 
 
Так отвернись, разыгрывая грусть…
Ты пропадёшь, а я уж не вернусь.
 

1982

«Нет, я Вас не люблю ни сегодня, ни завтра…»

 
Нет, я Вас не люблю ни сегодня, ни завтра.
Но зачем же Вы снова глядите в меня?
И зачем этот голос, что волны азарта
Поднимает в душе моей день ото дня?
Это солнечный зайчик шалит безнаказан.
Не пытайте судьбу…
Повинуясь родству,
Приближается шторм,
он моралью не связан,
Он сгибает стволы,
он срывает листву.
 

Дошкольный роман

 
Гроза детсада,
                       бич микрорайона
Малыш Илья
Влюбился тяжело.
Забыта власть,
Заброшена корона,
И думой отуманено чело.
 
 
Принцесса неприступна и прекрасна.
Илья красой сражен и осиян.
Увы, но объяснение напрасно,
В ответ одно – «нахал и грубиян».
 
 
О, дух мятежный,
Ты рождаешь подвиг!
Перевернув все барахло семьи,
Илья взял шпагу,
                      полбутылки отпил
Кефиру,
Алый плащ на плечи… и,
Презрев детсад, ушел в тореадоры,
А ей сказал:
– Все кончено, прости!
Прошла любовь.
Завяли помидоры,
Сандалии жмут,
                      и нам не по пути.
 

Плавание

1

 

 

 
Корабельщик лихой
Развеселые лодьи
Мастерил, выпускал
На моря Беловодья.
Нос-корму загибал
Над открытостью палуб,
Чтоб от вала лодья
На волне танцевала б.
 

2

 
В Поднебесной стране
Берег облака близок.
В птицекрылой волне
Изогнулись карнизы.
И парит не спеша
Возле облака фанза,
И вступает душа
В поднебесную фазу.
 

3

 
…И – ни лодий, ни крыш.
Сон неясный и зыбкий.
Но припомни, услышь,
Ощущенье улыбки…
Облака, облака
Или волны напева?
И чему-то слегка
Улыбается Ева?
 

4

 
Знаю, доля твоя
И чиста, и бездонна;
Что подъемлет края
Губ заветных, мадонна?
И, пометив чело,
Чуть надменный как будто,
Так же тайно-светло
Улыбается Будда?
 

5

 
Будет! будет рядить
О значении тайны.
Мы-то знаем: что так
В них светает-витает,
Что хранит корабли,
Что дома согревает…
Мы-то знаем с тобой,
Как все это бывает.
 

«Не трожь меня, любимая жена…»

 
Не трожь меня, любимая жена,
Не трожь меня, посланец воли вышней.
Нет, я не пьян. И мне не будет лишне.
Допью. И даже выловлю все вишни
Со дна…
             И что мне бог, что – сатана?..
 
 
Никем из них душа не спасена…
Я все равно уеду, дорогая.
Нет, не герой…
            не спятил…
                        не другая…
И не твоя – ничейная вина.
 
 
Все просто.
И, как водится, одна
Причина…
             Ну, зачем ты? Надоело!
Тоска жива.
Вот в этом все и дело —
Она сильнее страсти и вина.
 
 
Я знаю – на краю Большой земли,
На берегу арктического моря
Гудит скала,
И северные зори
Над ней колышет сумрачный залив.
По галечнику хрусткому дойду
И, обдирая рыжую штормовку,
Взберусь наверх,
            на краешек,
                        на бровку
И помолчу у моря на виду.
 
 
Один лишь миг —
Полярная скала,
Да чаек гвалт
            у глаз и под ногами.
Лишь ощутить,
                        как холоден тот камень,
И как земля огромна и светла.
 

«Разве?..»

 
Разве?
Разве бьют часы?
Это гвозди.
Гвозди всасывает древесина.
Здравствуй.
Ты, знать, будешь
Звезда Немезида.
 
 
Молоток или молот
Вбивает те гвозди?
Сизиф или Молох?
Труд не жертва,
А жертвы – не труд…
Что за солнечный город,
Что за странные зданья меня ожидают?
Пирамиды и стелы.
Что за мрачная вышивка черным по белому?
И знаки.
И звезды, как стрелы.
 
 
Застарелая родина —
Робкая,
Как снежинка на ощупь.
В нашем веке
Еще дровами топили печи.
В нашем веке
Еще говорили «очи».
В нашем веке,
Наверное, все было проще.
А в прочем?..
Говорите мне «ты»,
Любимые
И нелюбимые люди.
Перелетные руки
Уже улетели к ненастной планете.
Перелетные очи,
Наверное, жажду свою утоляют.
А я —
Удаляюсь.
Я – ветер…
Я утихающий ветер.
Эх,
Как моя мама сказала б:
«Гроза да к ночи».
 
 
И вы мне тоже не верьте.
Я сочинитель.
Страшно любил бесплатно проехать,
И вот – изловили
ЭТИ.
И теперь я
Ни знаменатель и ни числитель,
А просто ветер.
А вы меня сдуру снова на «вы»:
«Володя, вы ли?»
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Слышите, плахи поют
И гвозди сладостно стонут?
Вы говорите «не стоило»?
Думаю,
Стоило…
 

«Я пришел непрошено незвано…»

 
Я пришел непрошено незвано
В мир, где травы держат навесу
Сизых рос белёсые поляны.
И лишь солнце трогает росу.
 
 
Цедит утро млечный ток тумана,
Тёкот дятла слышится в лесу.
Как войду и что с собой внесу
В тишину, что стынет изваянно?..
 
 
Тень тропы… Но поперек пути мне
Капель зернь висит на паутине —
Знать, туман запутался в сети.
 
 
Где найти дороги серединной?
Наклонюсь, пройду под паутиной:
Пустяки, но лучше обойти.
 

1985

Голос древнего поля

 
Есть ли какое подобье тебе,
                          предрассветное степи дыханье?
Эта начальная тёмная дрожь, эта остуда в груди…
Вот уже тронуло ветром поля,
                          колыхнулись овсы и пшеницы,
Облако зреет на гребне зари,
                          слышится ржанье коня.
 
 
Вот уже вновь возникает во мне
                         в нескончаемом рокоте славы
Давняя-давняя песнь, древняя-древняя жизнь.
Снова мне чудится дивная весть
                         в набегающем гуле пространства.
Что так далёко поёт? Что так высоко звенит?
 

1985

«А река не полней полыньи…»

 
А река не полней полыньи.
А погибель не более боли.
Колесо не длинней колеи.
Боже мой, то, что жизнью зовём, —
Точно так же дороже любови…
 
 
Комья глины. Лопата и лом…
А река уже с морем сомкнулась.
Уж измерен весь путь колесом.
Боже мой, то, что жизнью зовем, —
Чем же, милая, обернулось?..