Стамбул, конечно, был очаровательным городом. Древним, чудесным и многоликим. Такие города обычно соревнуются друг с другом именно последним качеством – у кого больше разных сторон повседневной жизни и сторон уникальных. Сколько здесь есть разного рода профессий, зданий, организаций с одной стороны и сколько всего этого было за его историю с другой. И чем более это запутаннее и необъяснимее, тем лучше положение города в таком неоднозначном рейтинге.

Винсент этот город знал как облупленный. Особенно, конечно, его теневую подковёрную сторону: кто, где и какие взятки даёт, кто, где, и какие взятки берёт; где их платить обязательно, а где нет; кто за кем стоит в этом потоке, и кто кого в нём подсиживает; что вообще считается взяткой, а что не считается и в каких случаях; даже то, как они разнятся от времени года или какого-то конкретного дня в году. Более того, ему было прекрасно известно, что именно в Османской империи был некогда введён налог на взятки: ряд чиновников, сидящих в столице, высчитывали, сколько каждый конкретный чиновник имел возможность наворовать, сидя на определённой должности в провинции, и выставляли ему по итогу года счёт на процент с этих «доходов». Разумеется, платить эти налоги было обязательно: ворует этот чиновник или не ворует, никто проверять не станет. Будут проверять только то, уплатил ли он с этого процент. И хоть всё это было более 100 лет назад, но манера разворовывать казну и оказывать правительственные услуги частным порядком жила словно многоголовая гидра, отращивающая себе очередные новые две головы взамен поражённой одной.

«С тобой приятно иметь дело. Иначе бы этого разговора и не было», – сказал собеседник Винсента, худощавый пожилой турок с уже поседевшей густой бородой. Башкурт Камаль был представителем Исламского государства в Турции и вёл переговоры от их имени, договариваясь об объёмах транспортируемой нефти, времени поставок, скидках от определённого объёма и, конечно, скидках постоянным клиентам. Именно эти ключевые параметры и определяли конечную стоимость, при которой будет отгружено чёрное золото. Например, чем больший объём за короткое время будет условлен к отгрузке, тем ниже будет его стоимость. Если прибавить к этому постоянство как клиента, то получится минимальная стоимость при всех максимально удобных параметрах. Именно этот случай был у Винсента: постоянный клиент, крупный объём в короткий срок.

Но Башкурт торговался. Они вели переговоры, сидя в ресторане, располагавшемся на одном из островов у берегов юго-восточной части Стамбула, уже три с половиной часа. «Но всё же времена сейчас тяжёлые. Нефти уже не так много, как хотелось бы. Русские разбомбили нам множество вышек. Ты сам это знаешь… Те скидки, что были раньше. Они уже в прошлом… Мы бы их сделали, будь дела хоть как пару месяцев назад. Но сейчас… У нас просто меньше добычи сырья», – продолжал турок.

Всё, что он говорил, было максимально логично, отточено, проверено. Действительно, оставшихся в сохранности вышек сейчас на контролируемых ИГИЛ территориях было меньше раза в полтора. И не приходилось сомневаться в том, что даже если бы их никто не бомбил, они бы выходили из строя сами по себе в виду того, что людей, которые могли профессионально обслуживать их, равно как и поддерживать их в служебном состоянии, было немного. Собственно, как и комплектующих для их работы. ИГИЛ заполучить эти ресурсы было немногим легче, чем заполучить высокотехнологичное оружие или персонал для него. Вот только и тех, кто мог своевременно и гарантировано транспортировать эту нефть, осталось немного. Бизнес это слишком опасный, и те, кто вовремя почуял, что веет порохом, перенёс свои дела в другое место; другая часть просто оказалась в определённый момент не в том месте и не в то время; и лишь немалая часть ещё держалась в строю.

«Башкурт, нужных людей много не бывает. А вот сырья бывает… И если я решу заняться другим регионом, то вряд ли кто-то уж прям так сможет занять мои объёмы своими ресурсами. Как ты сам сказал, это не то, что было хоть месяц назад. Моих конкурентов осталось немного. И у тех, кто остался, не те мощности», – Винсент готовил этот ответ на конец разговора. Он уже знал, чем всё закончится, и что ему всё уступят, как он спросит, и за ту цену, которую спросит. Но всё же в этом разговоре он видел нечто, что не видел до этого прежде никогда. Он видел собеседника, словно насквозь.

Вообще его видение окружающих сильно изменилось за последние два дня, с того самого вечера, как он уехал от Густава. Теперь в разговорах, он видел собеседника словно изнутри, словно со сторонним суфлированием, которое расшифровывало ему подтекст и внутренние мысли оппонента. Это и удивляло, и, в некотором роде, настораживало его.

Раньше он рассчитывал мнение того, с кем спорил, исходя из анализа сказанного и сравнения его с текущим и возможным положением. Условно говоря, «А» + «Б» = 5. Затем он определял факт того, что, например, «А» и «Б» одновременно не равны 0. «А» также не равно 1, а «Б» не равно 2. Таким образом, приходя к выводу, что «Б» равно 3, а «А» равно 2. Эти вычисления в голове испанца были рутинной работой головного мозга, которая была выверена до такого автоматизма, что эти вычисления в купе с незаурядной памятью фактов о собеседнике и сказанного им, были визитной карточкой его аналитического мышления. Он особенно ещё этим гордился в виду того, что для его родной Испании подобное отношение к формированию выводов было абсолютно нестандартным. Теперь же ему не приходилось высчитывать – некий третий глаз сам давал ему ответы почти моментально. И сейчас он видел, что турок торгуется просто для того чтобы поторговаться. Уже согласный с условиями, уже готовый заключить сделку, но всё равно торгующийся.

И это сильно отличалось от того, как обычно торгуются на ближневосточных базарах, исходя из принципа «Не торговался – не уважаешь». Это было очень похоже, но нечто совсем иное. В этом разговоре турок торговался, будто для него это не имело значения. Будто для него это какой-то способ отвлечь внимание от чего-то более важного. Чего-то особенно важного для Винсента.

Через пару минут Башкурт со всем согласился. Предоставил требуемые скидки. Утвердил всё, что планировалось. Почти четыре часа разговоров закончились тем, что предполагалось сделать за 15 минут. И, отплывая на катере в сторону европейской части Стамбула, Винсент ещё раз вспомнил свои ощущения от тех импульсов, которые исходили от старого турка. Он торговался просто так. Он собирался утвердить цены, но торговался. И было что-то ещё важное, что он не говорил при этом.

Многие годы в бизнесе, где цены ошибок измеряются кровью и жизнями, говорили только о том, что главное, о чём не торговался Башкурт, был сам Винсент. Он не мог понять пока, что с чем связано, но главным во всём этом был именно он. Может быть, они боялись, что он перестанет этим заниматься и, действительно, уйдёт в другой регион, тем более, что обширные связи в Центральной Америке у него остались. Может быть, они боялись, что Винсент ведёт какую-то двойную игру с ними и, например, с западными спецслужбами. Может быть, у самого Башкурта были какие-то личные предложения, о которых он не решился сказать. Этих «может быть» было предостаточно, но все они упирались в самого Винсента. Башкурт так говорил именно из-за того, что касается самого Винсента, а не чего-то связанного с ним. Он не понимал, откуда у него такая уверенность в этом, но эта уверенность была того же рода, что и его новая способность распознавать на лету тайные намерения окружающих.

Испанец вспомнил свой позавчерашний сон. Первый сон, что был после той несвершившейся автомобильной катастрофы, когда он ехал от Густава и каким-то чудом миновал встречную машину.

В сне чёрной тенью за ним гнался ацтекский бог Тескатлипока. Повороты густой чащи миновали одна за другой. И за каждым поворотом ему казалось, что Тескатлипока, только что скрывшийся за изгибом дороги, каким-то невероятным образом вдруг окажется спереди него, и каждый раз этого не случалось. Лесная чаща становилась всё более и более густой, пока не стала настолько плотной, что скрыла собой лучи Солнца и покрыла весь путь тьмой. В такой тьме уже не было видно ни дороги, ни даже себя – лишь было жуткое страшное ощущение преследующего его бога. И тогда он увидел впереди себя сидящего на расположенной вдоль дороги каменной лавке Тескатлипоку.

«Ну что ж, человек, ты победил. Смог обогнать меня», – сказал бог. – «Теперь загадывай желание».

Винсент ничего не смог ответить. Лишь тяжело дышал, переводя дух. А потом ему стало казаться, что дышать всё сложнее и сложнее, и он начал просыпаться. Когда он раскрыл глаза, в номере, стояла жуткая жара, которая, видимо, и пробудила его.

И всё же всеобщая странность и самого сна, и того, что в нём происходило, оставляли весьма удивительный неоднозначный осадок. Ведь этот бог сидел на лавке впереди него, впереди дороги. Почему он сказал, что Винсент обогнал его. И желание. Он же ничего не загадал ему.

А теперь это новое ощущение внутренних мотивов других людей, которого не было никогда прежде. И выходящее из последнего разговора чувство опасности. Он обогнал бога, но бог был впереди него. Как можно понять смысл этого?

В тот день Винсента ждали ещё в одном месте: в консульстве Саудовской Аравии. Там ему надо было поговорить с помощником консула, в действительности, резидентом саудовских спецслужб в Турции, чтобы согласовать утверждённые объёмы и сроки поставок контрабандной нефти ИГИЛ.

О том, что с ними придётся договариваться испанец понял ещё до того, как занялся всем этим предприятием. В таким делах, когда речь идёт о миллионах и миллиардах долларов, матёрые дельцы понимают, что нелегальные потоки по перепродаже сырья по дешёвке не избежать, и что происходить это будет в любом случае. Поэтому это лучше начать контролировать. Основный смысл контроля для Саудовской Аравии заключался в том, чтобы нефть с контрабандным дисконтом попадала не в места продажи саудовской нефти, а в места продажи их конкурентов – за это они были готовы делиться информацией, а иногда и самостоятельно скупать нефть, перепродавая её потом под видом своей.

Чтобы наверняка стряхнуть возможную слежку, Винсент решил дойти до консульства пешком. Всю дорогу мысли его были чисты, и все касались только того, как стоит подавать очередной объём поставки, и какую из этой части можно передать им напрямую, а какую сбыть где-то ещё. Разумеется, они захотят увеличить долю, которую надо продать им сразу. И, разумеется, маршрут будет не самым удобным. Зачастую они сами создавали более сложные варианты, чтобы меньше возможностей оставалось для собственного манёвра. Слишком они недоверчивые, с этим ничего не сделаешь.

И все эти мысли развеялись, стоило Винсенту увидеть консульство. За последние два дня он стал видеть поведение людей: реальное поведение, реальные мысли, скрытые от посторонних. Сейчас же, когда он посмотрел на здание, он увидел нечто большее, чем просто сооружение из бетона, покрытого светло-жёлтой краской. Он увидел, что это здание должно стать для него последним в жизни, которое ему суждено увидеть. Он даже ощущал свои собственные глаза, которые смотрят на это строение и видят свой собственный здоровенный гроб.

Моментом ему вспомнился случай с арабским журналистом Джамалем Хашогги, который посетил это консульство в 2018 году с целью получить документы для заключения повторного брака. Хашогги был оппозиционным и проживал в США, при этом оставаясь гражданином Саудовской Аравии, поэтому за документами ему необходимо было явиться лично. Для этого он избрал максимально безопасное место, находящееся под вниманием множества спецслужб, арабскую территорию, фактически находящуюся на территории другой страны. К тому же дипломатическая миссия сама по себе означала определённую умеренность в поступках, иными словами Хашогги ожидал, что никто не помешает, при наличии у него твёрдой воли, выйти оттуда целым и невредимым. И он не вышел.

Это был чудовищный случай для международной практики, когда человека измучили до смерти в месте, напрямую связанном с дипломатией. Целая масса писанных и неписанных правил, которые формировались веками, которые привели к тому, чтобы абсолютно разные народы смогли хоть в каком-то формате договариваться друг с другом. Всё это было просто перечёркнуто одним поступком, вернувшим сознание в каменный век. Такие вещи до конца в голове не укладывались.

Винсент смотрел на это здание. Абсолютно уверенный в том, что его там ждёт. И пытался понять, где границы дозволенного для государства. Ведь кто-то внутри управляет этими процессами. Люди, которые работают внутри, делают это по каким-то правилам, установленным им сверху. Бывают ошибки или инициативы, но в больших структурах такое не сильно выделяется. Есть какие-то границы, за пределы которых не принято выходить. И всё же, это произошло, и весьма публично.

Случайностью такое быть не могло. Правилом определённо тоже. Это могло быть только чьим-то планом, и, скорее всего, разовым. Вот только до этого всё равно надо как-то додуматься, и как-то на это решиться. А когда об этом думают, и решаются на это, то тоже находятся в каких-то рамках. В таких рамках, которые будут держать репутацию государства хоть на каком-то уровне, хотя бы на уровне людей, которым можно что-то предложить и услышать ответ, для чего, прежде всего, и существуют посольства и консульства.

Ответ мог крыться только в дозволенном вранье в государстве. Только так мог мыслить тот человек, что позволил себе сделать это. Пытать, потом убить известного человека в дипломатическом представительстве, а затем не признать, что тот пропал внутри этого здания, а просто сказать, что он вышел через чёрный вход. Такая логика, очевидно, считается рабочей в Саудовской Аравии, где со словами официального представителя власти не будут спорить неофициальные лица.

Но в другой хоть насколько-то свободной для других граждан стране, такой ответ никого не устроит. И уж точно не устроит коллег-журналистов из зарубежных СМИ. Оно так и получилось. И весь мир узнал, как может Саудовская Аравия средневековыми методами убирать неугодных ей людей.

Такое произошло открыто один раз. Оно повторится и снова, пока такая система будет существовать. И уж точно ничего не помешает этому повториться с непубличным человеком, которого никто не знает. Коим был Винсент. В этот раз ему не суждено выйти из этого здания. Он был уверен. И что ещё интересней сейчас для него было то, как именно он был в этом уверен. Он видел это, глядя на само здание. Он видел в себе ещё одну новую способность, которой у него не было всего пару дней назад. И снова вспомнил сон: Тескатлипока спросил про его желание. И это желание надо было ему сказать. Тем более, что оно уже родилось в голове испанца.

Винсент отвернулся от здания консульства, зашёл за угол и остановился. А затем произнёс это желание вслух. У него было ощущение, что это надо сделать именно так, и именно вслух. И когда он сделал это, наступило ощущение, будто камень, величиной с пушечное ядро свалился с его груди, освободив от оков.

В следующее утро Винсент проснулся с удивительно ясной головой, фантастически мощной способностью мыслить и строить грандиозные планы, ощущать всю окружающую действительность, словно эта действительность состояла из него самого. И совершенно ничего не помня из своей предыдущей 42-летней жизни.

Мари

В квартире Мари царил ремонт, беспорядок и бесконтрольный поток пустых мыслей. Со дня встречи с Густавом прошло 4 дня, и он не звонил.

У неё было несколько правил, как добиваться лидерства в отношениях, и первым из них было «не писать и не звонить первой после свидания». Конечно, то, что было тогда между ними нельзя и свиданием-то назвать, но определённо это было что-то близкое. Оставалось только надеяться, что он думал точно также.

Она редко ошибалась в таких вещах, если не сказать, что вообще ошибалась – если она хотела какого-то парня, то он ей доставался. Пусть не сразу, пусть иногда с трудом – не без этого. Да и было бы странно, если бы всегда это получалось одинаково.

Одинаковыми были только правила: не контактировать первой, выглядеть соблазнительной, представлять из себя загадку, быть всегда в духе и приподнятом настроении. Эти правила отлично работали в коллективе, когда она обитала среди нужных ей мужчин 5 дней в неделю. Но с Густавом единственное, что можно было использовать, так это «не контактировать». Она и не контактировала. И он, собственно, тоже.

Мари стала судорожно вспоминать, в чём она была в тот день: синяя блузка со звёздочками, обтягивающая юбка-карандаш, тёмные колготки и средней высоты туфли. Всё же тогда она ездила к бабушке, что предполагало выглядеть в какой-то мере прилично. Но с другой стороны и эта «приличная» одежда при её формах регулярно притягивала взгляды.

Хотя, знай она, кого встретит, то и по дороге к бабушке нацепила бы на себя что-нибудь откровенное. Уж хотя бы кожаные сапожки на тонких шпильках – заодно и повыше бы смотрелась. Впрочем, сделанного не воротишь.

Эти слова как-то впились в её мозг. Ведь ей уже 31 год, а ни мужа, ни детей нет. Так и оглянуться не успеешь, как ей перестанут делать предложения руки и сердца. А их было целых восемь. Восемь разных мужчин предлагали ей стать женой. Семь раз она отказала сразу; один раз сказала, что подумает и в итоге забыла об этом. Они все чем-то не подходили – главное, у большинства не было надёжности; один еле сводил концы с концами; ещё один был никаким в постели, его даже было как-то жалко; один курил столько, что казалось будто табак со смолой уже производится его лёгкими; и ещё несколько парней её не цепляли – вроде с головой, с душой всё делали, но как-то не торкало по ним.

Восемь мужчин. Знакомые её подруги обычно говорили про одно-два предложения в жизни. Никак не про восемь. До чего же жаль времени. Как его всегда не хватает.

Нет, с Густавом надо быть ближе. Чёрт с ним, с первым правилом – у неё есть ещё в запасе целых три других правила, где она отыграется. Будет одеваться в свои самые пикантные наряды, дарить ему свою улыбку заодно с лучезарным настроением и доведёт до того, чтоб он капитулировал, сам начал за ней бегать.

Надо написать ему что-нибудь. Заодно, как ответит, можно будет и фотку свою скинуть, какая она вечером красивая.

Мари достала свой мобильник и открыла Вотсап, затем набрала в поиске «Густав». Ничего. Она хорошо помнила, что назвала его «Густав Великолепный». Тогда минут пять выбирала для него прозвища и остановилась на этом. Но ничего не найдено. Девушка вбила «Гус», затем просто «Гу», затем «Красав». И ничего.

«Да не может этого быть», – она просто не верила своим глазам. Перерыв поимённо всю телефонную книгу, и не найдя ничего похожего, она тупо уставилась в экран: «Абсурд какой-то. Может, что-то удалилось само. Память-то перегружена, вот и удалилось…»

Она открыла СМС. В тот день, вернувшись домой, она отправила ему СМС, что уже дома, а он ответил: «Спокойной ночи». Это она помнила прекрасно, ведь именно тогда она подумала, что писать надо было в Вотсап. Ведь потом туда же можно было бы слать фотки, раз общение началось. На такие случаи у неё уже были готовы фотографии в вечерних платьях, кожаных леггинсах и косухе, в купальниках на пляже и бассейне и далее уж совсем откровенные: в нижнем белье, кружевном и прозрачном.

Всего-то поторопилась тогда написать и отправила СМС, а не мессенджером. Вот только и этих двух СМС в телефоне тоже сейчас не было.

Это всё уже какая-то шиза. Ну не могли же и СМС сами удалиться. А она их не трогала точно… Или… Мари стала вспоминать, не напивалась ли она на днях, а там сгоряча можно чего-то понаделать, а потом не помнить этого… Но нет. Такого не было.

Пила она последний раз месяца три назад, да и то два бокала вина. Высыпалась тоже хорошо, кроме как сегодня. Да и вообще, будь она хоть трижды пьяной в слюни, ни СМС, ни уж тем более номер Густава, она бы не удалила…

Где ещё посмотреть… Тетрадка! Точно!!! У неё же была тетрадка с енотиками на обложке и на каждой странице в мультяшном исполнении, куда она записывала самые важные для себя вещи и события. Делилась она на три раздела: «Хотелки», «Очень важное», «На перспективу».

В «Хотелках» находились вещи, нужные к приобретению, книги и фильмы, нужные к прочтению и просмотру, а также известные мужчины, с кем бы она была не против переспать. Раздел «Очень важное» касался карьеры и личностного роста. «На перспективу» содержал заметки все подряд вперемежку, лишь бы не забыть.

Мари прекрасно помнила, что Густава она записала в каждом разделе. В «Хотелках» он был записан после Конора МакГрегора и Брэда Питта, где в правом верхнем углу красовался енотик, зловеще постукивающий пальцами друг по другу с фразой «Excellent» над ним. В «Очень важном» Густав был записан после сообщения о курсе золота (Мари свои сбережения хранила в этом металле, и очередной скачок цен её сильно порадовал). «На перспективу» он был расписан на отдельной странице заодно со здоровенным сердечком, пронзённым стрелой в расчёте на то, что это магически приманит его к ней.

Мари помнила все эти подробности, словно сделала всё это только что. И нигде, ни в одном разделе сейчас этого не было. У девушки затряслись руки. Это было просто невозможно.

Можно ещё представить, чтобы, например, вырвать страницу там, где Густав был написан отдельно вместе с огромным сердцем. Тетрадка была сшита нитками, и вырвать, не оставив следов, трудно, но это хотя бы теоретически возможно. Но вот стереть со страницы, где уже что-то написано, и вернуть при этом листу первозданный вид – это уже невозможно. Скрести там бритвой или выводить какой-то химией – всё равно будет заметно, что там что-то было. Но там было пусто, словно она ничего не писала.

Мари закрыла тетрадь и, уставившись взглядом в стену, тяжело вздохнула: «Не приснилось же мне всё это… На стоянке же было убийство, а потом Густав отвёз меня к себе домой. Точно, я же читала в новостях про убийство на стоянке…»

Она вскочила с места, ударившись коленом об угол стола, и, чуть вскрикнув, быстро поковыляла к ноутбуку. Полминуты спустя она нашла ту статью в новостной ленте, и там даже было продолжение о том, что предполагаемый убийца найден. Им оказался местный алкоголик; своей вины он не признал, говорил, что в день преступления он выпивал дома и там же заснул до вечера следующего дня, когда его задержали оперативники. Но наличие отпечатков его пальцев на ноже говорило само за себя.

«Вот, точно.» – воскликнула Мари. – «Густав же говорил, что убийцу быстро найдут. Мне всё это не причудилось… И всё же, что за чертовщина. Почему у меня нигде не записан его номер… Надо ехать к нему. Дорогу я примерно помню, а дом там стоял вдали от других. И уж он точно никуда не испарится».

Мари сняла домашнюю одежду и одела новую: чёрные шёлковые стринги и такой же бюстгальтер с эффектом пуш-ап, фиолетовые кожаные леггинсы, в которые еле удалось залезть. Зато, когда это получилось, округлость бёдер стала потрясающей. В цвет леггинсов она одела кофту с вырезом. Высокие сапожки на шпильках, которые она как раз сегодня вспоминала, тоже были кстати. Макияж и волосы у неё были уже уложены – она подкрашивалась и завивала волосы под вечер все 4 дня, что ждала чего-то от Густава. Сейчас по ощущениям Мари ожидала, что потратила на сборы минут 25-30, но на деле оказалось, что это 2 часа. А ведь готовилась специально, чтобы в случае чего быстро собраться и пулей вылететь из дома. «Как так получается, что даже расписанные этапы по одеванию и приведению себя в порядок выливаются в такие глыбы времени», – думала она, разглядывая себя в зеркала и в двухсотый раз поправляя причёску.

А что вообще она ему скажет, когда приедет? Что соскучилась? Этот вопрос очень неудобно стоял у неё в мозгу, но с другой стороны, а что, он откажется что ли от неё такой красивой? Ну да, поздно. Ну да, можно сказать без приглашения. Но всё же, что за чертовщина с исчезновением его номера и из телефона, и из тетради. Может, у него есть, чем это объяснить.

Ехать до него было около часа. По крайней мере, до тех мест, куда она точно могла задать маршрут – тот самый магазин, где они встретились, и где было совершено то жуткое убийство.

Сейчас было темно и пусто на стоянке. Мари много раз в криминальных фильмах видела, как места преступлений огораживаются жёлтой ленточкой и даже рисуют какие-то силуэты тел на асфальте, но ничего такого не было. Просто поздно и темно.

От стоянки путь по её воспоминаниям был очень долгим, она так испереживалась и о стольком успела подумать и помечтать. Но, когда потом сверила по часам, то оказалось, что это заняло меньше 10 минут, да и поворотов с дороги было два или три. Это всё ей явно на руку – немного покрутится и увидит знакомый одиноко стоящий дом.

Там точно была дорога вдоль леса, а потом поворот в сам лес, и там уже его дом. И какой-то указатель возле того поворота. Прокатавшись битый час по просёлочным дорогам туда-обратно Мари начала нервничать. Всё же, может, это ей приснилось. Причудилось после стресса с убийством. Всякое же бывает с сознанием, когда в памяти что-то кажется настоящим, а этого не было совсем. Ведь записи сами не исчезают из тетради. Может быть всякое с техникой, но, что напишешь, само не испаряется.

Опять эти мысли. «Да нет же!» – крикнула Мари, ударив ладонями по рулю: «Он точно был! Он был!… Просто кто-то играет со мной… как с игрушкой… Он…» Мари в каком-то невероятном смятении подумала, что не помнит имени. Ей казалось, что она буквально пару минут произносила его вслух, строила сердечки из её имени и расценивала, как будет его отчество для ребёнка… И теперь не могла вспомнить, как его имя звучит. Какое-то иностранное и достаточно редкое. Но… Этого же не может быть. Она мечтала об этом мужчине 24-часа в сутки все 4 дня с момента их знакомства, а теперь забыла, как его зовут. А как он выглядит?

Девушке стало тяжело дышать. Нет, она не сумасшедшая. Просто переволновалась, и всё забыла. Просто… Просто перенервничала… Надо взять себя в руки… Тем более, что уже поздно. И темно… Слишком темно.

Надо бы ехать домой. «И всё же, если судьба с ним встретиться, то, может, это снова произойдёт у того магазина на стоянке», – подумала девушка, и тут её машина стала резко сбавлять ход. Двигатель почихал немного, и её Фольксваген остановился. Это бензин. Кончился безнин. А лампочка ведь горела ещё, когда она отъезжала от дома. Ну как так? Слишком хотела быстрее оказаться в его объятиях, что просто плюнула на этот светящийся значок канистры на приборной доске.

И кого она теперь найдёт? На этой сельской дороге в 2 часа ночи без бензина. Да ещё в таком виде, когда ни один мужик от неё глаза не оторвёт.

Без бензина даже окно не прикроешь – у неё недавно сломался кондиционер и, чтоб хоть как-то охлаждаться в пути, пассажирское окно было слегка приспущено. Теперь при выключенном двигателе стекло нельзя было задвинуть до упора, и ей уже начался кто-то мерещиться рядом, и в голову лезли какие-то оценки того, можно ли в эту щёлочку пролезть или просунуть руку, чтобы открыть дверь, и как она при всё при этом будет отбиваться и давить по чьим-то страшным грязным рукам своими кожаными сапогами на высокой шпильке.

Придя немного в себя спустя минуту, Мари на глаза попался включенный телефон, который ещё работал как навигатор без заданного маршрута.

«Звонить! Звать помощи! У кого? Кто сейчас за ней поедет в такое время?» – думала девушка, открывая телефонную книгу. – «Томми! Прошло же всего 4 дня… Скажу ему, что была дико расстроена из-за чего-то. Хотя какое чего-то? Месячные! Вот, точно!» Все мужчины же знают, что в месячные происходит не пойми что. Вот это они и были. Он же не полезет сейчас проверять, есть ли в ней тампон или прокладка на трусиках… Он вообще должен быть рад, что она передумала и звонит ему зачем-то.

Гудки. Ещё гудки. И ещё. Не отвечает. Может, спит? Может, на беззвучном. Он же вообще добрый. Ответит в любом случае. А почему тогда сейчас не ответил… Может, ещё кому-то позвонить? Тому, с кем она рассталась до него? Там же и секс был пару раз.

Телефон зазвонил сам. Это Томми.

«Томми, я не знаю, что со мной…»

«Ок-ок. Давай по порядку», – он был немного сонный, но явно не разбуженный, оказалось, что телефон и правда был на беззвучном, но вызов стал заметен, когда дисплей замелькал синим цветом.

«Я поздно выехала от бабушки и не заметила, как кончился бензин… Всё месячные… Я такая не в себе, когда месячные… Могу глупостей наговорить…»

«А где ты?»

«Недалеко от неё. Это же за городом… Тут ни заправок, ничего… Я вообще не знала, что делать, если бы ты не перезвонил…»

«Ок, скинь мне гео-локацию. Я сейчас приеду… Какой у тебя бензин?»

«Да никакой. Я же говорю, он закончился»

«Ну, так а заливать какой? 76-й что ли можно?»

«А… 92-й у меня… Приезжай быстрее, пожалуйста… Мне страшно»

«Сейчас соберусь и еду. Гео-локацию только скинь прямо сейчас»

«Хорошо. Сейчас скину»

Мари выключила фары, чтоб на всякий случай не разряжать аккумулятор, и задумалась – а почему она недавно отказывалась от Томми. Он определённо неплох. Хорош фигурой, мускулист. И руки у него достаточно нежные. Такой должен быть минимум неплох в постели. Можно попробовать. И секса у неё не было уже 2 недели… Она сказала про месячные, то есть не очень будет, если он заметит, что это не так: ни тампона, ни прокладки, ни крови на простыни после. Но и необязательно же снимать леггинсы. Можно же начать интимные отношения с минета.

Ей очень нравилось его делать, и дома даже имелся любимый фаллоиммитатор, который она использовала только для оральных утех, при этом, как ни странно, получая оргазм. Какой-то сосательный рефлекс, который в ней был сильно развит. С этого и можно начать. Заодно, если его ласки, как и сам член, ей не очень понравятся, то и легче будет потом от него отвязаться, ведь это ж будет не полноценный секс. А про её оргазм, если сама не расскажет, он и не узнает.

И всё же как странно, что столько всего она вбила себе в голову буквально за пару дней, да и так сильно. Какой-то спаситель, который уберёг её от чего-то страшного. И целая история, как она была у него дома. При том, что теперь она не может вспомнить ни дом, ни его самого, ни даже его имени. Какие же бывают странности, когда перенервничаешь.