Глава 9. Радость через муки?
В романе Достоевского «Братья Карамазовы» более шестидесяти раз упоминается слово «счастье» в различных вариациях, но лишь один фрагмент заслуживает внимания. Вот слова монаха-отшельника из скита, который посетили братья Иван и Алексей – видимо, и они были озабочены поисками секретов счастья:
«Для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: "Я выполнил завет божий на сей земле". Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы».
Можно ли быть счастливым, когда распят на кресте или тебя сжигают на костре? Даже сознание выполненного долга перед обществом, перед Родиной, перед людьми не превратит страдания в блаженство. Возможно, подобными словами вербуют мучеников, «воинов ислама», идущих на убой, но убеждать человека в том, что он обретёт счастье через муки…
А дальше монах говорит что-то совсем невообразимое:
«С тобой Христос. Сохрани его и он сохранит тебя. Горе узришь великое и в горе сем счастлив будешь. Вот тебе завет: в горе счастья ищи. Работай, неустанно работай».
Это уже какой-то мазохизм! Ведь так может дойти до того, что, лишая жизни человека, станешь уверять себя, что делаешь его счастливым… Понятно, что эфтаназия здесь ни при чём, поэтому обратимся к рассказу Куприна «Собачье счастье». Вот собрались несколько представителей собачьего сообщества и решили обсудить, до какой дикости доходят люди:
– Люди злы. Кто может сказать, чтобы один пёс умертвил другого из-за любви, зависти или злости? Мы кусаемся иногда – это справедливо. Но мы не лишаем друг друга жизни.
– Действительно так, – подтвердили слушатели.
– Скажите ещё, – продолжал белый пудель, – разве одна собака решится запретить другой собаке дышать свежим воздухом и свободно высказывать свои мысли об устроении собачьего счастья? А люди это делают!
Ну что поделаешь, если так устроена наша жизнь? Вот и Наташа из романа Достоевского «Униженные и оскорблённые» не находит иного выхода из этой ситуации, кроме как продолжать страдать:
«Надо как-нибудь выстрадать вновь наше будущее счастье; купить его какими-нибудь новыми муками. Страданием всё очищается… Ох, Ваня, сколько в жизни боли!»
Тема страдания в сочетании с мыслями о счастье довольно часто встречается в произведениях русских классиков. Не обошёл её и Чехов в пьесе «Три сестры», вложив в уста Вершинина такие вот слова:
«Настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для неё живём теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим её – и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье».
И тут же сам себе противоречит:
«И как бы мне хотелось доказать вам, что счастья нет, не должно быть и не будет для нас… Мы должны только работать и работать, а счастье это удел наших далеких потомков».
Вершинину вторит Ольга:
«Пройдёт время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живёт теперь».
В какой-то степени так оно и есть, если речь идёт о тех, кому мы обязаны величием русской литературы. Но, видимо, бывают и досадные исключения – об одном из них пишет Леонид Андреев в романе «Иго войны», написанном в 1916 году:
«Особенно возмутил меня один милостивый государь, по какому-то недоразумению считающийся одним из корифеев нашей литературы. По самой строгой совести моей, его подлую статью я могу назвать только подлой и преступной, как бы ни восторгалась ею наша бестолковая контора. Безбожная статья! В самых трескучих и пышных выражениях, виляя языком, как адвокат, этот господин уверяет нас, что война принесёт необыкновенное счастье всему человечеству, конечно, будущему. А про настоящее человечество он говорит, что оно со всею покорностью должно погибать для счастья будущего».
Увы, таких пророков счастья можно повстречать и в нынешние времена. Причину этого явления весьма доходчиво изложил Гёте в трагедии «Фауст» (перевод Бориса Пастернака):
Ошибка многих! Властелин
Довольствоваться должен властью.
Пускай владеет он один
Всей тайною людского счастья.
Ему приказ лишь стоит дать,
И в удивленье мир приходит.
А наслаждаться, прозябать
На низшую ступень низводит…
Глава 10. Обманываться рад
Есть такая странная категория людей, которые живут иллюзиями – иллюзией счастья, иллюзией любви, иллюзией свободы… К примеру, герой рассказа Платонова «Семён» «был счастлив от своего воображения». И этому не стоит удивляться – если счастье в реальности недостижимо, нужно постараться его выдумать, создав свой особый мир. Конечно, этот мир не вполне реален, но благодаря ему человек чувствует, что он живёт, а не прозябает. В этом мире существуют разные люди, плохие и хорошие – в жизни всякое бывает. Но есть надежда на то, что всё как-то образуется – это та самая надежда, которой почти исчезла на Земле, растерзанная войнами, обездоленная властями, лишённая средств к существованию стараниями корыстолюбцев и втоптанная в пыль предательством друзей. Вот и талантливый художник, учёный, писатель или композитор живёт в мире, созданном его воображением, иначе он не в состоянии творить. Ну разве что изредка выбирается оттуда, чтобы набраться новых впечатлений.
В какой-то мере созданию воображаемого мира помогает и религия, чему свидетельством слова Христофора Лемма из романа Тургенева «Дворянское гнездо»:
«Лиза, лучшая его ученица, умела его расшевелить: он написал для неё кантату, о которой упомянул Паншин. Слова этой кантаты были им заимствованы из собрания псалмов; некоторые стихи он сам присочинил. Её пели два хора – хор счастливцев и хор несчастливцев; оба они к концу примирялись и пели вместе: "Боже милостивый, помилуй нас, грешных, и отжени от нас всякие лукавые мысля и земные надежды"».
Понятно, что всё это не более, чем обман, но в нём нет ничего предосудительного, если он помогает людям. Нередко приходится даже обманывать себя, закрывая глаза на всё, что мешает ощущению счастья. Чехов в романе «Дама с собачкой» так описывает отношения Гурова с прекрасным полом:
«Он всегда казался женщинам не тем, кем был, и любили они в нём не его самого, а человека, которого создавало их воображение и которого они в своей жизни жадно искали».
Такое отношение к мужчинам встречается сплошь и рядом, ну а причина поразительно проста: нет в мире такого количества прекрасных принцев, которое соответствовало бы многочисленным запросам мечтательных девиц, вот и приходится обманывать себя, не задумываясь об огорчительных последствиях.
Бывает и так, что используют воображение для иных целей, о чём пишет Достоевский в романе «Идиот»:
«Ограниченному "обыкновенному" человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний. Стоило некоторым из наших барышень остричь себе волосы, надеть синие очки и наименоваться нигилистками, чтобы тотчас же убедиться, что, надев очки, они немедленно стали иметь свои собственные "убеждения"».
Это что-то вроде психотерапии, аутотреннига – убеждая себя в собственной неординарности, человек чувствует себя увереннее в обществе, а это может привлечь к нему внимание особей противоположного пола. Ну почему бы не попробовать, если других вариантов нет? В конце концов, риск тут не велик – в крайнем случае, в твоих достоинствах разочаруются, но это не значит, что затея совершенно безнадёжна.
Есть самообман иного рода – это создание иллюзии свободы. К примеру, человек сидит в тюрьме, но убеждает себя, что нет ничего унизительного в том, чтобы следовать правилам внутреннего распорядка. Казалось бы, он лишён многих удовольствий, но это как сказать – многое и тут зависит от способности жить в своём воображаемом мире.
Классическим примером такого «чудака» был Дог Кихот – вот что написал о нём Тургенев в романе «Рудин»:
«Помните вы, что говорит Дон-Кихот своему оруженосцу, когда выезжает из дворца герцогини? "Свобода, – говорит он, – друг мой Санчо, одно из самых драгоценных достояний человека, и счастлив тот, кому небо даровало кусок хлеба, кому не нужно быть за него обязанным другому!"»
Но до какой же степени безрассудства нужно дойти, обманывая самого себя, чтобы не осознать предельно очевидную истину? Войницкий из пьесы Чехова «Дядя Ваня» настолько свыкся с иллюзией взаимности в любви, что не в состоянии понять – все его старания напрасны:
Войницкий. Могу ли я смотреть на вас иначе, если я люблю вас? Вы мое счастье, жизнь, моя молодость! Я знаю, шансы мои на взаимность ничтожны, равны нулю, но мне ничего не нужно, позвольте мне только глядеть на вас, слышать ваш голос…
Елена Андреевна. Тише, вас могут услышать!
Войницкий (идя за нею). Позвольте мне говорить о своей любви, не гоните меня прочь, и это одно будет для меня величайшим счастьем…
Елена Андреевна. Это мучительно…
Наивность Войницкого имеет оправдание – жизнь для других, точнее, для собственного брата, требует хотя бы иллюзии собственного счастья. Иное дело, князь Мышкин из романа Достоевского «Идиот» – непонятно, для кого же он живёт, да и ценность такой жизни весьма сомнительна – тут мы невольно возвращаемся к теме ценности здоровья. Князь живёт в выдуманном мире, но в отличие от Войницкого он поначалу очень счастлив:
«Я всё почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал ещё счастливее».
Наверняка последующие драматические события должны были бы заставить его усомниться в этом, но вот уже роман близится к финалу, а князь признаётся в разговоре с каким-то старичком:
«О, что такое моё горе и моя беда, если я в силах быть счастливым? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его!»
Вряд ли можно позавидовать такому счастью, но если нет других возможностей, то остаётся лишь смириться с тем, что есть.
Глава 11. Не слушайте психологов!
В 2002 году за океаном вышла в свет книга «В поисках счастья». Её написал Мартин Селигман, основоположник «позитивной психологии». В отличие от традиционной психологии, которая занимается в основном коррекцией психических отклонений, позитивная психология изучает поведение людей, довольных своей жизнью и не имеющих трудноустранимых психических проблем. Автор книги утверждает, что «современный человек не в силах сделать себя счастливее» самостоятельно и потому ему следует помочь, продлив те редкие минуты счастья, которые иногда бывают в его жизни.
Изучение основ «позитивной психологии» оставим для любителей такого рода чтива, а здесь проанализируем рекомендации Селигмана, а также сделанные им выводы. К примеру, вот такой пассаж:
«Волей-неволей приходишь к выводу, что долголетие – плод радостного восприятия жизни».
Иначе говоря, что бы ни случилось – радуйся! Человек поскользнулся на арбузной корке – смейся. Подскочили цены в магазине – улыбайся. Ну а если на голову кому-то упал кирпич, тут трудно удержаться от гомерического хохота. Вроде бы некстати вспоминается детская поговорка: смех без причины – признак дурачины. Хотя, возможно, мы недалеки от истины. На чём же основаны выводы Селигмана?
«К своему удивлению, ученые обнаружили, что школьницы, естественно улыбавшиеся на фотографии, в среднем легче находили партнера для брака, дольше были замужем и чувствовали себя счастливее в течение последующих 30 лет».
Оказывается, всё очень просто – поработай над своей улыбкой, добейся, чтобы она была непринуждённой и «естественной», и тогда не будет отбоя от женихов. Может быть, и так, но гарантировать тридцать лет счастливого брака не возьмётся ни один человек, способный отвечать за свои слова.
Читаем дальше:
«Первая часть моей книги посвящена изучению именно таких чувств – радости, удовлетворения, довольства, невозмутимости, блаженства и надежды».
Тут всё смешалось в кучу, и нет желания доказывать, в чём конкретно психолог был неправ. Однако с трудом могу вообразить такого человека, который задаёт самому себе вопрос: я рад или доволен? Ему просто хорошо, а препарировать его ощущения – это дело не психолога, а, в лучшем случае, писателя. К примеру, лет сто назад отечественные классики предпочитали все положительные ощущения выражать одним словом: счастье. Недаром это слово в различных вариациях встречается в их произведениях по нескольку десятков раз. Ну а сейчас литературный язык стал разнообразнее, богаче – к радости апологетов «позитивной психологии».
Но вот обнаруживаю в книге фразу, после прочтения которой глаза словно бы сами просятся на лоб:
«Мы хотим не просто испытывать положительные эмоции, но заслужить на это право».
Надо ли эти слова понимать так, будто я обязан хотеть, потому что этого психолог хочет? Да мало ли что ему в голову взбредёт! С какой стати он решил, что я буду рад только в том случае, если это счастье заслужил? А если счастья не достоин – что тогда? Начну сомневаться, а там недалеко и до длительной депрессии. Такое впечатление, будто я на приёме у врача, который требует предъявить полис ОМС прежде, чем назначит мне лечение.
От обсуждения правовых вопросов плавно перейдём к навешиванию ярлыков. К примеру, я не считаю себя ни оптимистом, ни пессимистом – всего лишь аналитиком. И что тогда – я не имею права принадлежать к роду человеческому? Однако психолог настаивает на своём:
«Оптимисты считают беды явлением преходящим, исправимым и свойственным лишь определённой ситуации. Пессимисты же уверены, что бедам не будет конца, что в результате у них ничего никогда не получится и исправить этого никак нельзя».
Где он обнаружил людей с таким убогим мировоззрением? Наверняка не в России, а в Америке. Так оно и есть:
«Оптимизм – лишь одна из многих черт характера, помогающих людям жить счастливо. Джордж Вайант, преподаватель Гарвардского университета, всю свою жизнь посвятил изучению таких свойств личности. Он называет их зрелыми способами защиты. В число этих свойств входят альтруизм, способность не требовать мгновенного воздаяния за добрые дела, забота о будущем и юмор».
С оптимизмом всё предельно ясно – это не более, чем самообман, основанный на принципе: как бы ни было плохо, сохраняй улыбку на лице. На самом деле, человек должен реально оценивать ситуацию и попытаться найти способ предотвратить или преодолеть беду. И вот когда ему это удастся, наступит тот сладостный момент, который иногда называют счастьем. Увы, чтобы считать себя счастливым, этого явно недостаточно. Но у Селигмана есть рецепт:
«Если ты пьёшь шампанское и ездишь в «порше», это приятная, но не обязательно счастливая жизнь. Счастливо живёт тот, кто реализует свои индивидуальные достоинства и получает от этого истинное удовлетворение, независимо от того, чем он занят – карьерой, семьёй или творчеством».
Пожалуй, с этим можно было бы согласиться, однако удовлетворение – это больше от ума, а счастье – несколько иная категория. Можно убедить себя, что вполне доволен, но ощущения счастья не испытать. Дело в том, что счастье невозможно разложить на составляющие – допустим, я счастлив, но меня совершенно не заботит, почему. Это всё равно что спрашивать у своей подруги: пожалуйста, объясни, за что ты меня любишь.
Не разобравшись толком с тем, что такое счастье, психолог словно бы спорит сам с собой, нанизывая одну нелепицу на другую:
«Духовное удовлетворение от удовольствия отделяет та же пропасть, которая лежит между жизнью счастливой и жизнью приятной… Удовольствия не приносят духовного удовлетворения… Духовное удовлетворение мы испытываем, лишь сделав что-то с благородной целью… Путая удовольствие с духовным удовлетворением, люди надеются получить всё сразу и без труда – жизнь превращается в погоню за наиболее доступными удовольствиями».
Словно бы читаю пособие для учащихся старших классов школы – наверно, так и есть, коль скоро речь зашла о «благородной цели». Ещё не хватало, чтобы сформулировал эту цель: «сделать Америку великой». Вся эта путаница от того, что психолог взялся поучать, так и не объяснив, что такое счастье.
Только в самом конце книги приближаемся к разгадке:
«Таким образом, мы вправе утверждать, что истинно счастливая и осмысленная жизнь включает в себя положительные чувства, связанные с прошлым и будущим, приятные переживания в настоящем, духовное удовлетворение от реализации своих индивидуальных достоинств, а также использование последних в интересах служения великой и значительной цели».
Ну так и есть: всех, от мала до велика, Селигман призывает служить, но, судя по всему, каждый человек сам волен выбирать, чему или кому… Какое-то корявое получится в итоге счастье, да и слова психолога чем-то напоминают текст присяги.
Итак, к чему же мы пришли? Достаточно очевидно, что «позитивная психология» построена на обмане. Если психолог будет копаться в вашей прошлой жизни, отыскивая «положительные чувства», ни к чему хорошему это не приведёт – приятные воспоминания, если сравнить их с настоящим, могут лишь усугубить одолевающее вас ощущение безнадёжности и укрепить в сознании того, что ничего невозможно изменить. Если же психолог станет убеждать, что пора стать оптимистом, радуясь всему, что происходит вокруг вас, – плюньте ему в физиономию и с сознанием выполненного долга отправляйтесь в ближайшее кафе, чтобы за бокалом вина или за чашкой чая поразмыслить о том, почему на Земле развелось так много шарлатанов.