Глава 7. Что под маской?
Глебу хватило и двух дней, чтобы внести коррективы в текст. «А чего тянуть? Если не понравится, обращусь в Лёше Кривицкому, встречались ещё в студенческие времена. У него хоть и крохотный театр, но зато не станет требовать, чтобы после оттепели непременно наступило лето».
Как ни странно, Скороходов больше не предъявлял претензий к тексту пьесы, лишь заметил, что ожидает приезда некой знаменитости из Прибалтики, тогда и состоится предметный разговор. «Светило» всё не появлялось, и Глеб решил посетить несколько спектаклей, дабы оценить художественный уровень постановок «Театра всех времён», а начал с «Мастера и Маргариты». Конечно, это не то, что было на Таганке, но ведь у каждого своё представление о том, каким должен быть спектакль по знаменитому роману.
Особенно понравился Андрей Смольников в роли Понтия Пилата. Воланд тоже впечатляет. Вот и Маргарита хороша! Смутило то, что актриса исполняет несколько ролей в одном спектакле – зачем размениваться на такие «пустяки», как Фрида и Наташа? Разве что худрук решил сэкономить на зарплате…
Ну а к Мастеру у Глеба особое отношение – ещё в то время, когда впервые прочитал роман, никак не мог избавиться от ощущения, что этот персонаж оказался как бы на обочине. Сюжет развивается стремительно, а Мастер почти всё время не у дел – не удостоился даже приглашения на Великий бал у сатаны. Да и фигура весьма невыразительная, спасает только то, что понимающий читатель видит в этом персонаже самого Булгакова. Но ведь тогда и актёра надо подобрать того же уровня, а тут роль Мастера исполняет худрук – можно подумать, что членство в Совете по культуре равнозначно статусу автора «Собачьего сердца и «Дней Турбиных»… Дальше развивать эту мысль Глеб не решился, а то, не дай бог, пропадёт желание сотрудничать с театром.
После спектакля худрук пригласил Глеба за кулисы и представил актёрам:
– Это наш новый автор, Глеб Васильевич Бородин. Прошу любить и жаловать! В самом скором времени мы поставим спектакль по его пьесе «После оттепели».
Актёры, конечно, всполошились, стали спрашивать, не найдётся ли для них чего-нибудь, но Глеб развёл руками:
– Распределение ролей – это дело режиссёра и худрука. Могу лишь порекомендовать Андрея Смольникова на главную роль в спектакле.
Не удивительно, что актёры потеряли интерес к несговорчивому автору и разошлись по своим гримёркам, только Смольников задержался – предложил отправиться в ресторан «Дом актёра», что на Арбате, и там обсудить принципы дальнейшего сотрудничества. Это вполне логично – чтобы хорошо исполнить свою роль, актёр просто обязан проникнуться видением автора, посмотрев на своего героя глазами его гениального создателя. Так примерно Смольников и сказал.
Когда уселись за столик, сразу перешли на ты, а как иначе, если оказалось, что почти ровесники.
– Ну и о чём же твоя пьеса?
Понятно, что питейное заведение – не самое подходящее место для серьёзных разговоров, однако претенденту на главную роль невозможно отказать. Только ведь не станешь же здесь читать весь текст. Даже если ограничиться «сверхзадачей», всё равно это ни о чём.
– Сюжет начинается с того, что некоего поэта пригласили в Кремль. Там его провели в кабинет генерального секретаря компартии…
– Уже интересно! – оживился Смольников, разливая по рюмкам водку.
После того, как выпили, Глеб достал из кармана небольшой планшет и стал читать:
Генсек. Ну здравствуй, герой!
Поэт. Здравствуйте, Леонид Ильич! Только почему герой?
Генсек. Мне тут товарищи сказали, что хорошие стихи пишешь.
Поэт. Да вроде бы.
Генсек. А почему до сих пор не лауреат?
Поэт (с улыбкой). Рожей не вышел, Леонид Ильич.
Генсек. Гм, вижу, с юмором у тебя всё в порядке. Я тоже пошутить люблю… Но дело у меня к тебе серьёзное. Хочешь Ленинскую премию получить?
Поэт (удивлённо). Так вроде бы ещё не заслужил.
Генсек. Выполнишь задание партии, тогда и Звезду героя тебе на грудь повесим. Вон у меня их сколько! Пора бы и тебе… В общем, мы тут с товарищами посовещались и решили: ты должен написать новый гимн СССР.
Поэт (оторопело). Так ведь есть уже.
Генсек. Есть-то есть, но устарел. Время идёт, уже развитой социализм построили… Только вот какая закавыка. Про руководящую и направляющую роль партии сказано всё верно, но какая же это партия без генерального секретаря? Понимаешь?.. Тут несколько лауреатов пытались сочинить текст, но получается белиберда. За что им только деньги платят? Поэтому на тебя надежда. Надо бы в гимне чётко указать, кому конкретно страна своим процветанием обязана.
Поэт (мотает головой). Извините, Леонид Ильич, я не могу.
Генсек (удивлённо). Это почему?
Поэт. Да какое же это процветание, если одни объедаются паюсной икрой, а простые труженики в провинциальных городах живут впроголодь? Я недавно навещал родню во Владимирской области, так в продуктовых магазинах пусто, ни мяса, ни сыра, ни колбасы. Да они бы ноги протянули, если бы не свой огород!
– Далее разговор продолжился на повышенных тонах, и в итоге генсека хватил апоплексический удар, а поэта отправили в спецбольницу КГБ для излечения от вредных мыслей. Там он познакомился с другими «узниками совести», и каждый рассказал ему свою историю, о том, как туда попал, – Глеб замолчал, и теперь ждал, что дальше будет.
Смольников покрутил головой, поджал губы раз, другой, словно бы в чём-то сомневаясь, а потом спросил:
– Ну и зачем? Зачем тебе всё это нужно? Сталин, Брежнев, Ельцин… Да какая разница? Лучше напиши о том, как мы живём. Можно снять классную комедию!
– Что же ты углядел смешного в нашей жизни?
– Да неважно! Главное в этом деле – прилично заработать. Режиссёра подходящего я тебе найду… Есть такой фильм, называется «Про родину», мой приятель Петя Суслов его снял. Обязательно посмотри!
– Постой, постой, припоминаю… Но это же тихий ужас! Примитивные диалоги, убогие претензии на философский смысл, и больше ничего! Зато наверняка славно отдохнули во время киносъёмок на Бали.
Смольников изумлённо приподнял брови, затем встал из-за стола и попытался изобразить боксёрскую стойку:
– А в морду не хошь?
До драки дело не дошло – вмешались посетители ресторана, сидевшие за соседним столиком. В итоге Глеб с Андреем решили, что разумнее будет выпить ещё по одной.
– Зря ты, Глеб, всё это затеял, – Смольников неторопливо разъяснял свою позицию, запихивая в рот кусок селёдки. – Я вот на свои гонорары, считай, полсвета уже объездил, а ты корпишь над писаниной… Никому это не нужно, да и денег так не заработаешь.
– По-твоему, литература, театр и кино – это только бизнес?
– А что ещё? Так уж устроен этот мир. Бери, пока дают!
Смольников, как и в лучших своих фильмах, был весьма убедителен – словно бы опять надел маску философа и прорицателя. «Неужели все они такие? – подумал Глеб. – На сцене восхищают своей игрой, так и брызжут по сторонам своей значительностью, а на поверку оказывается, что внутри пустые».
Вот и закончилось знакомство с интересным актёром. Впрочем, чего от него ещё ждать, если сам признался в недавнем интервью, будто умеет только кривляться, да произносить кем-то сочинённый текст. Типичный лицедей! Однако маска впечатляет.
Глава 8. Перфоманс с переодеванием
Если действие происходит в палате психлечебницы, тут простор для творчества талантливого режиссёра – никаких ограничений нет, поскольку происходящее не имеет никакого отношения к привычной нам реальности. Вот и Бруцкус, та самая знаменитость из Прибалтики, уцепился за пьесу, хотя был немного огорчён отсутствием среди персонажей представительниц прекрасной половины человечества. Впрочем, тут же нашёл выход из этой ситуации:
– В конце концов, мне всё равно, в юбке актёр или на нём надеты галифе. Недаром в средневековом театре мужчины изображали женщин, да и сейчас в театре кабуки примерно то же самое. И всё же я добавил бы один женский персонаж, к примеру, медсестру или санитарку.
Сева возразил:
– Роберт! Сразу видно, что ты в дурдоме не бывал. Там на эти должности берут только мужиков из спецназа ВДВ или, на худой конец, бывших боксёров и штангистов.
– Жаль! Тогда без мужеложества никак не обойтись.
– Только этого нам не хватало! – всплеснул руками Сева. – За это можно схлопотать и срок.
– Ну тогда не знаю. Без секса будет пресновато.
Глеб в спор режиссёра и худрука до сих пор не вмешивался, но тут в голове возникла интересная идея. Придётся кое-что дописать, однако деле того стоило:
– А что, если добавить галлюцинации после приёма антидепрессантов?
Бруцкус аж взвизгнул от восторга:
– Прекрасная идея, Глеб! Тогда можно устроить на сцене вакхические пляски…
– Постой, постой, Роберт, ведь пьеса вовсе не о том! – не согласился Сева.
– Да какая разница? Понравилось бы зрителю, а остальное – пустяки!
– Допустим. И кто же будет у тебя плясать, и под какую музыку?
– Пригласим оркестр Юрия Шабада и кордебалет Большого театра, а в качестве солистки Алину Гурскую, я когда-то её видел в спектаклях «Бонбоньерки».
– Ты с ума сошёл! Этого никакой бюджет не выдержит!
Сева упёрся, как бык, а вот Глеб идею поддержал:
– Не знаю, как Шабад, но Гурская способна поднять наш спектакль до уровня, который театру прежде и не снился.
– Вот только не надо меня обижать, – худрук взаправду обиделся, и потому не намерен был сдаваться: – Я делаю всё, что в моих силах, а ваши, прошу прощения, завиральные идеи, могут театр до банкротства довести! Где гарантия, что это публике понравится?
Когда речь заходит о бюджете, даже Бруцкус вынужден сдать назад:
– Что ж, пусть пляшут под фонограмму, однако Шабада я бы упомянул в афише. Это же мировая знаменитость!
– Ну ладно, – согласился Сева. – Насчёт кордебалета я договорюсь, но Гурская… Не раз уже её приглашал, и каждый раз одно и то же: «Пьеса слабая, режиссёр никакой, а я в нескольких спектаклях занята, да ещё киносъёмки».
– Нет уж, доказывать какой-то там актрисочке свою квалификацию я не собираюсь.
После этих слов Бруцкуса идея с вакхическими плясками словно бы повисла в воздухе – одним кордебалетом её не спасёшь. Глеб понял, что придётся вызывать огонь на себя – это в том случае, если у Гурской и впрямь отвратительный характер:
– Может, я попробую?
Как это сделать, Глеб пока не знал. Сева сообщил контакты Гурской, но тут телефонным звонком не обойдёшься, нужно встретиться лицом к лицу – только тогда можно найти путь к сердцу женщины. Обольщать Алину Глеб не собирался, не в том возрасте уже, однако при встрече тет-а-тет легче отыскать те струны, на которых следует сыграть, чтобы добиться желаемого результата. Но как? Поджидать у служебного входа в толпе поклонниц и «сырих», мечтающих о селфи в компании с Хазарским – это ниже всякого достоинства, конечно, если оно есть. Если приставать в подъезде дома, где она живёт, можно оказаться в полиции. Тогда единственный вариант – найти способ, как пройти за кулисы, а там уж исхитриться, чтобы попасть в её гримёрку. Далее придётся действовать по обстоятельствам, вплоть до того, чтобы встать на колени и умолять пойти навстречу пожеланиям начинающего драматурга. Будь Глеб лет на двадцать помоложе, так бы и поступил, ну а сейчас надо бы поискать что-то более оригинальное и убедительное.
В прежние времена всё было гораздо проще – дал служителю, к примеру, «красненькую», и гуляй себе по закоулкам театра, можешь даже в гримёрку к прима-балерине заглянуть. Теперь же всё не так – везде им террористы чудятся, а солидному человеку веры уже нет. За деньги могут пересадить с бельэтажа в партер, а за кулисы всё равно не пустят, хоть сотенную заплати в евро или в долларах. Решение само собой нашлось, причём в буфете. Антракт уже закончился, но Глеб не торопился в зал – вот если бы спектакль был по его пьесе, тогда бы непременно посмотрел, а слушать, как читают то, что когда-то классики писали про любовь, – это какое же терпение надо иметь, чтобы досидеть до самого финала! В общем, разговорился Глеб с буфетчицей, объяснил, что хочет попросить актрису сыграть в спектакле по его пьесе, вот буфетчица и подсказала за умеренную плату:
– К финалу спектакля я должна по всем гримёркам минеральную воду разнести, прямо из холодильника, чтобы актёр после трудов праведных мог освежиться. Ящик с бутылками тяжёлый, так мне кто-то из рабочих сцены помогает… Давай напялим на тебя комбинезон, личико измазюкаем, а я скажу охраннику, что свой, хотя на чёрта лысого похож. Только уж ты меня не подведи! Чтобы никаких шалостей!
Глеб поклялся на портрете Станиславского, который украшал буфет, и понеслось! Ну а когда из репродуктора, висевшего на стене гримёрки, послышались аплодисменты и восторженные крики зрителей, он уже проник в гримёрку, успел переодеться, привести себя в порядок и теперь ждал, когда явится Алина. Только бы пришла одна, а то все труды насмарку!..
– Вы кто такой? Как сюда попали?
– Если скажу, что писатель, драматург, вы же не поверите.
Она молчит, и держится за дверную ручку, словно бы вот-вот откроет дверь и позовёт на помощь, а Глеб пытается найти подход к актрисе – прежде всего надо бы заставить её улыбнуться:
– В ухажёры я тоже не гожусь.
– Уж это точно!
Как сказал бы Остап Бендер, лёд тронулся…
– Тогда остаётся последний вариант. Я предлагаю вместе отправиться в ресторан, и вы узнаете, почему я вынужден был переодеться в грузчика и вымазать чёрт-те чем руки и лицо. Кстати, мыло у вас слишком уж пахучее, а полотенцем я не пользовался, так просох.
Алина улыбнулась:
– Могли бы взять мой фен.
А потом, уже когда ехали в такси, спросила:
– Глеб, вы всегда такой находчивый?
– Исключительно по вдохновению, Алина.
– И надолго его хватит?
– Думаю, часа на два, на три. Окончательно иссякнет в двух шагах от подъезда вашего дома.
Алина отвернулась к окну, и Глеб так и не смог увидеть, какие чувства отразились на её лице – то ли насмешка, то ли сожаление.
Глава 9. Надежда умирает последней
– Глеб, вы в своём уме? Я-то надеялась получить одну из главных ролей, а тут выходит, что придётся плясать в компании с кордебалетом. Это уму непостижимо, ничего подобного мне никто никогда не предлагал!
Так Алина отреагировала на просьбу принять участие в спектакле – это случилось уже после того, как расположились за столиком в ресторане и Глеб рассказал, о чём же его пьеса:
– Успокойтесь, Алина! Дело в том, что эта идея возникла неожиданно, спонтанно. Только вчера мы обсуждали концепцию спектакля вместе с худруком и режиссёром-постановщиком, тогда я и предложил внести в сюжет что-то вроде видений, которые возникают в подсознании пациентов психлечебницы. Так что ничего ещё не ясно, и многое зависит от ваших пожеланий.
Алина немного успокоилась.
– А кто режиссёр?
– Роберт Бруцкус.
– Вот как! Это меняет дело. С ним я ни разу не работала.
– Ну вот и замечательно!
– А под какую музыку плясать?
– Вроде бы с Юрием Шабадом хотят договориться.
– Ах, этот… Как-то была у него в гостях вместе с приятелем, он тоже музыкант. Стены гостиной увешаны дипломами, почётными грамотами, благодарственными письмами, а на полу валяются пустые бутылки из-под вина. Странный тип, но многие считают, что гениален…
Чем занимается этот Шабад в своей квартире, Глебу без разницы, поэтому не стал углубляться в эту тему…
Когда уже подъезжали к дому Алины, Глеб спросил:
– Так я могу надеяться?
Она не сразу поняла смысл его вопроса?
– Вы о чём?
– Это вам решать. То ли романтическое свидание, то ли деловой разговор – варианты на любой вкус.
Следующая встреча с Алиной состоялась уже после того, как Глеб переслал ей текст пьесы, пока без описания вакхических плясок – над этим ещё нужно поработать. Снова они в каком-то кафе.
– Я так понимаю, Глеб, что Брежнев тут как бы для затравки, а пьеса вовсе не о том.
– Вы схватываете идею на лету.
– А не боитесь? Ведь вам таких откровений не простят. Где это видано, чтобы ругали власть, упрекая в лицемерии, самодурстве, глупости, бездушии?
– Так ведь что с умалишённых взять? – Глеб развёл руками, как бы демонстрируя своё бессилие, и с лукавой усмешкой уточнил: – Я имею в виду пациентов психлечебницы.
Алина рассмеялась, ей понравился ответ. Но тут же снова высказала опасение:
– А что, если Скороходов поймёт, какую мину вы заложили под его театр.
– Ну, это вряд ли. К тому же Бруцкус так вцепился в пьесу, что худрук не устоит перед его авторитетом.
– Я заметила, что вы предпочитаете не называть его по имени. Худрук и только. С чего бы так?
Глеб не хотел откровенничать, но похоже, что от Алины ничего не утаишь. Попытался облечь свои слова в обтекаемую форму:
– Я воспринимаю его как некое приложение к театру, некий символ, который был возведён на пьедестал по неизвестной мне причине.
– Вы считаете его плохим актёром?
– Если коротко, то я ему не верю. Это, как у Станиславского… Ну а ваше мнение?
Алина задумалась, тоже подбирала нужные слова.
– У нас не принято ругать коллег. Сегодня я его упрекну в бездарности, а завтра он меня… Так ведь можно остаться и без премий, и без званий, и без интересных ролей. Всё потому, что многое молва решает! Сплетни, слухи… Как там у Высоцкого? «И беззубые старухи их разносят по умам», – и тут вдруг произнесла слова, которые Глеб не ожидал услышать из её уст: – А знаете, я вам завидую. Вы свободны в своих действиях, а мы, как марионетки в руках режиссёра, крутимся, вертимся, исполняя его прихоти…
– Я до сих пор не могу понять, как вам это удаётся. Изо дня в день одно и то же… Так ведь и свихнуться можно!
– Скорее уж вам это грозит.
Алине был неприятен даже намёк на встречу с психиатром. С ней такое уже было, но Глеб этого не знал и потому продолжил эту тему, но уже в ином ключе:
– Я вдруг представил, что мы оказались в одной палате психлечебницы… Вот было бы забавно!
– Ну уж нет, я не готова составить вам компанию.
Только тут он понял, что Алине не до шуток, поэтому и спросил:
– Так я могу быть уверен, что вы примете участие в спектакле?
Алина не спешила с ответом – посмотрела в окно, словно бы там могла найти подсказку, но, видимо, убедилась, что решение придётся принимать самой:
– И кого мне предстоит изображать на сцене?
– Ведьму!
Это слово вырвалось изо рта помимо воли, как будто кто-то подсказал. Но Глеб и не думал извиняться, уверять, что пошутил, поскольку понял, что это именно то, что надо…
У Алины сначала округлились глаза от изумления: «Как посмел такое предложить?» Но первая реакция не всегда бывает правильной. Похоже, в её сознании произошёл некий процесс переоценки ценностей, и после минутной паузы всё изменилось с точностью до наоборот:
– Ах, как ты угадал! Я давно уже мечтаю сыграть эдакую стерву, а то всё про любовь, да про любовь… И какие же тёмные силы мне придётся олицетворять?
– Власть! – это слово Глеб произнёс уже вполне осознанно, поскольку ещё не написанная сцена постепенно обретала конкретные черты.
Захочет ли Алина сыграть такую роль? Не всякая актриса поставит под удар свою карьеру. Но оказалось, что беспокоит её совсем другое, это стало видно по глазам – сначала было изумление, потом восторг, а теперь у Глеба возникло опасение, что не удастся избежать скандала.
– Ты знаешь, я тут вспомнила «Голого короля»…
– Когда-то смотрел спектакль по этой пьесе в «Современнике».
– И вот что я подумала. Наверняка Бруцкус хочет, чтобы я скакала по сцене голышом, размахивая красным флагом, – тут она словно бы вонзила в Глеба взгляд, ожидая подтверждения: – Так вот, этого не будет! И пусть катится ко всем чертям со своим эротическим перфомансом!
«Ну и характер! Его бы использовать в мирных целях, а не для разжигания вражды в театральном коллективе».
– Алина, ты не права! Мысль о ведьме, олицетворяющей власть, возникла у меня только сейчас. И тут не обошлось без твоего благотворного влияния.
Помогло. Алина понемногу успокоилась, хотя, по сути, сама довела себя до состояния, близкого к истерике.
– В общем, так. Я пока согласия на участие в спектакле не даю, посмотрю, что ты там напишешь.
– Но ты же понимаешь, что вакхические пляски и, к примеру, брючный костюм или офицерский китель никак не совместить, придётся пойти на какие-то уступки.
– Ладно, не впервой. Однако театр и кино – это две большие разницы. Во время киносъёмок эротических сцен на меня глазеют только режиссёр и оператор, а тут весь зрительный зал…
«Да уж! Если дошедшие до исступления мужики попрут на сцену, их ничем не удержать… А поливать водой из брандспойтов или травить слезоточивым газом – это уже чересчур. Хотя Бруцкус наверняка будет доволен».