Земное притяжение любви. Сборник

Шубин вскочил и точно метнул вторую гранату. Она гулко ударилась о броню. На дне окопа, среди комьев осыпавшейся глины лежала хрупкая ромашка с белыми лепестками и золотым сердечком.

Солдат бережно расправил ее на ладони и положил в карман. И снова Шубину увиделись милые Ксюшины глаза, окаймленные черными пушистыми ресницами.

–Я обязательно тебе напишу, – вслух произнес он и решил вложить в конверт ромашку. Раскаленное солнце повисло над землей большим оранжевым апельсином. Оно равнодушно взирает на ребят, проходящих испытание на твердость характера и силу воли.

СОЛНЕЧНЫЕ ЧАСЫ

1

Море зеленовато-бирюзовыми языками волн лизало песчаный берег и, нехотя, катилось вспять. На гребнях плясали солнечные блики, словно осколки вдребезги разбитого зеркала. Море тысячелетиями повторяет свои простые и удивительно величавые гекзаметры, впервые разгаданные древним Гомером. Оно бывает, то ласковым и теплым, словно парное молоко, летом, то грозным и холодным со свинцово-тяжелыми бурунами в осенне-зимнюю пору, когда задуют норд-осты.

Ныне оно было темным и немного капризным с легким бризом. С неба на него обрушились миллионы тонких незримых лучей. В природе царил благодатный август. Лето в предчувствии золотой осени, стремилось быстрее сохранить энергию в море, песке, одарить ею людей, облепивших своими бронзовыми телами песчаный берег Азовского моря. У самой его кромки расположились палатки: зеленые, желтые, синие, оранжевые и армейские цвета хаки.

С высоты птичьего полета они казались разноцветными кубиками, рассыпанными волшебником. Возле некоторых из них поблескивали лаком автомобили. В разогретом, знойном воздухе слышались всплески воды, шум волн, голоса, смех и крики чаек.

Девушка сидела на песчаном откосе. На смуглые от загара плечи сбегали светлые волосы и в лучах солнца они отливались сусальным золотом. Ее лицо было обращено вдаль, где море сливалось с небом и краски на размытом, дымчатом рубеже переходили в более голубой цвет. Вадим Брусков, сразу, сойдя с бревенчатого причала, приметил незнакомку. Проследил за ее взглядом и увидел выплывший из-за крутого мыса белый пароход. Быстро нашел повод для знакомства.

–Я знаю, вы поджидаете принца, который приплывет на белом корабле, – произнес он, приблизившись к девушке. Она вздрогнула от неожиданности и обратила к парню лицо. Вадим замер, очарованный синью ее больших глаз. В ее облике было что-то от героинь с полотен Рафаэля, Леонардо да Винчи и других знаменитых итальянских живописцев. Правильные, строго симметричные черты лица, овальные тонкие брови. Девушка молча взирала на него, слегка улыбаясь, осознавая магическую силу своего очарования. А он стоял, потеряв дар речи, ощущая стук сердца под просоленной тельняшкой. В голову лезли нелепые мысли.

– Вы, наверное, прибыли из Рима. И этот пароход, —Брусков сделал жест в сторону удаляющего судна.—Возможно, увезет вас в Италию или Грецию. Там живет ваш принц, который лунной ночью будет вас катать на лодке по голубым улицам Венеции и распевать серенады.

– Вы романтик, хорошо знаете географию и не лишены дара воображения, – наконец, ответила незнакомка. Склонила на бок голову и золотой локон упал на лоб. Улыбнулась и нараспев: «Не надо мне берег турецкий, чужая страна не нужна».

Она закрыла книгу, лежавшую на коленях и поднялась в полный рост, очевидно, намереваясь уйти. На светло-фиолетовой обложке Вадим успел прочитать «Александр Грин».

– Вы любите море, – уверенно заметил он, радуясь возможности продолжить разговор.

– Откуда вам это известно? – усмехнулась она. – Хотя мне неизвестны люди, которые бы не восхищались морем, этой влекущей свободной стихией с романтикой и тайнами открытий.

– Грин писал о море, выдумав, словно таинственную Атлантиду, Зурбаган. Помните капитана Грэя, прекрасную Ассоль. Мне, кажется, вы на нее похожи и обладаете столь же красивым именем, обязывающим любить и быть любимой?

Она поняла его хитрость, но не назвала себя первой. Тогда Брусков подал руку:

–Будем знакомы, Вадим.

–Люба, – тихо промолвила она и встретилась с ним взглядом. —Я тороплюсь, меня ждет мама. Подскажите, который час?

Он растерянно поглядел на запястье левой руки и только сейчас вспомнил, что оставил часы в рубке катера, пришвартованного у причала. Люба ждала ответ, а Брусков чувствовал себя смущенно, словно провинившийся школьник. И вдруг его лицо тронула загадочная улыбка. Приметил на песке деревянный колышек, оставленный от палатки. Взял его в руку и быстрым движением начертил на песке окружность. Сделал на ней пометки и воткнул колышек в центре круга.

– Это солнечные часы, – пояснил он. – По ним и определим время. В той стороне, где возвышаются горы, – юг.

Вадим указал рукой в сторону едва различимых за дымкой Крымских гор. А на противоположной стороне север.

От колышка падала коротка тень в сторону севера и он произнес:

– Сейчас полдень. А ночью, если бы вы согласились прокатиться на катере, я научил бы вас определять время по расположению звезд. Я закончил Керченское морское высшее училище, где кроме судовождения, в том числе и парусных яхт, изучал астрономию, азбуку Морзе и способы выживания в экстремальных условиях. Суворовское изречение: «Тяжело в учении, легко в бою» в полной мере относится и к морякам, ведь море благодушия и ошибок не прощает.

– Спасибо за информацию, – сказала Люба и пошла по берегу, осторожно ступая на колкие ракушки. Волны плескались у ее стройных ног и уходили в море, унося студенисто-фиолетовые тела медуз, оставляя на влажном песке нити зеленых водорослей.

Брусков запоздало устремился следом и предложил:

–Я вас провожу?

Люба ничего не ответила, но в легком наклоне головы он уловил согласие. Шагая рядом, он видел тонкий профиль ее нежного лица, смуглые ноги и руки с прилипшими к ним мелкими песчинками. И необыкновенное чувство радости заполняло его сознание.

– Я люблю купаться, но боюсь змей и медуз, – призналась девушка. —Правда, со змеями общаться не довелось. Я их вижу на поверхности воды, а вот за медузами не уследишь. После их прикосновения жжет кожу.

– Да, неприятные ощущения, но не опасны. Да и змеи не причинят вреда, они при виде человека уплывают прочь, поэтому купайтесь в свое удовольствие, – успокоил он и поинтересовался. – Люба, вы сейчас живете в рыбацком поселке?

– Да, с мамой снимаем комнату у местной старушки. Решили август провести у моря.

– Вы, наверное, актриса?

– С чего бы?

– С такими внешними данными место в театре или кино.

– Нет, это не моя планида, я учусь на биофаке. В следующем году защищаю диплом и буду преподавать биологию, – призналась она и в свою очередь спросила. А вы, Вадим, чем занимаетесь?

– Судовой моторист. Вот мой катер, – Брусков указал на судно. – Гуляю в море, а, если повезет, уйду с рыбаками на траулере на промысел и будем бороздить океан.

– Как это интересно и романтично! Неведомые сказочные страны, экзотика! – восхитилась она. – Моряки – мужественные люди, покорители свободной стихии.

– Не только моряки военно-морского и торгового флотов, но и рыбаки, просоленные штормами и ветрами, – подтвердил он.

– Вадим-м! Брусков! – послышался зов, усиленный репродуктором. – Срочно пройдите на катер!

Люба увидела его погрустневшие глаза.

– Видите, как бывает, – виновато произнес он и пообещал. – Приходите завтра на причал, покатаю вас на катере.

– И будете петь серенады, – озорно рассмеялась девушка.

– Встретимся на прежнем месте, – предложил Брусков, боясь услышать отказ.

–Не знаю, – Люба подала ему теплую ладонь. До свидания…

–До скорого! – обрадовался он, ибо больше всего не желал услышать из ее уст «прощай». Долго провожал ее нежным взглядом. Потом бодро и широко, словно на пляшущей на волнах палубе, зашагал по причалу к катеру, который удерживаемый швартовыми канатами, терся бортом о старые автомобильные шины, привязанные к стенке пирса. Здесь моториста поджидал с биноклем на груди в тельнике матрос Игорь Лукаш. Скуластое лицо, вздернутый нос, упрямые губы и желтовато-бурый чуб, о который ломались зубья даже металлической расчески.

2

На следующий день Брусков на полчаса раньше уже был на условленном месте. Напряженно следил за теневой стрелкой солнечных часов. Хотя на этот раз вооружился и наручными часами, и компасом. Встревожился, когда тонкая тень стала медленно отклоняться от пометки С. Но Люба все же пришла. Он узнал ее издали. На голове девушки была белая шляпка, окаймленная голубою лентой. Легкое лилово-сиреневого цвета платье подчеркивало стройную фигуру с тонкой талией. Вадим поспешил ей навстречу.

– Прости, я немного опоздала,– виновато опустила она ресницы.

– Люба, запомни, женщина никогда не опаздывает, она задерживается, – заметил он, осознавая, что все равно приходил бы к песчаному откосу в надежде увидеть ее.

– Я готова к морской прогулке.

–Прекрасно, к вашим услугам леди,– ответил он, держа ее изящную ладонь.

Игоря Лукаша капитан по его просьбе отправил в машинное отделение. Люба и Вадим стояли на корме, опираясь на мокрые поручни. Катер мчался, разрезая набегавшие от таманского берега волны. Соленые брызги освежали прохладой их лица, бодрили йодистым запахом ветра. Он загибал края шляпки, норовя сорвать ее с головы. Плотно прилепил платье к тугому девичьему телу, словно изваял скульптуру.

Лукаш, следуя наставлениям моториста, выжимал из старенького катера предельное количество узлов. Работой своего помощника Вадим был довольный. Люба сняла шляпку и ветер закружил, разметал золотое пламя волос. Ему вдруг захотелось прикоснуться к ним руками.

–Гляди, сколько чаек! – восторженно воскликнула девушка и мокрое платье проявило линии ее изящного тела, округлость бедер и гибкий стан. Он залюбовался, но натолкнулся на ее строгий взгляд. «Странно, ведь на берегу я ее видел в бикини, а здесь она застыдилась, – подумал он. – Непостижима женская психика и логика».

– Я сейчас, – произнес он и нырнул в проем с металлической лестницей, ведущей в кубрики. Возвратился с матроской робой и велел:

– Переоденься, а то простудишься. Море бывает не только ласковым, но и коварным.

Приняв робу, Люба медлила и он догадался пройти в рубку. Когда возвратился, то девушка предстала настоящей морячкой в тельняшке, брюках клеш и бескозырке с крабом. Ленточки переплелись с нитями волос.

–Любочка, – ласково произнес Брусков. – Иди к нам в экипаж, Тебе очень к лицу морская форма.

Она озорно улыбнулась и закружилась по палубе. На протянутом от кормы к рубке тросе сигнальным флажком трепетало на ветру ее лилово-сиреневое платье.

Когда они после морской прогулки, сходили на причал, утомленный Игорь Лукаш позавидовал Брускову:

– Где ты такую принцессу отхватил?

– Надо смотреть в оба. А тебе спасибо, дай краба, – он крепко пожал руку друга. – Скорость была крейсерской.

Катер, потрудившись на славу, отдыхал у причальной стенки. На берегу, как прежде было многолюдно и шумно. Из палаток выплескивались мелодии, звучали шлягеры. Качаясь на волнах, плавал красно-синий мяч, вокруг которого резвились детишки

. Выброшенные на берег, погибали медузы. Вадим и Люба бесцельно шли по берегу, разговаривая о случайных мелочах, обретавших значимость. Брусков не без гордости замечал восхищенные взгляды мужчин и парней, обращенные к его спутнице. Линия берега, изгибаясь дугой, уходила вдаль.

– Что это за сооружение? – Люба указала рукой на возвышающийся над берегом серый каменный остов.

– Старинная турецкая крепость Еникале. В городе очень много памятников античности, склеп Деметры, Царский и Мелек-Чесменский курганы, древние городища Пантикапей, Мирмекий, Тиритаки и другие, а также средневековья и современности.

– Интересно побывать в этой крепости. Там, наверное, витает дух прошлого и есть шанс отыскать монету, черепки, другие артифакты.

– Пошли, посмотрим, но находки не обещаю. Археологи до нас поработали, да и в прошлом веке счастливчики, охотники за кладами, все перекопали, – пояснил он. Взял Любу за руку. Еще в детстве со своими сверстниками он здесь играл в «войну» и каждый уголок крепости ему был знаком. Без особого труда преодолели уже давно осыпавшийся и поросший солончаком и тамариксом ров.

Когда-то он представлял для воинов, штурмовавших крепость, серьезное препятствие, заполненное водой. Воду с помощью простых, но эффективных гидросооружений, подавали из моря. Каменные стены кое-где разрушились от дождей и ветров, покрылись зеленовато-желтым и бурым мхом.

Настороженно, словно скрывая тайны былых сражений, зияют темные отверстия бойниц. Они вошли в один из мрачных казематов. Потянуло сыростью, тленом минувших веков.

Люба доверчиво прижалась к плечу Вадима. Под его ногой что-то хрустнуло и он наклонился. Поднял круглый предмет и поднес к глазам и с удивлением сообщил:

– Монета. Возьми на счастье.

Он положил ей на ладонь кусочек металла, покрытого празеленью и сверху накрыл его своей широкой ладонью. Повел девушку к яркой полоске света, проникшего в узкое отверстие бойницы. Увидел ее удивительно хорошие глаза, губы и упавшую на лоб золотую прядь.

–Любушка, милая, – прошептал он нежно и обвил ее талию кольцом сильных рук.

–Вадим, Вадик, нельзя, – попыталась она отстраниться руками, но он поймал ее губы. Долго не отпускал, ощущая прилив страсти и близость ее хмельного тела. Наконец, ей удалось освободиться из его объятий. Обиженно отвернувшись, девушка пошла к выходу из каземата.

– Люба, я не хотел тебя обидеть. Все произошло неожиданно и спонтанно, – покаялся он.

Всю дорогу до рыбацкого поселка, они шли молча. Брусков чувствовал свою вину и не знал, чем ее искупить. Лишь у дома, где Люба с матерью снимали комнату, девушка остановилась и, привстав, поцеловала Вадима в губы и быстро побежала к обвитой зеленым плющом веранде. Ошеломленный он долго стоял у калитки.

3

«Люблю. Твоя Люба»,– тонким прутиком было начертано на песке в окружности солнечных часов. Приятно толкнулось сердце в груди Брускова. «Она здесь уже сегодня побывала и не дождалась меня. Почему?» – встревожился он. Солнце перевалило за полдень.

Ноги принесли Вадима к знакомому дому в рыбацком поселке. Во дворе было тихо и в палисаднике под горячими лучами никли белые, розовые и желтые астры. Но их красота не привлекала его. Он постучал в дверь веранды.

– Почему в дверь ломишься? – укорила его сухонькая, но бойкая старушка.

– Бабушка, – радушно промолвил парень. – Будьте добры, подскажите, где ваши жильцы?

– Эх, милок, опоздал ты, – произнесла старушка. – Утром раньше срока уехали. Собрали чемоданы и укатили на первом автобусе.

Лишь теперь Брусков вспомнил, что не спросил Любу о самом главном, где она живет?

– А куда они уехали? – с надеждой обратился он к старушке.

–Да в Питер, что на Неве, который прежде Ленинградом назывался, уехали. Хорошие люди, но всего недельку у меня прожили. Деньги справно оплатили наперед и возврат не взяли. Дочка то у Веры Владимировны Любочка, до чего добрая душа. По хозяйству хлопотала, дом в чистоте держала. Не неженка-белоручка, как иные городские крали. Мне бы на старости лет такую помощницу.

Старушка суетливо перекрестилась. С горькой обидой в сердце он направился к калитке. В висках напряженно пульсировала кровь. Мысли путались в голове: «Как она могла уехать, не простившись? Очевидно, произошло, что-то неординарное, разрушившее их планы. К тому же признание на песке».

– Эй, милок! – остановила его старушка. – Они утром срочную телеграмму получили, поэтому и уехали.

Брусков вспомнил, что Люба как-то обмолвилась, что у нее тяжело болен отец и, возможно, потребуется экстренная операция. А ему, опьяненному любовью, казалось, что девушка всегда будет рядом. Немного отлегло после того, как он узнал о причине их отъезда.

Он направился к морю, вышел на берег. Волны ритмично повторяли свои гекзаметры и, разволновавшись под порывами норд-оста, нагло воровали чужую радость, стирая на песке вместе с солнечными часами девичье признание.

«Где же мне теперь тебя искать?» – размышлял Вадим. Он присел на песчаном откосе, цепко обхватив колени руками и в поисках ответа устремил взгляд в морскую даль.

МУЗЫКА БЕРЕЗ

Сергей Мерцалов расположился у окна. Облегченно вздохнул, отдыхая от городской суеты, от бесконечного шума машин. Киевский вокзал столицы напоминал растревоженный муравейник, какие ему не раз доводилось видеть в подмосковном лесу. Теперь он равнодушно поглядывал в вагонное окно, не утруждая себя какими-либо раздумьями. Никто его не провожал, и он, привыкший к дорогам, уезжал без грусти и сожаления.

Через час Москва с высотными белокаменными зданиями, с многолюдными улицами и огнями светофоров осталась вдали. Товарные вагоны, цистерны и платформы на запасных путях. Электричка шла через лес, и в приоткрытое окно повеяло сыростью, запахами листвы и хвои, среди березняка темнели стволы сосен. Вот к самому полотну, к гравийной насыпи сбежали молоденькие белоствольные березки, будто прислушиваясь к шуму электрички.

Эти березки Сергей сравнивал с деревенскими девчонками, которых часто видел на откосах. В какие только края не забрасывала Мерцалова беспокойная судьба журналиста. Одни поездки сохранились в памяти надолго, другие – быстро забывались. Все зависело от фабулы события, от личности людей, с которыми он общался. Вот и сейчас по заданию редакции он ехал в одно из сел, затерявшееся в стороне от больших дорог, чтобы разобраться в конфликте.

Вдруг в поле зрения попал добротный бревенчатый дом. Наличники на трех обращенных к дороге окнах отделаны искусной резьбой, конек украшен замысловатым узором. Возле высокого крыльца, словно сестры, обнялись две березы. Очень знакомым показал ему этот дом и растущие почти из одной точки березы.

Он напряг память, и трепетное чувство охватило его. Да, это действительно произошло с ним. Но когда? Шесть-семь лет назад, а может больше? В каком-то призрачном тумане плыл и качался вагон. Михаил в смятении прикрыл глаза, не зная, то ли радоваться, то ли огорчаться вдруг нахлынувшим воспоминаниям. Когда в памяти все стало на свои места, в его сердце проснулись и зазвучали струны далекой осени.

Веселыми группами выбежали на поляну березки и остановились, словно застыдившись своей наготы или испугавшись кого-то. Замерли на месте, светло заглядевшись вдаль, будто поджидая издалека милого дружка. В лесу разливался мягкий свет. Вечерело. Кора на березах была мраморно – белой с темными накрапами.

Лес подступал к самому поселку, и кое-где многоэтажные дома и стрелы башенных кранов поднимались над верхушками деревьев. В одну из первых своих командировок Мерцалов познакомился с Леной Вьюгиной. Неделя быстро пролетела, и вот последнее свидание. Они шли по лесу, потеряв счет времени. Сергей не отводил взгляда от смуглого лица девушки и сбегающих на плечи светлых нитей волос. Она таинственно чему-то улыбалась. Они шли, не разнимая рук, и он с трепетом ощущал тепло ее нежной ладони.

– Смотри, как красиво, – сказал он. Лена запрокинула голову. Мерцалов проследил за ее взглядом, и в глаза брызнула просвеченная заходящим солнцем крона. Потом они вдвоем ловили опадающую листву, Лена собрала букет. Под ногами мягко пружинила листва, пахло сыростью и грибами. А в кронах деревьев вдруг запели птицы.

Они долго бесцельно бродили, потом он догонял девушку. Она, озорно смеясь и волнуя его, убегала, прячась за стволы берез. Рядом с ними Лена казалась еще стройнее, краше и желаннее. Он догнал ее и с неистовой силой прижал к груди, чувствуя, как, словно птица в клетке, бьется ее трепетное сердце и влечет васильковый взгляд. Они движением рук и губ без слов поняли друг друга.

Когда совсем стемнело, вышли к небольшому озеру, обрамленному, словно золотой оправой, скопившейся на берегу листвой. Желтые кораблики плавали на зеркальной воде. Опрокинулись в озеро березы. Вода, не шелохнувшись, держала отражение. Он не отпускал теплых девичьих рук, благодаря за нежность и доверчивость. Неизвестно, как бы им удалось выйти к поселку, если бы не чуткий слух Лены.

– Слышишь? – она придержала его за руку. Он напряг слух. Она повела его за собой и минут через пять Сергей тоже услышал наплывающую музыку. Березы расступились, и перед взором предстал бревенчатый дом с тремя уютно светящимися окнами. Одно из них было открыто настежь. Кто-то невидимый играл на рояле. Ему запомнились две березы, растущие у крыльца. «Вот и нам бы так с Леной, взявшись за руки, идти по жизни», – подумал он. Хотел, было об этом сказать ей, но увидел ее очарованное лицо.

– Что с тобой, Леночка?

–Слушай, – прошептала она. – Ты знаешь, чья это музыка?

И, не дожидаясь его ответа, произнесла:

– «Времена года» Чайковского.

Музыка то нарастала, то уходила вдаль. Березы кружили хоровод, словно оранжевые звезды, осыпались листья.

– «Осенняя песнь», – промолвила девушка. Звуки музыки для Мерцалова вдруг приобрели реальные образы. Вот легкий ветерок пробежал по березовой роще. Сначала робкий, он срывает один—два листочка и бросает их на озерную гладь, потом уже охапками, безжалостно обнажая девичьи тела берез. Вместе с музыкой в его сознании родились лирические строчки :

Через лес плывут электрички,

Через сердце – светлая грусть.

У березок в платьицах чистых

Я словам золотым учусь…

И даже тогда, когда Сергей и Лена возвращались в поселок последней электричкой, когда нежно расставались в темном подъезде дома, в его сознании все плыла и плыла музыка Чайковского и сердце наполнялось благодарностью к милому созданию, одарившему его теплотой и нежностью.

Со смешанным чувством Сергей поглядывал за окно. В нем боролись два желания. Первое – сойти на станции и хоть издали увидеть Лену и второе – не тревожить понапрасну сердце и проехать мимо. К тридцати пяти годам он так и не свил семейное гнездо, не обрел очаг. Первый брак оказался коротким, и он решил больше не жертвовать своей холостяцкой свободой. Но сейчас возникло новое чувство – сердце заныло от тоски и одиночества, от вспыхнувшего чувства вины.

Он обещал ей написать, но все откладывал. А потом чувство любви притупилось, захлестнули дела, закружили поездки. И вместо оправдания в висках пульсировали слова: «Я должен ее увидеть». Он прислушался к стуку колес, и они тоже упрямо повторяли: «Ты должен ее увидеть… Ты должен ее увидеть…»

Электричка сбавила ход, и он прочел название знакомой станции. Он медлил. С ужасом подумал, что потом ему невозможно будет избавиться от саднящего чувства вины. Неведомая сила подняла его с места, и Сергей, растолкав пассажиров, перепрыгивая через коляски и сумки, устремился к выходу. Вслед донесся чей-то сердитый окрик, и в последний момент перед тем, как сдвинулись створки двери, он спрыгнул на перрон. Электричка, тревожно прокричав, тронулась с места.

Очнувшись на перроне, он растерянно оглянулся. Накрапывал мелкий, словно просеянный через решето, дождь, но Мерцалов не замечал его. По дощатому настилу, проложенному через рельсы, направился в поселок. За высокими соснами взору предстал пятиэтажный дом. Во дворе – детская игровая площадка с грибками и качелями. Неподалеку, несмотря на моросящий дождь, подростки увлеченно играли в городки. Он остановился поодаль от дома, возле одиноко растущей березы. Долго не мог закурить – от волнения ломались спички.

– Дядя, вы кого-то ждете?

Мужчина обернулся. На него, прищурив синие васильковые глаза, смотрела девочка лет пяти-шести. По-мальчишески вздернутый нос с золотыми крапинками веснушек, слипшиеся от дождя льняные волосы. Он пристально вгляделся в лицо девочки.

«Боже мой, как она похожа на Лену… Неужели?» – промелькнула в сознании догадка. Он поспешно порылся в карманах, но не нашел ничего подходящего, что можно было бы подарить девочке. Она с любопытством наблюдала за незнакомцем.

– Прости, – прошептал он виновато. Не заметил, как из подъезда дома вышла женщина. Раскрыла зонтик, окинула двор взглядом, отыскивая кого-то, и увидела девочку.

– Катюша, иди домой, ты вся промокла, – прозвучал знакомый бархатно-мягкий голос.

– Это моя мама, до свиданья, дяденька, – девочка помахала рукой, собираясь уходить. Он почувствовал, что в этот момент теряет последнюю возможность увидеться с Леной.

– Погоди, Катя, – умоляюще попросил он. Девочка остановилась, с недоумением глядя на незнакомца. Женщине надоело ждать дочку, она сама направилась к березе. По мере того как она приближалась, волнение и радость теснились в его груди.

Лена почти не изменилась, разве что немного пополнела, но сохранила легкость девичьей походки. Приготовилась отчитать непослушную дочку, но подняла глаза и остановилась. Он увидел; как побледнело ее лицо и беззвучно что-то шепчут губы.

– Лена… Елена Дмитриевна, – с трепетом произнес он.

– Сергей, Сережа…, – наконец справилась она с волнением.

–Леночка, вы замужем? – выдавил он из себя.

–Нет-нет, – покачала она головой. – Я ждала тебя. Долго ждала…

– Простите, прости меня, – он бережно поцеловал ее левую руку. – Вы помните Чайковского? «Осенняя песнь».

Лена утвердительно кивнула головой. Береза, свидетельница их запоздалой встречи, бросила в лицо Мерцалова горсть холодного дождя. Он поднял дочку на руки и бережно прижал ее к груди.

САШКА

В больничной палате нас четверо. Самому старшему, деду Митрофану, ветерану войны, перевалило за восемьдесят. Старика часто клонит в сон и он нередко засыпает, сидя на кровати, уронив свою с редкими седыми волосами голову на грудь.

Среднего возраста пациенту, Дмитрию Герасимовичу около сорока. Он страдал болезнью желудка, выражаясь его словами, отсутствием аппетита. Но, глядя на него, трудно было поверить, что он чем-то болен. Розовощекое лицо пылало здоровьем, а в уголках губ всегда теплилась виноватая улыбка. Он самый прилежный пациент, охотно принимал зеленого цвета микстуру, таблетки, которые утром и вечером приносит в палату дежурная медсестра Верочка. Она часто ставит Дмитрия Герасимовича нам в пример. Зато надо было видеть с какой боязнью прилежный больной шел на инъекции в процедурную, где постоянно витал запах эфира и других лекарств, а в никелированной ванночке кипятились шприцы. Тогда одноразовых изделий еще не было и в помине.

– Если бы не проклятые уколы, то жить здесь можно, как в санатории на курорте,– часто заявлял Дмитрий Герасимович перед тем, как отправиться на пытку. Я предполагал, что уколы скоро одолеют его и заставят сократить курс лечения. Но пока Дмитрий Герасимович терпеливо ходил в процедурную и долго потом сетовал, словно под микроскопом рассматривая ужаленное медсестрой место, будь то на руке или другом участке изнеженного, холеного тела. Насчет отсутствия аппетита он, конечно, приврал. Я однажды видел, как за один присест он слопал принесенную женой курицу. Как знать, может у него дело пошло на поправку. Я не познакомил вас с Сашкой Барвиным.

Мы с ним ровесники. Если сложить наши прожитые годы, то будет сорок два. Он среднего роста, худощавый, высокий благородный лоб, умные, карие с лукавинкой глаза и темные волнистые волосы. Сашку к нам перевели из соседней палаты. Три года назад он перенес тяжелую операцию на сердце. Боли снова обострились. Моя и Сашкина койки расположены рядом у большого окна, выходящего в зимний сад. Когда налетает ветер, то голые ветки кленов и акации тоскливо стонут и стучат ветками в стекло, словно просятся к очагу. Черной шапкой висит почти у самой верхушки дерева сорочье гнездо.

Приятель часто смотрит в сад с облетевшей желто-бурой листвой, мягким ковром устлавшей землю. В такие минуты его охватывает грусть. Он сидит неподвижно с отрешенным взглядом. Тогда я не узнаю в нем прежнего веселого парня. Хотя бы снег выпал и белизна и чистота взбодрила бы моего приятеля.

Субботний день. Заканчивается обход больных. Сашкин лечащий врач Григорий Иванович, сдвинув на переносицу очки в желтой оправе, долго рассматривал на свет кардиограмму Барвина.

– Что вам мое сердце рассказало? – спросил Сашка, с интересом взирая на исчерченную пером осциллографа бумажную ленточку.

– Крепись, дружок, и готовься к операции, – дружелюбно произнес врач-кардиолог.

– Стараюсь, Григорий Иванович, – Сашкино лицо оживилось. – Курить совсем бросил. Может без операции обойдется?

– Нет, терапия должна уступить место хирургии.

Врач внимательно прослушал пациента и вышел из палаты.

– Ты, Саня, не унывай, – подал свой басовитый голос Дмитрий Герасимович. – Слышал ведь, что ученые изобрели искусственное сердце. Скоро люди вообще перестанут умирать. Запчасти для человеческого организма станут на конвейере выпускать, как для тракторов, комбайнов или других машин.

Он сделал паузу и продолжил:

– Вначале один африканский врач, а за ним и хирурги из других стран наловчились пересадку сердца делать от невольных доноров, пострадавших в авариях и не имеющих шансов выжить.

– Знаю. Но зачем мне чужое сердце, – вздохнул Барвин.

– Конечно, верно, чужое оно и есть чужое, может не прижиться из-за несовместимости, – согласился Дмитрий Герасимович. – Однако на что только не пойдешь ради сохранения жизни. Никто не спешит уходить туда, где, как сказал поэт «тишь и благодать», а тем более в молодые годы. Никто оттуда еще не возвратился, чтобы рассказать, что ждет?

– Вот ты, старина, – он обратился к дремлющему деду Митрофану. – Прожил много лет, ни один пуд соли с хлебом съел, что на это скажешь? Собираешься на погост или…

Старик спохватился, обвел всех сонным взглядом, стараясь понять о чем и о ком речь.

– Жить то хочешь, аксакал-саксаул? – с иронией сказал мужчина.

– А як же, уси житы бажают. У мэнэ онуки, та правнук, – улыбнулся щербатым ртом Митрофан и пригладил иссушенной с бледно-синими нитями вен рукой жидкие волосы. – Чекаю литку, щоб з правнуком Богданом на пасики пожыть. Дюже гарно, бжолы, мэд…

– И зачем существуют болезни, причиняющие людям страдания.

Это сказал Сашка. Я увидел печаль в его глазах. Всего неделя, как мы познакомились, а ощущение таково, что будто долгие годы знаем друг друга. Мне нравится его любовь к книгам. Он прочитал все, что удалось найти в небольшой больничной библиотеке. И теперь на его тумбочке лежит книга рассказов Александра Куприна.

Мы с ним в палате одни. Дед Митрофан спит, как сурок, а Дмитрий Герасимович ушел к Верочке за порцией инъекций или витаминами в жидком виде. Из процедурной доносится холодный металлический звон инструментов, приглушенные женский и мужской голоса.

– Ты читал «Гранатовый браслет»? – перехватив мой взгляд, спросил Барвин. Утвердительно киваю головой.

– Правда, здорово?! Вот это настоящая любовь, – с восторгом говорит он. – Такая, наверное, только в книгах бывает. Знаешь, я тоже пробовал писать, но с трудом дается. Может, Господь способностями, талантом не наделил и зря стараюсь?