– У меня нет рога.
– Так говорят о тупых упрямцах. Какой только черт избрал вас президентом!? – хладнокровие изменило следователю.
– Это вас не касается.
– Еще как касается. Вы двумя выстрелами не только убили двоих человек, но и освободили для себя кресло президента.
– Кощунство. Никто не гарантировал мое избрание, поэтому и не могло возникнуть злого умысла, – резонно парировал обвинение Тяглый. – Это все равно, что играть со смертью в русскую рулетку.
Этот аргумент озадачил Валерия Яновича и он слегка смягчил тон. – Вы, Рэм Анисимович, не шибко хорохорьтесь. Перестаньте валять Ваньку, снимите камень, грех, с души, сознайтесь в содеянном и, тогда не придется париться в ИВС. После суда по этапу отправитесь в колонию строгого режима. Человек ко всему привыкает, не пропадете.
– Я не валяю Ваньку, мне не в чем сознаваться. Отпустите, ради Бога, здесь неровен час, сойду с ума. Поймите, что фирма терпит убытки, ведь кроме меня никто не имеет права подписи платежных документов.
– Меня проблемы вашей фирмы не волнуют. Сознайтесь и все дела.
–Я честен перед людьми и своей совестью.
–Эх, свежо предание, да верится с трудом, – усмехнулся следователь. – Все отрицают свою вину, откуда только преступники берутся? Психиатр-эксперт сделал заключение, что вы вменяемы, отдаете отчет своим поступкам.
– Вы, что же сомневались?
– Сомневался и вот почему. Как вы, солидный человек, финансист, могли опуститься до такой подлости и пошлости?
– Не понимаю, о чем речь?
– Рэм Анисимович, не притворяйтесь, не косите под простака. Этот номер у вас не пройдет. Передо мной столько разных злодеев, мерзавцев и жуликов прошло, что я их на расстояние чувствую нутром.
– Господин следователь, я действительно не знаю, в чем вы меня упрекаете, чего так упорно добиваетесь?
– Не упрекаю, а обвиняю. Не встретив со стороны Стужиной благосклонности к интимным отношениям, вы сочинили и отправили ей по электронной почте клеветническое послание, в котором обозвали ее легкомысленной женщиной, публичной девкой, шлюхой…
– Ничего я не сочинял и никуда не отправлял.
– Файлы с текстами изъяты из памяти вашего и Стужиной персональных компьютеров. Причем материалы датированы, поэтому подтасовка исключена.
– Это провокация. Да, в последние дни мои отношения с Никой Сергеевной разладились, – признался Тяглый. – Не скрою, причиной послужило ее свидание с Лещуком в кафе «Голубые грезы», а потом и стычка с юрисконсультом в коридоре. На этом инцидент был исчерпан и не более того. Я ей напомнил, что эта неформальная связь с подчиненным может породить и породила сплетни, кривотолки, дезорганизовала налаженную работу и подмочила безупречную репутацию фирмы. В кабинетах и кулуарах, только и разговоры, что о близких отношениях президента с юрисконсультом. Это долго продолжаться не могло и я взял на себя ответственность, чтобы остановить, нарастающую, как снежный ком, деградацию, развал коллектива, а значит и банкротство фирмы. К тому же Ника Сергеевна не одобряла браки между сотрудниками, и особенно начальниками отделов и подчиненными, что стимулировало бы семейственность, кумовство и, как коррозия, разъедало дисциплину.
– И поэтому вы решили ее унизить оскорбительными выпадами, психическим прессингом,– заметил Зуд.
– Нет. Даже в состоянии гнева я бы не позволил в адрес Стужиной, да и любой другой женщины, оскорбительных, грязный высказываний. А к Нике Сергеевне я был не равнодушен, – признался подозреваемый и густо покраснел. – Все десять лет совместной работы я испытывал к ней симпатии, но не решился признаться в этом, так как по субординации она была выше. А когда после смерти моей благоверной Розалии, представился шанс объясниться, на горизонте, а точнее, в фирме появился Лещук и спутал все карты.
– Каким способом?
– Он с первых же дней стал ее обхаживать, кадрить. Такое поведение вызвало у меня возмущение. Без году неделя в фирме, а лезет на первые роли, в грубой форме заявил, что отказывается выполнять мои распоряжения, а тогда я был вице-президентом, сказал, что у него единственный начальник – Ника Сергеевна. Она сама подлила масла в огонь, оказывая знаки внимания. Задабривала его премиями и подарками. Я интуитивно почувствовал, что это ни к добру. Так оно к сожалению, и произошло.
– Так вы, Рэм Анисимович – астролог, экстрасенс, обладающий даром предвидения! – воскликнул следователь. – Может, подскажите, кто и по какой причине завалил Стужина и Рябко и почему не тронул Ласку? За достоверную информацию гарантирую вознаграждение.
–Не знаю. Если бы знал, то и без вознаграждения сообщил, – промолвил президент. – Но убежден, если человек резко выходит из привычного русла, то это подобно селю или снежной лавине, приводит к разрушению, трагедии. Вот и Ника Сергеевна с появлением Лещука сбилась с привычного курса и ритма, утратила чувства реальности и бдительность. А такие виражи чреваты опасностями.
– Любопытное умозаключение, – покачал головой Валерий Янович и выложил на стол последний козырь – стандартный лист бумаги с текстом, отпечатанном на принтере. – Ознакомьтесь.
–Что это такое?
–Ваше последнее послание Стужиной. Увы, не любовное.
Тяглый взял лист и, приблизив его к глазам, так как очки из-за стекол, изъяли при аресте, впился в текст: «Любезная госпожа Стужина. Заметьте, я вас не называю президентом, потому, что вы своим аморальным поведением позорите это звание и мараете ранее высокую репутацию фирмы. Что с вами случилось, кто вас подменил, ведь почти десять лет мы работали, душа в душу? С того момента, когда подобно легкомысленной женщине, а точнее, публичной девке, шлюхе, сошлись ради плотских утех с бывшим майором милиции, юрисконсультом, вы утратили моральное право руководить, а фирма носить ваше имя. Фактически подписали себе приговор. Одумайтесь, еще есть шанс изменить ситуацию, вернуть доброе имя. Не позорьте себя и коллектив, иначе, как блудливая овца, пойдете на заклание. Увольте змея-искусителя Лещука и покайтесь в церкви. Ваш ангел-спаситель»
– Что вы на это скажите? – спросил следователь, заметив, как кровь прилива к лицу арестанта.
– Это зловещая, грязная клевета, способная тяжело ранить, убить человека. Стужина не заслужила такой подлости…
– Довольно стенаний, крокодиловых слез, – грубо оборвал его Зуд. – Назовите автора, кто сочинил это послание?
– Не знаю. Если бы узнал, то своими руками бы задушил, гадину, тюремную гниду.
– Браво, Рэм Анисимович, ночлег на нарах для вас не прошел бесполезно, начали осваивать феню, блатной сленг. Кого-то готовы, даже задушить руками. Этот акт называется асфикцией. А мне вас характеризовали, как тихого финансиста-бухгалтера, который и мухи не обидит. А оказалось, что в тихом болоте черти водятся. У вас в груди клокочет вулкан. Быстро вы однако адаптировались в новой обстановке. Неделю-другую проведете в камере и станете уркам права качать.
– Извините, Валерий Янович, но меня до глубины души возмутил текст гнусной клеветы…
– Возмутил, говорите? Артист вы, Рэм Анисимович, вам бы не фирмой руководить, а трагедии в драмтеатре Пушкина играть, – охладил его пыл следователь. – Не лицедействуйте, не давайте волю эмоциям, а лучше поясните, в чем сознании родился этот текст и как он оказался в памяти вашего персонального компьютера за сутки до гибели Стужиной?
– Не знаю, может, кто-то его сбросил по электронке?
– Успела ли Ника Сергеевна его получить?
– Проверьте в базе данных ее компьютера.
– Спасибо за совет, без вас мы бы не догадались, – усмехнулся Зуд. – Проверили, данные уничтожены. Став президентом, вы стали хозяином кабинета и сервера с конфиденциальной информацией.
После этих слов Тяглый понял, что ему невозможно доказать свою непричастность к клеветническому пасквилю. Он вдруг обмяк, помрачнел, осознав свое незавидное положение. И без того куцее пространство сжалось вокруг него подобно шагреневой коже.
Дремавший на столе черный телефон ожил, резкий звук ударил в ушные перепонки. Президент невольно вздрогнул, а следователь снял с рычага массивную трубку:
– Слушаю, у аппарата Зуд.
– Валерий Янович, – он узнал голос прокурора Грецких. – Я внимательно изучил представленные тобою материалы по факту задержания гражданина Тяглого и вынужден тебя огорчить – для ареста недостаточно улик. Я уверен, что суд отклонит наш иск. Максимум на что пойдет, так на подписку о невыезде и то по фактам клеветы и угроз Стужиной.
– Марат Рудольфович, не торопитесь с резюме, будут еще факты и вещдоки. Я малость нажму и он станет давать признательные показания, – заверил следователь. – Еще пару суток помается в ИВС и станет, как шелковый, охотно сознается в содеянных злодеяниях.
– Мне не в чем признаваться и раскаиваться, – твердо произнес президент, поняв, что речь идет о нем и громко, чтобы услышали на другом конце провода закричал. – Если не отпустите, то я напишу жалобу президенту и генпрокурору страны или покончу жизнь самоубийством!
– Он, что псих? – спросил Грецких.
– Нет, вменяем, адекватен, есть заключение психиатра.
– Вот что, Валерий Янович, оформим ему подписку о невыезде, а сейчас отпусти к чертовой матери. Никуда он от нас не денется, в любой момент сможем задержать, – велел прокурор. – Не хватало нам еще одного трупа и громкого скандала. «Наверху» долго разбираться не будут, замордуют проверками, полетят погоны…
– Хотя попытка не пытка, но будь по-вашему, Марат Рудольфович. Вы правы, пусть немного погуляет на свободе.
– Действуй! – приказал Грецких и связь оборвалась.
– Ваше счастье, что прокурор у нас добрый и перед уходом на пенсию не хочет осложнений, – заметил следователь, пристально глядя на подозреваемого. – На сегодня довольно. Хорошенько подумайте над своей незавидной участью. Явка с повинной, признание, содействие в раскрытии убийства смягчат меру наказания.
Рэм Анисимович, уставившись в одну точку на серой стене, угрюмо молчал. Зуд нажал на потайную кнопку электрозвонка и через несколько секунд появился постовой.
– Уведите арестованного в камеру, – велел он.
Вскоре появился капитан Чибис.
– Пожил буржуй в свое удовольствие, пусть теперь на нарах попариться, узнает, что такое баланда и параша, – с явным сарказмом заявил Георгий и после паузы предложил. – Валерий Янович, а давай мы ему для полного комплекта под шумок педофилию или педерастию навесим? Все равно ему пожизненное за два трупа светит. Одной статьей больше, одной меньше для него без разницы, а мне «сухарь» спишут, закроют дело об изнасиловании малолетки в извращенной форме.
– Я тебе навешаю! – возмутился Зуд. – Даже думать об этом не смей. Я тебе самому навешу статью за служебный подлог и вылетишь из милиции, как пробка из шампанского.
– Да, что вы, Валерий Янович, уже и пошутить нельзя? Приняли за чистую монету, – пошел на попятную капитан. – Я решил проверить вас на вшивость, а вы сразу в позу. Если меня из органов выпрут, то кто будет преступников ловить? Расплодятся, как блохи.
– Хренов шутник. Да ты еще пешком на горшок под стол ходил, когда я на бандитские пули и ножи грудью шел…
– Ну, простите, извините, – смутился капитан.
По возвращению в камеру Тяглого ждал паек в замасленной и захватанной руками полиэтиленовой миске буро-мутное варево и два кусочка ржаного хлеба, а в стакане ядовито-желтого цвета компот.
– Хавай, морда буржуйская, – предложил Домкрат. – Отведай, акула капитализма, баланды тюремной с приправой.
Действительно, на поверхности жидкой похлебки плавало желто-белое пятно, очень похожее на майонез. «Наверное, следователь сжалился и проявил заботу, велел повару баланду сметаной, майонезом разбавить. Оперативно принял меры», – с теплотой подумал арестант.
Ощутив голод, он взял пластмассовую ложку (металлических ложек и виток не давали из опасения, что изготовят заточку). Отхлебнул ложку-другую и почувствовал пресно-тошнотворный вкус. Поглядел печальными воловьими глазами на сокамерников и, отложив ложку, промолвил: – Это не баланда, а помои, слизь какая-то противная…
– Ах, ты, гнида, я те покажу, как фирменное блюдо хаять! – взъярился верзила, оскалив крупные зубы. – Хавай, хавай, что рыло воротишь, сучий потрох, захотел в тыкву получить? Щас на голову вылью.
Опасаясь угрозы, Тяглый с брезгливостью продолжил трапезу.
– Шо, вкуснятина? – ухмыльнулся Ржавый. Президент кивнул головой, решив во всем соглашаться, лишь бы не возбуждать в них агрессию, а то ведь, звери, искалечат, поломают ребра, сделают инвалидом.
– Смачно, дюже смачно, мы же туда нахаркали, а в компот помочились, – заржал Крюк и хохотом его подельников взорвалась камера. У дегустатора скудного меню перехватило дыхание и появились позывы к рвоте. Он локтем толи случайно, толи сознательно задел миску и содержимое вылилось на пол. Сорвался с места к параше.
–Как ты посмел казенные харчи переводить?! – словно хлыстом ударил его в спину окрик Домкрата. – Еще раз опоздаешь к столу, заставим пить натощак не только свою, но и нашу мочу. Щас, как дам промеж рогов и отбросишь копыта!
Рэм Анисимович, согнувшись в три погибели, склонился над унитазом, пытаясь очистить желудок от дерьма.
– Харю наел, загривок натрепал, вдоволь попил кровушки народной, – продолжил куражиться Домкрат. – Пошлешь маляву, чтобы твои кореша-барыги побольше харчей сюда передали. Обязательно чай, кофе, сахар, курево, ветчину, сало и разные деликатесы. Если проявят жлобство, то начнем тебя живцом хавать. Задница у тебя аппетитная…
– Но вы же не людоеды? – простонал Тяглый, встревоженный перспективой стать жертвой каннибалов.
– Человек за «колючкой» на все способен, – заверил Домкрат. – Ах, ты мурло буржуйское, наверное заранее знал, что посадят, поэтому, как верблюд, жирок накопил. Теперь, боров, мы с тебя не слезем. Хоть наедимся до отвала.
22. Встреча с почестями
Между тем, Валерий Янович позвонил Лещуку в фирму «Nika».
– Павел Иванович, принимай своего президента. Ну, и типаж, как с малым дитем приходится возиться. Хорошо, что в камере есть параша, а то пришлось бы еще на горшок водить. Какой только дурень назначил его президентом. Достойного кандидата, что ли не нашлось?
– Такова воля акционеров. Я тоже баллотировался, но, увы, проиграл. Насильно мил не будешь. Почему ты его так быстро отпустил, он же и протухнуть не успел? Раскололся, признался или что-то не сложилось?
– Суд не дал санкцию на арест. Посчитали, что доказательства неубедительны, – посетовал следователь и в сердцах воскликнул. – Раньше, черт подери, следователь, прокурор единолично решали вопрос о мере пресечения, а теперь судей возвысили до главных вершителей человеческих судеб. Многих людей искалечили суровыми вердиктами.
– Так с него полностью сняты обвинения?
–Нет, следствие продолжается. Определили меру – подписку о невыезде. Возможно, полезно для смены тактики. Ты за ним внимательно понаблюдай, как он себя поведет на свободе, после того, как клопов покормил. Вдруг неадекватно, ударится в бега, навострит лыжи в ближнее или дальнее зарубежье? При первых же подозрениях звони, чтобы мы его не упустили. Я в долгу не останусь.
– Ладно, коллега. Сочтемся славою, ведь мы свои же люди. Пусть нашим общим памятником будет построенный в боях… капитализм, – на современный мотив процитировал Маяковского юрисконсульт.
– Встречай своего начальника, только без лишнего шума и помпы.
– Встречу, как полагается.
Юрисконсульт положил трубку на рычаг аппарата и в этом момент в кабинет вошел взволнованный Крот.
– Пал Иваныч, что же это на белом свете твориться?
– А что твориться?
– Разве вы не в курсе, что нашего уважаемого Рэма Анисимовича прокуратура арестовала и поместила в КПЗ. Я уже распорядился по линии профсоюза создать комитет защиты президента от произвола, а Ласке поручил собрать как можно больше подписей под петицией.
– Отставить эти мероприятия!
– Почему? Вы, что же, настроены против Тяглого? – насторожился профвожак. – А я против него зла не держу, хотя и напакостил мне, но зато по решению суда деньжат на халяву привалило.
– Собирайтесь, поедем в УВД встречать Рэма Анисимовича, как национального героя, пострадавшего от буржуазного режима.
– Его оправдали? Радость то какая! – по-детски возликовал Крот.
– Пока что отпустили под подписку о невыезде, а там видно будет, куда кривая или хромая вывезет. Может, власть сменится, дело сдадут в архив. Вы же знаете, сколько в Украине было громких, резонансных дел, а в итоге – пшик, – скаламбурил Лещук и заметил. – Хорошо иметь верных приятелей в правоохранительных органах. А ведь вы, Вениамин, лукавите. Если следовать здравой логике, то у вас на Рэма должен вырасти большой зуб за то, что он вас незаконно уволил.
– Я на глупости не обижаюсь, тем более, что из той ситуации извлек для себя прибыль. Насчет блата совершенно правы, это во все времена – двигатель прогресса, – подтвердил Вениамин Яковлевич. – Ума не приложу, чтобы мы без вас, Пал Иваныч, делали? И президента не за понюшку табака упекли бы в тюрьму, и фирму бы растащили алчные чиновники и злобные конкуренты.
– Будем оптимистами, все у нас получится, – заверил Лещук.
–Да, получится с вашей помощью и божьей милостью, – польстил майору милиции некогда ярый атеист, пропагандист ленинской статьи «О воинствующем материализме»– Так я пойду, сформирую делегацию.
– Выполняй. Только, чтобы вместе с нами не более пяти человек – комплект для авто. Я сам сяду за баранку, – сказал юрисконсульт. – Не забудь о цветах для виновника события.
Делегация в составе Крота, Лещука, Бабей и Ласки поджидала выхода Тяглого на свободу в просторном фойе дежурной части УВД. Наташа держала в руках роскошный букет алых роз, а Крот – бережно, словно ценную реликвию, плотный лист почетной грамоты со свежеотпечатанным на принтере текстом. Бабей на радостях предложила встретить президента-узника бравурным маршем оркестра, хлебом и солью, но юрисконсульт отговорил ее от этой затеи, посчитав ритуал слишком помпезным, не соответствующей ситуации. Набивался в состав делегации и вездесущий Хребец, но его отшили из опасений, что своим непредсказуемым поведением может испортить всю малину. Он обиделся и пообещал при случае припомнить этот неприятный для него отказ.
Все с нетерпением взирали на дверь во внутренний двор здания, где находился вход в ИВС, прегражденный двумя стальными, оборудованными сигнализацией дверями.
– Мы своего генерала, начальника главка с такими почестями не встречаем, как вы арестанта, – с иронией произнес дежурный по УВД в звании майора милиции.
– Генералов много, а президент один, – выпятив вперед грудь, с гордостью изрек профбосс. – Он не чета нашему любезному Рэму Анисимовичу, кормильцу и поильцу.
Майор хотел, что-то сказать в защиту своего генерала, но в этот момент дверь отворилась и взорам предстал Тяглый в помятой, словно пожеванной коровой, одежде с щетиной на осунувшемся лице, набрякшими , как у почечника, «мешками» и синяком под левым глазом. Его облик напоминал печальную морду старого бульдога. Смущенно засучил ногами, остановился, не ожидая увидеть здесь коллег, пробурчал:
–Простите, извините, у меня вид, как у бомжа. Здесь ужасные условия, ни помыться, ни побриться, ни отдохнуть…
–Здесь тебе не курорт. Вперед! – подтолкнул его в бок помощник дежурного, долговязый с крючковатым носом прапорщик.
– Рэм Анисимович, що воны, злодии, с вамы зробылы?! – с возмущением воскликнула вице-президент.
– В камере хотели меня опустить, снасильничать, штаны сдирали,– невольно сорвалось с губ президента и от этого невольного признания он густо покраснел, часто заморгал.
– Сголтуваты? Якый жах! – содрогнулась Тамара Львовна, едва не лишившись чувств. – Хиба цэ можлыво?
– Возможно, – со знанием дела подтвердил Лещук. – Рэм Анисимович– невинная жертва, ведь чаще всего «опускают» сексуальных насильников, делают их «петухами».
– Что ты буравишь? – одернул президента прапорщик. – Кто на тебя, жирного кабана, мог позариться? Не порочь, не клевещи на органы правопорядка, а то я составлю протокол и отправлю назад в камеру.
– Не хочу, не хочу, вы не имеете права, – отпрянул в сторону Тяглый и с вымученной улыбкой произнес. – Это я нечаянно споткнулся о ступеньку и ударился о косяк двери.
– Вот это другое дело, а то распустил клюкву, – самодовольно произнес блюститель, с лукавством взглянув на Лещука.
– Дай-ка я тебя обниму, горемычный наш герой-страдалец за правое дело, – распростер руки Крот и прижался к грузному телу президента, потом обернулся к соратникам. – Дамы и господа, прошу внимания.
Он глубоко вздохнул и зычным голосом, заставив вздрогнуть дежурного офицера, прочитал текст:
– «Дорогой наш господин президент, многоуважаемый Рэм Анисимович! Профком и правление фирмы «Nika» награждают Вас Почетной грамотой за мужество и стойкость, проявленные во время пребывания в ИВС. Справедливость восторжествовала! Наш Президент – товарищ Рэм, пусть правит фирмой без проблем!» А насчет премии и путевки в санаторий профком возражать не станет.
– Спасибо, спасибо, дорогой Вениамин Яковлевич, премного вам благодарен. Не подозревал, что вы настоящий поэт. И простите меня великодушно за то, что потрепал вам нервы с этим глупым увольнением. Теперь я понял, что профсоюз серьезная, авторитетная организация, готовая всегда прийти на помощь человеку.
– Да, без профсоюза, как без воды – ни туды и ни сюды, – с удовлетворением подтвердил Крот. – Повод то какой для праздника, банкета, знаменательный. Я всю ночь не спал, пока не сочинил этот стих.
Солгал и не покраснел, поскольку не впервые леща забрасывает.
– Я тоже всю ночь не спал, – признался Тяглый.
– Щиро вас витаэмо, пане президенте, – выступила вперед Бабей и преподнесла на белом с орнаментом по краям рушнике хлеб и соль, посочувствовала. – Бачу дюже схудлы, чим же вас годувалы?
– Кормили баландой.
– Шо це такэ? Мабуть украинский борщ со шкварками?
– Борщом, супом и не пахнет. Баланда – главное тюремное блюдо– помои-и, – с дрожью в голосе ответил недавний узник и в расчете на сочувствие признался. – Они, суки в мою миску наблевали, а компот заменили мочой. Я ведь подумал, что это майонез, очень обрадовался. Решил, что после допроса и моих претензий насчет скудного меню следователь сжалился и велел повару положить ложку майонеза.
– Вам, Рэм Анисимович, еще повезло, – заметил Лещук. – Чаще всего сокамерники куражатся над новичками, мочатся в чай, компот, а баланду разбавляют калом.
– Фу, какая мерзость, – брезгливо скривилась Ласка.
– Так уж и повезло? Чужую блевотину хлебать, – вступился за узника Крот. – проще пареной репы заразится туберкулезом, сифилисом, триппером или другой гадостью. Вам, Рэм Анисимович, обязательно следует пройти тщательное медобследование, сдать на анализ кровь, мочу, кал, мокроту или слюну. А то ведь при близком общении сотрудников можете заразить. Необходим строгий карантин. Я вам это авторитетно заявляю, как профсоюзный деятель, постоянно заботящийся о высокой работоспособности и здоровье своих членов.
–Урки, сволочи, – словно заевшая в патефоне пластинка, повторял президент. – Пока я был на допросе, в мою миску нахаркали, компот выпили, заменив его мочой. Я думал, что майонез, а оказались сопли…
– Якый жах! Вас, мабуть, катувалы? – посочувствовала Бабей.
– Нет, я всю ночь боролся с клопами.
– С клопамы? Боже, захысты його вид зрады! – всплеснула пухлыми руками женщина. – Дякую вас, Рэм Анисимович, за мужнисть.
Лещук после того, как смущенный президент присолил и надкусил хлеб-каравай, сдержанно пожал его руку и похвалил:
–Молодец, Рэм Анисимович, стойко выдержали испытания, проявили твердый мужской характер. Теперь вам сам черт не страшен.
–Павел Иванович, век не забуду вашу помощь и поддержку, – едва сдерживая слезы и готовый разрыдаться, президент уткнулся в крутое плечо юрисконсульта и прошептал. – Если бы не ваше участие, они бы меня заразили какой-нибудь венерической болезнью и сделали инвалидом. Еще одни сутки пребывания среди отъявленных уголовников я бы не выдержал, сошел бы с ума или повесился…
– Ну, ну, Рэм Анисимович, будьте мужчиной, держите себя в руках, – словно большого ребенка постарался он его утешить. – В жизни бывают покруче ситуации. Хорошо, что все обошлось без тяжких последствий. «Фонарь» под глазом загримируем и снова будете выглядеть, как свеженький огурчик. Кстати, есть повод выпить и закусить, так как арест заменен на подписку о невыезде.
– Значит, я по-прежнему под подозрением?
– Пока не снято, а новая мера пресечения означает, что без разрешения следователя вы не имеете права выезжать за пределы города.
– Как же я буду работать под надзором?
– Ничего, прорвемся! – с оптимизмом заверил Лещук.
– Рэм Анисимович, как мы рады, что вы снова с нами, – с милой улыбкой произнесла Ласка и хотела поцеловать его в щеку, но побоялась исколоть нежные губки жесткой, как у моджахеда, щетиной, да и сам президент уклонился. Вручила ему букет роз.
– Зачем вы тратились? – смутился Тяглый, прижимал к груди цветы и пообещал. – Я вам возмещу расходы по статье о канцтоварах…
– Ой, у вас по воротнику какие-то козявки ползают, – всполошилась Наташа. – Раньше таких козявок не видела, очень похожи на клещей. Не дай Бог, блошки или энцефалит?
Президент небрежно смахнул рукой насекомых, упавших на пол. Наклонился, а за ним и другие, рассматривая ползающих паразитов.
– Не бойтесь, Наталья Васильевна, это натуральные клопы. Когда они напьются крови, то становятся крупными и темно-багрового цвета, – со знанием дела сообщил Тяглый. – Я их за ночь больше сотни раздавил, не считая вшей и прочих мелких паразитов.
Он туфлей сгреб клопов в кучу и с удовольствием придавил подошвой, все услышали специфический хруст.
– Фу, как противно, – брезгливо отвернулась девушка.
– Кстати, дамы и господа, я сделал для себя неожиданное открытие! – торжественно произнес Рэм Анисимович.
– Открытие? Тогда вы покушаетесь на лавры древнего мудреца Диогена, который сидел в бочке, а вы в камере, – провел аналогию Лещук. – Пребывание в экстремальных условиях часто стимулирует интеллект, мыслительную деятельность, творческое озарение. Так чем, дорогой Рэм Анисимович, вы облагодетельствовали, осчастливили человечество?
– Я пришел к выводу, что раздавленные клопы пахнут коньяком, – с глубокомысленным выражением лица объявил президент. – Поэтому впредь зарекаюсь употреблять этот мерзкий напиток и вам советую. Не исключено, что спирт настаивают на клопах, поэтому и цвет у него такой необычный с кровавой примесью.
– Рэм Анисимович, вот так открытие, – с досадой произнес Крот– главный знаток и дегустатор горячительных напитков. – То, что коньяк пахнет клопами и ежу понятно. А то, что его настаивают на насекомых, не соответствует действительности. Коньяк годами выдерживают в дубовых бочках, где он и обретает свой золотистый, а не кровавый цвет. Три года выдержки – три звездочки, пять лет – пять звездочек. Приедем на базу и с удовольствием выпьем за ваше освобождение. Кстати, Рэм Анисимович, вам бы сразу надо в баньку с березовыми или дубовыми веничками. Для дезинфекции от паразитов. А то ведь занесете в офис какую-нибудь заразу и ничем ее тогда не вытравишь. Сами понимаете, к чему это может привести. Сотрудники подхватят чесотку. Санэпидстанция закроет офис на карантин. Скандал, подрыв деловой репутации, убытки…
– Пожалуй, вы правы, Вениамин Яковлевич. И простите меня, что погорячился с вашим увольнением. Кто старое помянет, тому – глаз вон!– ответил смущенный президент и заерзал, как от чесотки.
– Полно вам голову пеплом посыпать и без того пострадали от держиморд, – примирительно усмехнулся Крот, довольный публичным покаянием президента. – Я уж позабыл и простил.
– Я вам премию отвалю за пролетарскую солидарность, – расщедрился Тяглый и велел Ласке. – Наташа, голубушка, приготовьте приказ.
– С удовольствием, Рэм Анисимович, – улыбнулась она, довольная ласковым обращением.
– Пожалуй, заеду домой за сменным бельем и в сауну. Сухой пар и контрастный бассейн оздоровят дух и тело, – смущенно сообщил он.
– Слышали, дамы и господа! – с блеском в глазах, триумфом победителя произнес Крот. – Банкет по случаю освобождения нашего президента, благодетеля-кормильца из КПЗ переносится на два, нет на три часа. Пусть Рэм Анисимович вволю попариться, помолодеет душой и телом. Натерпелся горемыка в каталажке. Эх, знатно отметим радостное событие, погудим на шару. Слава доблестной милиции, умеющей устраивать для граждан неожиданные праздники!
–Сколько раз повторять, что не КПЗ, а ИВС. Это раньше называлась камерой предварительного заключения, а теперь изолятором временного содержания, – пояснил юрисконсульт.
– Без разницы, что в лоб, что по лбу, – отмахнулся профбосс. – И в одном, и в другом месте клопы, вши и прочие паразиты водятся.
– Рэм Анисимович, дружище, мы очень рады, что у вас с юмором все в порядке, значит, стресс миновал, – сделал вывод Лещук. – Но вы на публике никому больше о своем открытии не рассказывайте, а то засмеют или посчитают, что свихнулись, с психикой проблемы.
В дежурной части бывшему постояльцу ИВС отдали ранее изъятые по описи личные вещи: мобильный телефон, портмоне с недостающими долларами и гривнами, ключи от кабинета и квартиры, записную книжку и шариковую ручку, зеркальце, очки, а также ремень от брюк и шнурки от туфель (последние, а также режущие и колющие предметы, изымают из опасений суицида задержанных). Если бы не не вернули вещи, то Рэм Анисимович на радостях, не огорчился бы. Охотно расписался в том , что претензий нет. Вышли из здания милиции. Лещук сел за руль авто, президент – рядом, а остальные расположились в салоне.
– Вот варвары, изрядно они вас отделали, превратили из президента в бомжа,– посочувствовал Павел Иванович.
– Это урки в камере приложились, когда я отказался их удовлетворить. Они сидят за изнасилование в извращенной форме.
– Мы этот факт не должны им прощать. Вместе составим заявление в прокуратуру и в суд на возмещение с милиции материального и морального ущерба. Вы подумайте над суммой, чтобы по максимуму.
– Надо мною же не милиция, а урки измывалась?
– Сотрудники милиции обязаны обеспечивать строгое соблюдение режима содержания, пресекать подобные правонарушения, – пояснил юрисконсульт. – Давайте, пока не упущено время, заедим в травмпункт или к судмедэксперту, снимем побои и…
Запнувшись, он обернулся к Бабей и Ласке:
– Ну-ка, милые женщины, прикройте свои чуткие ушки ладонями, чтобы я вас не шокировал.
Тамара Львовна и Наташа без энтузиазма выполнили просьбу Лещука, а он продолжил:
– Рэм Анисимович, только не смущайтесь, а сознайтесь, акт мужеложства произошел или.. обошлось без контакта? Это дело подсудное.