Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица
Text– Зови! И кофе для гостя сделай.
– Дак готовить долго, барин.
– Но для меня ты уже сделал?
– Точно так-с, барин.
– Вот мой и принеси чиновнику. С мороза кофе в самый раз!
– Как прикажете, барин.
Иванцов вошел, принеся с собой запах мороза. На его щеках играл румянец.
– Мое почтение Степан Елисеевич. Эх, и морозец то крепчает нынче. У меня новости по делу. Пора нам снова за дело браться. Враги успокоились и расслабились. Вот нам и стоит удар нанести.
Слуга принес Ивану Ивановичу чашку кофе.
– Что за новости? Князь приехал? – спросил Соколов.
– Нет пока. Но доподлинно известно, что его в столице приняли не слишком приветливо. Ничего он не добился. Но нам все равно стоит браться за дело!
– Начальник канцелярии приказал мне пока коней попридержать. Ты сильно-то не рвись вперед, Иван Иванович. Да и с какой стороны только браться за дело? Все бумаги у нас из под самого носа увели. Действительный статский советник Молчанов те документы и листы опросные до сих пор у себя держит. Поди забери, попробуй. Я только вчера обращался к Бергофу, и он сказал, что ничем мне помочь не может.
– А вот у меня кое-что есть! – Иванцов раскрыл свой портфель и подал Соколову желтую бумагу с гербом.
– Что это? – Соколов просмотрел лист и ахнул.
Это была жалоба врача Телегина! И он доносил до властей об обстоятельствах смерти крестьянки Аксиньи Григорьевой, что состояла в крепости у барыни Дарьи Салтыковой.
– Где ты взял этот листок, Иван Иванович?
– Отыскал в архивном ведомстве. Не все Вельяминов-Зернов забрал. Доносов на Салтыкову слишком много! И я подумал, ежели поискать, то найти можно! И вот нашел.
– Год от Рождества Христова 1757-й, – прочитал Соколов дату проставленную на доносе. – А дело есть ли по этому смертному случаю? Кто его расследовал?
– Дела нет. Вельяминов-Зернов забрал его, а только донос остался. Но мы можем провести расследование заново, Степан Елисеевич. Что толку от дела коли оно напичкано лжесвидетельствами?
Соколов стал внимательно читать донос. В нем сообщалось: врач Телегин доводил до сведения полиции, что труп крестьянки Анисьи Григорьевой, 18 лет от роду, имел признаки насильственной смерти. Многочисленные синяки и кровоподтеки, гнилостные изменения кожи, вырванные на голове волосы.
– И если бы почитать дело, проведенное по факту доноса, – произнес Иванцов, – то стало бы ясно, что Салтыкова не виновна, а крестьянка повредилась сама по неосторожности. Или еще другое, что придумали для обеления помещицы.
– Может, сие и так, Иван Иванович. Но дело давнее и удастся ли нам найти свидетелей по нему?
–Есть один, и он в доме Салтыковой служит лакеем. Я сие уже выяснил. Это некий Трофим Степанов. И я вызнал, что именно он был инициатором доноса врача Телегина! Он по приказу Салтыковой привез тело девушки к месту захоронения. И он врача потом попросил все бумаги составить и дело в полиции начать. Оказалось, что Трофим был мужем Аксиньи. Вернее он был мужем всего две недели, а затем помещица убила его жену.
– А кто тебе все сие рассказал, Иван Иванович? В доносе об сем нет ни строчки? Ты что и изъятое следственное дело видел?
– Дела не видал, Степан Елисеевич. Но с врачом Телегиным говорил. Он и до сих пор при полицейском ведомстве службу несет. И врач сказал, что с Трофима можно эти показания снять заново и дело восстановить! Но под каким предлогом его взять в сыскную канцелярию? Он крепостной. Салтыкова его просто так не отдаст. И тем более теперь. Начальство-то наше в зимней спячке обретается.
Соколов сказал:
– Его можно захватить во время выхода в город под любым предлогом, Иван Карлович. На торгу, например. Обвините его в краже и схватите. А уж мы постараемся вызнать все, что нам надобно.
– А ведь и верно! – стукнул себя по лбу Иванцов. – Все верно. Возьмем его под видом мелкого воровства. Заворовал холоп. Бывает. И объяснение у нас будет для защитников Салтыковой….
3
Тайная экспедиция: допрос.
Трофим Степанов.
Трофима Степанова взяли через три дня в воскресенье на торгу, как и советовал Соколов. Коллежский регистратор Иванцов все устроил как надо. Никто не заподозрил истинной причины ареста слуги. Схватили его купцы, подговоренные знакомым Иванцову хозяином трактира, и передали в руки полиции в приказ.
И туда сразу же нагрянул Соколов.
– Как дела, Иван Иванович?
– Все идет как надобно, Степан Елисеевич. Степанов сидит в допросном подвале. Начнем допрос сразу по делу нам надобному. А в случае чего скажем, что дело вскрылось случайно.
– Ты думаешь, Иван Иванович, есть здесь в разбойном уши Вельяминова-Зернова или начальника полицмейстерской канцелярии действительного статского советника Молчанова?
– Наверняка есть. Подьячий, что пишет допросные листы, мне не известен. Некто Лисицын. Знаете такого?
– Нет, – покачал головой Соколов. – Но ты прав. Люди Молчанова здесь имеются. Иначе и быть не может. Идем.
В полутемном подвальном помещении уже давно поселилась сырость. Здесь была пыточная, или «чёрная палата», где в прошлом обвиняемых допрашивали с пристрастием.
– Дело надобно срочно делать, Степан Елисеевич. Времени мало, пока Молчанов не опомнился и не понял что к чему.
– Палачи на месте? – спросил Соколов.
– На месте, Степан Елисеевич. Все готово.
Холоп Салтыковой Трофим Степанов уже висел подвешенный к потолочной балке. Палачи ждали приказа начать подтягивать его к верху. Крестьянин был человеком низкорослым, коренастым с крепким телом. На вид ему было около 40 лет.
По всему было видно, что мужик пытки боится. Трофим дико вращал глазами, ища к кому бы обратиться, и, увидев Соколова, закричал:
– Барин! Ваше благородие! Барин! Не виноватый я! Не крал я денег у купца! Не я то был! За что пытать меня хотят? Христа ради спасите!
Соколов приблизился к мужику. За ним следовал Иванцов.
–Ты есть Трофим Степанов крестьянин из поместья госпожи Салтыковой Дарьи Николаевны? – спросил он с ходу.
–Да, – закивал головой мужик. – Я есть Трофим Степанов. Ныне лакеем служу при московском доме барыни Дарьи Николаевны. Но не крал я того клятого кошеля! Не крал, барин! Истинный крест не брал!
–У меня к тебе есть вопросы по иному поводу. Писчик! – Соколов повернулся к подьячему, склонившемуся на бумагой.
–Да, ваше благородие? – тот поднял голову.
–Чтобы все записал со слов этого крестьянина дословно и ничего не позабыл. Понял ли?
–Как не понять, – кивнул тот.
– И горе тебе ежели, что упустишь, – Соколов повернулся к крестьянину. – Трофим Степанов. Помнишь ли ты год от Рождества Христова 1757-й?
– Помню. В тот год моя жена умерла и по гроб жизни не забыть мне его.
– Как имя твоей жены и кто она такая? – снова спросил Соколов.
– Аксинья Григорьева, крепостная крестьянка госпожи Салтыковой.
Писчик усердно заскрипел пером.
– Вот именно её смерть нас интересует. У нас имеется донос доктора Телегина с описанием повреждений на теле Аксиньи Григорьевой. Из чего явствует, что оная крестьянка была жестоко убита. Так?
– Да ведь следствие по смерти моей женки Аксюши еще тогда было проведено и …– крестьянин запнулся. – Чего старое то ворошить?
– Ты должен отвечать на вопросы господина коллежского секретаря, а не задавать свои, – вмешался в допрос Иванцов. – Итак, ты знаешь, как и кем была убита твоя жена?
Трофим облизнул свои пересохшие губы и ничего не сказал. Было видно, что крепостной боится сообщать правду по этому делу.
– Трофим, – снова обратился к крестьянину Иванцов. – Его благородие коллежский секретарь Степан Елисеевич Соколов не желает тебе вреда. Ты должен правду сказать, и он сумет защитить тебя.
– Меня однажды уже пороли за то дело по приказу барыни, господин. Я тогда пять ден лежал на животе, после той порки. Чего хорошего-то будет, ежели я разговаривать стану? Снова меня барыне отдадут, а она уже миловать не станет.
– Не отдадут! – решительно заявил Соколов. – Я повожу дознанием именем матушки государыни. И на этот раз сумею тебя защитить, ежели что. Салтыкова меня не сможет подкупить, как тех следователей, что тогда вели сие дело. Начинай говорить.
– Начинай, а не то нам придется начать допрос с пристрастием, – вмешался Иванцов.
– Женка моя Аксинья сразу после того как повенчали нас в церкве была вместе со мной в дом барыни взята, – начал Трофим свой рассказ. – А как неделя прошла, приказала барыня наша моей женке полы вымыть начисто в горницах. Та, значит все как надобно сробила. Да истопник когда поленья-то в печку закладывал, снова сажи натрусил на полы. А барыня как приказала свое кресло придвинуть к камину, ту сажу и увидала.
–И что? – спросил Соколов.
–Сильно криком кричала на Аксиньюшку мою. А затем била её поленом нещадно. Прямо у камина поленья лежали. Вот она схватила одно и давай колотить женку. Та в крик, а барыня от того еще больше разлютилась. Полено бросила и схватила Аксинью за волосья.
–Ты лично видел ли сие? – спросил Соколов.
–Я-то? Я-то не видал. Но мне опосля слуги про то рассказали. Но как барыня криком кричала, то я сам слыхал. Дак весь дом слыхал.
–А кто тебе рассказал о том, что Дарья Николаевна Салтыкова лично била твой жену Аксинью? Кто именно?
– Дак Лукьян Михеев истопник был тамо у камина.
– Писчик! – Соколов повернулся к подьячему. – Так и запиши Лукьян Михеев.
Снова заскрипело перо.
– Кто еще видел это?
– Крепостная баба Аленка. Да крепостная баба Иринка. Они обе при барыне состояли тогда. Одевали её и волосы укладывали.
– И кто из этих слуг еще жив до сих пор?
– Лукьян живой. Все еще служит при доме барыни на Москве. Аленка о прошлом годе померла от горячки зимою. А вот Иринку-то Алекссеву по приказу барыни показнили.
–Что? – не поверил Иванцов. – Как это казнили? За что?
–Да за колдовство будто бы. Тогда шесть девок дворовых сгинуло за колдовство.
–Подробнее! Что за колдовство и кто их в этом уличил? – допытывался Соколов.
–Дак наш староста из Троицкого Романка Воеков и уличил их. Тогда барыня в имении проживали. И донес барыне, будто через Иринку коровы в хлеву все передохли. Та велела Иринку схватить и допрос ей учинила.
–А кто видел сие? – снова спросил Соколов.
–Дак многие видали. И я это видал. Ибо сам и хватал по приказу барыни ту женку. Я её за одну руку держал, а Романка Воеков за вторую. А барыня допрос ей учинила, но Иринка поначалу отрицала, что она виноватая в падеже скота. Тогда барыня схватила лучину и стала волосы ей на голове жечь. Но Иринка и тогда говорила, что не она это. Затем барыня припекала лицо женки горячим утюгом. Она самолично, тот утюг держала. И Иринка каяться начала после того.
– Что она сказала?
– Говорила – скотину сама потравила. Извела колдовством. И барыня сие услыхав, сразу приказал девку в подвалы запереть. И более Иринку-то мы живой не видали. Но говорили, что её Васька Антонов убил, тот, что в гайдуках при барыне.
– А тот Васька жив ли? Он и поныне в гайдуках служит? – спросил Иванцов.
– Жив. Здеся он на Москве в доме господском. В Троицком-то он жить теперя боится.
– С чего это? – не понял Соколов.
– Да с того, что с тех пор как Иринку убили, дух её по имению бродит. Васька его однажды видал. До смерти напужался…
4
Москва.
В канцелярии юстиц-коллегии.
В казенном присутствии в канцелярии юстиц-коллегии Соколов и Иванцов узнали новости про князя Цицианова. Прибыл он из Петербурга обратно в Москву. Это сказал им слуга как только они в помещение коллегии вошли.
– Князь вернулся, Иван Иванович.
– И где он ныне? – спросил Иванцов. – Поди в гостинице устраивается?
– Никак нет, – ответил слуга. – Ихние сиятельство здеся.
– Здесь?
Слуга ответил:
– Да у вас в кабинете, ваше благородие. Сидит там вас дожидаючись.
Чиновники поспешили в кабинет коллежского секретаря. Цицианов сидел там мрачнее тучи. Но когда он увидел Соколова, настроение его изменилось.
– Степан Елисеевич! Иван Иванович! Наконец!
– Князь! Рад, что ты приехал! – Соколов горячо пожал ему руку.
То же сделал и Иванцов.
– Судя по вашему лицу новости плохие из столицы? – спросил Иванцов.
– Хуже некуда, господа.
– Чего стряслось? – хотя Соколов и сам знал ответ на этот вопрос.
– Нами очень недовольны.
– Но дело только началось, князь. Многие следствия по три-четыре года тянуться, а мы только начали, и полугода не минуло. А дело-то какое. Здесь кому спешка надобна? – возразил Соколов.
– Императрице надобна, Степан Елисеевич. Государыня желает показать, как она радеет за отечество. Генерал-прокурору Глебову надобны железные доказательства. А разве они у нас есть?
– Но нам следствие вести мешают! Ты сказал бы Глебову!
– Думаешь, не пытался все объяснить? Но Глебову не нужны мои объяснения, Степан Елисеевич.
– Но как так, Дмитрий Владимирович? Самой государыни приказ!
Цицианов ответил Соколову:
– Дворянство недовольно делом против помещицы, Степан! Дело начатое по навету крепостного. И нам нужны доказательства вины Салтыковой. Хоть какие-то. Добудем – получим благоволение государыни. А нет, так Екатерине Алексеевне придется дело свернуть и в угоду барам нашим еще и повиниться перед Дарьей Николаевной. Того нам с вами не простят.
– Но Екатерина самодержавная государыня! Кто посмеет ей сказать хоть слово поперек?
– А кто посмел сказать слово против государя Петра III? Гвардия российская нам нынче царей ставит, Степан Елисеевич! Али позабыл? А в этой самой гвардии помещички и служат. И пока для них Салтыкова своя.
Иванцов вытащил из шкафа бутылку с вином и показал товарищам. Не угодно ли тем выпить?
– Давай, – махнул рукой Соколов. – Настроение собачье! А лучше бы не вина, а водки полуштоф! Ты как, князь?
– За водкой посылать надобно слугу. Пусть вино будет. Разливай, Иван Иванович.
Они сели за стол и Иванцов наполнил бокалы. Все дружно без слов выпили.
– А у вас что здесь? – спросил князь.
– Мы нашли одного свидетеля по делу Салтыковой, – произнес Иванцов и поведал князю о том, что они сделали по Трофиму Степанову.
– Так это же великолепно! Нить в наших руках! Тянуть нужно пока не поздно! Не дай бог обрежут ниточку.
– Нить? – спросил с горечью Соколов. – Какая нить, князь? Сам-то Трофим не видал, как его женку убивали. И о том имеются его показания.
– Но он видел, как Салтыкова пытала женку Иринку! – вскричал Иванцов. – И про то показания такоже имеются.
– Но она не от того померла, Иван Иванович. Да, наказала её барыня. Но где свидетельство что девка с пытки умерла? С такими доказательствами нам лучше к начальству не соваться. А Салтыковой наверняка сообщат о нашей хитрости с Трофимом Степановым. И её друзья станут действовать незамедлительно. Да и меня еще наш Иван Александрович не «приголубил». Видать еще не доложили про мое самоуправство.
– Но Трофим ведь назвал вам имена тех, кто может стать свидетелем, Елисеевич? Так не пойти ли нам к ней в дом, и не заарестовать ли тех слуг? – предложил Цицианов.
– Да кто нам даст на то позволение? – удивился Соколов и знаком приказал Иванцову снова налить. – Начальник канцелярии статский советник Бергоф нам сего не позволит. Ты же не привез приказа наложить арест на имущество Салтыковой?
– Да кто его станет спрашивать твоего начальника? Сейчас прямо к Салтыковой нагрянем, пока она ничего не знает, и заарестуем кого надобно. Снимем допрос, и у нас будут свидетельства.
– А князь прав! – вскричал Иванцов. – Так и стоит поступить. Пока она не отрезала нам и эту ниточку. Стоит рискнуть, Степан Елисеевич! Стоит. Ежели время упустим, плохо нам будет.
– Да вы что, белены объелись, друзья мои? Или это дрянное французское вино так ударило вам в головы? Если ничего не выйдет, то нас сожрут!
– А нас и так скоро сожрут, Степан Елисеевич. И если я не привезу им нормально начатого дела по Салтычихе, то нашим карьерам конец. А я поставил на тебя, Степан! Мне предложили отрешиться от этого дела и остаться в Петербурге! Но я не бросил тебя. Решайся!
– Вы хотите прямо сейчас ехать к Салтыковой?
– Да! – вскричал Цицианов.
– Пока она не опомнилась! – вторил ему Иванцов. – Решайтесь, Степан Елисеевич! Если да, то я бегу поднимать солдатскую команду! Нагрянем к ней в дом!
Соколов задумался. В предложении Цицианова что-то было. Хоть и авантюра чистой воды, но дело могло сдвинуться с мертвой точки. Если отложить это до завтра, то, может быть поздно, а так начальник канцелярии вынужден будет смириться со свершившимся фактом.
– Собирай команду, Иван Иванович! – приказал он.
– Иду! – Иванцов сорвался с места….
Глава 7
Поиски нити: «Черная палата»
Февраль 1763 года
1
Москва.
В доме помещицы Дарьи Салтыковой.
Спустя час у дома помещицы появилась солдатская команда во главе с офицером и тремя чиновниками следственного ведомства.
Цицианов властным голосом распорядился их впустить. К нему вышел слуга.
– Именем государыни императрицы! – сказал князь. – Мы действуем по именному повелению!
Слуга, услышав это, опешил и открыл ворота. Солдаты ворвались во двор. Соколов решительно направился к дому. За ним неотступно следовали Иванцов и Цицианов.
Они бесцеремонно прошли к хозяйке имения, расталкивая слуг со своей дороги. Но у самых покоев Салтыковой им навстречу вышел чиновник Сыскного ведомства надворный советник Петр Михайловский. Соколов знал его давно. Это был человек прокурора Хвощинского.
– Я надворный советник Михайловский! Что это значит, господа? По какому праву вы здесь, господин коллежский секретарь?
Соколов был ниже чином и по правилам должен был подчиниться Михайловскому. Степан Елисеевич ведь даже не поставил Бергофа в известность об этой акции и на защиту начальника канцелярии юстиц-коллегии рассчитывать не мог. Но ему на помощь пришел Цицианов, который также был надворным советником и представителем Сената.
– Надворный советник князь Цицианов! Мы здесь именем государыни! У меня повеление императрицы! У меня приказ генерал-прокурора Сената Глебова. У меня приказ государственного канцлера Панина!
На этот раз опешил Михайловский. Имена Екатерины II и высших чиновников Российской империи возымели действие.
–И что вам угодно господа в доме Дарьи Николаевны?
–Мы должны арестовать гайдука Василия Антонова, истопника Лукьяна Михеева, – произнес Цицианов.
–Арестовать?
–Для допроса по делу об убийстве Анисьи Григорьевой и Ирины Алексеевой. Вышеназванные лица должны быть немедленно нам выданы! – продолжал наступление Цицианов. – Иначе мы применим силу!
На шум вышла сама Дарья Салтыкова. Испуга на её лице не было, но она была в страшном гневе и глаза её метали искры.
–Вы посмели совершить беззаконие? Обыскать мой дом? Забрать моих слуг и пытками добиться от них ложных признаний? Так?
–Нет не так, госпожа Салтыкова! – вмешался Цицианов. – Мы ищем правду, а не добиваемся ложных признаний от вашей дворни! Это вы добивались ложных заключений от судейских и полицейских чиновников Москвы! Но сейчас о ваших делах стало известно в Петербурге и нам приказано все прояснить!
–Это ложь! Вы лжете, Цицианов! И вам это дорого будет стоить! И вам также, господин Соколов! – продолжала кричать Салтыкова. – А вы, князь, как я слышала, назвали имена персон высоких от имени которых действуете. Но своим поступком вы черните эти имена!
–Я выполняю приказ государыни, госпожа Салтыкова!
–Государыня вела вам ворваться в мой дом? Это она велела учинить насилие над дворянкой и нарушить суверенные права? Крепостной подлежит моему суду!
–Я совместно с господином Соколовым веду следствие. И по законам Российской империи дело о государственной измене не подлежит вашему суду, госпожа Салтыкова!
Вмешался Михайловский:
–Вы произнесли «государственная измена»? Я не ослышался, князь?
–Не ослышались, господин надворный советник!
–И в чем обвиняются крепостные слуги госпожи Салтыковой Василий Антонова и Лукьян Михеев?
–Вы не состоите в следственной комиссии, господин надворный советник. И знать сие вам не положено! – ответил Цицианов.
–Я подам жалобу прокурору, господин надворный советник! И Дарья Николаевна подаст жалобу! Посмотрим, что скажет дворянство московской губернии на ваши действия!
–А теперь выдайте нам вышеназванных слуг! Или мы применим силу! – решительно заявил Цицианов.
Салтыкова повернулась к Михайловскому. Тот подошел к помещице и взял её за руку.
–Успокойтесь, Дарья Николаевна! Я немедленно поеду к прокурору Хвощинскому и он разберется в этом деле!
–Действуйте, друг мой! Идите! Я надеюсь на вас!
–Вы позволите мне пройти? – с издевкой спросил Михайловский у Соколова и Цицианова. – Или я также должен быть заарестован вами?
Те уступили ему дорогу. Чиновник ушел. Но Салтыкова не успокоилась.
–И творить беззаконие в доме столбовой дворянки вам указала императрица? Сие так, господин Соколов?
–Мы проводим следствие, госпожа Салтыкова. Совсем недавно вы сами дали нам с князем позволение беседовать с вашей дворней. Разве не так?
–Беседовать, но не проводить аресты и допросы! – вскричала Салтыкова.
–Никаких лжесвидетельств мы с вашей дворни требовать не станем. Но дознание проведем по всей форме…
2
Москва.
«Чёрная палата».
В допросных подвалах.
В допросных подвалах печально знаменитой в Москве «чёрной палаты» стало теплее. По приказу Цицианова разожгли камины и пыточные жаровни. Сделали это не для пыток, но для острастки арестованных и чтобы в подвалах стало хоть немного теплее.
Цицианов сидел на стуле закутавшись в шубу. Рядом Соколов и Иванцов. Только князь, как представитель Сената, имел право распоряжаться в Тайной экспедиции.
–Ну и заварили мы дело, – прошептал Соколов. – Теперь ежели, ничего из них не выудим, то завтра нас ждут крупные неприятности. Зачем ты про государственную измену сказал, князь?
–А как было заткнуть рот тому назойливому надворному советнику? Он законы знает. А дело о государственной измене и злоумышлении на здоровье императора и членов императорской фамилии в ведении Сената коий я здесь представляю. Все будет хорошо, Степан Елисеевич. Хоть до ночи здесь просидим, а правду добудем! Будь в надеже. Эй! – Цицианов приказал подручным палача привести первого. – Лукьяна Михеева сюда!
Привели истопника Салтыковой. Михеев был страшно напуган подвалами и красные блики на стенах казались ему отблесками адского пламени.
– Ты и есть Лукьян Михеев? – начал допрос Соколов. – Крепостной помещицы Дарьи Салтыковой?
– Я, – ответил мужик. – Я и есть Лукьян Михеев. Состою истопником при доме барыни уже почитай, что 15 годов.
– Иван Иванович, ты успеваешь записывать? – Цицианов посмотрел на Иванцова, которому они доверили вести записи допроса.
– Да.
– Ты, Лукьян Михеев, как нам известно, был свидетелем убийства крестьянки Аксиньи Григорьевой. Помнишь ли такую?
– Помню.
– Тогда расскажи нам, истопник Михеев, как произошло убийство Григорьевой?
Михеев молчал. Он не понял, чего от него хотят.
– Ты не молчи как пень, – вмешался Цицианов. – Нам не досуг здесь с тобой разводить политесы. Ты служил истопником? Так?
– Так. И сейчас служу истопником при барыне Дарье Николаевне.
– Ты сказал, что состоишь истопником при доме барыни 15-й год? Так?
– Точно так, ваше благородие. Давно я в истопниках состою.
– В год 1757-й от Рождества Христова ты был при доме барыни Салтыковой истопником?
Михеев ответил:
– Стало быть я.
Цицианов продолжил:
– В год 1757-ой, в доме твоей барыни была убита Аксинья Григорьева, 18 лет от роду. И на теле её имелись многочисленные синяки и кровоподтеки. Волосья на её голове были вырваны. Это нам известно доподлинно. И нам известно, что ты присутствовал при том как Аксинью били. Так?
– Я-то?
– Ты-то! – Цицианов стал терять терпение. – Степан Елисеевич, давай подвесим его на дыбу. Пусть палачи поработают. Сразу соловьем запоет!
– Да ты чего, ваше благородие? За что на дыбу-то? – вскричал истопник. – Я ведь ту девку не убивал! Мое дело сторона.
– А кто убивал? – спросил Соколов.
– Барыня тогда осерчала на девку. Та полы плохо вымыла, и барыня её ударила несколько раз.
– Ударила чем?
– Дак рукой. Чем еще?
– А в руке что было? У барыни было что-нибудь в руках?
– Дак лозина была вроде бы. Сухая лозина. Вот она и стала её лозиной хлестать.
– Степан Елисеевич, да мужик все врет! – вскричал Цицианов. – Барыни своей боится и врет. Какая лозина могла быть возле камина, сам подумай. Подле каминов дрова складывают. И схватила Салтыкова полено! Полено не лозину. Иван Иванович, так и пиши поленом она била Аксинью. Врач показал, что на теле убитой были многочисленные синяки и ссадины. От лозины того быть не могло.
– Да я так и пишу, что было полено. Это всякому понятно, – сказал Иванцов.
Вмешался Соколов:
– Иван Иванович! Не искажай показаний. И ты, князь, полегче. Михеев ничего не сказал про полено!
– Степан Елисеевич, он барыни своей боится как огня вот и все. Ты разве не видишь? Нам показания нужны или завтра нас прижмут. Не позабыл про сие?
– Ладно, оставь как было, Иван Иванович, – согласился Соколов. – Пусть будет полено. А волосы кто на голове у Аксиньи выдрал? Скажи нам, Лукьян.
Михеев боясь дабы и палачей возражать не стал. Пусть себе пишут что им надо.
Соколов повторил вопрос:
– А волосы на голове у Аксиньи кто выдрал?
– Волосья-то? Дак кто его знает? Того я не видал.
– Значит, твоя барыня Дарья Николаевна Салтыкова волосья на голове у девки не рвала? Так?
– Истинно так, барин.
– Запиши, Иван Иванович.
Иванцов записал.
– Да лжет он все! – вскричал князь. – Лжет. Волосы у Григорьевой были вырваны и сожжены! То в полицейском протоколе записано.
– Что на сие скажешь, Лукьян Михеев? – спросил мужика Соколов.
– А чего этот господин сказал-то? Не понял я по скудости моей.
Соколов ответил:
–Сей господин есть князь Цицианов! Здесь он представляет Сенат. И саму государыню императрицу! Разумеешь?
–Разумею.
–Значит, ты, Лукьян Михеев, желаешь сказать, что в полицейском протоколе ложь записана?
–Дак откель мне то знать, барин? Сам же сказал, чтобы я правду говорил. А теперь что? Как лупила девку барыня то я видал. И может в её руках и полено было. Кто его упомнит. Но как волосы жгла, того я не видал.
–Но вот показания Трофима Степанова, в коих он говорит, что барыня на Аксинью кричала, а затем била её поленом нещадно. Затем она полено бросила и схватила Аксинью за волосья.
– Дак не видал я того, барин. Сам сказал, что сему господину правду молвить надобно.
Цицианов хлопнул ладонью по столу:
– Ладно! Прочь его пока. Увести! Второго сюда! Василия Антонова сюда путь ведут. Посмотрим, что этот знает.
Крепостной Антонов состоял при салтыковском доме гайдуком.
Князь спросил его:
– Ты крепостной Василий Антонов?
– Точно так, ваше благородие. Крепостной господ Салтыковых. Имя мое Василий.
– Сейчас ты должен сказать правду, Василий. И бояться тебе нечего. Коли правду скажешь, то все будет хорошо! Знавал ты девицу именем Аксинья Григорьева?
– Знавал конечно. Баба крепостная барыни нашей. Да померла уже.
– И ты знаешь как? – спросил Соколов.
– Дак слыхал разное, барин. Говорят, осерчала барыня наша на Аксютку. Но сам я смерти бабы не видел.
– Но ты состоишь при барыне гайдуком, Василий? – спросил Цицианов.
– Точно так, барин.
– И ты не знаешь, как умерла Аксинья?
– Дак не один я в гайдуках состою, барин. Ежели правду сказать, то я не видел как сию девку барыня била.
– Хорошо, – согласился Цицианов. – пусть о смерти Аксиньи ты ничего сказать не можешь. Пусть так.
– Ничего не могу, барин, как пред богом…
– А что скажешь про крепостную девку Иринку? – перебил гайдука Цицианов.
– Иринку?
– Ту самую, которую в колдовстве обвинили. Есть показания другого холопа барыни твоей, что обвинили девку Иринку в колдовстве. И обвинителем был староста Роман Воеков. Сказал он, что де девка Иринка виновата в падеже скота. Иринка вину отрицала. И сама барыня припекала лицо женки горячим утюгом. И Иринка каяться начала и вину признала под пыткой.
Гайдук ответил:
– Сие дело давнее.
– Давнее, – согласился Цицианов. – Но более Иринку живой никто не видел. Но говорили, что убил её Васька Антонов. Ты, стало быть, Василий.
– То лжа! – закричал гайдук. – Не убивал!
– У нас есть записанные слова Трофима Степанова о том, что ты убил крепостную Ирину Алексееву. Иван Иванович, зачитай ему показания.
Иванцов прочел, что было записано со слов Степанова, что он Василий Антонов самолично убил крепостную барыни Салтыковой.
– Станешь сказывать добром? – спросил гайдука Цицианов. – А иначе мы тебя обвиним в убийстве, и ты станешь за него отвечать.
– Да я что? Я крепостной! Чего я мог? Мне приказали, и я сделал как приказали. Рази я мог ослушаться, – взмолился Васька. – Мое дело маленькое, холопье.
– Кто приказал? – спросил Соколов.
– Дак барыня приказала девку на чепь посадить. Я и посадил.
– Но в показаниях сказано, что ты убил её. Сказано что её убили за колдовство.
– Да брешет Михейка. Ничего он не знает точно. Я токмо на чепь жонку Иринку посадил. А сгибла она от сидения в подвале. Никто её не казнил. Сама померла.
– От сидения в темнице? Но как она могла умереть от темницы? Говори подробнее.
– Дак барыня велела ту жонку подержать в темнице дня с три. А затем Дарья Николаевна на Москву уехали. А жонку Ирину стал Роман Воеков охаживать.
– Воеков это староста села Троицкое? – спросил Соколов.
– Он самый. Он и меня подговорил, запугаем мол жонку и побалуем с ней. Барыня де её все одно со свету сживет. А жонка-то ладная была. И явился он к ней и там она ему рожу цепью раскровянила, когда он её сначильничать хотел.
– И что далее было? – спросил Соколов, понимая, что версия разваливалась.
– А чего было? Воеков приказал девку не кормить, и она от того померла.
– Как не кормить? – удивился Соколов. – Он приказал уморить девку Ирину голодом?
– Да не уморить, барин. Не кормить несколько дней всего для острастки. Чтобы, значит, посговорчивее была в другой раз. Но потом про неё забыли и через неделю нашли уже мертвую. Запили мы тогда и с неделю не просыхали. А холопья побоялись приказ старосты нарушить.
– И что барыня сказала по этому поводу?
– Да Ромка Воеков велел барыне не говорить про то. Сообщили, что девка Ирина умерла и все.
– Но как она умерла, вы барыне сообщили?
– Нет, ваше благородие. Того мы ей не сказали. Да она и запамятовала спросить. В те поры в деревне три человека и без Иринки померло. А три ли покойничка, али четыре. Какая разница…
3
Москва.
В канцелярии Юстиц-коллегии.
На следующее утро Соколов, Цицианов и Иванцов снова сидели в присутствии в кабинете Соколова. Все не выспались и были потому злые.
– Все напрасно! – первым нарушил молчание Соколов. – Ничего против Салтыковой у нас нет. Все доказательства её вины гроша ломанного не стоят. Говорил я вам что ни к чему нам этот риск с допросами.
– Ты не спеши выводы делать, Степан Елисеевич, – возразил Цицианов. – Трупы убиенных крестьян есть! И Аксинья Григорьева и Ирина Алексеева убиты. И убиты зверски. Это уже доказано.