Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

Глава 13
Государственный секрет
Февраль 1764 года.

1

Канцелярия Юстиц-коллегии в Москве.

1-го февраля, 1764 года.

Сенатский секретарь Иван Иванович Иванец-Московский прибыл в Москву и первым делом явился в присутствие. В кабинете в Соколова его появление встретили с радостью.

Степан стал его обнимать:

– Возвернулся, блудный сын!

– Здравствуй, Иван Иванович! – проговорил Цицианов и также обнял Иванцова и расцеловал его по русскому обычаю.

– Здравствуй, Степан Елисеевич! Здравствуй, князь Дмитрий! Всей душой к вам рвался.

– Да и мы тебя ждали! Нелегко тебе там было? Не сожрали тебя в Петербурге?

– Не сожрали! – произнес Иванцов. – Хотя хотели. Много некие персоны постарались в том.

– Привез ли добрые вести, Иван Иванович? – спросил Цицианов. – По твоему лицу вижу, что привез!

– Привез, князь. Хотя трудов мне это стоило немалых. Пришлось поволноваться и побегать по Петербургу. Наша-то Дарья Николаевна Салтыкова до столицы добралась и самому генерал-прокурору Глебову крупную взятку сунула. Уж через кого она сие провернула мне неведомо, но что она сие сделала – точно. В том головой поручусь.

– И что сам Глебов тебе стал мешать? – спросил Соколов.

– Еще как! Так гневался, что в порошок меня был готов стереть. Обещался Глебов на моей карьере крест поставить и матушке-государыне все дело так представить, что нас вами, а не Салтыкову в крепость нужно упрятать для спокойствия империи.

– И как ты вывернулся, Иван Иванович? Тебе с твоим чином 14-го класса против Глебова стоять? – сказал Цицианов. – Тут бы и я не совладал. А ты еще и недворянских кровей будешь.

– Помогли добрые люди, князь. И не поверите что было. Ей богу не поверите.

– Да говори уже Иван Иванович. Не томи душу!

–Удостоился я, чиновник 14-го класса, аудиенции у императрицы, и я пал в ноги Екатерине.

– Императрице?

– Государыне?

–Именно так. Она даже руку мне для поцелуя протянула. Все как мог ей обсказал, и она мне поверила. А вскоре узнал, что генерал-прокурора Глебова со службы согнали, и дело против него самого завели. Вместо него назначен генерал-прокурором князь Вяземский.

– Ты хочешь сказать, что генерал-прокурора Сената ты свалил? – глаза Цицианова были готовы вылезти из орбит.

– То не я сделал, но, видать, моя слезная жалоба была последней каплей в деле против него.

– Чудны дела твои господи. Ведь Глебов в чести был у Екатерины. То мне хорошо ведомо. Еще когда она великой княгиней была, то часто деньги у него занимала, чтобы карточные долги покрыть. Так и вилась подле него, ссуди мол денег. А тот, не будь дурак, всегда давал ей.

– Глебов взятки брал, князь. То многим было ведомо. А терпение государыни не безгранично. Да и врагов у него при дворе не мало. И моя жалоба к месту пришлась.

– Тоже мне удивил – взятки. Их почитай все при дворе при покойной государыне брали. Хотя Глебов мог и зарваться. Все хорошо, что хорошо кончается. Он нас не сожрал, так мы его сожрем.

– Но вы не знаете, господа, еще что я вам привез.

Иванцов достал из сумки большой конверт с гербовыми печатями и передал его в руки Соколову.

– Вот сие для тебя, Степан Елисеевич.

Соколов посмотрел на пакет и быстро взломал печати. Внутри были документы с указами дозволявшими арест помещицы Салтыковой и разрешение держать её за караулом до конца следствия. Также разрешалось провести в домах и имениях помещицы повальный обыск.

А во время повальных обысков крупные полицейские команды блокировали подозрительные объекты (иногда целые кварталы) и проводили аресты и допросы большого числа людей, что позволяло ловить хорошую рыбку в «мутной       водичке».

Эффект такого обыска трудно было недооценить. Соколов делал подобное не раз и всегда добывал нужные доказательства и даже накрывал целые банды.

– Императрица развязала нам руки, князь! – торжественно произнес Соколов. – Иван Иванович привез то, что нам было нужно. Ты давно про то мечтал.

– И что сие? – спросил Цицианов.

– Нам дано право держать Салтыкову за караулом и провести повальные обыски во всех её имениях!

– Дело! – вскричал князь. – Вот сие дело настоящее! Теперь вот где у нас Салтычиха будет со всеми своими защитниками. Такое дело раздуем, что Москва закачается! И пусть те, кто мешал нам, удавятся от злости! И ревизор пусть за локоть себя укусит!

– Сего господина приказано отозвать из Москвы. Такой приказ также отдан новым генерал-прокурором князем Вяземским. Но пытку Салтыковой императрица строго запретила, – сказал Иванцов.

– Обойдемся покуда и без пытки. Тем более, что сейчас к ним редко прибегают когда дело противу дворян ведется. Мы здесь, Иван Иванович, также много чего пережили. Верно, Степан Елисеевич? – князь весело посмотрел на Соколова.

– Я вот едва богу душу не отдал, дело то распутывая. Расскажу тебе про то при случае. А сейчас об деле стоит подумать. Так что спасибо тебе, коллежский регистратор Иванцов!

– Никак нет, господин коллежский секретарь. Отныне я сенатский секретарь Иванец-Московский.

Иванцов рассказал о своем повышении смене фамилии.

– Чудны дела твои господи! – сказал Цицианов. – Но ты сие заслужил, Иван Иванович. Сие начало для новой дворянской фамилии. Выслужишь дворянство для себя и своих будущих детей.

Иванец-Московский спросил Соколова:

– С чего начнем, Степан Елисеевич?

– Я отправляюсь с командой в дом Салтыковой для проведения ареста. И теперь нам никто на пути не станет. Указ из Петербурга. От нового генерал-прокурора. И повеление на то от самой государыни имеется!

2

Дом помещицы Салтыковой в Москве: арест.

Второго февраля 1764 года коллежский секретарь Степан Соколов в полном мундире при шпаге и с орденом в петлице в сопровождении солдатской команды прибыл в дом Дарьи Николаевны Салтыковой.

Помещица встретила его на пороге своего дома. На ней также было парадное одеяние, видневшееся из под шубы, накинутой на плечи, словно она собралась на бал. В руках Дарья Николаевна сжимала массивную трость с костяной рукояткой отделанной в золото.

– Здравствуйте, господин Соколов, – поприветствовала она коллежского секретаря. – Судя по вашему виду у вас плохие вести для меня? Ибо только они могли вас столь порадовать, не так?

– Здравствуйте, Дарья Николаевна. И напрасно вы так о цели моего приезда. Ваши беды меня совсем не радуют.

– А разе вы пришли не арестовать меня? – криво усмехнулась помещица.

– Но я не рад сему обстоятельству, а лишь выполняю свой долг. У меня имеется предписание о взятии вас под стражу, госпожа Салтыкова. А также у меня имеется разрешение из Петербурга о проведении во всех ваших домах и во всех имениях повального обыска. Указ именной и исходит он от самой императрицы.

– И куда вы отвезете меня, Степан Елисеевич?

– Я бы не хотел отрывать вас от дома и удовлетворился простым домашним арестом, но мне приказано содержать вас в казенном доме и потому я препровожу вас в канцелярию Сыскных дел. Вам там будут выделены помещения. И там вы будете пребывать до окончания следствия.

– Могу я взять с собой служанку? – спросила Салтыкова.

– Как вам будет угодно. Одна служанка постоянно может находиться при вас, и такоже вы можете получать обеды от вашего личного повара или заказывать их в любом трактире или ресторации по вашему выбору.

– Вы весьма любезны, господин Соколов. Я могу собраться? Могу сменить платье на более подходящее для тюрьмы?

– Как пожелаете, Дарья Николаевна.

Через час карета в сопровождении конной охраны выехала из ворот дома на Сретенке. В карете были Соколов и Салтыкова. Двое солдат ехали на запятках.

– Ваша вязла, господин Соколов. Но сие токмо пока. А что будет в дальнейшем – посмотрим, – произнесла Салтыкова ледяным тоном.

– Я служу закону, Дарья Николаевна. И личной неприязни у меня к вам нет.

– Закону? Но никакой вины за собой я не знаю. О каком законе вы говорите?

– О законе Российской империи, по которому помещик не властен над жизнью и смертью своих крепостных. А вас обвиняют в убийстве более ста человек. А кто-кто считает, что ваших жертв было больше.

– Я никогда не признаю себя виновной. Вы слышите, Соколов? Смешное дело. Помещицу судят по навету крепостного холопа.

– Но сей хлоп утверждает, что вы убили трех его жен.

– Ложь! Или вы уже полностью удостоверились в том, что мой холоп не лгал в своем мерзостном доносе? Отчего вы верите ему, а не мне?

– Сие дело я еще не прояснил для себя. Но не кажется ли вам странным, что жалобы подавались именно на вас многократно? Почему именно на вас крестьяне делают вот такие наветы. Какая им от того выгода? Расскажите мне всё, и я приму вашу сторону, если вашей вины в смертях людей нет.

– Примете мою сторону? – Салтыкова засмеялась. – Полноте, Степан Елисеевич. Вы хоть и не берете взяток, как иные чиновники вашего ведомства, но не пойдете же вы против императрицы. А она желает показать на моем примере торжество монаршего правосудия.

– Я в этом деле не ищу милостей императрицы, Дарья Николаевна. Я хочу докопаться до истины. И в том, что вы давали взятки нашим чиновникам – сомнения у меня нет. А зачем вам сие нужно было, если вы полностью невиновны?

– Степан Елисеевич, вы даже представить не можете себе всех корней того дела за которое взялись. Вы видите токмо стебель, но корни оного уходят глубоко.

– Так просветите меня..

– А вы уверены, что захотите сего просвещения? Истинные причины весьма опасны. Кляуза крепостного сие всего лишь вершина сего дела, и многие не желают, чтобы кто-то до его корней докопался. Корни сии ядом смертоносным дышат.

– Но мне желательно докопаться именно до корней. А яду я не боюсь.

– Вы хотите признания? Так вы его все равно не получите, господин Соколов.

– Тогда мне трудно считать вас не виновной, Дарья Николаевна.

– Вы напрасно пытаетесь меня испугать. Я столбовая дворянка. Да и решение этой загадки совсем рядом с вами лежит, господин коллежский секретарь.

– Рядом? – не понял Соколов.

– Именно рядом. Вы просто не желаете его видеть. Красный бархат с золотыми ободками.

– Бархат? – снова не понял Соколов. – Вы говорите загадками?

– Думайте сами, господин Соколов.

На этом их разговор был окончен и до конца пути ни он, ни она более не произнесли ни слова…

3

В доме статского советника Бергофа в Москве.

Иван Александрович Бергоф в домашнем халате и туфлях бегал по своему кабинету от шкафа к столу. Федор Петрович Дурново расположился в кресле и спокойно маленькими глотками пил кофе.

– Не стоит тебе так переживать, Иван Александрович, – произнес он. – Ничего пока не случилось.

– Не случилось? Ты в уме, Фёдор Петрович? Глебова с должности согнали!

– И что с того? Нам какое дело до Глебова? Салтыкова ему, должно, взятку давала через Хвощинского, и ты здесь каким боком? Глебов не с нами был связан.

– Ничего ты не понимаешь, Федор Петрович! Ежели там захотят, – статский советник поднял палец вверх, – то всех найдут и всех накажут. Дабы другим не повадно было. А ниточка то ко мне приведет, а от меня к тебе. Или ты желаешь сухим выйти из воды? А мы с тобой деньги брали! И закладные подделывали. И имение за то в Тульской губернии получили.

– Да не о том ты говоришь, Иван Александрович. Не о том. Разве я от тебя словно Иуда какой отрекаюсь? Нет. Да и имение-то между нами еще не поделено. Но пока ничего не случилось. Ну, заарестовали Дарью Николаевну. Ну, посадили её за караул. И что с того? У Соколова пока против неё ничего нет.

– Но он проведет повальные обыски и много чего сможет найти! Знаешь, как клубок разматывается?

– До обысков дело сразу не дойдет. Сие быстро не делается. Да и мороки с ними много. Пока он иным путем пойдет, – уверенно сказал Дурново начальнику.

– И как же он, по-твоему, поступит? Ответь, коли ты такой умный.

– Да просто поступит. Станет пока Салтыкову «давить», дабы сама во всем призналась. Но сего не будет. Я её знаю, и против себя она и слова не скажет.

– А как ты думаешь, Федор Петрович, она и вправду больше ста душ загубила? Или враки то?

– Да кто его там разберет? Может и правда, а может и нет. Дело темное и нам до него касательства лучше не иметь. Так оно спокойнее.

– Но еще спокойнее будет, ежели мы от Соколова избавимся, Федор Петрович.

– Сие сделать непросто. Да и нужно ли?

– Что ты говоришь? Конечно, нужно. Сам знаешь что…

– Ты, Иван Александрович, как хочешь, но я больше рисковать не желаю. И документы у Соколова я забрал по Тютчеву. И у священника я был. Я по башке его ударил. И его шпагой священника заколол. Пусть бог отпустит мне этот грех. Не заради себя старался. А ты? Ты в случае чего в стороне думаешь остаться?

– Но не могу же я сие сам делать, Федор Петрович. А имение мы поделим. Я уже и документы стал готовить. И чин я для тебя очередной истребую.

– Все документы у священника я сжег.

– Нам за то Хвощинский заплатил две тысячи рублей серебром.

– Но скажи мне, Иван Александрович, почему ты Соколова не схватил? Я ведь все сделал как надобно. По башке его огрел. С бродягой его к трактиру доставил. Бродягу убил и в канаву бросил. А сверху Соколова положил с его шпажонкой кровью измазанной. Он там тепленький был.

– Дак мы думали, что он сам признается. Честный ведь человек. Но он ни в какую. В доме священника не был и того самого николи не видал. Что тут сделаешь, Федор Петрович. Свидетелей-то нет! Как прижать его? Не могу же я сказать, что ты сам все видел. Тогда тебя приплести нужно.

– Не иначе Цицианов про все упредил мерзавца. Ты прав, не стоит нам с огнем играть, Иван Александрович. Противу нас ведь нет ничего. А если станем слишком активны, то и нас заподозрить могут. Не стоит нам Соколова более трогать.

– Дак кабы знал, где упадешь, соломки бы подстелил. Иванцов, собачий сын, из Петербурга сенатским секретарем вернулся. Говорят самой императрицей обласкан! Молодехонек, а скачет-то как? Этак он и меня в мои годы обскачет.

– А ты знаешь, сударь, что салтыковское-то дело политикой высокой попахивает? Тут тебе не простое взяточничество и холопей убийство. Кому вообще холопишки надобны? Ты сам покумекай. Вчерась майор Гаврилов своего крепостного по пьяному делу палкой забил до смерти. И что Гаврилов такоже в узилище за то сидит? Ничуть не бывало. С неделю назад я дело увозил для хранения архивного по помещику Федяшеву. Тот с девками молодыми баловал в своем имении. И одного мужика, что за невесту свою вступился, палками велел по пяткам лупить. И от того мужик помер. И чего было за сие Федяшеву? Снова ничего. И таких дел хош сто, хош двести найти можно.

– Оно так. Но в политику лезть не стоит.

– Вот и отрешимся от дела то. Я денежки заберу и затаюсь немного.

– Как затаишься? – не понял начальник канцелярии.

– Больным скажусь. А ты, Иван Александрович то подтвердишь.

– Время ли, Федор Петрович?

– Самое время, Иван Александрович…

4

Сыскная канцелярия в городе Москве.

Февраль, 1764 год.

Дарья Николаевна разместилась в отведенных ей комнатах со всеми удобствами. Были привезены из ее дома на Сретенке ковры, дорогая мебель, два сервиза, любимые собачки помещицы.

С полицейскими чиновниками она говорить отказывалась и принимала у себя только прокурора сыскного приказа Хвощинского, который и оградил помещицу от всяких тягот.

Допросить её в сыскном приказе Соколову не удалось, как он на то надеялся. Весь февраль он воевал с сыскной канцелярией и потерпел в этой войне полное поражение. Даже увидеть Салтыкову он не смог.

Хвощинский так ловко все обделал, что законного основания придраться к нему не было. И приказа он из столицы не нарушал, и арестовать Салтыкову позволил, но делу следствия тайно мешал. Однако последнее нужно было еще доказать.

Надворный советник Вельяминов-Зернов сообщил Соколову о том, что допрос помещицы Салтыковой придется отложить на один месяц по причине прояснения обстоятельств дела. Причем, какого дела Вельяминов-Зернов не пояснил.

– Мы сняли с Дарьи Салтыковой допрос и все записи по сему допросу будут вам предоставлены в ближайшее время, господин Соколов.

– А когда наступит сие «ближайшее время», господин Вельяминов-Зернов? – спросил Степан Елисеевич. – И почему вы взяли на себя обязанности, что поручены мне?

– Госпожа Салтыкова находится в Сыскном управлении, а сие наше ведомство, господин Соколов. Вы же сможете допросить госпожу Салтыкову после. А о дне, когда наступит «после», вас уведомят.

– Но мне от самой государыни императрицы велено провести следствие как можно быстрее.

– Так и будет, господин Соколов. Так и будет. Веления матушки-государыни – закон.

Соколов вышел из Сыскного приказа. Он понял, что большего не добьется. В санях его ждал Цицианов.

– Ничего не добился? – мрачно спросил князь, все поняв по выражению лица Степана.

– Стена, князь. Нам с тобой стену создали, а мы лбы расшибаем о неё. Но лбом-то стены не прошибешь. Об том мы забыли. Сколь служу, не перестаю удивляться юстиции нашей российской.

– Когда мы сможем допросить Салтыкову?

– Не ранее чем через месяц. И то нас уведомят об том особо. А пока придется довольствоваться допросными листами, что сняли люди Хвощинского.

– И где сии опросные листы?

– Также пока нам их не дали. Обещали погодя.

– Тогда у меня есть план, Степан Елисеевич. Садись в сани. Поедем. А то чего здесь попросту торчать?

Соколов сел в сани, и князь приказал кучеру трогать. Тот свистнул и щелкнул кнутом. Сани рванули с места. Морозный ветер стал щипать лица следователей.

– И что ты предлагаешь? – Соколов сунул голову в ворот лисьей шубы.

– Права допрашивать Салтыкову у нас покуда нет? Так?

– Так и что?

– Но мы можем послать к ней священника согласно традиции.

– Священника? Для бесед душеспасительных? Но зачем?

– У меня на примете есть такой батюшка, что кого угодно разговорить может.

– И что это за священник?

– Священник московской церкви Николая Чудотворца Дмитрий Власьев. Говорун каких мало. Правда вино любит безмерно. И не так давно, с полгода тому назад, он ушел в запой и дом свой разворотил.

– Как так? – спросил князь.

– Напился и схватил палку. Чертей по дому гонял. Попадью огрел по спине, и козу в сарае убил. Утверждал, что она суть сатана и есть.

– И такому можно дело доверить?

– Можно.…

5

Дом помещицы Салтыковой в Москве.

Сенатор Сабуров, назначенный из Петербурга опекуном имущества Салтыковой, тем временем сидел в библиотеке салтыковского дома и изучал документы семейного архива. Рядом с ним был Иван Иванович Иванец-Московский, которого Цицианов отрядил к Сабурову в помощь.

Сенатор был уже стариком, но держался бодро и говаривали, не чурался пития в трактирах. Да так гулял его превосходительство, что молодые завидовали.

В библиотеке было холодно. Иванцов дрожал и стучал зубами. Теплая шуба не спасала. А вот старик чувствовал себя прекрасно после стакана перцовой водки.

На нем был малиновый камзол и подбитый мехом плащ. Седой парик прикрывал лысую голову Сабурова и тот указательным пальцем крутил букли по старой привычке.

– Ты мне скажи, Ваня, а ранее сюда кто-нибудь из вашей следственной группы заглядывал?

– В библиотеку Салтыковой? Нет. А зачем сие?

– Может документики-то кто-нибудь какие отсюда изымал по делу?

– Да нет. Никто сюда не заглядывал. Мы все больше по архивам приказным ходили. А в доме, что можно найти? У Салтыковой наверняка все шито крыто. Не дурой баба уродилась.

–Да. Хозяйство вела исправно. Имения у неё прибыльные. Сколь пудов хлеба на торгах её управляющие продавали. И даже хлебушек соседских помещиков она покупала по хорошей цене и за границу отправляла. Не то, что наши баре дубоголовые, что токмо кутить и пить могут. Муженек-то её покойный нынче Глеб Салтыков был дурак набитый. А она сумела богатства от мужа унаследованные умножить. Обычно у нас женки вдовые имущество быстро проматывают. А эта нет.

–Вы просмотрели финансовые документы её имений?

–Да. Просмотрел. Но не это мне сейчас нужно, Ваня. Мне надобен старинный архив. Что от отца Глеба Салтыкова остался.

–А вы уверены, ваше превосходительство, что он был сей архив? – спросил Иванцов. – Может, батюшка Глеба Салтыкова и вовсе не вел его.

–Нет. Того быть не может. Он службу начинал при дворе императрицы Екатерины Алексеевны Первой. Девки солдатской, что Петр Великий супружеством осчастливил и женой законной сделал. А опосля, после смерти мужа своего, она самодержавной повелительницей стала по воле князя Меньшикова.

–Я знаю про то, ваше превосходительство. Но вам зачем сия старина? Вы ведь управлять имениями поставлены. А дела идут хорошо. Зачем себе голову сушить понапрасну? У нас вот с Соколовым и Цициановым настоящих дел прорва.

– Эх, Ваня, Ваня. Если бы знал что в тех архивах найти можно, то так бы не говорил.

– Да что вы ищете? Вы скажите точно?

– Да кабы я сам сие знал точно. Батюшка Глеба при Анне Ивановне карьеру свою построил. Сам понимаешь, императрица Анна была дочерью царя Ивана Алексеевича, родного брата Петра Великого и его соправителя. И Иван тот женат был на девке из рода Салтыковых. Вот тебе и родство с царями. Тогда Салтыковы в большую силу вошли. И об том времени мне все знать надобно.

– А вы разве все архивы пересмотрели?

– Да какое там все! – махнул рукой сенатор. – Здесь бумаг почитай полторы тыщи, а может и поболее. И все документы. Купчие, дарственные, грамоты разные, письма. Есть бумаги самого Глеба, когда он в гвардии служил. Но он больше по картам и по девкам был ходок. Делами вовсе не занимался. А сие лишь документы из одного ящика. А здесь их десять. А на полках меж книгами стоит посмотреть. Вот для чего мне твоя помощь и надобна, Ваня.

– Этак я здесь надолго застряну, ваше превосходительство. А я к бумажной работе неспособный. Я действия жажду. А здесь скука смертная. Да и к делу салтыковскому какое сие отношение имеет?

– А прямое, Ваня. Цицианов тебя сюда направил мне старику помогать.

– Али у вас секретарей нет на сие дело?

– Секретари есть. Но к сему архиву я их допускать не хочу. Так что садись, Ваня, и вот сии документы внимательно просматривай.

– Холодно здесь сидеть.

– А ты перцовочки выпей. Оно и потеплеет. Да в шубу закутайся. И документики-то сортируй. Письма к письмам. Особливо любовные отдельно клади. В них много чего найти можно.

Иван Иванович выпил водки и сел на стул разбирать документы, подсунутые ему Сабуровым. Это были старые письма и листы, выдернутые из какого-то дневника.

Иванцов стал читать первое:

«1745 год от Рождества Христова.

Милый друг!

Ныне государыня императрица после маскарада прием устраивает. Многие известные люди там будут. И маркиз де Ла Шетарди, с которым ты знакомство завести желаешь. Хотя он не в особенной чести при дворе и я бы тебе не советовал того. Но впрочем сама решай…».

Иванцов отбросил письмо от себя. Ничего важного там не было, и быть не могло. Взялся за втрое.

«1761 год от Рождества Христова.

Февраль, 14 дня.

Почтенная сударыня, Дарья Николаевна.

Вчера мною манифест был составлен. В нем ОН подтвердил все, что сказал Седьмого дня сего месяца. «Слова и дела» более нет. Хотя на местах сей указ сразу чиновниками нашими к исполнению принят не будет. Так всегда на Святой Руси делается. Покудова раскачаемся.

А о втором манифесте я с Ним говорил. Он согласен на то, ибо власти не желает. Рвется к себе обратно. Но боится тех, кто против нас стоит. Я ежели, правду молвить, и сам их боюсь. Ангальтинка³⁴ не такова оказалась, как мы думали сперва. Умна и клевретов себе нашла под стать себе. Но и мы не дремлем.

Глебов говорит, что вскорости можно от Ангальтинки ожидать решительных действий. А если она выступит первой?

Но бог милостив, и будем уповать на его милость.

Скоро все будет.

С почтением к вам, Дмитрий Васильевич Волков».

Иванцов поднял глаза и посмотрел на Сабурова. Не наблюдает ли за ним? Нет. Старик уткнулся в бумаги и ничего не замечал.

В письме было нечто важное. Это Иван Иванович понял сразу. И там стояло имя Дмитрия Васильевича Волкова, тайного секретаря и автора указа «О вольности дворянства»³⁵, человека в Петербурге весьма известного. И он состоял с Салтычихой в переписке. И переписка сия явно была свойства политического. Не сей ли листок так ищет Сабуров?

Иванцов аккуратно свернул письмо и спрятал его в карман своего камзола….

***

Дома Иванцов отогрелся у теплой печки, выпил горячего чаю и снова перечитал письмо.

«Здесь сказано про императора Петра III! Сие ясно как день. «Слова и дела больше нет». Это же манифест о ликвидации Тайной канцелярии. И сказано что «Он подтвердил все…». «Он» с большой буквы. Император!

Документ датирован временем, когда император был еще жив. То есть до государственного переворота Екатерины II. И составил его великий реформатор тайный секретарь господин Волков.

Но он говорит о втором манифесте? Что это за манифест? О вольности дворянства? Тогда почему тайно? В сем манифесте нет ничего того, что стоило скрывать. Вольность дворянства дело не запретное.

Но тогда о чем сей манифест? Он «власти не желает». Что сие значит? Неужели Петр III желал отречься от престола? А как иначе можно истолковать слова «не желает власти» и «рвется к себе обратно»? То есть желает отречения от престола государства Российского и возвращения к себе в Голштинию³⁶. То есть туда, откуда его вытребовала как наследника некогда императрица Елизавета Петровна³⁷.

А далее сообщения про Ангальтинку. Тут и думать не стоит про кого сии слова. Императрица нынешняя Екатерина Алексеевна была принцессой Ангальт-Цербстской. Вот её и называют Ангальтинка.

Сие понятно. Но каков тайный смысл письма? Для того, кому он сие писал, все было понятно. А как понять человеку стороннему?

Он пишет, что вскорости от Ангальтинки стоит ожидать решительных действий. Сие слова о том, что готовится переворот. Партия Екатерины и Орловых его осуществила и сейчас у власти.

А вот тайный секретарь Волков к какой партии принадлежал? И, главное, неужели и Салтыкова занималась политикой? Никто про то до сих пор и не догадывался. Но сие письмо прямое тому подтверждение.

Судя по тону письма, существовала партия, что такоже хотела отречения Петра III, но власть они собирались отдать не Екатерине Алексеевне жене Петра и матери престолонаследника Павла.

Но тогда кому? Неужели…

Про такое и думать не хотелось. Сии мысли граничат с изменой государственной.

«Может сжечь сию бумагу от греха? Или сказать Соколову? Но как он отреагирует? А тем более Цицианов? Они ведь Екатерину считают просвещенной государыней. Да и мне она милость оказала. Нет! Жечь не стану. Подожду пока».

На следующий день Иван Иванович никому не сообщил о своей находке. Он решил подождать и всем разобраться.

Но в этот раз Иванцов отправился в библиотеку салтыковского дома с большим удовольствием. Случай поймал его на самую ловкую приманку – на тайну…