Машина, сгоревшая от любви

4.

Одиночество всегда струилось вдоль школьных плинтусов. Его сероватый дымок норовил пристать к школьникам. Он окутывал кроссовки или брючину, тянулся вверх. Если вовремя не заметить и не убежать от него, дымок мог обернуться шарфом вокруг горла и задушить.

Нику сегодня дымок не касался. Рядом шел Артем. Его рука обнимала и оберегала ее.

Встречные мальчики почтительно расступались, уважая спортивную звезду школы. Девочки в свою очередь бросали косые взгляды на Нику. Спокойно, подружки! Сегодня вы бессильны.

В ее голове вдруг вспыхнула картинка, на которой они с Артемом так же шли по школьному коридору. Только это выглядело совсем по-другому. На Нике было длинное красное платье до пят (почему-то виделось именно так, в реальности же в школе ходили кто в чем, и сейчас Ника пришла в шортах и рубашке). На Артеме белый костюм (в реальности – футболка и шорты-бермуды).

Почему-то Ника и Артем были изображены на ней со спины. Они шли бок о бок по школьному коридору, смотрели друг на друга вполоборота и смеялись.

Они были так заразительно счастливы, что на картине по школьному коридору от них разливался жаркий свет.

«Какими красками нарисовать счастье? Ой, даже не знаю. Надо искать. А блеск глаз? Я же вижу, вижу все это прекрасно! Но как сделать, чтобы увидели другие? Ка-ак?» – Желание начать рисовать картинку (и немедленно!) вспыхнуло настолько сильно, что вытеснило другие мысли.

На воображаемом рисунке их окружали другие девушки. Все – в купальниках и с обнаженными кинжалами в руках. Острия тянулись к Нике и Артему.

Одни девушки смотрели откровенно враждебно, другие фальшиво улыбались. Но каждая была сжата, как пружина, словно готовилась к прыжку. А дымок одиночества удавом обвивал их ноги.

Она представила цветовой редактор на своем электронном мольберте. Какой же все-таки оттенок подобрать для одиночества? В электронной палитре у серого больше двухсот пятидесяти оттенков.

Есть одиночество потемнее и посветлее. Можно подобрать тяжелое одиночество. Или легкое, как дымка. Короче, на любой вкус. Какой же оттенок ползет по школьному коридору?

Внезапно на ее запястье завибрировал школьный браслет. Ника посмотрела на руку. Там появилась голограмма – голова учителя биологии Виталия Максимовича. От него пришло сообщение.

– Ника, зайди, пожалуйста, ко мне, – требовательно произнесла голова-голограмма. – Я жду тебя в классе.

Что ему потребовалось? Скорее всего, какой-то мелкий вопрос. Можно и не ходить. Учителям в школе приходилось мириться с тем, что учеба здесь не нужна никому. Кроме редких чудаков-ботаников.

Лишь единицы найдут работу в социальном квартале. Попасть же на большую землю – мечта за гранью реальности. Здесь только удача поможет, из тех, что выпадает одна на миллион. Удел большинства – жить на пособие в социальном квартале, есть синтетическую пищу, жить в домах, предоставленных государством. Так есть ли смысл напрягаться в учебе?

– Я пойду, – сказала Ника, осторожно освобождаясь от руки Артема.

Это проверка: он не должен отпускать!

– Куда подорвалась? – ласково произнес он. – Забей. Потом сходишь.

В сердце Ники приятно укололо: Артем сделал шаг в правильном направлении. Оставалось закрепить успех.

– Нет, надо, – ответила она. – Ты же знаешь, он может позвонить папе. Лучше сходить сейчас.

Все знали, что у Ники строгий отец. Он был главой районной управы, его знали, уважали и побаивались, кажется, не только в округе, но во всем социальном квартале. В отличие от большинства родителей Роман Лавин – папа Ники – жестко спрашивал с дочери за учебу.

– Ладно, сходи, – после небольшого раздумья («Надо же, он умеет задумываться! Хм») сказал Артем. – Я все равно хотел в спортзал пораньше прийти. Надо кое-что с тренером перетереть с глазу на глаз.

Ника расстроилась. Он не должен был сдаваться! Не должен!! Сейчас их время. Мог бы твердо сказать: у нас есть еще час, и этот час мы будем вместе.

Ради него она нарушала запрет отца. Неизвестно чем закончится, когда все вскроется (а рано или поздно все, конечно, вскроется). Она шла на риск и вправе была рассчитывать на сильную руку милого. Такую руку, которая обнимет и крепко прижмет к себе, а не будет отпускать по первому требованию.

– Ладно, пока. – Ника вздохнула.

Артем истолковал ее вздох как печаль от расставания.

– Не расстраивайся, малек, завтра увидимся. Может, завернем куда-нибудь после школы? У меня тренировка будет позже.

– Хорошо. – Она деланно улыбнулась. Не стоит торопиться с выводами. Возможно, он еще исправится.

Они наскоро поцеловались и разошлись.

5.

В кабинет Марта принесли школьный браслет Дмитрия, ставший никому не нужным. Тонкая ленточка, служившая пропуском в школу, отслеживавшая передвижения ученика, принимавшая и отправлявшая сообщения, делавшая еще массу полезных вещей, теперь потеряла своего хозяина.

«Нет, это Я его потерял!» – Март взял браслет в руки. Дышать было тяжело: воздух не доходил до легких.

«Ты мог бы поторопиться. Ты мог быть настойчивей. Ты должен был его вытащить! Но ты, сволочь, плыл по течению…»

Ясно, почему сообщение о смерти не дошло вовремя. Сам Дмитрий значился у Марта в приоритетных адресатах. Однако «похоронку» направили с официального ящика школы, который Март когда-то давно записал в адресаты третьей очереди. Даже не второй.

Оттуда, как правило, приходила неинтересная ему казенная информация… Только не в этот раз. «Ты тискал Лаллу, а его убивали. Ты спал, а он умирал. Ты читал газету, а он был мертв! А все потому, что ты никуда не торопился. Размазня!»

Март начал ходить из угла в угол, сжимая в руке браслет. Вместо жара под кожей бежала едкая кислота. Сердце тяжелым камнем лежало в груди.

– Да не переживайте вы так, Март Григорьевич, – сказал представитель школьной администрации, сидевший на стуле для учеников. – Он же знал, что ему нельзя гулять ночью по району. Даже я предпочитаю там не ходить в темноте. Чего, спрашивается, его понесло?

«Конечно, для него это просто очередная смерть. Привык хоронить своих учеников. Здесь каждую неделю кого-то убивают. Но Дима… Дима, Дима…»

– Что будем делать с браслетом? Утилизируем? Или оставим на балансе?

– Оставим на балансе? – переспросил Март. Слова показались ему темными и тяжелыми, он в своем состоянии не мог уловить их смысл.

– Да, его можно очистить от информации и передать другому ученику, – пояснил администратор. – У нас нет недостатка в снабжении, но зачем разбрасываться вещами?

«То есть зачем разбрасываться вещами так же, как мы разбрасываемся детьми…», – с горечью подумал Март.

– Или вы можете оставить его себе на память, если хотите. Тогда я спишу браслет. Составлю акт утилизации, и все. – Администратор улыбнулся, показывая, что всегда рад пойти навстречу представителю большой земли.

– Да, спасибо, я, пожалуй, оставлю себе, – глухо произнес Март.

– Договорились. – Администратор встал и протянул руку Марту. – Я пойду. Вам еще что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо. – Март пожал его пухлую ладонь.

Больше никаких дел сегодня. Март дал команду программе-секретарю отменить все встречи и сообщил охране, что выезжает.

6.

Когда Ника вошла в класс биологии, Виталий Максимович возился с визуальным редактором. Программа демонстрировала растения, но постоянно заедала. Сейчас над партами висел бутон белого лотоса. Один из его сложенных лепестков дрожал и мигал.

– Отказывается распускаться, – сказал учитель, увидев вошедшую Нику. – Не знаю, что с ним делать. Здравствуй, Ника.

За глаза Виталия Максимовича ученики называли Витек. Но это было, скорее, данью традиции: школьники давали пренебрежительные прозвища всем преподавателям. При этом самого Скучаева уважали. В том смысле, что не пытались его изводить.

Он не наседал излишне на учеников и в целом был с ними справедлив и честен. Настолько, насколько может быть справедлив и честен взрослый с ребенком.

– Я прочитал твой реферат, – сказал он, когда Ника села за первую парту рядом с учительским столом. – Сама написала?

– Да.

– И рисунки твои?

– Да.

– Молодец. Хорошо.

Ника не совсем поняла.

– Это значит четыре? – спросила она.

– Это значит хорошо. Пять, разумеется, – ответил он. – И вообще, очень хорошо.

Обычно самые прилежные ученики скачивали для рефератов информацию из разных источников и соединяли ее. Редко кто из них читал, что в итоге получилось. Тем не менее они прилагали хоть какие-то усилия. Большинство же школьников тупо скачивали готовые рефераты.

Ника отступила от обычая. Конечно, поначалу, когда классу в очередной раз задали тему реферата, она тоже собиралась сделать как всегда. Однако потом что-то на нее нашло. Захотелось написать все своими словами и нарисовать свои иллюстрации. Странное, необъяснимое, глупое желание.

Она прекрасно понимала, что никому это не нужно. Старайся не старайся, все рефераты лягут в братскую могилу на школьном сервере. Скорее всего, доклад вообще никто не прочитает.

Но желание было непреодолимо. Она написала небольшой рассказик в картинках про жизнь тюльпана. Вот он младенец-луковица. У него трогательная улыбка и смешное для тюльпана имя – Воробышек. Почему Ника назвала его так, она и сама сказать не могла. Просто пришло в голову.

Воробышку хорошо под землей. Корни все крепче привязываются к ней. Но вот он слышит неясный позыв: что-то начинает тянуть его наверх, в неизведанный мир. Это зов весны. Росточки тюльпана тянутся сквозь землю, еще не зная, что ждет их там, где кончается земля.

А там Воробышка встречают свежий воздух, синее небо и ласковое солнце. Воробышек растет. Стебель у него небольшой. Листья желобками смотрят вверх.

Когда идет дождь, вода скатывается по листьям к стеблю и течет прямо к корню.

Вот на стебле появляется алый бутончик. Цветок распускается под яркими лучами солнца. В этот миг Воробышек абсолютно счастлив! Но… Его срезают. Приносят домой. Ставят в воду, пропитанную питательным раствором. Все надеются, что Воробышку здесь будет хорошо. Но его улыбка быстро вянет. А затем лепестки опадают один за другим.

Потому что, срезав тюльпан с земли, его лишили надежды. Отныне в его жизни все предопределено: ваза, подоконник и питательный раствор.

Но если цветок лишить надежды, он увядает. Такова природа цветка.

И человека, возможно, тоже. Ника хотела это дописать, но не стала. Потому что уже совсем получалось не по теме задания. И так реферат получился не совсем стандартным. А вдруг его действительно прочитают?

Она даже подумала, не заменить ли свою работу какой-нибудь скачанной заготовкой. Однако в последний момент поленилась и отнесла свое.

– Конечно, ты немного неправильно описала жизненные циклы тюльпана, – продолжил учитель. – Кстати, ты знаешь, что тюльпаны эфемероиды, а не эфемеры? Нет? А ведь я объяснял на уроке.

«Значит, он все-таки читает рефераты».

– Хм, ну хорошо. Ты точно сама все нарисовала?

– Сама.

– Молодец. Предмет, конечно, надо было бы тебе подучить. Эфемеры живут один сезон. А эфемероиды многолетние. Так что тюльпаны не умирают, когда, как ты написала, их лишают надежды.

«В этом тюльпаны отличаются от людей», – подумала Ника.

– Кстати, откуда такое нелепое имя для тюльпана? – Учитель суховато улыбнулся. – Оно не к месту. Следовало бы, конечно, снизить тебе балл за лишние фантазии. Но я не стал этого делать: ты старалась, это надо ценить. Понимаешь? И ты хорошо рисуешь.

«Ему понравилось!» – Ника обрадовалась. Значит, ее рисунки могут нравиться! Может, эта странная тяга рисовать не так уж безнадежна? А вдруг он расскажет про нее мастер-учителю с большой земли? Тому, что приходил в школу в окружении железных столбов. Ах, как было бы чудесно!

Тот, над кем брал шефство мастер-учитель, практически гарантированно попадал на большую землю. Остальным выпускникам школы мало что светило. Теоретически можно было попытаться поступить в вуз самостоятельно – без рекомендации мастер-учителя. (Все вузы находились на большой земле.) Говорят, когда-то кому-то это удалось. Только чудеса на то и чудеса, чтобы случаться раз в сто лет. Не чаще.

Если бы только знать, как мастер-учитель выбирает везунчиков! Прямо подходить к нему бесполезно. Попробуй еще подступись, дроны могут и током со зла шарахнуть. А хоть и пробьешься сквозь заслон, ничего не получишь, кроме пары холодных фраз. Типа: «Скажите фамилию, посмотрю».

Только толку ноль. Ничего он не посмотрит: проверено. Не помнится, чтобы интель потом кого-то вызывал из подходивших. Зато таких ребят начинали жестко троллить школьные банды.

Попытка превращалась в пытку.

Поэтому напрашиваться в ученики интелю было опасной глупостью.

Еще пропуск на большую землю можно было получить в спорте или армии. Конкуренция там, конечно, была жесткой. Зато шансы выглядели реальными. Все спортивные звезды вышли из социального квартала.

Существовали и еще какие-то варианты попасть на большую землю. Но они по большей части относились к области городских легенд. Вроде – одна бабушка возделывала свой садик, ее заметили и забрали.

Так, может, все-таки Витек замолвит за нее словечко?!

– Я почему попросил зайти: хочу тебя попросить нарисовать иллюстрации к презентациям, – сказал учитель. – Буду признателен. Сейчас обновляю учебные материалы. Думаю, незачем скачивать чужое, когда есть такой талант в классе. Сделаешь, хорошо?

У Ники что-то оборвалось в сердце: он никогда не попросит интеля. Никогда!

7-начало.

Последние дни Март просыпался в мрачном настроении. Теперь он не задерживался у окна, а сразу шел в ванную. Затем выходил на балкон-террасу завтракать (с того дня он распорядился накрывать там).

Что-то изменилось в душе Марта. А перемены сказались и на рационе. Вместо легкомысленного рогалика подавались сосиски с яичницей и несладким чаем. Все из натуральных продуктов, естественно.

На террасе, занимавшей примерно половину плоской крыши первого этажа, был разбит зимний сад. Плетеный столик с завтраком стоял под раскидистым кустом чего-то зеленого. Фиалка, которая с некоторых пор стала ухаживать за уголком природы, пыталась как-то объяснить Марту, что где растет. Однако он даже не старался запомнить: ему было все равно.

Растет себе и растет.

«Может, еще вина надо заказывать к завтраку? – подумал Март, садясь в плетеное кресло рядом со столиком. – Жизнь пошла нервная. Бокал красного утром, возможно, не помешает».

Дом прикрывала треугольная крыша-навес, установленная на тонких столбах. Под ней была смонтирована система микроклимата, накрывавшая террасу. Поэтому, хотя зимний сад находился на открытом воздухе, в нем всегда была своя температура. Бывало, в пяти метрах шел снег, а Март в шортах и футболке пил кофе в своем зимнем саду и наблюдал, как таяли на зеленых листьях шальные снежинки, занесенные ветром.

Когда же вокруг стояла летняя жара, на террасе, наоборот, царила приятная прохлада. Как сейчас.

Март откинулся назад в кресле и посмотрел на улицу. Соседний дом стоял в нескольких сотнях метров: жители большой земли предпочитали не тесниться.

Примерно посередине между домом Марта и соседским был насыпан небольшой холм, с которого стекал искусственный ручей. Вокруг холма и на нем росли цветы и декоративные растения.

Это был экосад, разбитый Фиалкой. Так звали бабушку-садовницу, которую Март некогда высмотрел в социальном квартале. Он и добился ее перевода на большую землю. У бабушки, конечно, было какое-то настоящее имя, но его уже никто не помнил. Все звали ее Фиалкой.

Любопытно, что сама Фиалка не горела желанием переезжать на большую землю. Садовнице было хорошо и в социальном квартале: ее душа срослась с маленьким садиком, за которым она там ухаживала. Так что – редкое дело! – человека еще пришлось уговаривать покинуть пустырь (так люди большой земли порой называли социальный квартал).

Вряд ли бы Фиалка сдалась, если бы не внуки. Их пообещали отправить в школы большой земли, и это решило вопрос. Теперь Фиалка ухаживала за зимними садами нескольких жителей большой земли в округе, где жил Март. А в свободное время возделывала свой собственный сад на улице.

В целом Март был равнодушен к цветам. Его всегда удивляли восторги женщин по этому поводу. «Лалла тоже, как заведенная, заказывает тюльпаны и расставляет по всему дому. Порыться, может, в ее настройках и отключить опцию? Хотя жаль терять время. Если роботу нравится, почему нет?»

Замени в его зимнем саду один вид кустарника другим, Март бы не заметил разницы. От природы требовалось только одно: она должна быть рядом. В растениях он чувствовал дыхание жизни. Они росли и жили, какие-то жизненные соки от них неминуемо передавались человеку. «Может, сказать Фиалке, чтобы посадила какие-то ягоды? – подумал Март. – Малину или смородину. Любой сад становится лучше, когда в нем есть что сорвать».

На террасу вошла Лалла Рук и положила на стол перед Мартом свежую газету. «Что-то она сегодня как неживая», – подумал он, глядя на бесстрастное лицо спутницы.

– Как дела, милая?

– Спасибо, все хорошо. – Она натянуто – по-машинному – улыбнулась.

«Что-то на улыбках сбои какие-то пошли в последнее время. Может, в сервис сообщить? Все-таки она потеплее должна улыбаться. У меня тут трудный период, неужели нельзя как-то докрутить ее настройки, чтобы не раздражала с утра?»

Он отвернулся от Лаллы и сосредоточился на завтраке. «От женщин-роботов никакой поддержки. Была бы собака, она хоть хвостом повиляла, о ногу потерлась. С собаками хорошо. Нет, точно: надо заказывать бокал вина с утра».

Вскоре завтрак и чай смягчили его мысли. Растения шелестели листьями. Над одним из цветков приятно жужжал шмель. Утро определенно собиралось стать добрым. «Хороший у меня дом. Хороший сад. Какой сегодня план? Надо бы, кстати, к чаю десерт заказывать. В школе пара встреч. И, кстати, буду ли вызывать на собеседование эту девочку, про которую Скучаев говорил? Сегодня могу не успеть. Вообще, стоит ли за нее браться? Непонятно…»

После просьбы Виталия Максимовича он изучил школьное досье Ники Лавиной. Ничего выдающегося, но и не безнадежно. Девочка умела мыслить сама, что уже неплохо. Пыталась включать голову, выполняя контрольные задания. А это дорогого стоит, учитывая, что в школе социального квартала учеников не особо принуждали к умственной работе.

Но для окончательного решения надо было встретиться и посмотреть в глаза человеку. «Может, сегодня? Не знаю, посмотрим». Март допил чай и взглянул на Лаллу.

– С завтрашнего дня добавляй к завтраку какой-нибудь десерт, например чизкейк, лимонный или вишневый пирог или что-то в том же духе. Хорошо?

– Уточни, пожалуйста, дорогой, что именно заказывать?

– Я же тебе объяснил.

– Чизкейк, лимонный пирог или вишневый? Что именно?

– Милая, буду очень признателен, если ты меня избавишь от твоих глупых вопросов, – медленно и с подчеркнутой сдержанностью проговорил Март.

«Это только мне идиотка досталась или у них вся партия такая? Что увижу на столе, то и захочу. Только так наши чувства и работают. Неужели непонятно, машина?.. Ладно, надо успокоиться. Она всего лишь несовершенный робот, чья программа написана несовершенными людьми».

– Запомни мои вкусы и чередуй в случайном порядке, – пояснил Март. – Поняла, машина?

– Да.

«Пожалуй, я был резок, а ей нипочем. У робота стальные нервы. А что было бы, если бы она заплакала?» Он представил крупную слезу в уголках глаз машины. «Я бы почувствовал себя свиньей, вскочил и обнял ее. Прижал бы крепко-крепко, гладил по волосам и целовал в щеки. А ведь хорошо было бы! Сам бы почувствовал очищение. Пожалуй, надо предложить прописать для женщин программу обидчивости».

Установить же роботу слезные механизмы – технически никаких проблем. Можно даже подобрать вкус, например соленые слезы, клубничные слезы, березовый сок. Всегда хорошо, когда есть выбор. «А какого вкуса слезы у настоящих женщин? Хм, интересный вопрос. Скорее всего – несладкие. Ладно, пора к делу».

7-окончание.

– Что у меня с почтой?

– Она функционирует в нормальном режиме.

«Та-ак, еще учить ее всему и учить».

– Я попросил тебя проверить почту, милая. Поняла?

– Да. – Лалла стала перечислять свежие поступления.

Одно из писем пришло от руководства СПИРТа. Сообщалось, что Институт развития личности (выполнявший в том числе функции министерства образования) объявил конкурс идей по воспитательному воздействию на трудных подростков большой земли.

– Выведи на экран, хочу прочитать еще раз, – сказал заинтересованный Март.

В глазах Лаллы сверкнул синий огонек проектора, и на столе перед Мартом вспыхнул световой экран с текстом письма. Институт планировал создать службу воспитательного сопровождения трудных подростков большой земли. Сейчас собирались предложения по формам работы с такими детьми. Март подумал, что было бы здорово, если бы ему удалось придумать что-то стоящее на этот счет.

На большой земле, несмотря на отлично выстроенную систему образования, тоже появлялись трудные подростки. Одним фактом своего существования они ломали все педагогические теории. С этим надо было что-то делать.

Авторы лучших предложений могли рассчитывать на карьерные бонусы. Например, это добавило бы очков в испытаниях на получение степени наставника. Также авторы взятых в разработку идей неминуемо получили бы руководящие посты в новой службе.

Однако возможные бонусы не были главным стимулом. Марту важней было испытать чувство профессиональной гордости – в очередной раз, – если бы получилось. Невероятно приятно осознавать, что именно ты придумал нечто полезное и без тебя не завертелись бы какие-то важные механизмы.

«Буду искать. – Март задумчиво посмотрел на садовый холм вдали, перевел взгляд на куст рядом со столом, цветы на краю террасы, остановился взглядом на пустой чайной чашке. – У них есть в душе пустота, которую мы никак не можем заполнить. Они не сорняки, растут в заботе и внимании. Это же большая земля, а не социальный квартал. Но чего-то им не хватает, это ясно».

Сам термин «трудные подростки» Март считал не вполне точным. Это словосочетание осталось от старых времен. Хотя, если называть вещи своими именами, трудных подростков не бывает, был уверен Март. Есть дети, которых перестали слышать взрослые.

8-начало.

Он поехал в социальный квартал. По дороге продолжал думать о проблеме. Ему вспомнилась статья, прочитанная в одном из научных журналов. Исследования показывали, уверяли авторы статьи, что среди трудных подростков практически не было таких детей, которых с ранних лет сопровождал наставник. Здесь прослеживалась какая-то закономерность.

Индивидуальные воспитатели-профессионалы были очень дороги. В основном детьми занималась массовая система образования – службы развития личности. А они при общей эффективности и индивидуальных подходах упускали некоторых ребят.

В основном семьи покупали детям роботов-воспитателей. Марта, например, по сути, вырастил Оби-Ван Кеноби. Свою маму мальчик практически не видел: она работала морским биологом и постоянно пропадала в командировках на дне океана. Отца же он никогда не знал.

Именно Оби-Ван Кеноби был с Мартом всегда с первых лет жизни. Синтетический джедай водил его в кружки и на спортивные секции, рассказывал сказки на ночь, объяснял непонятное. Когда-то казалось, что у робота есть ответы на все вопросы.

«А ведь не всем так везет, родители часто ошибаются», – подумал Март. Он слышал истории, как дети нападали на своих воспитателей, били и ломали их. Вообще, многие трудные подростки начинали с издевательства над роботами.

«А могло быть причиной непопадание в образ? Допустим, девочке нужна в воспитательницы Валентина Терешкова, а ей покупают Мэри Поппинс. Понятно, что со временем они начнут ненавидеть друг друга. Точнее, она – ее. Хм, любопытно. Все думают, что что-то не так с подростками. И почему никому не приходит в голову, что что-то не так с роботами?»

Может, следовало запретить родителям самостоятельно выбирать модель воспитательного робота для ребенка? Вместо этого специалисты должны проводить исследование и выдавать рекомендации. Или следует идти в сторону большей универсализации роботов? «Однако как Оби-Ван Кеноби может перестать быть Оби-Ваном Кеноби? Особенности модели стереть не удастся. А безликие роботы не выход. Машины и дороги нам тем, что кажутся личностями. Кстати, где мой старик, что с ним стало?»

Он попытался вспомнить момент, когда Оби-Ван Кеноби ушел из его жизни. Провести четкую границу было невозможно: роль робота-воспитателя снижалась постепенно. Сначала перестали требоваться его подсказки для решения задачек. Затем Март начал время от времени предлагать более интересные решения, чем заложенные в памяти робота. В таких случаях воспитатель иногда с иронией говорил: «У меня есть предчувствие, что ты станешь причиной моей смерти». В ответ Март запальчиво восклицал: «Не говори так, Бен, ты мне как отец!»

Робот молчал и только мудро улыбался.

Некоторые вопросы мальчика уже загоняли робота в тупик. Помнится, однажды Март спросил воспитателя: «Почему девчонки такие колючие?» В ответ прозвучало что-то несуразное. Уже в средних классах с роботом стало неинтересно. Да и несолидно возиться с механическим учителем, словно ты маленький.

Как-то незаметно Оби-Ван заступил на постоянную вахту в чулане. Там он стоял вместе с той куклой девочки-одноклассницы, тайком заказанной Мартом лет в четырнадцать-пятнадцать. «Сколько же мне тогда было, в каком классе это случилось?» Он ностальгически вздохнул. Интересно, куда же они делись?

Постепенно все всплыло в памяти: учитель и девочка остались в чулане, когда он переезжал. Точно! Он просто оставил их на старом месте. Рука не поднялась отправить синтетических, но таких близких людей на переплавку. Легче было забыть друзей в кладовке.

Однако это был самообман. Брошенные хозяевами машины неминуемо отправлялись на утилизацию: переплавку или уничтожение «танцующим огоньком». Оставляя роботов, он, по сути, дал молчаливое согласие на убийство друзей. Остальное сделали автоматические санитарные службы.

Так-то.