Наша семья жила на первом этаже в одном из невзрачных, серых домов, которых полным-полно в Мурманской области. Иногда по вечерам или днем мы слышали, как в подвале возятся и шипят крысы. Было девять-тридцать утра. Я сидел на кухне и смотрел телепередачу, которую по субботам смотрели, наверное, все жители России. Папа увез сестру к стоматологу. Мама жарила гренки из почерствевшего батона на молоке с яйцом и подавала мне на тарелку к чаю. Без пятнадцати десять в квартире раздался звонок, я выскочил из-за стола в коридор, открыл дверь, впустил друга Володьку в прихожую и начал одеваться:
– Володя, доброе утро! – выглянув из кухни, сказала мама.
– Здравствуйте, тетя Люда, – немного картавя ответил он.
Застегнув молнию на куртке, я накинул на спину рюкзак с продуктами и термосом. Мама подошла ко мне, поправила шапку и хотела поцеловать:
– Ну мам, – выкручиваясь, запротестовал я и смущенно посмотрел на Володьку.
Она засмеялась, проводила нас на площадку.
– Пока, мальчишки. Хорошо вам отдохнуть!
Мама дождалась, пока мы выйдем из подъезда, потом подошла к окну, и мы с ней друг другу помахали.
Двадцать девятое августа администрация города Снежногорье объявила Днём знаний. Наша классная руководительница Надежда Валерьевна заблаговременно обзвонила всех, кто вернулся из отпусков, и сказала, что мы всем классом идем в поход на сопки. Встреча с классом после летних каникул всегда была для меня особенно волнительной. За лето мы вырастали, менялись и в первые дни будто заново знакомились, приглядывались, привыкали к новым словечкам в лексиконе и перенятым друзьями от других ребят замашкам в поведении. Но, как и все мальчишки, больше всего я нервничал перед встречей с одноклассницами. Одну из них звали Ира. Примерно в середине прошлого учебного года между нами завязалось нечто большее, чем дружба. Сперва я просто названивал ей по телефону и мог часами рассказывать о какой-нибудь ерунде, только бы слушать ее голос, смех и как она зовет меня по имени. Потом начал оставлять у ее двери скромные букетики, которые покупал в цветочном ларьке на сдачу, иногда перепадавшую мне после похода в магазин за продуктами.
От друзей я узнал, что Ира вернулась из отпуска и очень обижена на меня потому как, я не позвонил ей после приезда в город. Почти всю прошлую ночь я лежал и представлял встречу с ней, то, как Ира посмотрит на меня; продумывал наш диалог, как его лучше начать. Мысли об Ире убаюкали меня, и перед сном мне грезилось, что мы возьмемся за руки, сможем скрыться из поля зрения взрослых и поцелуемся, как делали это много раз в прошлом году.
В десять часов мы встретились нашей компанией на пяточке – площадке между автобусной остановкой с постоянно разбитыми стеклами и двумя ларьками. В одном продавались хлеб и молочка, в другом – всякая всячина, вроде жвачек «Бумер» и «Турбо» за один рубль, шоколадок «Wispa», чипсов «Ruffles» и дешевых сосисок «Гриль», которые мои родители иногда покупали на ужин к разводному картофельному пюре. Ванька Брежнев, Жека и Костя Баклажанов что-то разгорячено обсуждали возле организованного в центре пяточка пункта приема пивных бутылок, за которым приглядывал неопрятный, подвыпивший бомж. Мы с Володькой подошли и по-взрослому обменялись рукопожатиями с остальными:
– Чуваки, зацените, Костян говорит, его брат вчера кваку на максималках прошел, – сказал Жека.
– Ты прикалываешься? – удивился я.
– Там же босс неубиваемый в лаве, – со знанием дела засомневался Володя.
– Я вам на пацана отвечаю. Его и не нужно убивать, там телепортироваться надо…, – ответил Костик.
После недолгого обсуждения Брежнев сделал предложение, которое звучало весьма разумно: забить на дурацкий поход с училкой и занудами из родительского комитета, и вместо этого пойти в «бич-клуб» порубиться на компах. К тому же нам стало любопытно посмотреть, о каком таком телепорте в «кваке» рассказал Жека. К счастью, у всех имелось немного денег, выданных родителями для покупки чего-нибудь к чаю в походе. Помню, как несколько секунд меня одолевали сомнения из-за ускользающей возможности встретиться с Ирой в романтической обстановке, но желание сразиться с друзьями по сетке быстро взяло верх над мальчишеской любовью.
Из «бич-клуба» домой я вернулся примерно к пятнадцати часам. Дверь мне открыла сестра с покрасневшими от слез глазами. Увидев меня, она прикрыла руками лицо и разревелась. Когда я вошел в квартиру, папа странно посмотрел на меня, как будто не понял, кто это такой явился. Он держал трубку телефона возле уха и с кем-то говорил. Никогда не видел его таким: его лицо изменилось, постарело на несколько лет; взгляд стал отрешенным, безжизненным и напомнил мне глаза чучел животных в краеведческом музее, куда мы несколько раз ходили с классом. Как я узнал позже, папа говорил с отцом Володьки о том, что необходимо прямо сейчас собирать родителей моих одноклассников и совместно с милицией организовывать поиски. Мама сидела рядом с ним и то ли выла, то ли плакала. Подняв голову, она увидела меня, взмахнула руками, вскрикнула и упала в обморок.
В те дни мобильные телефоны только-только появлялись среди населения. Первую «Нокию» папа купил лишь спустя несколько месяцев после описанных событий. И конечно, в тот день, когда случился кошмар, потрясший наш город, моим бедным родителям не оставалось ничего иного, кроме как считать, что и я разделил чудовищную судьбу нашего класса. О случившемся в тот холодный август сегодня нет информации ни в старых газетах, ни в сети. Освещение события по радио или телевидению, как и выпуск любых заметок в печатных изданиях, вероятно, запретили в первые же дни после инцидента в связи с его загадочной, откровенно мистической природой. Сведения о тех событиях если где и существуют, то в секретных протоколах государственных спецслужб, проверивших каждое деревце, куст, камень и ручеек в радиусе десяти километров от места происшествия. Мне кажется, я тоже знаю правду. Где-то в структурах глубинного мозга мной старательно укрыто, сковано, чтобы не дать ему ожить, воспоминание именно о нескольких часах, в течение которых двадцать три подростка почти бесследно исчезли. Я знаю, что с ними произошло. Не могу сейчас с уверенностью сказать, при каких обстоятельствах, но я видел последние часы их жизни. Мы все видели. Нужно только вспомнить.