Анна отвечала хладнокровно:
– А чего она вдруг так разволновалась? Может, что-то за собой чувствует? Понимаешь, Игорь, в этой школе непролазная грязь, и с этим нужно что-то делать.
… Ланцева провела расследование, встречалась с преподавателями. И с теми, кто сейчас работает, и с теми, кто выдавлен из школы Цепневой, нисколько не жалея, что занялась этим делом. Если разгребать грязь в городе, то начинать надо с музыкальной школы.
То, что по бухгалтерским документам проходят «мертвые души», здоровая часть коллектива (так Цепнева называла своих сторонников) знала давно, поскольку каждому давали расписываться в ведомости за несуществующих работников. Таким образом, каждый из здоровой части коллектива участвовал в подделке подписей и таким образом садился на крючок. До поры до времени не знала о «мертвых душах» только свора – так Цепнева называла своих противников. Им в ведомости давали увидеть только ту строку, где нужно было поставить свою подпись.
Что могут прятать бухгалтер и кассир? Прежде всего, суммы заработной платы.
Самые преданные Цепневой преподаватели получали немыслимое количество часов, отработать которые, пусть хоть пар валит из ноздрей, было практически невозможно. Работали на 3-4 ставках, тогда как две ставки – это предел. Соответственной была и зарплата. Человек получал в два-три раза больше, чем фактически заработал. Плюс к тому здоровая часть коллектива имела разряды, не соответствовавшие педагогической квалификации. Таким образом, государство ежегодно платило за фиктивную отработку и завышенную квалификацию сотни тысяч рублей.
Но были еще «мертвые души». Разного рода техническими работниками (вахтерами, дворниками, уборщицами) числились надежные люди – родственники преданных Цепневой преподавателей. На них выписывалась не только зарплата, но даже премии за якобы хорошую работу. Тогда как преподавателям из своры, как бы хорошо они ни работали, премии, как правило, не выписывались. Таким образом, из бюджета государства ежегодно изымались еще сотни тысяч рублей.
Цепневу подстраховывал ее заместитель по безопасности, бывший кагэбэшник с юридическим образованием, знавший обо всех ее махинациях, дававший советы, как обходить закон и как защищаться от своры.
Это он консультировал Цепневу, когда Радаева (ее называли детонатором) дважды пыталась вывести ее на чистую воду. Но советы помощника не всегда давали нужный результат. И тогда Цепнева шла напролом. Просила следователя показать ей протокол показаний педагога-свидетеля, ловким движением опытной уголовницы комкала этот протокол и заталкивала в рот. Угрожала прокурору города Иванову, поддерживавшего против нее обвинение в злоупотреблениях служебным положением, что продаст машину и наймет ребят, которые займутся его детьми. Не без участия Цепневой ведомости на зарплату странным образом исчезли из центральной бухгалтерии города…
Ланцева пыталась понять, почему преподаватели терпят Цепневу? Неужели все вместе с ней исподлились? Ей объяснили. Если есть в человеке какая-то пакостная черта, Цепнева обязательно ее нащупает, вытащит и найдет применение. Возьмем, например, самую распространенную черту – бездарность. Большинство преподавателей – люди средних способностей. При другом директоре они могли бы больше работать над собой и превзошли бы себя. Но только не при Цепневе, поскольку она сама бездарна. На фоно даже двумя пальцами собачий вальс не сыграет. Поет мимо нот. Закончила где-то в Средней Азии Кулек – институт культуры. Чему ее там могли научить? Только руководить художественной самодеятельностью. Она даже служебные бумаги составлять не умеет, за нее секретарь все делает.
В хорошей музыкальной школе каждый преподаватель оценивается по выступлениям его учеников на всевозможных конкурсах. Цепневой конкурсы были не нужны. Ей нужно было, чтобы преподаватели получали незаработанные деньги и делились с ней. Больше ничего.
Она делала все для того, чтобы способные ученики не развивали свои дарования. Лучших из них, чьи способности выявлялись при поступлении в школу, передавала своим преподавателям, как правило, бездарным. Она потому и Радаеву гнобила, что та, несмотря на все запреты и помехи, ездила на конкурсы и привозила первые места.
– Где она училась в Средней Азии? – спросила Ланцева.
Ей назвали город. Оставшиеся в Душабе знакомые разузнали: в названном институте культуры студентка Цепнева Ираида Егоровна никогда не училась.
Анна обратилась в отдел кадров администрации города. Попросила разрешения взглянуть на диплом Цепневой. Долго искали. Выяснилось, что диплом странным образом исчез …
Выслушав Ланцеву, Кодацкий принялся рассуждать о последствиях. Если даже газета выступит с разоблачительной статьей, Цепнева тут же подаст в суд. Нет, он не враг себе, чтобы печатать такой материал. Их агентству помогает Рогов, лучший приятель Цепневой. А она помогла Рогову стать банкиром. Нет, Рогов не даст ее в обиду.
– Ты соображаешь, куда меня толкаешь? – воскликнул Кодацкий. – Это для нас равносильно самоубийству.
– По-твоему, мы должны закрывать глаза на то, что она вытворяет? – спросила Анна. – Зачем тогда мы вообще существуем?
– Мы существуем для того, чтобы хорошо существовать, – с серьезным лицом отчеканил Кодацкий. И проникновенно продолжал. – Анюта, тебя взяли на работу, дали приличную зарплату, совершенно бесплатно – двухкомнатную квартиру. Тебе этого мало? Тебе надо еще правды и справедливости? Где нет грязи? Она везде и всюду сверху донизу. Где только можно прикарманить денежки, их прикарманивают. Везде одним выписывают больше, а другим меньше. Везде есть недовольные. Ну и что? Всюду будем совать свой нос? Чего молчишь?
– А чего говорить? У начальства – как на допросе. Все, что ни скажешь, будет против тебя. У меня совсем другая отправная точка. Если ты не помогаешь людям добиваться справедливости, то ты не журналист, а жалкий писака, получающий деньги за удовольствие видеть свои статейки. Смерть педагога Марии Ивановны Радаевой от сердечного приступа произошла через две минуты после разговора с директором Ираидой Егоровной Цепневой. Четверо свидетелей, хотя в таких случаях хватает и двух, в один голос утверждают, что Цепнева крыла отборным матом и всячески оскорбляла Радаеву, причем делала это преднамеренно. Она отлично видела, что Радаева находится в предынфарктном состоянии. Я этого дела, Игорь, так не оставлю. Все можно простить, кроме смерти. Я уж не говорю о том, что Цепнева растлила все вокруг себя. А ты говоришь, не трогай ее. Ее место в тюрьме, а не в кресле директора школы. Неужели ты не понимаешь, что, защищая ее, ты предаешь нашу профессию?
Выпалив эти слова на одном дыхании, Анна подавила стон. «Господи, что я несу? Кому я все это говорю?»
– Ладно, – сказал Кодацкий. – Не понимаешь меня, будешь говорить с Лещевым. Не поймешь Лещева, найдутся другие люди, которые втолкуют тебе, что так в нашем городе вести себя нельзя. Это пока еще не твой город, ясно тебе?
– А страна? – спросила Анна.
– Страна, может быть, твоя. А вот город… Извини, – Кодацкий развел руками.
Лещев вызвал Ланцеву, велел секретарше принести кофе, открыл коробку конфет «Коркунов». «У Кодацкого был кнут, здесь будет пряник?» – подумала Анна.
– Ну, что у тебя с Цепневой? – мягко начал мэр. – Подумаешь, матом кроет. Какие мы нежные. Сейчас все кроют. Я тоже крою. Ну, давай меня снимем. Легче тебе от этого станет?
– То есть вы считаете, что «мертвые души» – это нормально? – спросила Ланцева.
Лещев покосился на ее сумку.
– Ты меня случаем не пишешь?
Анна вытряхнула содержимое сумки. Мобильник, помада, блокнот, ручка, кошелек, удостоверение.
– Если хотите, отключу мобильник.
Лещев отмахнулся: не надо. Но Ланцева все же отключила. Приготовилась выслушать ответ на свой вопрос. Но мэр либо уже забыл, либо сделал вид, что забыл. Пришлось напомнить.
– Итак, Николай Федорович, вы считаете, что мертвые души и фиктивные часы – это нормально?
– Анна, это несерьезный разговор. Можно предполагать все, что угодно. Но доказать, что преподаватели делятся с Цепневой практически невозможно. Давать показания против самих себя они не будут. Честное слово, я не хочу, чтобы ты выглядела смешно.
Ланцева решила сыграть наив:
– А я думала, вы меня поддержите, КРУ к Цепневой пришлете. Все-таки ее художества и на мэрию тень бросают. Или вы так не считаете?
– Присылали к ней КРУ. И уголовное дело возбуждали. И суд пару раз был. А чем заканчивался? Состава преступления суд оба раза не нашел.
– Николай Федорович, не передергивайте! Контрольно-ревизионное управление финансовые нарушения находило. Но их требовалось подкрепить свидетельскими показаниями педагогов, которые имели к этим нарушениям непосредственное отношение. Естественно, педагоги отказывались подтверждать. Кому охота давать показания против самих себя? Но уличить Цепневу могли и другие педагоги, которые не имели к нарушениям прямого отношения.
– И что же не уличили? – весело подхватил Лещев.
– Объяснение очень простое, Николай Федорович, – на время следствия вы ни разу не отстраняли Цепневу от руководства школой. Хотя обязаны были сделать это. Она давила на свидетелей, заставляла давать показания в ее пользу. Но сейчас двое педагогов, которые раньше лжесвидетельствовали, готовы в этом признаться.
Мэр застыл с раскрытым ртом. Но быстро нашелся:
– Так ведь тут, наверное, срок давности действует!
Мэр выгораживал Цепневу откровенно, даже не пытаясь это замаскировать. Анна поняла, что не добьется от него поддержки. Под суд директрису он не подведет.
– Хорошо, – сказала она, – тогда увольте ее.
Уволить?! Лещев вспомнил, как однажды пригрозил Цепневой увольнением. В ответ директриса повернулась к ему задом, сделала срамное движение, будто задирает юбку, и прошипела:
– Вы меня из школы только ногами вперед вынесете, понял, Колян?
Лещев понизил голос, будто их кто-то мог услышать.
– Уволить можно, но только после моих перевыборов. Мне надо спокойно переизбраться. Если тронуть ее раньше, она меня с грязью смешает. Это ж такая злюка, как у овчарки, во рту черно, – закончил градоначальник.
Вернувшись в агентство, Ланцева стала просматривать отснятые телесюжеты, но поймала себя на том, что ничего не видит и не слышит. Лещев не сказал ни одного плохого слова, голоса не повысил, а будто танком прошел. «Это одна банда, – думала Анна, – И действуют они, как вооруженная до зубов банда, а я пытаюсь что-то сделать голыми руками. Но я не сдамся. Я только сделаю вид, что смирилась. Они у меня еще получат».
Дверь неожиданно распахнулась, на пороге стояли двое незнакомых молодых мужиков и с ними Леонид Царьков.
– Принимай, Аннушка, обнову.
Мужики начали распаковывать и собирать стильную офисную мебель. Леонид давно обещал сделать подарок. Уже стало казаться, что просто шутил. И вот, надо же, сдержал слово. Черная мебель – это стильно. Совсем другой вид у кабинета.
У Кодацкого меняли весь интерьер. Редактор ошалел от неожиданно свалившегося счастья:
– Ну, Леня! Нет слов.
– Мы кто? – задушевно сказал Царьков. – Мы, ребята, друзья. А друзья должны друг другу помогать. Только не думайте, что вы мне теперь должны.
– Нет, – с жаром возразил Кодацкий, – с нас причитается. – Аннушка, надо о «Спарте» репортаж сделать.
– Вот повалят к нам пацаны, тогда и напишем, – отвечал Царьков. – Аннушка, ты бы просто так зашла, глянула одним глазом. Такого нигде нет. Ноу-хау! Можешь Булыкина своего взять. У меня ни от кого секретов нет. Одно дело делаем.
Ланцева достала сигареты:
– Тогда, может быть, и Радаева взять?
Леонид щелкнул зажигалкой:
– Возьми. Нормальный был пацан, из хорошей семьи. Не знаю, что его не подвиги потянуло.
– Вы случаем, не вместе Спартой увлекались? – спросила Анна.
– Что значит вместе? Я постарше его буду, лет на семь, наверное. Нас тренер увлек. Это помогало ему держать дисциплину. Спартанцы ведь не пили, не курили…
– А ты, Леня, оказывается, романтик, – посмеиваясь, сказала Ланцева. – Если мне не изменяет память, самого знаменитого спартанского царя тоже звали Леонидом. Знаешь, у меня есть одна теория. Я думаю, человек строит миф насчет себя, исходя из своей внешности или имени. У тебя не тот случай?
Царьков присел и похлопал по новому столу ладонью. Так делают борцы, когда противник берет их на невыносимый болевой прием.
– Пощади, Аннушка, твои вопросы не для моего ума. Какой миф? – И неожиданно сменил тему. – Ты, я слышал, за Цепневу взялась. Давно пора. Эта маразматичка слишком засиделась. Я целиком на твоей стороне. Хочешь, я дам Цепневой отступных, пусть только уйдет без скандала?
– Сколько дашь? – спросила Анна.
– Ну, сколько? – Царьков замялся. – Сто – мало. Двести? Мало. Триста? Тоже мало. Власть для Цепневой дороже денег. Но, думаю, если полмиллиона предложить, задумается.
– Ты готов выложить пятьсот тысяч?! – ахнула Ланцева.
На лице Царькова было написано, что ради нее на все готов.
Оставшись одна, Анна залюбовалась новой мебелью. Красивая. Правда, пахнет корыстью. «Взятка, натуральная взятка», – думала она, поглаживая компьютерный стол. Но что с этим поделаешь. Откажешься – только врага себе наживешь. И – не его одного. И станут тебе врагами все друзья твоего врага.
Стала перекладывать бумаги из старого письменного стола в новый. Компьютер просигналил, что поступило новое сообщение. Текст был короткий. «Осмотрите мебель, в древесине иногда заводятся «жучки». Подпись неизвестного доброжелателя отсутствовала.
Анна не успела ничего подумать по этому поводу. В дверях неожиданно возник Булыкин.
– О, какая обнова!
– Подарок Царькова.
– Необыкновенной доброты наш меценат. Знаешь, – признался Булыкин, – я иногда думаю, откуда у него столько денег? Неужели на одних лекарствах зарабатывает? Или с него за благотворительность налогов меньше берут?
Анна приложила палец к губам и показала электронное сообщение
Булыкин написал на листке бумаги: «Почитай что-нибудь вслух». Чтобы проверить мебель, ему требовалось время.
Анна стала читать вышедшую накануне в московской молодежке статью:
– «Средняя зарплата в Поволжске – 5 тысяч. Но такую работу еще нужно найти, – говорит Свищева, мать троих детей, живущая на Локомотивной улице. – Заплатишь за квартиру, электроэнергию, телефон… Что на жизнь остается? Картошку везем из деревни, макароны и тушенку закупаем оптом на рынке. Младший джинсы просит, а у меня до зарплаты 200 рублей на неделю осталось. Он рад бы подработать, но куда его в 14 лет возьмут?» Где подросткам делать карьеру? – спрашивает автор статьи. И отвечает – только в группировках».
– «Москва разбухает от денег, – продолжала читать Анна. – Но стоит отъехать от столицы сто километров, и вы попадете в полунищую провинцию, схожую с Поволжским регионом. Наверно, федеральный центр спохватится, когда волна подросткового беспредела докатит до Подмосковья. Но будет уже поздно».
Булыкин нашел довольно увесистого «жука» граммов 60, не меньше. Однажды ему уже приходилось видеть что-то подобное. ТСМ-0310, предела дальности приема не существует, батареек не требует, управляется автоматически и никак не влияет на нормальную работу телефона.
Извлекать не стал. Пусть те, кто установил, думают, что их номер удался.
Никита знаком показал: надо выйти в коридор.
Подошли к окну, закурили. Ланцева нервничала.
– Ну и как мне теперь себя вести? Все время фильтровать базар? Что, вообще думаешь?
– А что тут думать? – отозвался майор. – Ты под колпаком у Царькова.
– А Лещев, как думаешь, имеет к этому отношение?
– Едва ли. Ему самому надо «жуков» поискать, и в кабинете, и в машине. Я слышал, его снимать собираются. Ты как? За него или против?
– Такие, как Лещев – наш обычный выбор, – отвечала Анна. – Нам же не приходится выбирать между хорошим и лучшим. Мы обычно выбираем лучшее из зол. А ты не мог бы сам поискать у него «жуков»?
Царьков пожал плечами. А почему нет? Если есть возможность оказать услугу мэру, почему не оказать? Если уволят, поможет с работой.
Булыкин раздумывал, как выйти на Кадровика. Может, обратиться к колонийским операм? Они напрямую заинтересованы. Если Кадровик предлагал освободившимся зэкам заняться распространением наркоты, то зелье никак не обойдет стороной колонию. Но опера могли зашевелиться только в том случае, если сами не причастны к этому «бизнесу».
Зря сомневался. Оказалось, опера уже приметили странного мужика с военной выправкой. Время от времени отирается возле зоны. Кто такой? Мужик представился агентом по найму рабочей силы для дорожного строительства. Удостоверение, вроде, не липовое. И организация такая в справочнике значилась.Операм бы позвонить и справиться, работает у них некий Гридасов Анатолий. А они даже фамилию не записали.
Пообещали Булыкину: как только этот тип появится, они организуют ему сопровождение. Попробуют установить, на чем ездит, с кем встречается, где живет.
Позвонили через день. Сообщили марку машины – «Тойота-Камри», номер. Никита примчался, разглядел Кадровика. Рост выше среднего, прическа бобриком, белые джинсы, голубая тенниска, дорогие часы, лица не разглядеть – солнцезащитные очки. Гаишники проверили его водительское удостоверение и сообщили по рации: Гридасов Анатолий Васильевич.
Вести Гридасова было трудно. Он хитро перестраивался, включал поворотники, делал вид, что собирается свернуть, а несся по прямой. Проезжал на красный свет, нарушал скоростной режим, летел по встречке. Чтобы не выдать себя, Никите пришлось отстать.
Подъехал к «Спарте», поставил свой «жигуль» у ворот. И оторопел. Рядом с «Опелем» Ланцевой и «Жигулями» Гоши стояла «Тойота-Камри», которую он только что выслеживал.
Бригада турок заканчивала ремонт «Спарты». Гастарбайтеры выносили строительный мусор, мыли окна.
Двухэтажное здание было отделано желтым сайдингом. В больших витражах – фигуры атлетически сложенных спартанцев. Паркет, новая мебель. Зал для дискотеки, комнаты для занятий каратэ и кикбоксингом.
Царьков водил гостей по зданию и говорил без умолку. Тренеры подобраны, инвентарь закуплен, осталось завезти. Набор в секции заканчивается, занятия будут бесплатными. Уже записалось больше трехсот ребят. И это только начало. Через полгода охват увеличится в три-пять раз…
Едва завидев гостей, подростки, если они сидели, вскакивали и застывали в стойке «смирно». Причем, делали это с видимым удовольствием.
Анна спросила Царькова:
– Интересно, как это вам удается?
– Очень просто, – ответил Леонид. – Мы говорим: когда вы станете взрослыми, перед вами будут вставать точно так же.
Анна отметила: подростки ходят с опущенными глазами. А взрослых мужчин в «Спарте» гораздо больше, чем можно было ожидать.
У Царькова и на этот счет были пояснения:
– Подростки у нас ни в одном помещении не предоставлены самим себе. А то, что в глаза не смотрят… Они ж сегодня наглые, высокомерные, это надо выдавливать.
«Наверно, он мог бы стать хорошим педагогом», – подумала Анна. Царьков прочел ее взгляд:
– Не могу без ежедневного общения с детьми. Они ко мне тянутся, я – к ним.
Прозвучало, как в интервью, но чувствовалось, что Царьков говорит искренне, Хотя в его словах было еще что-то, о чем можно было только догадываться. «Ему нравится быть с детьми, он для них кумир, – думала Анна. – А быть кумиром – эта обладать властью. Ему нравится власть».
В спортивном зале шел поединок по кикбоксингу, больше похожий на жестокую драку. Страсти спортсменов разжигал сам тренер, молодой мужчина с грубым лицом, жующий жвачку. Покрикивал, чтобы удары наносились в полную силу.
– Готовите к соревнованиям? – поинтересовалась Анна.
– С кем нам соревноваться? – высокомерно ответил тренер. – Спартанцы не участвовали в олимпийских играх. Они готовили не атлетов, а воинов.
Царьков не упустил случая сесть на свой конек:
– Другие греки, Аннушка, шли на бой под дикий рев труб. А спартанцы – под свист свирели. Шли, как на пир, их боевой пыл приходилось не разжигать, а усмирять.
– Спартанцы шли в бой под звуки флейты, – поправила Ланцева. – Хотя, возможно, у них были и свирели. А где у вас секут розгами? – неожиданно спросила она. – Вы должны сечь раз в год просто так и учить воровать.
– Мы внедряем только приемлемые наказания, которые существовали в «Спарте», – сказал Царьков.
В сторонке сидел на низкой скамейке пацан лет четырнадцати (это был Свищ), почему-то в женском платье.
– Наказан за трусость во время учебного боя, – коротко пояснил тренер.
Перед тем как пойти в «Спарту», Анна прочла самые интересные книги о Древней Греции. Теперь ей было понятно, почему спортивные костюмы у ребят красного цвета. Так одевались, идя в бой, спартанцы. Чтобы не видно было ран и крови.
А это что такое? На стене странный лозунг «Бей насмерть!»
– Это просто ошибка. Художник перепутал слово бей со словом бой, – спокойно объяснил Царьков.
По его знаку охранник снял лозунг и с демонстративным видом порвал на части.
– В какую сумму обходится тебе «Спарта»? – поинтересовалась Ланцева.
Леонид ответил с обиженным видом:
– Причем тут деньги? Я достаточно зарабатываю, могу себе позволить. Если со мной что-нибудь случится, центр будет носить мое имя. Я на это очень рассчитываю.
Царьков сегодня что-то нервничал. Когда сели выпить кофе, попросил подать ему кефир. Сказал, что врачи нашли у него язву двенадцатиперстной кишки. Язва в этом возрасте может быть только в двух случаях. Либо человек неправильно питался, либо получал в неслабых стрессах кувалдой по голове.
– Нервы? – спросил Никита.
Царьков объяснил наследственностью. Мать, царство ей небесное, страдала такой же язвой.
Они спустились со второго этажа в вестибюль. Отчего-то беспорядочно сновали, не поднимая глаз, подростки. Некоторые здоровались по второму или даже третьему разу. Многих Булыкин знал в лицо. Что за хоровод? Мелькнули братья Чесноковы. Несли какую-то большую коробку. Антон был бледен, обычно очень уверенный в себе Руслан выглядел растерянным.
– Чесноковы у меня в активе, – пояснил Царьков, голос его подрагивал. – Очень исполнительные, ребята. Два раза повторять не нужно.
– А можно с ними поговорить? – спросила Анна.
По лицу Царькова пробежала растерянность. Чесноки, услышав ее слова, ускорили шаг и исчезли из виду. Когда заторопились, то стало видно, что коробка, которую они несли, очень тяжелая.
– Я хотела только спросить, как им здесь. Куда же они рванули? Верните их! – чувствуя странное волнение, воскликнула Анна.
Ей вдруг показалось, что это не простая коробка, в ней что-то есть. Она поискала глазами Булыкина. Тот в это время говорил о чем-то с тренером. Гоша глазел по сторонам.
Анна подошла к Булыкину, сказала вполголоса:
– Ты видел Чесноковых? Они несли коробку.
Никита все видел, только не придал значения.
– Они вынесли коробку во двор и погрузили в машину с мусором. А ты что подумала?
– В коробке не может быть тело человека?
– С чего ты взяла?
Булыкин задал этот вопрос по инерции, а сам уже понял – возможно, Анна права. С этой коробкой что-то не так. Что в ней, такой большой, может быть? Почему так странно вели себя Чесноки? Никита до сих пор ходил по зданию, искал глазами Гридасова. Его нигде нет. А «Тойота-Камри» стоит возле ворот. Где же сам Кадровик? Куда он, черт побери, пропал?
Теперь не оставалось ничего другого, как следить за его машиной. Разговаривая с Царьковым в вестибюле, Никита встал так, чтобы видеть ворота «Спарты». Машина с мусором отъехала, а братья Чесноковы нырнули в «Тойоту-Камри», иномарка рванула с места и скрылась из виду.
Булыкин сделал вид, что ничего не замечает. Куда братья могли так рвануть? Догоняют мусорку? Он может, конечно, сесть в свои «Жигули» и броситься вдогонку, но толку? Царьков предупредит Чесноков по мобильнику.
Нет, надо изображать из себя недотепу и дослушать, что скажет на прощанье Царьков. Вот, он уже не дергается, успокаивается. Благодарит за внимание. Просит заходить еще. Он всегда рад.
Булыкин бывал раньше в этом особняке, когда там был универмаг. Чего-то не хватало сейчас его глазу, когда он стоял в вестибюле, готовый выйти на улицу. Вот! Раньше у самого входа вниз вела лестница. В подвальном помещении был обувной отдел. Оттуда пахло кожей и обувным кремом. Сейчас лестницы нет. Будто ее и никогда не было. Вместо двери, ведущей к лестнице, стена. Странно. Как можно отказаться от подвального помещения. Или вход в подвал теперь в другом месте?
«Нужно зайти в БТИ, изучить планировку здания», – решил Булыкин.
Но прежде он направился в поликлинику. Попросил амбулаторную карту пациента Царькова. Надо же! Действительно, лечит язву двенадцатиперстной кишки.
Попросил амбулаторные карты его родителей. Люди еще не очень старые, оба работают. Каждую осень отец лечится от гипертонии, у матери больные почки. Но язвой никто не страдает.
А главное, мама-то жива!
Дверь кабинета Ланцевой была полуоткрыта. В приемную вошла пожилая женщина и стала жаловаться на милицию. Не хотят искать ее сына.
Булыкин не посвятил Анну, что занимается Кадровиком. Они хоть и одно дело делают, но не всем же делиться. Поэтому она навострила уши, не потому что фамилия Гридасова о чем-то ей говорила, а просто так. Естественная реакция журналиста на странную пропажу человека.
– А что с вашим сыном? Сколько ему лет? – спросила секретарша Вика.
– Он с 75-го года, живет отдельно, мы часто созваниваемся, а тут на звонки не отвечает.
– Взрослый мужчина, может, у кого загостился? А чего вы от нас-то хотите? – спросила Вика.
– Можно дать объявление, в газете и по телевидению? Текст я составила.
Вика прочла вслух:
– 4 июля ушел из дома и не вернулся Гридасов Анатолий Васильевич, 75 года рождения, высокий плотный стройный шатен, прическа короткая.
– А на работу звонили?
– Он временно не работает. Год как демобилизовался из армии. Он бывший офицер.
– Хорошо. Я сейчас.
Вика скрылась в кабинете. Ее не было минут пять. Кодацкий говорил с кем-то по телефону. Потом появилась.
– Мы опубликуем ваше объявление.
– Сколько я должна? – спросила женщина.
– У нас объявления бесплатные.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Ланцева вышла в коридор и позвонила по мобильнику Булыкину.
– Никита. Женщина разыскивает сына. Гридасов Анатолий, 75-го года рождения.
У Никиты сильно забилось сердце. Он ругал себя последними словами. Нет, он больше не будет ничего таить от этой женщины.
– Исчез, говоришь? А ты как сегодня завтракала, плотно?
– Хочешь меня покормить? Где?
Они приехали в ресторан, заняли столик у окна. Скучающая официантка тут же подошла к ним. Посетителей было не густо. Ланцева заглянула в меню, увидела безбожные цены и поставила условие:
– Рассчитываемся по-товарищески.
Булыкин развел руками. Он знал, что возражать бессмысленно.
Заказ был скромный, без спиртного. Официантка ушла с оскорбленным видом.
Булыкин попросил показать ему сумочку.
– Тогда надо проверить и машину, – шепнула Ланцева.
– Проверим и машину. А сейчас – сумочку.
Осмотр показал, что они могут разговаривать спокойно.
Никита придвинулся поближе. Если за ними наблюдают, пусть думают, что они шепчутся о сердечных делах.
Он рассказал все, что знал о Кадровике-Гридасове, о его странном исчезновении в «Спарте», о его машине, которую неизвестно куда угнали Чесноки.
Анна выпила залпом бокал минералки:
– У меня эта коробка из головы не выходит. Неужели в нее могло поместиться тело мужика?
Булыкин объяснил: даже остывшее тело можно сложить, как угодно. Достаточно размять суставы. Вспомнил случай: тело взрослого человека поместилось в коробке из-под небольшой стиральной машины.
– Теперь к вам поступит объявление от милиции, – сказал он. – Обнаружен труп с такими-то признаками. На трупе присутствует такая-то одежда. Просим установить личность трупа. Хотя, скорее всего, Гридасова уже не найдут. Пропал же семь лет назад Гриша Федоров. И – с концами. Но мы можем что-то узнать от матери Гридасова. Я сам этим займусь. Давай за твою интуицию, – Булыкин поднял фужер с томатным соком.
– Как говорит Гоша, за чуйку! – подхватила Анна.
– Ох, этот Гоша! – Булыкин поморщился.
– А тебе не показалось кое-что странным? Царьков и наш Гоша сделали вид, что не знают друг друга. А нам самом деле, по-моему, хорошо знакомы.
– Гоша – засланный казачок, это однозначно, – подтвердил Никита. – Вообще, безрадостная картина получается. На нашем месте опергруппа должна работать.
– А чего Шокину не доложишь? Пусть даст людей.
Никиту передернуло:
Ланцева с грустью проговорила:
– Господи, что творится? Почему я не еврейка?
– Ну, знаешь! – не поддержал ее иронию Булыкин. – В этом Израиле тоже черт знает, что творится. – Ну, ладно, что мы все о деле. Послушай этот аромат.
Никита достал из кармана коробочку с дорогими духами.
– «Сислей», – прочла Анна. – Однако, у тебя вкус. А про то, что аромат не нюхают, а слушают, откуда знаешь?
– Нравится? – спросил Никита.
– Ничего.
– Вот и душись.
– Ой, все испортил! Ну, кто говорит душись? А правда, что даже если кости человека сожжены до дотла, от них все равно остаются мельчайшие частицы? Это я к тому, что человек не может исчезнуть бесследно.
Никита разочарованно вздохнул. Нет, эту женщину невозможно переключить на лирический лад.
– Для того, чтобы полностью сжечь человеческое тело, Аннушка, нужно несколько кубометров дров. Неэффективный это способ сокрытия трупа.
Они вышли из ресторана и сели в машину. Булыкин повернул ключ зажигания и тронул с места. Но Ланцева движением руки попросила его остановиться. Она кого-то увидела.
Из остановившегося неподалеку шикарного белого «Лексуса-купе» вышла яркая высокая блондинка. Вся в белом, белая даже оправа солнцезащитных очков. В шаге позади нее шел парнишка, видимо, охранник. Хотя для охранника выглядел неубедительно. Роста не хватает, мышечной массы.
– Какие люди в нашей Пырловке! – удивилась Анна. – Знаешь, это кто? Заварзина!
В мозгу Булыкину тут же щелкнуло: в таком случае, не Пичугин ли ее спутник? Особые приметы – неизменная бейсболка и черные очки. А тут – только очки. И вообще не похож на жуткого киллера. По виду совсем пацан.
– Ты уверена, что это Заварзина?
– Ну, не на сто процентов, – отвечала Ланцева. – Я ее вживую не видела. Только на экране, на фотографиях.
Заварзина (если это была она) и ее спутник скрылись в дверях ресторана. «Ну и что делать?» – лихорадочно соображал Булыкин.
– Аня, тебе придется поймать частника.
– Ну, вот, – с иронией отозвалась Ланцева. – Ненадолго же хватило твоей галантности.
Никита усмехнулся:
– Поражаюсь замечательным людям нашего уголовного мира. Хотят, чтобы их не поймали, но при этом не желают ни в чем себе отказывать. Если бы не этот двухместный «Лексус», мы бы их не заметили. Аннушка, ты приносишь удачу.