– У купца одного. Он ее у пьянчуги какого-то купил, а тот предательством от друга своего отобрал и убежал. А купец решил ее продать, потому что беды не желал на себя накликать ни от властей, ни от Боженьки… Тяжёлый путь прошла…
Володя, как и его товарищи, снова опустил голову; снова она тяжёлой стала.
«Вот она, правда! … Вот ты какая! … Что же с тобой теперь делать? … Как жить?»
– Написано в книге этой так: «Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших».31 – добавила старушка, видя замешательство, происходящее во Владимире. – Бог знает больше нашего, и ведёт нас путями Своими. Мы не знаем о них, а Он устроят все чудно, так, что уму нашему не понять и не постичь.
«Неужели и это правда? – думал Владимир и понял, что ему стало страшно. Испугался он Правды, испугался ее справедливости, испугался своих желаний неверных, испугался жизни со знанием этой Правды. – Искал золото. Ха! Хотел теплого местечка. Не тут-то было, Володька! Позор!
Вот оно какое золото чистое! Вот она правда! – Владимир вдруг захотел всё исправить, все вернуть и сделать как надо. Почему же жизнь так жестока? Почему нельзя все перекроить, перешить и перелатать? – Столько усилий, столько труда я отдал, и ради чего?! Чтобы узнать от какой-то дряхлой старухи, что все коту под хвост пошло!? Эх-хэх!
Что же делать только со всем этим? – в голове молодого человека поселилась тишина. Не стало вдруг ни одной мысли, ни одного вопроса. Абсолютная пустота. Он снова посмотрел на эту книгу, которая все ещё лежала у старицы на коленях. – Может быть это и есть то самое золото, которое я столько искал? Неужели это оно? Неужели я его нашёл!?»
Садовский открыл глаза только к обеду следующего дня. Ему потребовалось ещё немало времени, чтобы осознать где он, вспомнить хоть что-то, сфокусировать зрение и немного свыкнуться с раздавливающей головной болью. Он всё-таки нашёл в себе сил и встал. Шатаясь и опираясь о стены, Леонид вошёл в комнату.
Все были в сборе, и все заметили его явление, но виду не в силах были подать. Только Юра невольно вздрогнул и прижался поближе к Лизе, которая занималась на лавке вязкой. Саша и Роман выстругали из дерева какую-то игрушку. Марья Петровна возились у печки.
Садовский оглядел всю эту обстановку и понял, что что-то так или иначе произошло.
– Мать, что случилось? – он сделал шаг к Марье Петровне. Слова его были протяжны и сухи. Марья Петровна оглядела сына, вздохнула глубоко и вернулась к своей работе. – Мама, скажи.
– Случилось, сынок! – ответила она. – Где нашёл ты только эту гадость?!– няня повернулась к Леониду. Несмотря на то, что говорила и вела себя Садовская по всей строгости, виновник заметил, как на глаза ее наворачиваются слёзы. К нему дошло: всё, действительно, очень плохо.
– Мама, прости,– выдавил она из себя.
– У меня ли ты просишь прощения?! У детей этих проси прощения! У Лизы проси! – требовала Марья Петровна
Леонид посмотрел на Мохову. Она, с низко опущенной головой, так же мельтешила спицами. Руки ее не слушали, дрожали. Несколько петель соскользнули вовсе. Лиза как будто бы этого не видела и вязала дальше, иногда прокручивая в воздухе совсем пустые петли.
Садовский медленно подошёл и присел прямо перед ней.
Девушка заметно сжалась.
– Елизавета (он так ее ещё никогда не называл), ты хоть мне объясни.
Она молчала.
– Что я натворил?! Как я себя вел? Скажи, как? – продолжал командир.
Лиза подняла на него свои глаза.
– Как? – повторил Леонид, рисуя у себя в голове всевозможные догадки.
– Вы вели себя как…– проговорила она, прикоснувшись к шее, где до сих пор ощущала его руки. Голос ее дрожал, – как… как…– Лиза не могла договорить,– как…
– Как животное? – дополнил Садовский.
Лиза пристыжено замолкла. Она испугалась этого слова, хотя оно полностью подходило.
– Я не…– растеряно начала она.
– Я всё понял,– перебил ее командир и, выдержав паузу раздумий, спросил, указывая на сына. – Он это видел?
– Да,– кивнула Лиза.
Леонид выпрямился. Оглядев ее и Юру, он решил:
– Что ж, такого больше не повторится.
Беленкин поспешил к выходу. У самых дверей он остановился. Его внимание было привлечено ношей, оставленной в уголке. Тихон подошёл к ней и достал оттуда бутыль. От всего содержимого там осталось где-то пол-литра.
– Держи,– подал он бутыль Лизе. – Ты травами увлекаешься. Вот, сделаешь настойку. Тебе пригодится. Мне эта бодяга впредь не нужна.
Прихватив свои вещички в суму, Леонид вышел.
– Лёня, ты куда? – выбежала за ним Марья Петровна.
– На речку.
– Ты что? Смотри, холод-то какой! Простынешь!
– Ничего. Мне полезно!
– Лёня!
– Мать, хватит!
Марья Петровна вошла в дом:
– Ну, и что мне с ним делать? – поникла она головой.
Леонид вернулся поздно вечером. В доме царила гармония и тишина. Роман вслух читал Святое Письмо, все остальные слушали. Когда вошёл Садовский, всеобщее внимание было отдано ему. Это был уже другой человек: чистый, опрятный, с здравым, хоть и измученными взглядом. При его виде няня приподнялась с лавки. Она хотела что-то сказать ему, что-то спросить, но, испугавшись его суровости, молчала.
Он был полон решимости. Леонид пересек комнату и взял Юру. Мальчик игрался с новой деревянной игрушкой, бормоча себе под нос только ему одному понятные слова. Внезапное проявление отцовской нежности его удивили. Прекратился поток звуков, ротик с белыми зубами приоткрылся, серые глазки с большими черными сияющими зрачками сосредоточились. Юра смотрел на отца и не знал, чего ему ожидать.
Леонид поднял его над собой и долго сосредоточенно вглядывался в сына, вкладывая в этот момент весь остаток сил, все свои стремления и все свои надежды. Затем он крепко обнял свою кровинку. Руки Садовского были исцарапанными и обмотанными порванной тканью. С такими руками он пришёл сейчас. Где он был, что делал и какие мысли роились у него в голове известным оставалось одному Леониду. Но, не смотря на все это, теплые объятия отцовских истерзанных муками рук для Юры представлялись самым главным, что вообще имело смысл.
Зима в тайге идет весело. Ночью вовсю воет вьюга и буйствует мороз. Днём небо ясное и все окружение подталкивает на длинную прогулку. Саша был покорен этому зову и дома долго не задерживался. Для него находилась масса занятий: то дров натаскать, то ловушки проверить, то пташек крошками накормить.
В этот день он для себя тоже что-то придумал. Прочистив от снега тропки, Саша пошёл исследовать их территорию. Хотя дальше полверсты ходить ему было запрещено строгим наказом, это расстояние не умаляло его живой интерес. Даже глубокие сугробы и треск мороза не останавливали мальчика.
Леонид с Романом решили смастерить лыжи и санки. Это всегда пригодится. Срубив ёлку, они взялись за работу. Запах дерева приятно ободрял и наводил Романа на теплые воспоминания. Он давно хотел поговорить с командиром о его родителях, о их освобождении, но не находил Садовского более благорасположенного к разговору, чем сейчас.
– Я спросить хочу вас, Леонид Петрович, – сказал Роман обтесывая брусок рубанком.
– Тихон,– исправил его командир, отбивши топором лишнее.
– Как угодно… Тихон… О моих отце и матери, – продолжил Мохов. – Вы обещали, что мы встретимся и сможем их досрочно освободить, вернуть себе всё, что было и снова жить как прежде. Можно об этом поподробнее? Каков план?
Леонид призадумался, а потом сказал совершенно по-братски:
– Степка, Степка! Не переживай так. Всё идёт как надо. Когда нужно будет, я вам скажу и объясню. Усек, Степка?
– Как же ваше задание? Как оно проходит?
– Да всё под моим контролем, – уверенно улыбнулся командир.
– Я вам верю, Тихон. Мы все вам верим и знаем, что Бог послал вас к нам с великой целью.
– Да что ты! – покривил душой Леонид, рассматривая свою работу.
– Смотрите, что у меня есть! Смотрите, что я вам принес! – прибежал к ним Сашка. Он был в снегу с ног до головы, а в руках держал зайца. Заяц был белым-белым и пушистым-пушистым. Глаза Саши сияли восторгом. – На него, бедняжку, лиса напала. Она схватила его своими клыками за ножку. Вот,– он показал пораненную заднюю лапку зайца. – Я это заметил и как выпрыгну из-за сугроба, и как скажу: «А ну, лисица, оставь зайца в покое!» Она тут же его оставила и убежала. Я зайца спас! Теперь он мой! Правда здорово?
– Охотник ты, конечно, тот ещё, – смеялся Леонид.
– Но я же не охотился, я спасал,– оправдывался мальчик.
– Саша, лиса могла тебя укусить! Она дикая! – ругал Роман неосторожность брата. – Что бы тогда было? Кто бы на кого охотился и, кто кого бы спасал?! Слава Богу, что с тобой ничего не случилось, – Рома взял зайца за лапку, чтобы осмотреть ее. Раненный сразу начал брыкаться, противиться. Носик его напряженно задергался, а глаза забегали.
– Тише, тише, мой зайчик,– погладил его Сашка, больно тебе никто не сделает, – зверек успокоился от его слов.
– Похоже, что он к тебе привык, – заметил Роман. – Что ты будешь с ним делать?
– Я его выхаживать буду. Он выздоровеет и станет с нами жить!
– Знаешь, Саша, я думаю, что лиса испугалась, когда увидела живой сугроб. Иди скорее в дом! Ты же замёрз, и заяц твой продрог тоже. Нужно его как следует обогреть, накормить и обвязать ранки. Что Лиза ни скажет, то и делай. Она знает, как зайцев лечить,– Рома с улыбкой на лице одернул красный Сашин нос и отправил его в хижину.
– Охотник на лис, слышишь? – отозвал Сашу Садовский. – Дашь немного Юре твоего зайца. Пускай он погладит его, порадуется.
– Ага! – согласился Сашка и забежал в дом.
– Степка, а не пойти ли нам с тобой завтра на охоту? – предложил Леонид. – Лис, я так погляжу, завелось тут немало. Кому на рукавицы, кому на шапки. Может и рябчика какого перехватим. А?
– Почему нет? Пойдем.
Марья Петровна и Лиза долго выслушивали историю Саши, многое уточняя и, конечно, не забывая пригрозить ему пальцем за легкомыслие. В то же время они снимали с него до нитки промокшие несколько вязанных кофт, шапку, пуховый платок и нянины валенки.
– Ну как же так, Саша? – ругала Лиза, протирая его тёплым полотенцем.
– В какую только передрягу ты мог попасть! Ох, что с нами бы было?!– чуть ли не причитала няня.
– Но я же спас его! – всё время повторял в своё оправдание Саша. Когда накал наказания доходил до полного запрета прогулок, он вдруг сказал: – Там Юра! Смотрите! – Сестра и няня тут же взглянули на Юру. Он времени не терял. Пока все сосредоточены были на Саше, мальчик оставил свои старые игрушки, заинтересованный новой и живой. Юра потопал к зайцу, лежавшему на полу, и начал его гладить. Сначала это были короткие, опасливые прикосновения одним пальчиком. Мальчик сначала боялся зайца не меньше, чем заяц его. Потом Юра осмелел и прошелся по шерсти всей ладошкой. Ему это занятие очень понравилось. Он гладил, хлопал в ладоши и смеялся. Затем снова гладил, снова хлопал в ладоши и снова смеялся.
Зрелище забавляло всех.
Саша присел рядом с ним на корточки и произнес:
– За-яц. Это заяц. Юра, скажи: заяц!
Юра внимательно выслушал своего учителя и выговорил что-то вроде: «С-а-а-с».
И няню, и Лизу увиденное обрадовало так, что они совершенно позабыли о своей рассерженности на Сашу. Младшего Мохова переодели, напоили горячим чаем и пропарили ему ножки. Зайца Лиза осмотрела, рану обработала и туго перевязала. По ее суждениям, заяц поправится недели через две-три с учетом хорошего и полноценного питания. Его спаситель обещался обо всем самолично позаботиться.
– И ещё. Для зайца нужна клетка и теплая подстилка. В доме он должен занимать только одно место, – советовала Лиза. – Днём его лучше в клетке выносить на улицу. Это пойдет ему на пользу. И только на ночь я разрешаю его заносить сюда. Саша, ты всё уяснил?
– Угу! – сорбал чай мальчик.
– Ну, вот и хорошо! Он скоро станет на свои лапки, и ты его отпустишь на волю.
– Нет! – возразил Сашка.
– Нет?
– Я подарю его маме и папе. Вот радость-то будет. Я не думал об этом раньше. Я только что это решил. Ну, конечно, я сначала придумаю ему имя, а потом отдам.
– Саша, чур ты за своего питомца отвечаешь, – пригрозила Марья Петровна и мальчик дал честное слово.
– Вы представляете, маме и папе столько времени никто ничего не дарил, а я подарю им зайчика. Живого зайчика! Какой он милый и мягкий! Им понравится! Я уверен! – воображение Саши строило самые прекрасные сцены их встречи. Он представлял их объятия, их слова, их тепло, их улыбки. – Эх, скорее бы…
XI
Прошёл ещё месяц их тихого, отрезанного от мира обитания. Кеша, так, в конце концов, назвал Саша зайца после долгих убеждений няни, что Лев – это неподходящее имя, совсем окреп. Мальчик за ним ухаживал, соблюдал все Лизины рекомендации, кормил корой кустарников и зеленью, добитой из-под толщи снега. Все его разговоры и грезы были о том, что вот-вот он подарит Кешу затосковавшим родителям, что все-все скоро будут счастливые-пресчастливые.
Юра заметно подрос и окреп. Его баловали, а он в отместку всех веселил и забавлял в этой глуши. Рыба, дичь, злаки, коренья и чаи местных полезных трав шли ему только на пользу.
Роман с Леонидом вернулись с охоты. Это занятие им приносило пропитание и теплую одежду. Благо, что в хижине было припасено всего, чтобы жить в достатке, занимаясь рыбалкой и похождениями на зверя. Сегодня нашим охотникам удалось установить капканы на крупную добычу и принести домой птиц. Пока няня наливала им похлёбку, Рома рассказывал о всех утренних приключениях Саше, которого можно было хлебом не кормить, а только историями. Саша слушал брата с большим вниманием да так, что даже не моргал, а иногда, в интриге, задерживал дыхание.
– Ром,– предложил он, когда старший Мохов закончил,– вот папенька будет с нами, давай мы все вместе на куропаток пойдём. Давай?
– Конечно, Саша. Так оно и будет, – похлопал Роман его по щеке.
На скулах Леонида заиграли желваки. Он обернулся к окну, разглядывая дали и стараясь унять нарастающее и всеразрушающее раздражение. Разговоры Моховых и их надежды выводили его из себя. Так проходил для Садовского каждый день их жизни под одной крышей. Он давно готов отдать все, лишь бы не слышать их чириканье ни о пресловутых папаше и мамаше, ни о Боге. Многое, очень многое хранил Леонид в себе. И, чтобы ни капли не расплескалось, и чтобы задуманное им было безукоризненно исполнено, он держал все рычаги, как только мог. Командир понимал, что ещё совсем немного, что одного ещё толчка не достает, чтобы всё прорвалось наружу. Он давал в себе об этом полный отчет и через минуту пришел в своё равновесие.
– Рома,– продолжил свои размышления Саша, – я тут думал-думал об одном…
– О, чём, Саша?
– Вот мы охотимся, зверюшек убиваем или рыбу ловим, но… это же плохо убивать. Их тоже Бог создал и дал им жизнь, а мы… Мне так их жалко… Может быть мы неправильно поступаем с ними?
– Саша, всех животных Господь нам дал в наше пользование и властвование. Так Он Сам сказал, когда сотворил первого человека Адама. Это ещё один Его подарок. Конечно, мы не должны злоупотреблять нашими правами и издеваться над зверушками. Мы должны их ценить.
– Ну, тогда я спокоен, – выдохнул облегченно мальчик и добавил. – Как хорошо, что у нас есть Бог, и Он всё так продумал и так заботится о нас!
Садовский сжал кулаки и заскрежетал зубами: «Нет, это издевательство!»
Пришла Лиза. Она принесла дров и положила их у печки.
– Лиза! – выступил к ней радостный Саша. – Мы, когда придёт папа, вместе с Ромой и с дядей Леней на охоту пойдём!
– Это прекрасно, Сашенька! – Елизавета была в очень хорошем настроении, и вся светилась. – Я молилась. Мне от этого стало так отрадно на душе, что я готова обнять весь мир! – она сняла свою накидку и повесила на крючок. – Смотрю на снег и вспоминаю зимы в нашем имении. Ах, эти коньки, снежки, санки! Сколько света! Сколько жизни! Марья Петровна, а вы помните, как мы вас уговаривали прокатиться на льду?
Марья Петровна немного зарумянилась и, рассмеявшись, закивала головой. У Моховых от этих воспоминаний возродился праздник в сердце.
– Да! Я тоже помню! – вставил Сашка. – Вас ещё папа с мамой взяли под мышки, и вас кружили, вели, учили брать повороты. Вот так, – он стал импровизировать движения на льду по своей памяти о тогдашнем катании с няней.
Громче и заливистее всех смеялся Юра.
– О, тогда было так хорошо! – продолжала Лиза. – Ах, Леонид Петрович, – присела она за стол, – расскажите хоть что-нибудь о наших родителях. Как они там? Вы держите всё в таком секрете. Одно только слово! Вы, наверняка, знаете всё. Пожалуйста!
Леонид рванул свою тарелку на пол.
– Хватит! – заорал он, вскоча на ноги.
Лиза от страха и неожиданности забилась в угол.
Садовский совершенно не был похож на себя. Каждый нерв и каждая мускула на нём были напряжены и издергивались.
Все присутствующие не понимали, что происходит.
– Хватит! – продолжал Леонид. – Мертвы они! Их нет!
– Что? – осторожно спросил Роман, встав со скамьи.
– Их нет! Их расстреляли больше двух лет назад! И, знаете, что?! Знаете, что больше всего доставляет мне удовольствие?! Это то, что лично я подписал указ на расстрел и лично я, – он указывал на себя пальцем, – выхлопотал им такое дело, что они догнивают в братской могиле!
Это было слишком похоже на правду.
Лиза почувствовала, что воздух стал очень тяжелым, что стены растут и вскоре рухнут, и раздавят её. Перед глазами затуманилось, а ноги превратились в ватные и непокорные чугуны.
– Неужели, это…– не договорил белый, как мел, Рома.
– Верь мне, Мохов!
От этих слов зазвенело в ушах и волосы поднялись дыбом. Никто не мог выдавить ни слова.
– Ну как, хороша правда-матка? – спросил Садовский, окинув жестоким глазом Моховых и язвительно строя ухмылку.
Задыхаясь и не помня себя, Лиза выбежала на улицу.
Повисла глухая тишина.
Леонид что-то на себя накинул, прихватил ружьё и вышел. За ним помчался Саша.
– Так ты нам врал?!– надрываясь от слёз спросил он вдогонку командира. Тот обернулся. Глаза Садовского совершенно обесцветились от гнева, а плотно сжатые губы побледнели так, что, казалось в них не осталось ни кровинки. Леонид наградил Сашу всеобъясняющим взглядом и ринулся дальше. – Ты врал нам всё это время?!– кричал ему в спину Саша. Вскоре догонять командира у мальчика иссякли силы. – За что?!– Саша повалился на снег. – За что?!
Садовский, ничем не смущенный, шел ровно. Он удалялся и становился всё меньше и меньше. Налетевший ветер с снегом вскоре совсем скрыл его.
Стало очень холодно.
Саша решил вернуться. Ему нужна была хоть одна понимающая рука, которая бы погладила его по головке и согрела в объятии.
Ветер усиливался. Саша почувствовал, что совсем продрог.
За домом была клетка, в которой дрыгал от холода длинными ушами белый комок. Это был Кеша.
Мальчик остановился у клетки и, недолго думая, открыл дверцу.
– Беги! – приказал он зайцу. Зверек не пошевелился. – Ну, чего же ты ждешь?! Ты свободен! Беги! – Саша ощутил, как слёзы превращаются в льдинки на его щеках. – Говорю тебе, беги! – вытолкнул он рукой Кешу наружу. Тот повернулся, бросил глаз на Сашу, пошевелил усами и поскакал на утек.
– Саша! Са-ша! – искал кругом своего брата Роман.
– Я… Я здесь! – выбежал он из-за хижины.
– Сашка, я ищу тебя везде, – сказал Рома, приведя себя в более бодрый вид. Он стянул с себя что-то шерстяное и укутал им брата. – Бог с нами, Саша, -крепко обнял Мохов мальчика. Голос его срывался, но говорил он уверенно и ясно. – Никогда! Никогда, слышишь? Никогда не забывай об этом! -Саша судорожно закивал головой.
Ещё раз помолившись про себя Вседержителю, Роман взял братца на руки и понес в дом.
Лиза была повалена на снег. Она стояла на коленях и отсутствующим взором смотрела на горизонт. Холодное солнце садилось, озаряя верхушки обмерзлых вековых елей. Холода она не чувствовала. Слезы закончились. Осталась только молитва.
Лиза осознавала, что нужно молится, но ничего не выходило. Мысли путались, слова заходили одно за другим. Мохова не понимала саму себя.
Лиза стояла на коленях и смотрела на закат солнца тайги. Вокруг неё бескрайность, жестокость и равнодушие. И одно солнце, дающее этой мерзлоте толику света и смысла, уходило. Елизавета на это смотрела, как на приговор, зная, что не в силах поменять ход мироздания.
«Любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас,– сказал Кто-то в ее сердце. – Любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас»,– повторил Голос.
Да, это были слова из заветной пятой главы от Матфея.
«Любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас.»
«Как, Господи? Как я могу любить этого человека? Как я могу молиться за него? Это невозможно! Он уничтожил всё! Он убил моих родителей! Он убил мою семью! Он меня убил, Господи! Как мне после этого быть?! Я… Я… Я не могу…»
«Гневаясь не согрешайте, солнце да не зайдет во гневе вашем: всем прощайте.»32
«Как это можно простить?! Я сдаюсь. Я не умею!»
«Смотри на Меня и учись.»
«Боже, что я значу? Что я смогу?»
«Я есть Любовь. Любовь всё прощает и покрывает множество грехов.» 33
«Ты- мой Господь. Ты- моя надежда и убежище, сила и защита.»
«Смотри на Меня и учись. Я возлюбил этот падший мир и дал ему самое драгоценное- Моего Единственного Сына. Люди распяли Его. Я простил их и более того, даровал им спасение. Я простил их и более того преступлений их не вспомяну никогда. Я простил. А ты сможешь?»
Лиза опустила голову и смиренно ответила: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе.»34 Она знала: она не одна.
Послышались шаги. Пришёл Роман.
– Я знал, что найду тебя здесь,– сказал старший брат, опершись на отдых о заснеженный ствол лиственницы. – Отсюда открывается красивый вид,– он присоединился к наблюдению за закатом. – Скоро стемнеет…– сказал Рома через время.
– Да…– рассеянно согласилась Лиза, не спуская с солнца глаз, и уже увереннее добавила: – Но завтра будет новый день.
– Скоро стемнеет, – продолжал он, укрывая сестру теплой накидкой и подавая валенки, – и Марья Петровна очень беспокоится… Она беспокоится о Леониде. Она сердцем чует, что с ним что-то случилось,– Лиза посмотрела на Романа. Глаза ее были сухими и строгими. – Лиза,– склонился он ближе и положил руку на плечо сёстры, – любите врагов ваших…
– И молитесь за обижающих вас, – дополнила она и грустно улыбнулась. – Я знаю, Рома, и я готова исполнить каждое слово.
Садовский лежал в снегу. Кроме боли, дикой боли, он абсолютно ничего не ощущал. Острые зубья капкана пронизывали ступню через кожаный сапог. Из левого предплечья выглядывало белое острие кости. В груди невыносимо пекло, да так, что дышать получалось через раз.
Леонид попал в свой собственный капкан. Он разложил его этим утром с мыслью, что попадется крупный зверь. Да, так оно и есть, на каждого зверя своя ловушка. Досадуя и гневаясь на целый свет, он свалился по крутому склону вниз.
Теперь Садовский валялся в сугробе, пропитанном и протаявшем от его крови. Он не мог двинуться с места. Любое движение ему стоило мучением адских болей. Подбирая и строя самые замысловатые выражения, Леонид поганил всё, что только видел и помнил на своём веку, но это ему облегчений никаких не приносило. Он осознавал: конец.
Начало темнеть.
В сумерках к нему кто-то приблизился. Садовский узнал: это Роман.
Мохов остановился возле командира и дал знак кому-то на верху. Оттуда начали осторожно спускаться с санями. Кто это был Леониду было безразлично. Рядом с ним стоит Роман и ему этого доставало.
Леонид, собрав остаток сил, стянул с плеча охотничье ружьё и кинул его в ноги Роме.
– Убей меня! – приказал он. – Пристрели собаку! Я полностью этого заслужил. Я не хочу жить! Достала она! Треклятая жизнь!
Издалека послышался волчий вой. Хищники почуяли запах крови и легкой добычи. Они приближались к цели, следуя своим инстинктам.
– Убей меня! – завопил с новой силой Садовский в такт с волками и брякнулся на землю. Это было последнее, что он смог сделать.
Роман взял ружьё и выстрелил… в воздух.
Потребовались ещё пули. В их поиске он начал шарить по карманам потерявшего сознание командира. Найдя их, он зарядил одностволку и выстрелил снова. Мохов проделал так несколько раз. Вскоре волков не стало слышно. Они убежали, испугавшись звуков ружейного залпа, эхом раздававшегося по всей округе.