Наутро после того, как была определена дата первого исполнения симфонической оратории «Судный день» и сообщение о премьере появилось на афише, Виоланте получила странную посылку. Обратного адреса не было. Надпись на конверте гласила: «Отправить королеве Виоланте в день, когда станет известно о премьере ее оратории». Внутри был диск. Виоланте установила его трясущимися руками и вздрогнула, когда увидела на экране строгое и печальное лицо Князя.
– Здравствуй. Когда ты будешь смотреть эту запись, меня уже не будет в живых. Мой путь подходит к концу.
Раньше я считал, что лучшей защитой от зла является легкое и непринужденное отношение к жизни. Мне казалось, что таким образом я становлюсь неуязвимым и могу без труда делать то, к чему стремился с юности: предотвращать и смягчать несчастья, наползающие на людей. В моей жизни не было ничего, кроме этой задачи. Потом я встретил тебя. Я любил тебя, но я не видел, чтобы ты могла или хотела разделить со мной мой путь. Ты искала себя и вовлекла меня в свои поиски. Я любил тебя, но я был почти рад, когда ты встретила и полюбила Гейна. Гейн выбрал семью и тебя, я – одиночество и благо всех.
Ты считала, что гибель Счастливой Страны никак не повлияла на меня. Ты ошибалась. Я видел, как мир подбирается к краю пропасти, и моим делом было предотвратить его падение в бездну. И когда возник тайфун, грозивший уничтожить ту часть мира, из которой я родом, я позволил этой стихии сбить меня с ног и приковать к инвалидному креслу. Жертв было очень много, но в разы меньше, чем могло быть.
Отныне мне более не требовалось изображать веселость. Я закрылся от окружающих и ограничил общение теми, от кого зависело установление мира на планете, а также погрузился в молитву и медитацию. Все поверили в то, что я сломался.
Приехала ты. Тебя обуяла гордыня творца гениального произведения, и ты хотела говорить со мной только о своей музыке. Не о нас, не о мире, только об оратории. И ты поверила в видимость, как и другие.
Во мне поселилась глубокая печаль с нашей последней встречи, вернее, не-встречи. Вокруг меня торжествовало то, против чего я всю жизнь боролся: нетерпимость, ненависть и фанатизм. Я впустил в себя боль мира и сам превратился в одно сплошное страдание. Я был бы рад оградить тебя от этой боли, но я слышу ее в твоей музыке. Твоя оратория наполнена разочарованием и тревогой. Ее название и вовсе несет заряд разрушения. И я прошу тебя, Виоланте, нет, я умоляю тебя – не умножай разрушительных сил, измени название оратории! Не толкай мир в пропасть, – тут голос Князя сорвался, он всхлипнул и вытер глаза платком. – Прости мне эти слезы. Я не всегда выдерживаю миссию, которую сам на себя возложил. Я не пытаюсь исцелиться. Я занимаюсь медитацией, чтобы увидеть, какие надвигаются беды, и думаю, как их остановить. Я постараюсь тебе помочь, если от меня хоть что-нибудь останется. Но знай: если ты увидишь разумные решения, переговоры о мире, изменения к лучшему, за каждым из этих событий буду стоять я. Прощай.
Князь сложил ладони в знак приветствия, и экран погас.
Несколько мгновений Виоланте смотрела в пустоту. Внутри нее поднималась буря. Перед ней будто разверзлись небеса. Как она могла быть такой слепой! Ведь она любила его, или только была влюблена, или увлечена? Как она могла настолько не понимать его!
Она не обращала внимания на слезы, лившиеся по щекам, но с трудом заглушила кулаком крик, чуть не вырвавшийся из горла. Все вернулось. Она снова любила его, но без недоверия и заботы о своей независимости, и не так, как она любила Гейна. Теперь ей казалось нелепым, что она когда-то собиралась за Князя замуж. Это было бы большой ошибкой. Она ценила в нем личность, и ее охватило ужасное чувство, что она недолюбила его.
Виоланте прекратила метаться по комнате, села в кресло и закрыла глаза. Она представила себя снова у решетки его дворца, но на этот раз она сломала решетку, бросилась к нему, опустилась перед ним на колени и обняла его. Ее сердце излучало тепло и любовь. Она воскрешала его своим чувством. «Ты не сгинул, – шептала она почти вслух. – Ты жив для меня». Она заключила его в кольцо своей любви, и у нее появилось ощущение, что она все делает правильно.
– Гейн, я хочу изменить название оратории.
Заявление Виоланте прозвучало как гром среди ясного неба.
– Зачем?
– Я не хочу, чтобы моя оратория несла разрушение. Так сказал Князь.
Гейн посмотрел на жену в упор.
– Мы были так слепы, – продолжала Виоланте со страданием в голосе. – Мы не понимали, кто он…
– Я прекрасно знал, кто он и ради чего он живет, – неожиданно заявил Гейн. – Но он отгородился от всех в конце жизни.
– Нет, это не так. Посмотри диск. Он продолжил свое дело.
– Допустим, это так. Но как ты собираешься назвать ораторию?
– «Обновление».
– «Обновление»? Такое название убьет твое произведение!
– Не имеет значения, как будет называться оратория. Важна только музыка.
Руководство зала не было в восторге от того, что придется менять афишу, однако согласилось на это. Музыканты восприняли новость спокойно. Шли репетиции, и Виоланте почувствовала, что ей удалось отсоединить ораторию от судеб мира. Ее музыка теперь существовала сама по себе.
В ночь перед премьерой ей приснился Князь. Он танцевал посреди дороги в фантастических клоунских одеждах. Он был прежним. Виоланте улыбнулась во сне и проснулась со спокойным чувством. Она была уверена, что первое исполнение симфонической оратории «Обновление» пройдет успешно.