Номинар

Новый провожатый повёл нас через открытые переходы над огромными шумными залами, похожие на глубины кипящего океана, где будто только начинала зарождаться жизнь. Ведя нас сквозь музыкальную какофонию, молодой человек несколько раз пытался разделить с нами свой еле скрываемый восторг. Он явно выбрал этот путь из желания впечатлить клиентов, и ему это удалось. Верон на время перестал таращиться в пустоту. Его поблекшие от возраста и переживаний глаза заблестели интересом, когда мы перешли в тихую галерею с фонтаном из цветочных лепестков.

В фойе главного входа энтузиаст-администратор откланялся и назвал воистину скромную цену за свои услуги, прежде чем списать её. Я оставил десять минут чаевых, чем несказанно обрадовал юношу.

Пребывание в Думе заняло ровно час, но, когда мы наконец вышли, стало казаться, что в стенах гигалита я провёл вечность и ни минутой меньше.

– Спасибо, – уже более уверенно и без дрожи в голосе поблагодарил Верон. Всю дорогу он скорбно молчал. – Было приятно с вами познакомиться. Вы кажетесь хорошим человеком.

У меня возникло ощущение, будто я палач, а Верон приговоренный.

Плата за пребывание в Думе моментально списалась, едва я переступил порог заведения.

«Не страшно», – успокаивал я себя и беспричинную жадность.

Счёт моментально пополнился, увеличив почти вдвое первоначальную сумму: поступила половина платы за выполненную работу. Так легко деньги мне ещё никогда не доставались, и это настораживало. Вежливый охранник вернул отобранное на время оружие, и я быстро спрятал его в складках костюма, пока кто другой не заметил.

Верон смотрел ввысь, запрокинув голову, словно никогда до этого не видел небо. У меня всё ещё оставалось смутное желание схватить печального мужичка и отвезти его к Рэку и Ниро как можно скорее. Может быть, Ниро была в силах развеять мои опасения. Она – один из лучших генных инженеров, известных мне, а я встречал их немало. Её работа на Совет НИИ – тому подтверждение. Но дело не в этом. Эти два близких мне номинара всегда были теми, у кого можно найти ответы почти на все вопросы.

– Мэло, это и есть твой клиент?

Из ниоткуда материализовался Акки. Алые волосы развевались на ветру, открыв на восхищение окружающим строгие черты лица.

– Да, а что…

Акки очутился рядом быстрее, чем я успел задать ответный вопрос.

– У него пульс сто семьдесят. – Уже через секунду он поправил себя самого: – Нет, сто восемьдесят.

Недоумение сменилось тревогой, когда пожилой мужчина неожиданно схватился за сердце и упал на колени, сотрясаемый судорогами. Мой слух различил стук его коленных чашечек о гранит мостовой, и это был не самый неприятный звук, какой мне довелось услышать. Из глубины его лёгких вырвался сдавленный мокрый кашель неистовой силы. Мужчина непроизвольно согнулся пополам и ударился лицом о гладкий камень. Раздался новый хруст, на этот раз столь отчётливый, что не нужно было проверять, сломал ли он себе нос или расколол череп – один из этих вариантов точно реализовался, а может, и оба сразу.

Поодаль начали останавливаться прохожие, с любопытством озираясь на разворачивающуюся посреди площади сцену.

– Вколи транквилизатор. Он у тебя ещё с собой… – Акки осёкся, явно не находя подходящего слова, которое хотя бы примерно описало верх моего костюма.

Ему не пришлось заканчивать фразу или повторять дважды: я молниеносно достал один из инъекторов и всадил мужчине в плечо. Мы оба начали беззвучно отсчитывать шесть секунд до его отключения.

Прошло больше тринадцати секунд, а мужчина по имени Верон пребывал в сознании и его обезумевший то ли от боли, то ли от ужаса взгляд был направлен в голубое безоблачное небо. Кровь стекала из раны на лбу и смешивалась со слезами в глазах. Он больше не задыхался и не пытался выхаркнуть свои лёгкие, он попросту застыл, будто святой мученик, прошедший через пытки Исправляющих и углядевший лик истинного бога в лучах солнца. Я уже однажды лицезрел подобное, только то была картина, висевшая в мрачной галерее, пропахшей пылью и сыростью, и нарисована она была на потрескавшемся от времени холсте. Всего лишь ветхий кусок раскрашенной ткани, натянутый на подрамник в обветшалом доме на окраине Старого города.

Но это был не Старый город и не какое-то затхлое здание с замазанными краской окнами. Это был Новый город с небом, безоблачным даже в ненастную погоду, если ты того хотел. Здесь стоял день, и меня окружала сотня людей на площади, а вокруг проходили ещё тысячи живых душ. Всё это было слишком реально, чтобы оказаться ночным кошмаром.

Безымянный секьюрити пришёл в себя куда быстрее меня и Акки – он оказался не только силачом, но и достаточно участливым гражданином.

– Его нужно перевернуть и зафиксировать язык, – скомандовал охранник, с лёгкостью укладывая и переворачивая грузное тело одной рукой.

– Хорошо, – не успел я договорить, а Верон забился в новом приступе судорог, куда сильнее прежнего.

Пришлось засунуть ему в рот рукоять собственного пистолета, предварительно разрядив его и разобрав на части – словно во сне, я слышал звон падающих на гранитные плиты площади гильз. На немой вопрос, застывший в глазах охранника, я пожал плечами, и мы продолжили.

Именно в тот момент, когда казалось, что конвульсии несчастного стихли, появилась Мойра. Я не сразу её заметил, она стояла в толпе за спиной охранника и внимательно наблюдала, совсем не замечая меня. Порыв окликнуть её и попросить немедленно уйти улетучился – тело Верона под моими руками резко застыло. Глаза мужчины распахнулись, и под восковыми веками я увидел окрасившиеся в чёрный цвет белки.

– Что у вас происходит? – Неожиданный вопрос Рэка, заданный через ИИ, чуть не устроил мне сердечный приступ.

– Ему каракатица в глаза прыснула.

– Что? – недоумённо переспросил на той стороне куратор.

У меня не было других объяснений.

Я заворожённо наблюдал за чернотой, растекающейся из глазниц по ближайшим сосудам и венам. Она наполняла и уродовала до неузнаваемости лицо мужчины, о существовании которого я узнал пару часов назад. Чернота просвечивала сквозь и без того тёмную кожу. Стоявший рядом Акки наблюдал за чудовищным преображением мужчины с не меньшим ужасом, но его страх прочесть мог один я – для прохожих он оставался невозмутимым изваянием.

Охранник вызвал скорую помощь, на что у меня не хватило мозгов.

– Сейчас тебе помогут. Ты только держись. – Секьюрити пытался не дать отключиться пострадавшему, разговаривая с ним.

По мне, так лучше бы Верон потерял сознание и забылся.

Послушав этого однорукого с участливостью стажёрки-медсестры и спокойствием монаха-отшельника, можно было запросто поверить в правдивость его слов.

Послышался шум двигателей сферы; Верон, спокойно лежавший до этого с пистолетом в зубах, вдруг оживился. Людей на площади заметно прибавилось: мать держала за плечи чересчур любопытного мальчишку с соломенными волосами, несколько мужчин, явно не знакомых друг с другом, в голос обсуждали происходящее. Я оглядел толпу в поисках Мойры, но она испарилась.

Вдалеке послышались смутные возгласы – может, то был тихий испуганный плач светловолосого мальчишки, а может, мужчины разошлись во мнениях и начали спор – и всё разом оборвалось.

Шум сферы больше не казался нарастающим. Время замерло. Каждая пылинка на площади, окружённой пятью мостами, застыла. Перед глазами замелькали обрывки картинок и далёкие отголоски фраз. Вот мы с охранником держим Верона за руки, а в следующую секунду валяемся на холодном камне в шести метрах от него. Акки отбросило дальше всех. Красный ореол вокруг его головы я поначалу с ужасом принял за кровь. Нет, он всего лишь без сознания.

Я поднял голову и застал момент, когда клиент одним нажатием челюсти раскрошил мой БАГ – пистолет не из самого прочного сплава, но точно покрепче, чем человеческие зубы. Я бы хотел, чтобы на этом моя память прекратила записывать происходящее, но то было пустое желание, вряд ли исполнимое.

Те, кто находился рядом со мной, расслышали треск ломающихся человеческих костей. А затем площадь затопили крики мужчины – будто то, что осталось от его нижней челюсти, превратилось в портал в преисподнюю, откуда, захлёбываясь, наперебой вопили сотни тысяч грешников, молящих вызволить их. И заключительный штрих – мягкий удар о каменные плиты изуродованного до неузнаваемости тела. Всего один, но запоминающийся на всю жизнь приглушённый шлепок, разнёсшийся по площади, – будто уронили мешок, набитый потрохами животных на Солнечном рынке. Бездыханное тело без половины лица, скрюченные пальцы, в точности ветки засохшей осины, и вывернутые суставы – это самое щадящее описание того, что осталось лежать посреди площади и ещё минуту назад имело имя.

На мой счёт поступила вторая часть гонорара.

Предположения

Тихая вибрация вагона напомнила мне о том, где я. Смерть не была для меня чем-то противоестественным, но не такая… Подобной смерти не должно существовать. Пришлось с силой сдавить голову в надежде заглушить тот мерзкий, тихий и в то же время оглушающий шлепок – всё кончено.

Гусеница несла своих пассажиров в Старый город прямиком на ближайшую к дому Рэка станцию. У него я надеялся встретить Акки; наши пути разошлись, когда прилетела сфера скорой. Гладкий белоснежный эллипсоид опустился на мостовую, а мой друг уже пришёл в себя и скрылся в толпе: ему ни к чему были лишние расспросы медперсонала, который уже ничем не мог помочь покойнику.

Все места напротив меня были свободны и рядом тоже, может, из-за крови Верона на моём вычурном костюме. Несколько ярко разодетых девушек с одинаковыми причёсками жались в переходе между вагонами по правую руку, а вот пассажирам слева некуда было деться. Некоторые исподлобья следили за каждым моим движением, другие старались меня игнорировать.

В сознание вновь пробрались холодные и склизкие щупальца событий сегодняшнего кошмара. Они с жадностью присасывались к каждой извилине, чтобы не опустошить, но наполнить её более яркими деталями жестокой расправы над душой и телом человека. И этот, заставляющий всё нутро сжаться, один-единственный звук – шлепок ударившегося о землю изломанного и чуть ли не вывернутого наизнанку тела…

Горизонт за окном резко сменил положение, но это не мир вдруг завалился на бок, а гусеница начала практически девяностоградусный спуск. Если не вертеть головой и уставиться себе под ноги, это почти незаметно. Я мог бы пройтись из одного конца гусеницы в другой, держа при этом в зубах ложку с яйцом, и оно не упало бы. И не разбилось, как голова старика о твёрдый камень.

– Проклятье! – я выругался вслух, заставив и без того выбеленные лица девушек потерять всякий живой оттенок.

Может, стоит сказать им, что это не моя кровь и всё в порядке? Хотя нет, глупая идея. Им глубоко плевать, моя это кровь или чья-то ещё. Я идиот, мог бы просто сменить прикид и умыться в питьевом фонтанчике, нейрочастицы сами бы избавились от крови. А теперь стоит ожидать Стражей на следующей станции, если кто-то из пассажиров перепугался настолько, чтобы их вызвать.

Косые взгляды, нервные одёргивания и без того идеально сидящих манжет, плечи, поднятые так, будто налетел неожиданный порыв зимнего ветра, и ещё десяток менее заметных глазу признаков крайнего беспокойства. Собственная недальновидность отодвинула жуткие образы на задний план, а они не желали так просто выветриваться из сознания. Они хотели вонзить свои ядовитые иглы в ещё не затронутые островки памяти как можно глубже. Воспоминания отравляли мой мозг.

Гусеница притормозила сразу за крутым спуском вниз на первой платформе Старого города, где меня уже встречали двухметровый номинар, больше напоминающий оживший старинный платяной шкаф, и сереброволосая девушка с широко открытыми миндалевидными глазами цвета жидкого металла. Как и Рэк с Акки, она была одним из самых близких моих друзей. Только если Рэк мог передвигать двухсоткилограммовые предметы руками, то Ниро могла проделать это при помощи силы мысли.

– Тебе нужно прилечь, – спокойный, но настойчивый голос, отражающий характер девушки, донёсся до меня, не успел я к ним подойти.

– Мне нужно напиться, притом до беспамятства.

– Это потом.

– Могу прилечь прямо здесь. – Указал я на платформу под ногами.

– Можешь прилечь у Рэка в гостиной, – без тени юмора предложила подруга.

– А может, меня кто спросит? Ах, ну да, мой дом – это ваш дом, а ещё любого сброда, который вы притащите с улицы. – Рэк уловил моё настроение и тоже решил отшутиться.

Каре-зелёные глаза наставники излучали понимание, придавая загорелому лицу слегка беспечный вид. Задумчиво серьёзный в минуты молчания и добродушно весёлый в любое время вне работы, он даже при внушительных габаритах не казался грозным.

– Я вас поняла.

Ниро никогда не настаивала на своём и предпочитала убеждать при помощи логики. Её высоким скулам и острому подбородку не хватало мягкости, впрочем, как и тону голоса – ровному, сдержанному. И всё равно на неё было приятно смотреть. Она была хороша собой, но никогда не пользовалась этим фактом, в отличие от Мойры. Моя возлюбленная умело добавляла к своей неотразимой внешности томный голос, женское обаяние и чуточку косметики. Ниро же наоборот, будто вовсе не знала о своей привлекательности. Может, всё дело было в её глазах – без радужки и зрачков. Такой мутации я ни у кого прежде не встречал, и Рэк говорил, что даже для номинара её глаза выглядят немного жутко. Я так никогда не считал, впрочем, как и мой наставник.

До сих пор не понимаю, почему кого-то её серебристые глаза могут смущать или тем более пугать. В любом случае у всех номинаров есть способность к метаморфированию первого уровня, и изменить цвет глаз или волос может каждый из них. По-видимому, Ниро не волновала чья-то излишняя впечатлительность.

Сам того не подозревая, я вновь вспомнил Мойру и её отрешённый взгляд, смотрящий куда-то сквозь меня. Сейчас мне бы не помешало её присутствие – умиротворяющий звук её бархатного голоса и непоколебимая уверенность в завтрашнем дне. А ещё ответ на вопрос: «Какого про́клятого бога она там забыла?!» Разве генераторы, за которыми её послал Тонильм, можно приобрести на площади Дума?

До антикварной лавки и по совместительству жилых апартаментов Рэка мы доехали на допотопном седане с водородным двигателем в тишине, не считая вибрации внутри колёсного автомобиля и тяжеловесного поскрипывания подвески, собравшей все выбоины на дороге. Когда Рэк припарковался рядом со старым кирпичным домом, сохранившим свой былой шарм, даже Ниро не смогла оставить без комментариев его манеру вождения.

Пока мы поднимались на крыльцо с перилами, увитыми чугунными лозами, я отметил про себя (уже в который раз), что архитектура Старого города мне куда ближе. При солнечной погоде на улицах всегда было светло вне зависимости от настроек ИИ, ведь дома были не выше пяти этажей, за редким исключением. В центре стояли более высокие здания, но и они не в силах были полностью укрыть своей тенью улицы. А шум города здесь будто бы имел свой собственный неповторимый голос: тихий шелест листьев по ночам, щебет утренних птиц, шуршание шин по асфальту, голоса прохожих и ещё сотни различных звуков, слитых до невозможности выделить какой-то один. А вот вечером включалась музыка, свои двери открывали заведения, дремавшие днём. На оживлённые улицы выкатывались киоски с едой и мелкой утварью. В Старом городе можно было найти всё и более того. Для вольных наёмников это город мечты.

Как всегда, о нашем прибытии возвестил мелодичный перезвон дверного колокольчика. И, как обычно, хозяин этого дворца использованных, давно устаревших и почти никому ненужных вещей, продающихся за баснословную сумму, со всей доступной ему строгостью бросил на меня взгляд, в котором ясно читалось: «Попробуй снеси ещё хоть что-нибудь и я выставлю тебе счёт». То же самое подразумевали и его густые брови, почти сошедшиеся в одну линию. Но вся его притворная строгость мигом улетучилась, когда дверной колокольчик прозвенел в третий раз, объявив о Ниро. Не рассчитав силы, Рэк стиснул меня в своих стальных объятиях и поднял над полом. Его сентиментальные порывы могли переломить не только мой хребет, но и фонарный столб, если бы тот вызывал у Рэка столько же эмоций.

– Не знаю, что произошло там на площади, но я чертовски за тебя перепугался, парень.

– Да, спасибо, – еле выдавил я, ощущая недостаток кислорода.

– Извини. Так, давай проходи, но аккуратно. – Рэк поставил меня на пол и даже не заметил, что после его объятий я не совсем твёрдо стою на ногах. – И сними обувь на пороге гостиной.

– Знаю, – пробурчал я себе под нос.

Мне его дом и по совместительству антикварный магазин напоминал нескончаемый лабиринт Минотавра, где стражем был номинар-переросток. Но лабиринт – это сильно сказано, да и сравнение Рэка с получеловеком-полубыком – всего лишь метафора. Пускай в узких переходах, загромождённых старой рухлядью, можно потерять ориентацию и заплутать до позднего ужина, сам хозяин древних сокровищ не имеет ни копыт, ни рогов, только нечеловеческий рост и широченные плечи, не предназначенные для старинных дверных проёмов.

– Не зря я велел Акки сходить и удостовериться, всё ли под контролем.

– Теперь понятно, откуда он там взялся.

Я не стал ничего говорить о другой загадке, мучившей меня: откуда там, прокляни моё имя, взялась Мойра?

– Мы видели финал через его нейросеть. Акки не сразу разрешил Элиену подключиться к своему зрению, – пояснила подруга.

Пока что мне нечего было добавить, и мы молча прошли внутрь. Я ненароком едва не снёс позолоченную статуэтку неизвестного древнего божества, восседающего на стопке книг, переплетённых в кожу, вместо полагающегося ему пьедестала. Я потратил немало концентрации, дабы чего-нибудь не снести, а вот самый огромный из нас грациозно обтекал любые преграды на своём пути. Так мы и вышли друг за другом в жилую часть дома.

– Мне нужно умыться. И переодеться, а то я напоминаю бойцовского павлина. – Шутка вышла бы смешнее, если бы не обстоятельства.

Рэк согласно кивнул, ещё раз напомнил мне снять обувь и пошёл заваривать чай. Ниро отправилась помогать ему с закусками.

Провозившись дольше положенного в душевой из-за старых труб, не теряющих попыток наградить меня то пневмонией, то ожогами первой степени, я вышел прямо к сочным сэндвичам с говядиной и жареными ананасами. Судя по внешнему виду сэндвичей, Рэк сделал их собственноручно, а заваривать чай и доставать печенье из коробки предоставил своей помощнице.

Мы взяли еду, посуду и собрались в гостиной вокруг стеклянного журнального столика, не менее изысканного, чем витражи в соборе Всех Собранных Мучеников в Старом городе. Я и Рэк выбрали мягкие кресла-близнецы с деревянными резными ножками в виде лап грифона, а Ниро устроилась на меньшем из двух изумрудных диванов, украшенном расписными подушками. Напольные часы отбивали чёткий ритм, их громкое тиканье гулко разносилось по необъятной гостиной, совмещённой с кухней. Облицованный стеатитом портал камина безжизненно наблюдал за нами, ожидая середины осени.

Без слов мы принялись за еду. Аппетит пришёл не сразу.

Я успел прикончить три сэндвича и почти всё печенье в миске, несмотря на то и дело подкатывающую к горлу тошноту. Колокольчик-дворецкий приглушённо оповестил о новом госте – Рэк пробурчал про перевёрнутую табличку «закрыто» и не удосужился выйти к посетителю.

Из-за книжных стеллажей, стеной отгораживающих рабочую зону от домашней, появился Акки. Я не сразу обратил на него внимание, но, заметив, поприветствовал друга кивком головы. Пусть я ничего не смог сделать для несчастного мужчины из Дума, но свою беспомощность я делил с другом и от этого чувствовал себя немного лучше.

Я вспомнил про перевод оставшейся суммы за заказ и решил разделить её с Акки. У всех было одно объяснение того, почему нашего заказчика вывернуло наизнанку, а его лицо воплотило собой маску ужаса и страданий. В памяти всколыхнулась картина другой смерти – девушки из Акватории. Я до последнего надеялся, что эпидемия уже в далёком прошлом, где ей и место. В какой-то момент, пока ехал в гусенице, успел придумать версию со спятившим номинаром-телекинетиком. Но быстро отмел её из-за знакомого предчувствия. Наверное, так себя ощущают люди, выслушивая бредни параноиков, когда те пытаются объяснить очевидные вещи самыми фантастическими способами. Стоило прекратить врать себе и принять как данность – всё повторяется: люди умирают, точнее, то, что сидит в них, заставляет ДНК носителя выделывать нехилые кульбиты и завязываться в смертельный узел.

– … уверен, что Ниро со мной согласится. Это похоже на неудачный предел Роша. То же подтверждают записи памяти очевидцев смерти девяти предыдущих жертв, – заключил Акки.

– Нет-нет-нет, – я покачал указательным пальцем в такт своим словам, – сначала нам всем нужно выпить немножечко крепкого чая. Да, Рэк? Где ты прячешь свой столетний пуэр? – Со стороны я, должно быть, выглядел похлеще обезумевшего от передоза наркомана из трущоб на окраине перед Заброшенным районом.

Да, уже где-то внутри себя я признал: история повторяется, но говорить об этом вслух пока не был готов. Может быть, я и трус, но боюсь не за себя: всё, что произошло в прошлый раз, обошло стороной меня, но не мою семью. А теперь у меня новая семья и потерять её – непозволительная роскошь.

Акки решил подождать, когда я наконец успокоюсь, и дал мне время повозиться на кухне. Через минуту чайник на электрической плите со свистом вскипел. Понадобилось лишних пятнадцать минут тишины, чтобы дать напитку настояться, и только после этого он был разлит по чашкам. Мне никогда не нравился ни цвет, ни запах этого чая: будто воду с землёй размешали, но зато он заваривался дольше остальных сортов.

 Все, кроме Акки, с благодарностью приняли наполненные чашки. Этот же засранец стоял в ожидании, когда на него вновь обратят внимание.

– Мэло…

Я увяз в собственных воспоминаниях о прошедшем дне, подобно древнему насекомому, навечно застывшему в янтаре.

– Нужно обсудить происшествие на площади. Через ИИ я всем успел разослать ID-профиль Верона. Стоит разобраться, – начал Акки.

– В чём разобраться? – спокойно поинтересовался я и для демонстрации самоконтроля медленно отпил чай из фарфоровой чашки. Внутри меня всего колотило.

Пусть только он не скажет, что это оно.

– Мэло, я уверен – это интегрированный нейровирус. Это очевидно уже не одному мне.

Акки не стал упрекать меня в трусости: при всей своей внешней холодности к окружающим он старался не забывать о чувствах других.

Мне не хотелось вести себя грубо, тем более обижать друга, оказавшегося рядом в столь паршивой ситуации. Ведь неизвестно, чем всё вообще могло кончиться. Только нервы мои были на пределе. Две смерти, произошедшие за последние сутки, бередили старые раны, так и не сумевшие достаточно зажить и позволить смириться с прошлым окончательно.

Солнечные лучи согревали лепестки серебряных лилий, вышитых на шерстяном ковре под нашими ногами. Я был не в силах встретиться с хладнокровным, сдержанным взглядом Акки и потому не смел отрываться от «медитации».

Меня это не касается, когда у меня есть Мойра, когда у меня есть все они.

К нашему диалогу подключился Рэк, его голос заставил отвлечься от созерцания переливающихся нитей.

– Что ты хочешь сказать, Акки? – с напором, но без всякой резкости поинтересовался он.

Чувство дежавю неожиданно пронзило меня и едва не выбило чашку из рук.

– Я хочу выяснить, кто за этим стоит. Нейровирусом должны управлять, но если я ошибаюсь, то его создатель вполне может знать, каким образом его стереть или заточить.

– Разделяю твои альтруистические стремления, но не стоит лезть в то, что тебя напрямую не касается. Не забывай об этом, – заключил Рэк и, будто соглашаясь с самим собой, слегка кивнул и отпил из чашки.

Акки не стал спорить, но и к совету наставника не прислушался.

– Нам всем нужно обновить эгиду. Предлагаю вам обратиться к Элиену за новой версией, он уже её подготовил по моей просьбе. – Пламенноволосый друг перевёл серьёзный взгляд со своего рассудительного наставника на сосредоточенную Ниро. – Мэло эгиду переустановлю сегодня сам.

– Ты поэтому меня просил остаться у тебя?

– Да, поэтому. – Будто вспомнив о моём присутствии, Акки резко перевёл настороженный взгляд на меня. – Понимаю, никто не хочет обсуждать случившееся. Но то, что мы не можем повлиять на происходящее сейчас, не значит, что в будущем у нас не нет шанса. У меня есть собственная запись памяти случившегося сегодня, и меня волнует: почему одни проходят трансформацию, напоминающую предел Роша, а другие нет.

– В случае с номинарами – понятно, – неожиданно подключилась к разговору единственный генолог в комнате. – Но ты прав, у некоторых из людей тоже наблюдались побочные эффекты преодоления предела Роша. Это может быть связано со скрытым геном.

– Может.

– К чему вносить смуту? – вмешался я.

Акки непонимающе свёл брови.

– Смуту, – повторил я.

– Спасибо, объяснил, – немного раздражённо ответил друг.

– Мэло имел ввиду: не трогай дерьмо и пахнуть не будет, – в своей манере растолковал Рэк.

Краем глаза я заметил, как Ниро торопливо отпила из своей чашки.

На время воцарилась тишина, нарушить которую смели только древние напольные часы с циферблатом, украшенным созвездиями и перламутровыми силуэтами хтонических чудовищ. Рэк не выдержал и попросил Акки присесть. После непродолжительной игры в гляделки тот так и остался стоять на своём в буквальном смысле.

– Ну, предположим, ты выяснишь причину этих трансформаций. – Я сам не понял, какой из демонов подстрекнул меня открыть рот и добавить: – А дальше что? Каким образом это приблизит тебя к создателю вируса? Да и вообще, с какого про́клятого…

– Кхм, Мэло… – Мой наставник многозначительно вскинул бровь.

– Умоляю, Ниро не маленькая и от тебя слышала выражения куда хуже, – вскинулся я и поставил пустую чашку на стол.

Акки не остался в стороне:

– Я помню, когда Мэло сломал твой подсвечник, в моём словаре появились два новых выражения. И да, Ниро тогда тебя слышала со второго этажа.

– То был канделябр из рога красного буйвола с Роатанна, – сердито уточнил наставник и весь напрягся в кресле от возмущения. На свою подопечную смотреть не стал, а вот меня с Акки в своём недовольстве просто искупал, сверля взглядом.

Метроном отбил шесть раз, прежде чем Ниро прервала затянувшееся молчание:

– ID номинара сложно перезаписать на человека?

На её вопрос первым ответил пламенноволосый тьюринг:

– При смерти любого номинара нужно предоставить тело на специальную экспертизу – это во-первых. Во-вторых, реестр учёта номинаров ведётся персональным кругом тьюрингов Совета и сверяется по бумажным носителям раз в полгода. Если ID кого-то из списка неактивен – начинается тотальная проверка ID жителей и на поиски пропавшего высылают Стражей. – Обе радужки Акки одновременно затопила морская лазурь, и он задумчиво добавил после паузы: – Я сталкивался два раза с перезаписью ID номинаров и в обоих случаях тьюринга и клиента арестовывали, притом быстро. В такой операции и Элиен не поможет.

– Если бы это было так просто, сам бы уже перезаписал.

Я не удержался и прокомментировал заявление Рэка:

– Тебе так плохо живётся, что ли?

– Ну, сегодня никто нас, конечно, камнями не закидывает и на кострах не сжигает, не гоняется с вилами, как в былые времена…

– Мэло… – раздражённо выругался Акки.

– …не суёт лук в лицо, не обрызгивает посеребрённой водой, не пытается прижечь раскалённым железом или проверить твои чресла и кровать на прочность…

– Святые грешники, никому из нас не обязательно знать про тебя и твои… Мы тебя поняли, – взмолился я, осознав весь масштаб своей ошибки.

– Прекращу, если только он наконец сядет, а то стоит надо мной будто Страж или сама Смерть, – пожаловался хозяин дома, глядя почему-то на меня, а затем развернулся к причине своего раздражения. – Акки, моё гостеприимство безгранично, но прояви уважение лично ко мне и прекрати доставать своей упёртостью. Места полно, размести своё упрямство где пожелаешь, но у меня на виду.

Акки не стал больше спорить и опустился на диван к Ниро, ему о любовных похождениях нашего наставника знать совершенно не хотелось: мы и без того вдоволь наслушались о его «геройских подвигах» раньше, чем сами к ним приступили. Рэк выдохнул с облегчением и пошёл ставить новый чайник.

– Спасибо, Акки, – сереброволосая подруга признательно кивнула и опустила ноги на пол. – Я понимаю твоё желание, Рэк. Никто не охотится на нас сегодня, но неприязнь и зависть никуда не делись.

– Вместе с суевериями насчёт нашей нечеловеческой выносливости, – раздался с кухни низкий голос. – Сколько женщин жаждут убедиться, что слухи не лгут на сей счёт. Ох, вы бы знали. Не смотрите так на меня. Скажу лишь одно. Ещё никто не усомнился в правдивости этого. И не усомнится, пока я жив!

– О, боги, заканчивай! Из тебя песок-то ещё не сыпется?! – взорвался я.

– Нет.

– Только опилки из матраса, – едва слышно прокомментировал Акки.

Ниро вновь спряталась за чашкой, но уже пустой.

Наши с Акки упрёки нисколько не смутили наставника, он принялся разливать новую порцию чая, довольно улыбаясь про себя. Ниро кивнула в знак благодарности и протянула ему пустую чашку, старательно избегая его взгляда. Для неё он был кем-то вроде доброго дядюшки, если не отцом. Рэк вырастил Ниро – с его слов – чуть ли не с пелёнок, и потому поведение заправского ловеласа её смущало похлеще нас.

Беседа потекла в непринуждённом русле, но Рэк вновь попытался незаметно подсунуть нам очередную историю о своих любовных приключениях, и Акки, не выдержав, со звоном поставил чашку на стол и велел прекратить по-хорошему. На удивление наш наставник не считал свои истории чем-то неуместным в присутствии Ниро, а вот материться запрещал.

– Двести сорок восемь, – подсчитал Рэк вслух уже совершенно серьёзным тоном.

По загадочной причине он вёл счёт всем случаям, когда Акки выходил из себя. Если не ошибаюсь, то шестьдесят второй раз пришёлся на стационарный чайник: наш весьма уравновешенный друг запустил его в долгий полёт до самого входа в магазин. На его удачу допотопный прибор не пришиб переступившего порог клиента. Стоит ли говорить, что больше Рэк не подпускал Акки к кухне, когда тот был не в духе. Хотя именно двухсотый раз Акки отметил, разбив чайный сервиз того же возраста, и чуть не вызвал сердечный приступ у меня и Рэка. Наш наставник едва не лишился чувств от потери, а я от его нелепого причитания и попыток собрать осколки воедино. Нехорошо смеяться над чужим горем, но незадолго до этого Рэк сам потешался над пролитой мною скупой слезой из-за сгоревшей куртки. Не просто куртки, а самой любимой, которую он же мне и подарил.