Сероглазый много времени проводил на улице, греясь на теплом весеннем солнышке. Вот уже несколько дней он что-то строгал и вытачивал. Я не особо интересовалась – все мои мысли были заняты поиском болота. Возле него я хотела найти илангок для его язв. А также везде, где бы ни ходила, принюхивалась к земле, в надежде уловить такой нужный мне сейчас запах. Запах «горелого» гриба, который рос глубоко в земле с ранней весны до поздней осени. Я надеялась на то, что если найду достаточное его количество, то выздоровление пойдет быстрее. Но пока мои усилия не увенчались успехом, и в ближайшем лесу я ничего не обнаружила. Стало ясно, что как только станет теплее, мне придется идти дальше в лес, и за один день я не управлюсь. Но это позже, а сейчас нужно подумать, как мне измельчить и подмешать в его травы мои.
В один из дней я стащила со стола чистый кусок холстины, через который он обычно процеживал молоко, и укрылась с ним за печкой. С травами все прошло хорошо – я их просто помяла лапами, а вот кора и коренья были слишком твердыми и крупными. Пришлось грызть. Хорошо, что он никогда не узнает об этом. После часа измельчения в труху кореньев и коры мой язык онемел, а зубы ломило так, что, казалось, еще немного, и они выпадут все разом, и буду я до конца жизни лакать только молоко. Но дело было сделано, и я, дождавшись, пока Сероглазого не будет в избе, закусила холстину в зубах и с большим трудом вскарабкалась на скамейку, что стояла прямо под полкой, где у него стояли мешочки с травами. Только с третьей попытки, зацепившись лапами и подтянувшись наверх, забралась на узкую полку. Стараясь не смахнуть ничего лишнего, я довольно быстро нашла нужный мешочек и аккуратно скинула его лапой вниз на скамью. Сама соскочила следом. Немного повозившись с завязочками, я вытряхнула содержимое мешочка на скамью и смешала с тем, что принесла. Придирчиво рассмотрела результат своей деятельности и, поправив мешочек, чтобы смотрелось более естественно, спрыгнула со скамьи. Расчет был на то, что он подумает, что мешочек упал и трава рассыпалась. Он соберет все травы обратно, туда же попадут и мои снадобья. Они равномерно перемешаются, и он будет принимать их каждый день. Я облегченно выдохнула. Ну вот, хоть что-то сделала. Теперь подожду тепла и отправлюсь на поиски болота и гриба.
Весна уже вовсю вступила в свои права и готовилась к тому, чтобы передать свою сезонную эстафету лету. Мы проводили дни в неспешных делах, каждый в своих. Вроде порознь, но всегда было ощущение его близости. Он занимался хозяйством и ходил в лес, принося иногда оттуда свежую дичь. В самый первый раз он попробовал накормить меня сырой заячьей печенкой. Меня чуть не стошнило. Ну никак я не могла пересилить себя и начать есть сырое мясо и рыбу. Мужчина оказался догадливым и приготовил мне ее на открытом огне, после чего я с удовольствием ее съела. После этого случая он кормил меня едой из своего чугунка. Готовил он вкусно и сытно. Видно, сказывалось долгое пребывание в солдатских лагерях. Он ставил мою мисочку на стол и садил меня рядом, на циновку из соломы. Иногда, когда он сидел, пригревшись на солнышке, я приходила к нему и он брал меня на руки и гладил. Это были те минуты слабости, которые я позволяла себе, искренне наслаждаясь ими. А вечерами мы иногда сидели перед топившейся печью и смотрели на огонь. Он недавно закончил работу над большим деревянным креслом-качалкой, и мы сидели в нем, медленно раскачиваясь. Мерное покачивание успокаивало, дарило ощущение покоя. Иногда, очень редко, он пел. Голос его немного окреп, и пение выходило глубокое, с голосовыми переливами, и очень эмоциональное. Мне так хотелось ему подпеть, услышать, как переплетаются наши голоса, но я могла только мурлыкать, лежа у него на коленях.
Лечение стало приносить свои плоды. Спустя почти две недели я с удовольствием заметила, что ночью кашель у моего пациента стал реже, и, хотя днем он все так же часто заходился в неудержимом кашле, изменился его характер. Из сухого и надрывного он стал отхаркивающимся. Действовал корень оководника, начиная выводить из его груди излишки жидкости. Но меня тревожили язвы: они начали сильнее гноиться, и теперь стало совсем тяжело смотреть на него. Болезнь разрасталась. Память все еще крепко держала воспоминание его другого. С чистым мужественным лицом, освещенным тусклым лунным светом, с четко очерченными линиями носа и губ. Все это притягивало взгляд. Им хотелось любоваться, дотрагиваться кончиками пальцев, очерчивая четкую линию скулы. И сейчас, когда я смотрела на это обезображенное лицо, на сильные руки, покрытые язвами, мне хотелось выть, хотелось подойти и провести рукой, смывая все это с него, стряхнуть и выкинуть навсегда. Так не должно быть! Он не должен гнить заживо!
И я решилась. Хотя ночи все еще были холодными, я решила отправиться на поиски болота – мне нужен был этот корень илангока. В один из дней, прихватив с собой всю ту же холстину с завернутым туда куском хлеба, который только утром испек Сероглазый, я отправилась в путь. Выбрав направление, в котором, мне казалось, может находиться болото, я уверенно зашагала туда, держа в зубах свою ношу. Я отгоняла от себя страх и сомнения. А если я иду не туда? А если не смогу найти путь назад и не вернусь? А если умру от голода, ведь пищу я умела добывать себе плохо. Но стоило только вспомнить обезображенное язвами лицо мужчины, как я, крепче сжав зубы на своей поклаже, ускоряла шаг. Не время сдаваться. Я должна ему помочь. Ведь у меня уже начало получаться. И получается лучше, чем у того лекаря, что подбирал лекарства для него. Наверное, он был не таким уж и сильным лекарем, если не дал Сероглазому более сильных снадобий. Или посчитал его уже трупом и не захотел переводить ценные составляющие. Что бы там ни было, я не оставлю его на съедение болезням. И я шла. Шла сквозь дремучий лес, отгоняя мысли о его жителях и о том, чьей добычей я могу стать. Уже начинало вечереть, лапы устали, челюсть свело от тяжелой для меня ноши, но по-прежнему не было видно ни одного признака болота, да и «горелым» грибом не пахло. Ничего. Только стремительно темнеющий лес, полный шорохов и звуков. Я позволила себе съесть кусочек хлеба и, отыскав какую-то впадину, напилась несвежей, застоявшейся водой. На языке остался мерзкий привкус тины. Ночевала я, забравшись на нижнюю ветку дерева. Спала плохо, постоянно просыпаясь от малейшего звука. Поэтому наутро чувствовала себя разбитой, но, немного перекусив, двинулась дальше.
Так я плутала по лесу еще три дня. Хлеб давно закончился, и уже сутки я не могла найти себе даже воды. Силы заканчивались. Надежда на то, что я смогу найти болото, стала меня покидать. В то, что мне удастся вернуться обратно, тоже почти не верилось. Я, конечно, оставляла следы когтей на молоденьких деревьях, где хватало сил оцарапать кору. Но как я смогу их все найти? Немного свернешь не в ту сторону – и все, ты потерян в этом кажущемся бескрайним лесу.
Сейчас я понимала всю безуспешность моей затеи. Разве предыдущий опыт меня ничему не научил? Как можно искать что-то вслепую, когда не понимаешь даже, в какой это стороне. Весь день я шла, еле-еле передвигая лапы, уже не понимая, куда я иду. Просто шла, не разбирая дороги. А ночью меня закусали комары, и утром я была злая, как черт. Голодная, холодная, с дикой жаждой и непрекращающимся зудом во всем теле. Я пыхтела и пыталась почесать все сразу. Терлась о деревья и каталась по земле. Да откуда их столько взялось? И тут меня осенило! Рядом вода! Возможно, даже болото. Надежда хлынула в меня живительным потоком, и с новыми силами я принялась ходить вокруг в поисках хотя бы признаков воды.
И мне повезло! Спустя час я увидела в лесу просвет, и начавшая меняться растительность подсказала мне, что я все-таки нашла болото. Дело осталось за малым: найти илангок. Сейчас пора его цветения, поэтому, если он здесь есть, я его найду по мерзкому запаху, источаемому его цветками.
Немного отдохнув и попив болотной воды, принялась за поиски. Я аккуратно перескакивала с кочки на кочку, лапы находились постоянно в воде. От холода я их уже не чувствовала. Пару раз проваливалась в трясину, но успевала выбираться. За час поиска я намокла, вся покрылась болотной жижей и замерзла. Но мои страдания были вознаграждены – я нашла несколько кустов илангока. И мне опять пришлось поработать когтями и зубами, но к вечеру я сидела на краю болота со своей добычей в виде нескольких крупных кореньев. Положив их в холстину, я нашла удобное дерево и моментально заснула. Даже комары в эту ночь не могли меня разбудить. Мне было все равно: пусть они хоть до косточек меня обгладывают, это не нарушит мой сон.
Утро встретило меня пасмурной погодой, еще и мелкий дождик зарядил. Просто замечательно! А то я была недостаточно сырой и замерзшей? Усталость и злость кипели во мне. Теперь нужно как-то вернуться обратно, да еще и с ношей. Таща за собой холстину, я медленно продвигалась по лесу, находя свои метки и стараясь не терять их из виду. Силы заканчивались, голод все больше давал о себе знать. Если я сейчас что-нибудь не съем, то просто не дойду. Но что я могла съесть в этом лесу? Ягод и грибов еще нет. Охотиться я не умею. Да и кого я тут поймаю? Птицу, белку, мышь? От вставших перед глазами картин стало нехорошо. Живот болезненно заныл, а тошнота подступила к горлу. Но если я этого не сделаю, то просто не смогу вернуться обратно. В прошлых жизнях я бы так и сделала: легла бы и позволила себе умереть, но сейчас моя помощь нужна Сероглазому. Я должна вернуться, чего бы мне это ни стоило.
Ночью я вышла на охоту. Постаралась отключить все человеческое, что было во мне, и отдаться на волю инстинктам. Мышку я почуяла нескоро, еще дольше я сидела в засаде у ее норки. Я вспоминала сероглазого мужчину, что пришел в мой сон. Это все ради того, чтобы он снова стал таким, каким должен быть. Что для меня жизнь одной мышки по сравнению с его жизнью?
В эту ночь, трясясь от холода и голода, я поняла, что отгрызла бы головы сотням мышей, лишь бы он жил. И только эти мысли не дали мне выпустить из цепких когтей маленькое, бьющееся под моими лапами тельце и заставили вгрызться в его шею острыми клыками, забирая жизнь. Сдерживая рвотные позывы, я проглотила ее целиком, изо всех сил стараясь удержать свою добычу в желудке. Чувствовала я себя просто омерзительно. Живот успокоился, получив порцию еды, но меня мутило от осознания того, что внутри меня сейчас находится мертвая мышь. И, стараясь не думать об этом, я заснула на ближайшем дереве.
Утром меня разбудил какой-то шорох, и я сразу подскочила, испугавшись, что какой-то зверек утащил мои припрятанные внизу коренья. И я почти не ошиблась. Внизу сновали белки. Они бегали туда-сюда, что-то рыли в земле, а одна из них уже подбиралась к моей холстине с корешками. Я, как ошпаренная, соскочила вниз и кинулась на наглую белку. Но та увернулась, и только пушистый хвост мазнул меня по морде. Я встала над своей добычей и стала наблюдать за зверьками. Их было трое. Рыжие, с еще не полинявшими клочками серых зимних шубок они выглядели смешно. Занимались они тем, что усердно что-то копали, только земля летела в разные стороны от их стараний. И вдруг одна из них что-то извлекла из земли и, схватив это, помчалась вверх на дерево, остальные помчались за ней в надежде это что-то отнять. А до меня донесся знакомый запах. «Горелый» гриб! От такой удачи даже закружилась голова. Эти грибы растут кучно: где один, там есть еще. Молясь про себя, чтобы эти мерзкие белки не выкопали все грибы, я начала ползать вокруг, уткнувшись носом в землю в надежде почуять их запах. Удача! От захлестнувшей меня радости я рыла землю не хуже белок. Один гриб есть! Потом еще один! И еще! Вернулись белки и попытались украсть у меня уже выкопанные грибы, но я коршуном бросилась на них. Я дралась, как безумная. Клочья их зимних шуб летели во все стороны, я кусалась, царапалась и угрожающе шипела. В итоге белки ретировались, оставив меня в покое. Ну хоть полинять до конца им помогла. Все пространство вокруг было усыпано клочьями их шерсти.
До позднего вечера я рыла и собирала грибы. Их оказалось аж двенадцать штук. Они были разбросаны по большому пространству, и, если бы не мой кошачий нюх, я бы их точно все не нашла. Настроение было преотличнейшее. Да с таким количеством грибов я его точно восстановлю! И хотя я не знала наверняка, но польза от этих грибов точно огромная, он точно поправится. Только бы добраться обратно. Ночевать я решила, забившись под пень и свернувшись клубочком вокруг своей добычи. Теперь не выпущу ее ни на миг.
Неделю я добиралась обратно. Тащить тяжелую холстину с грибами и кореньями сквозь лес было непросто. Пару раз я сбивалась с пути, но ведомая какой-то силой снова находила свои метки. Охотилась еще всего пару раз. Никогда не смогу к этому привыкнуть. Это омерзительно. Поскорей бы оказаться дома и поесть нормально. При воспоминании о тушеном кролике с кашей текли слюнки. Как там Сероглазый? Заметил ли, что меня нет? Конечно, заметил! А я поняла, что соскучилась по нему.
Прошло уже больше десяти дней, когда я, надежно спрятав свою добычу в хозяйственных пристройках, забралась через лаз в избу. На дворе уже сгущались сумерки, и в избе царил полумрак. Что-то сразу насторожило меня. В избе было холодно. Так, как будто здесь не топили пару дней. Сероглазый обнаружился на своем топчане. Он лежал навзничь, одеяло сползло на пол, обнажая голую грудь. И это в таком холоде? Страшные подозрения скользнули в душу, и ее сковал леденящий ужас. Неужели я опоздала? Нет! Только не это! И я в несколько прыжков оказалась у него на груди, пытаясь уловить дыхание.
Жив! Слава Всевышнему! Дышит! Он был без сознания и весь горел, слабое дыхание выбивалось сквозь пересохшие губы. Сколько он так тут лежит? Если бы я только пришла раньше! Как помочь? Первым делом я схватила чистую холстину с полки и одним прыжком забралась на край кадки с водой. Намочив ее, я вернулась к мужчине, что метался в беспамятстве. Приложив холстину к его губам я, как смогла, выжала ему воды в рот. Он жадно втянул ее, и я повторила все снова. И снова. Затем положила холстину ему на лоб. Хотя он весь и горел, но в избе было холодно, и я, приложив последние силы, натянула покрывало и укрыла его. Силы заканчивались, и я не могла пока больше ничего для него сделать. Неделя скитаний обессилила меня. Я легла ему на грудь и замурлыкала. Только бы он не умер! Живи! Я лежала и плакала про себя. Только бы жил. И дело уже не в моем искуплении – я поняла, что мне нравится этот мужчина и я всем сердцем хочу, чтобы он жил и радовался каждому дню, как он того и хотел. Хочу, чтобы он полностью поправился и смог жить полной жизнью. Нашел себе подходящую милую девушку и обзавелся семьей. Я не сомневалась, что он будет хорошим мужем и отцом. От этих мыслей стало еще хуже. Конечно, я ему этого желаю, но как же я? А что я? Как бы я ни хотела быть на месте его будущей избранницы, этому никогда не бывать. И я с тоской прижалась мордочкой к его груди, слушая неровный стук его сердца, и не заметила, как заснула.
Я снова стояла на берегу озера и снова была человеком. Та же теплая ночь, только месяц стал полной луной. Она висела в темном небе огромным светящимся диском, полностью отражаясь в глади озера и создавая блестящую лунную дорожку. Проследив за ней взглядом, я посмотрела на деревянный настил и заметила, что на нем кто-то лежит. Это мог быть он. И я бросилась туда. В босые ноги впивались мелкие камушки, но мне было все равно. Подбежав, я увидела его. Он лежал, закрыв глаза. Даже здесь, в моем странном сне, он был без сознания. Сев рядом, я прижала свою холодную ладошку к его горячему лбу, а он вдруг открыл глаза.
– Пришла, – прошептал он слабым голосом и чуть заметно улыбнулся.
– Да, я здесь, все будет хорошо, – ответила я дрогнувшим голосом, поглаживая его растрепавшиеся волосы.
– Не уходи, – попросил он, заглядывая мне в глаза.
– Не уйду! – твердо ответила я и, уложив его голову к себе на колени, нежными движениями гладила его лицо, волосы.
Я никуда не уйду, не оставлю его одного, а если все же проснусь, то наемся сон-травы и снова вернусь к нему. От моих поглаживаний его лицо немного разгладилось, а дыхание выровнялось. Глаза были закрыты, но он не спал. Мы просидели так довольно долго, пока он не нарушил тишину, спросив слабым голосом:
– Это ведь сон?
– Да, всего лишь сон, – ответила я, не уточняя, чей именно это сон.
– Я так хотел увидеть тебя снова, – прошептал он так тихо, что мне пришлось наклониться ниже, чтобы слышать то, что он говорит. – Я боялся даже надеяться снова тебя увидеть, но вот ты здесь. И кто же ты?
– Ты можешь звать меня Улиной.
– А ты меня Яримом, – он приоткрыл глаза и посмотрел на меня. – Это так странно, Улина. Все кажется таким настоящим, особенно ты.
– Ярим, – задумчиво протянула я, попробовав на языке его имя. Красивое и так ему идет.
Время шло, а он все так же весь горел. Иногда из его тяжело вздымающейся груди вырывались хрипы. Он совсем впал в беспамятство и уже не приходил в себя. Оторвав от края нижней сорочки лоскут ткани, я протирала его лицо водой из озера и не знала, что делать. Паника охватила мое тело и разум. Я молилась всем богам только об одном: чтобы он жил. Жил! Сдержать слезы я уже не могла, и они текли по моему лицу, падая на его обнаженную грудь, где билось сердце, которое никогда не станет моим.
Наверное, я выплакала все накопленные за последние годы слезы, и, когда они закончились, мой разум немного прояснился. Что я за идиотка такая? Я же лекарь! Еще и считаю себя не самым худшим лекарем. И я бегом помчалась к лесу. Ночь все никак не хотела заканчиваться, и в лесу было темно. Только слабый свет луны, пробивавшийся сквозь развесистые лапы елей, освещал мне дорогу. Я знала, где и что искать, поэтому сочные побеги аргон-травы нашла быстро. Свежий сок этой травы снимал лихорадку, и я порадовалась тому, что нашла именно ее. Бежала обратно я сломя голову. Ветки хлестали по лицу, но я не обращала на них внимания. Пару раз спотыкалась о выступавшие коренья и падала. Но, не думая о боли в голых ногах, я бежала. Хорошо, что земля в лесу была мягкая, усыпанная старыми иголками и прошлогодними листьями.
За время моего отсутствия ничего не изменилось, чему я была неимоверно рада. Положив в лоскут ткани аргон-траву, я начала выдавливать ее сок в его приоткрытый рот. Он никак не отреагировал, но я упрямо повторяла свои действия, пока не увидела, как кадык мужчины дрогнул и он проглотил сок. Я облегченно выдохнула и стерла выступивший пот со лба. Так, что дальше? Его нужно охладить. Оглянувшись вокруг, я поняла, что если сброшу его с подмостков, то он скорее всего утонет – наглотается воды, а я не успею его подхватить. Остается только как-то дотащить его до берега и уже там постепенно опускать в воду.
Я осмотрела мужчину и вздохнула. Он был большой и весил, наверное, немало. Придется тащить волоком. Я сняла свой сарафан, оставшись только в одной нижней рубашке, укороченной до самых бедер, и подложила его под спину Ярима. Тянуть придется аккуратно: мостки деревянные, жалко будет расцарапать всю его спину. Почему он, интересно, без рубашки?
Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я каким-то чудом дотащила его до берега, переборов смущение, стянула с него штаны и волоком затащила за собой в воду. Села на небольшой камень, видневшийся над водой, и погрузила его тело в озеро, положив голову себе на колени. Вода была прохладная и почти закрывала мне колени. Я крепко держала его голову, не допуская того, чтобы его лицо погрузилось в воду.
Вскоре я почувствовала, что жар начинает спадать и он дышит ровнее. Дыхание стало более глубоким. Я сидела и рассматривала его, пытаясь впитать в себя его образ. Легкими движениями пальцев скользила по его высокому лбу и высоким скулам, провела большими пальцами по густым бровям, погладила нос, впалые щеки и замерла у губ, не решаясь прикоснуться. Спустилась ниже, обвела четко вычерченный волевой подбородок и скользнула по мускулистой шее. Я уже не могла остановиться. Его кожа манила, блестя мокрыми каплями в лунном свете. Кромка воды плескалась на его плоском животе, и я могла рассмотреть его грудь. Широкая, мускулистая, она вздымалась от каждого его вздоха, и я с замиранием сердца положила на нее ладошки. Погладила, наслаждаясь ощущениями от твердых мышц. Огладила плечи и вернулась к лицу. Меня манили его губы, и пальцы в нерешительности замерли у уголков его рта. Потом как-то сами собой очертили их контур и погладили. Вдруг я почувствовала, как его губы захватили мой палец и горячий язык дотронулся до него. От этого жаркого прикосновения разряд удовольствия промчался по всему телу. Я посмотрела в его глаза, которые оказались открытыми, и утонула в их серебре. Глаза обжигали, манили, и было в них что-то такое, от чего любой порядочной девушке нужно было бежать, как от огня. Но я не шелохнулась. Наверное, нужно было убрать руку от его губ, но я и этого не сделала, а только опустила взгляд на его губы, которые теперь поочередно целовали мои пальцы. Нежно, волнующе. Иногда его язык проходился по подушечкам пальцев, и меня снова бросало в дрожь. Разве такое возможно? Получать такое удовольствие от этой простой ласки! Я услышала легкий всплеск – это он поднял руку из воды и, взяв мою руку в свою, прижал ее к своим губам и замер, шумно втягивая воздух.