Сверхновые

В эпоху Ран Тиамат Мардук-Хет не сталкивался с лазурными украшениями, и Гельмут Леген знал, почему. Это было ни к чему молодому мардуку, жившему вблизи Храма синих вод. Минерализованную Лазурь брали с собой мардуки, улетавшие в четвёртый мир.

С появлением Вивиан Гельмут полностью пересмотрел своё отношение к действиям Андрея Беляевского. Того было принято считать неуправляемым. Эйенешентар не контролировала его – вероятно, неслучайно, – однако Андрей от кого-то принял груз, который был способен понести, и который ему не дали бы использовать не по назначению. Гельмут предполагал, кто это.

Андрей Беляевский служил будущему мардуков!

С Вивиан Гельмут вообще многое подверг переоценке.

Пока она росла, он наблюдал за развитием ещё одного ребёнка отца заамийцев. В её генах, как в книге, он читал упоминание о первой известной ему потомственной, по женской линии, обладательнице какого-то частного типа Лазури, которая держала схваченной только определённые группы генов, в большинстве отвечающие за органы головы и шеи. Лазурь отца Шу, естественно, сошлась с Лазурью её матери, не оставив человека.

Естественно, что Вивиан-Шу жила без надобности посещать Храм синих вод. Она думала, что приносила почки Презаагин из комнаты Шу, но почки образовывались у неё в руках, пока она спала, по её желанию.

Она подарила ему озарение.

Миф о Заами был мифом. Корабль был, экипаж был, и история, в которой пятеро пилотов оказались в мире преисподней, была для детей. Не обязательно, что в ней была одна ложь в том, что касалось пришествия Мардука. В рассказе госпожи Соги девочки не было, и Мардук выбрал для сосредоточия себя самое крупное тело. Не потому ли он взял его, что не смог взять самое надёжное и независимое тело?

На месте заамийцев Гельмут запер бы Шу на все замки.

«У неё была свёрнута шея», – сказала сегодня Вивиан Рональду.

Она говорила, что «один брат был очень груб», что он мог убить больную сестру. Никто не смог бы повредить тело Шу, даже если была бы острая необходимость. Вивиан что-то не то вспомнила, и что-то не то придумала. Однако про связь с трупом Шу – правильно.

Ещё госпожа Сога, рассказывая, что бесплотный Мардук, абсолютно чуждый человеку, научился быть мардуками, способными быть лучшими людьми, объясняла это тем, что никто из заамийцев не мог отдаться небытию полностью. Они в своих телах-сейфах являлись чем-то вроде ану в сосудах Апофеозов. Лазурь вместо ушедшей формы держала тела цельными, и несла часть её функций – сохраняла остаток сознания и памяти. Так мардуки смогли осмыслить себя в новом для них способе существования.

Неизвестно, какие звёзды сошлись, чтобы Шу явилась на свет в 1986 году, поглотив ребёнка в городе Сиэтле, США, но её ждали, чтобы перетянуть из неприступной крепости Заами в Разбитый Апофеоз Сопдет.

Гельмут был вне себя от счастья.

Нестандартный случай

Смартфон тихо гудел в руке Джейка.

Правым глазом он смотрел на улыбающуюся ему с экрана Дженну, а левый вжимал пальцами под бровь. Левым глазом он выглядывал из грозди искусственного винограда в миске на верхней полке на кухне, и видел муку в волосах Дженны. Она только что поставила в духовку пирог с абрикосами, и сейчас потирала столешницу кроликом-прихваткой, слушая вопросительные гудки в трубке.

Быстро проверил остальных.

Лис лежал на кровати Джейкоба солдатиком, в носках. Хлоя возилась с Моноклем на полу в комнате Дэлис, Дэлис рисовала за столом.

Он оставил дом оцепленным эдволатами, а внутри разместил собственную систему наблюдения, но ни в чём и ни в ком не мог быть уверен. Он хотел слышать, что всё в порядке, чувствуя это.

– Дженна? Привет, – сказал он очень тихо.

– Привет. Можешь говорить? – насторожилась Дженна.

– Ага. Как вы там?

– Девочки – хорошо. Джейкоб выпил таблетки, – она качнула бедром. – Он не показывает, что рука болит, – её голос стал нежнее, – он так повзрослел… Ни с кем не разговаривает, – и Дженна вздохнула, поправляя бант на прихватке. – Когда тебя ждать?

Джейк сказал ей, что понадобилось срочно съездить в офис, схватил первый попавшийся костюм из шкафа и убежал прежде, чем пришлось бы завираться больше. Дженна закрыла за ним дверь, не зная, почему он сорвался с места, хотя всё на сегодня отменял, и когда вернётся. А она собиралась печь свой фирменный пирог.

– Я…

Кимико взорвалась звонким наигранным смехом.

Дженна на кухне замерла.

Джейк оглянулся, прикрывая трубку. Кимико ёрзала у Инго Себы на коленях и тыкала ему пальцем в побелевшие губы.

– Почему ты не рад своей мамочке? – хихикала Кимико.

Физиономия у Инго багровела, как стынущие угли.

– Джейк, ты где?

По тону Дженны угадывалось: «Что за женщина с тобой?».

– Показываю дом, – Джейк смахнул пот со лба. – Тут молодая пара… Пока не могу сказать, когда освобожусь. Думаю, не раньше шести.

– Они будут осматривать дом три часа?

Джейк облизнулся.

– Сфотографируй их, – потребовала Дженна.

– М-м…

– Молодую пару, Джейк.

– Дженна, это… – Эванс замялся и попал взглядом на вздымающуюся грудь под белой и синей полосками, тут же отвёл глаза и встретил синие пуговицы Гельмута Легена. Тот сидел, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу, напротив – с другой стороны двуспальной кровати, на которую положили дозревать Смоуэл, – и держал насмешливой свою маску. Слева, подальше, сидели ещё 11 зрителей. Тут на заднем плане в виде исключения фид Орион и впереди, как полагается, все тузы стороны Дуат в Аменти – себы Инго, Сола и Михаил, Беата, Василиса, себа Иркаллы Валентин, и трое себ, живущие подручными у госпожи Сакаи в стороне Вокантин. Эти пришли как Эри Хоши, Да Син и Раде Себа. Они сидели справа от кресла Кимико, а она сюсюкала с главной целью.

Она вошла в эту комнату подавленной, и то, как она пыталась это скрывать, было тревожным зрелищем. Она тоже что-то потеряла.

– Я о многом прошу? Джейк, я устала волноваться, и просто прошу тебя: дай мне быть уверенной в тебе. Я хочу увидеть их фото, – говорила Дженна тоном строгой учительницы.

– Хорошо, Дженна. Мне пора, – сказал Джейк.

– Ждём тебя, – сказала, не улыбнувшись, Дженна.

Он нажал отбой.

Дженна сняла фартук и бросила его на спинку стула, уходя с кухни.

– Ну почему же вам пора?

Джейк покосился на усмешку Гельмута.

– Что вам помешало? Неужели мы? Пожалуйста, не обращайте на нас внимания, улаживайте свои личные дела. Семья – это святое, – рассудила тварь, семьи отродясь не имевшая.

– Слышишь, что говорит господин Мардук-Хет? – поддержала Кимико, вешаясь одной рукой на шее Инго.

Тот вызвал у неё смешок, подхватив её одной рукой за талию, встал с ней и поставил её к её креслу. Он прошествовал к столику между двух зашторенных окон, и мелькнул там сигаретой. Госпожа Сакаи открыла было рот, но вскинула руки к золотым змеям, поползшим у неё из волос, и присела, меняясь в лице.

– Ведите себя подобающе, госпожа Сакаи, – предупредил Леген.

Кимико потупилась, стала очень маленькой и хрупкой, и распустила волосы по плечам в белом болеро, а свою чудовищную заколку сунула в клатч, и вцепилась в него обеими руками.

Она, как и все присутствующие, пришла сюда быть свидетелем проявления и не могла покинуть комнату прежде, чем ану Сопдет впервые очнётся в носителе, что ознаменует успешный приход, или сожжёт носитель. В среднем стабилизация канала происходит в течение семи часов после подключения, обычно – в отрезок первых трёх. Пока Гельмут вёз Вивиан в гостевой особняк, пока все съезжались, пока сидели, рассматривая избранницу Сопдет и слушая Кимико и его, прошло уже около часа.

А фото нужно делать сейчас, после звонка.

Джейк обнаружил у себя эту мысль, и заиграл смартфоном. Он словно в болоте. Пока стоял недолго, мог вытащить ноги, задержался – и его держит за голени. И не время дёргаться.

Он представил, как отходит к двери, открыв её, поднимает интерес нескольких десятков фидов, озвучивает дико неуместную просьбу и передаёт смартфон в чужие руки, чтобы получить неизвестно какой результат. Нет. Просить попозировать кого-то из себ? Тоже не вариант. Во-первых, они не походили на простых американцев, которые присматривают себе гнездо в понедельник после обеда. Хотя они собирались в спешке, они собирались на особо знаковое событие. Сложные выражения лиц, вечерние платья и роскошные украшения у женщин, у мужчин – строгое чёрное. Во-вторых, они хотели бы, чтобы в такой момент другие ану проявили уважение к их матери и устроительнице Аменти, и успели отметить выкрутасы Кимико и его разговор с женой. В-третьих, ему, как без пяти минут опекуну, не пристало отвлекаться и отвлекать других.

Закрыв глаза, Джейк посчитал до десяти и взглянул на то, что было перед ним. Девушка, лежащая на кровати с безмятежной улыбкой, и мужчина в светло-сером костюме, терзающий лицо ухмылкой.

Джейк включил камеру на смартфоне, и в тишине громко щёлкнуло.

Он скажет Дженне, что девушка хотела почувствовать себя спящей в новой спальне – потому глаза закрыты.

– Вы не против? – спросил он у Гельмута, убирая смартфон.

– Я даже буду благодарен, если на этом вы прекратите ваш цирк.

– Семья – это святое, – напомнил Джейк.

– Когда она есть, – парировал тот.

Джейк оставил за ним последнее слово. Не сейчас, и не с ним говорить о том, что семью создают, а детям необязательно быть родными своим родителям и быть им полезными, чтобы быть дорогими. Мардуку не понять, что живущий как человек не должен быть одинок. Пусть Дженна трижды беременела от доноров, и что это меняет? Для неё – ничего, даже если она узнает. Для её мужа – ничего. Они с ней – отец и мать.

Гельмут перевёл взгляд с Вивиан на него, и тут Джейк понял – Тиамат видит через Гельмута. Глаза без жизни, но сильные цветом и вниманием.

Работающие в норме органы восприятия!

Гельмут Леген стал почти живым – потому он неожиданно выглядит почти нормальным с виду мужчиной не старше сорока, имеет волосы на голове, зубы во рту и ногти на руках. Джейк скис ещё больше. И без того было неприятно обнаружить, что он упустил изменения в облике марионетки Тиамата. Что же могло пойти на пользу трупу?!

Тиамат физически располагался в одной из капсул Колыбели Апофеоза Ран, и мог осуществлять присутствие на Земле как себы – через узел связи, но, в отличие от них, пользовался не дубль-телом, а продуктом перегонки человеческой плоти по своей генной карте. Подозревали, что ану Мардук обязал его так делать, чтобы на его фоне Тиамат не выделялся слишком выгодно. Его франкенштейны были слепы, глухи, неповоротливы, слабы ногами, носили парики и воняли падалью через духи. У них обязательно не работали кишечник, почки и печень, кроветворения не было.

Когда они встречались в последний раз? В 1976 году? Гельмут выглядел обычно для любой марионетки Тиамата Мардука-Хета.

Сейчас Гельмут может нравиться женщинам.

Джейк почесал в затылке.

Вышло громко, и он чуть кашлянул – оглушительно.

И Эванс уставился на Вивиан Смоуэл. Та вовсе цвела как роза. Он больше не забывал про неё – помнил её с момента, как её вынесли из лимузина. Это о ней говорила сегодня ночью Тери. Это к ней годами топтал дорожку Гельмут. Глаза Джейка полезли из орбит. А сколько он не видел Эриха Легена? Но он выдохнул. Надо полагать, у Эриха так и остаётся заблокированным сознание ану, потому что иначе все испытали бы на своей шкуре возвращение оскорблённого и разъяренного Мардука. Он бы не дал жизни отмеченным своего врага, и не родилась бы она.

Джейк начал осознавать масштаб подготовки к этому проявлению Сопдет, и опять взмок. Что происходит? Что он ещё упустил?

Он потрещал пальцами, и поднял голову.

– Почему Эрих Леген не присутствует? – обратился он к Гельмуту.

Инго Себа засмеялся.

Гельмут потянул тонкую улыбку.

Краем глаза Джейк увидел ряд окаменевших лиц.

– Меня берут сомнения, – заговорил Гельмут, – что вы в состоянии взять на себя бремя такой ответственности. Я буду вынужден подать протест против прямого осуществления вами функций опекуна.

Понятно.

Когда они вошли сюда, у кровати было подготовлено одно кресло, и Гельмут Леген сам переставил второе для себя. Однако он станет не единственным претендентом. Всё определено Законом крыла. В случае проявления Сопдет в стороне Миктлан, и в случае, если проявление ану Кецальмека заявляет, что не может надлежащим образом обеспечивать её, либо его за Столом Четырёх признают несостоятельным опекуном, – в этих случаях Джейк станет формальным представителем принимающей стороны. Права получит доверенное лицо опекуна. Прежде всего, Мардук. Если его нет, он откажется, или он несостоятелен, то черёд Амитерет. При этом же раскладе следующий после неё – Инго Себа, за ним – все себы в порядке старшинства, и только потом – Мардук-Хет.

Думает, что перепрыгнет все головы?

А почему бы нет? За Столом Четырёх на сегодня – Джейк Эванс, и он под давлением, Кимико Сакаи, посланница от ану Сопдет Сола Себа, и сам Гельмут Леген, княжеский заместитель в Иркалле. Если все откажутся, Тиамат получит, что хочет.

– Ваше право, – отвернулся Джейк.

Похищение Джейкоба было лишним. Джейк не видел оснований стоять горой за опеку над Смоуэл. Он не хотел вести образ жизни князя Аменти, нести расходы князя, и постоянно иметь дело с публикой в этой комнате. К тому же… Он глянул на Вивиан, потом на Гельмута.

Тот резко расплёлся и потянул к ней руку.

Слева зашевелились, застучали каблуками, и Джейк, про себя усмехнувшийся над собой, последним вгляделся в дрожащие ресницы Вивиан. Они понемногу приподнялись, и Джейк обомлел при виде горящих синих глаз. Что это такое? Он вздрогнул – и оглянулся на руку Беаты Себы, поднял глаза на её взволнованное лицо, и опомнился.

Джейк встал на нетвёрдые ноги и наклонился к Смоуэл.

– Я – тот, кто встречает. Ты, кто ты есть, назови своё имя, – хрипло и громко попросил он на Амансашере.

Вивиан уронила голову направо.

– Ты, кто ты есть, назови своё имя, – повторил Джейк.

– Он не знает, к кому он пришёл? – спросила она у Гельмута, держащего её за руку. На чистой Амансашере. – Почему ты не скажешь ему?

– Прости, я не помню твоего имени, – сказал Гельмут.

– Ты кто-то чужой. Я – Шуугес, – она повернулась к Джейку.

Джейк мог бы тронуть возникшую стену молчания.

Ещё никогда проявления не показывали способности так хорошо общаться в первое пробуждение. И имя… Шуугес? «Эйенешентар» – вот что она должна была выговорить по складам.

Джейк переспросил:

– Шуугес?

Её глаза стали гаснуть и закрываться, и он поторопился сказать:

– У тебя есть другое имя. Оно было чужим, стало твоим вторым. Ты, кто ты есть, назови имя, взятое вторым.

– Ви-ви-ан-н-н…

– Эйенешентар – твоё имя?! – крикнул вдогонку Джейк. – Эйенешентар Руджива Сопдет – тебе знакомы эти слова?!

Джейк посмотрел на две руки, сжавшие её ладонь, на поплывшее тестом лицо Гельмута Легена – Тиамат прекратил контролировать мимические мышцы марионетки; на багрового Инго со вздувшимися венами на лбу, на растерянность остальных.

– Что всё это значит?! – рявкнул Инго.

– Тихо! – поднял руки Джейк, и сделал паузу. Ему надлежало озвучить: «Слушайте: открылось небо Сопдет – и я тому свидетель. Я спрашивал, и она отвечала. Она с нами!», но ему пришлось подыскивать другие слова. – Господа… Не думал, что мне придётся это говорить… Я свидетель, и вы свидетели, что она, – он показал на Вивиан, – не назвала своим имя Эйенешентар. Такая же ситуация возникла в первое пробуждение ану Мардука в имени…, – он передохнул, – Эрих Леген… Инго Себа, вы присутствовали там. Так это было?

– Так!

– Ну… вот… Я откладываю заявление о состоявшемся проявлении ану Сопдет, заявление о моей опеке над ней, и заявляю, что не буду нести никаких официальных и неофициальных обязательств по отношению к этой девушке, пока она не подтвердит иным образом, что она – Эйенешентар.

– Каким – «иным»? – спросила Беата Себа.

– Решим, – сказал Джейк.

– Когда?

Беату поддержал старший брат, Михаил Себа:

– Где и под чьим присмотром она будет жить?

– Кто это будет решать? – возбуждённо запищала Кимико.

– По Закону крыла я должен принять проявление другого ану на своей территории, и…

– Мы поняли! – кивнула Сола Михаилу. – Мы должны решить, что будем делать, пока господин Эванс радуется, что может упрыгать в кусты.

Беата отошла к ней.

– Что вы сказали? Я не обязан становиться опекуном Шу-у-гес, – Джейк протянул странное имя, – и Вивиан Смоуэл! В Законе крыла чётко прописано, когда наступает моя ответственность!

– В Законе крыла нет запрета на содействие в нестандартном случае проявления! Тем более, что прецедент был, и был решён господином Беляевским в пользу Эриха Легена. Не хотите ли вы, чтобы мы поверили, что вы руководствуетесь не личными предпочтениями? – вызывающе повысила голос Сола Себа.

Он поглядел в спины, сопя. Они совещались.

– А какое, собственно, вы имеете право что-то делать?

Себы обернулись.

– Про Шуугес ничего неизвестно, а имя Вивиан Смоуэл принадлежит харваду наместника Беляевского. Беляевский заключил контракт на сопровождение своих харваду в Северной Америке с воинством Ориона, – Джейк посмотрел на поднимающегося с кресла фида Ориона. – Пока она официально не признана Эйенешентар Руджива Сопдет, она взрослый свободный человек, который сам для себя всё решает, и за ней присматривают орионцы. У Вивиан Смоуэл есть жильё, которое она сама себе выбрала. Там её место. Сейчас. Пока что… – смягчал Джейк.

– Она говорила на Амансашере, – сказал Михаил.

– К ней будет приходить память ану, – сказала Беата.

– Когда она вспомнит себя Эйенешентар, тогда будет другой разговор, – многозначительно сказал Джейк.

– Мы не будем ждать. Харваду правителей Дуата – граждане Дуата, – заявила Сола. – Инго? – она обернулась.

Инго опять курил у окна.

– Инго?

– Большего, чем он, не скажу.

– Как тебя понимать? – жёстко спросила Сола.

– Не хочу быть одураченным. Сначала мы должны удостовериться, что забираем домой не кого-то, а нашу мать, – Инго пустил струйку дыма. – Понаблюдаем за ней.

– Сколько?

– Сколько будет нужно.

Голос с глубины

Фридрих перед зеркалом тянул ладонями лицо, и холодные капли сбегали до локтей. Веки красные, глаза красные… Голова раскалывалась весь день, и под вечер треснула совсем. Его мутило.

Он сунул руки лодочкой под струю из крана, и, набирая воду, заметил чёрный волос на краю раковины. Плеснул на него. Проводил его.

Эх, Клара…

Фридрих намочил полотенце, нашёл пяткой банкетку и уселся, погрузив лоб в сырую прохладу. Всё оттого, что он сегодня без конца размышлял о том, что сказал утром Кларе. «Замечательно».

Его «замечательно» значило «спасибо за дополнительное время». Чем дольше она его компаньонка, тем дольше Милочка не попадается в ловушку Гельмута. Но ведь он прекрасно видел, что Клара скоро доживёт до дня, когда её под руки выведут из квартиры.

Для неё это плохо началось, и плохо кончится.

Для Милочки будет всё то же.

Подписывая контракт с Гельмутом, девушки не подозревали, что на бумаге лежит печать о найме на службу в Иркаллу. Этот контракт можно расторгнуть только через другую печать, которой простые люди не имели. Когда девушки увольнялись или их увольняли, они лишь сменяли труд компаньонки на чёрный. Им давали возможность копить на отпущение, стоившее немерено. Положение таких, как Клара – отказавшихся от угощения Гельмута, – усугублялось долгом за баснословно дорогую воду с лимоном. Ей придётся делать карьеру в Аменти или стелиться под кого-нибудь, пока она свежа, – и то, чтобы понять, что это тоже не выход.

Он бы выручил её, если бы стал акером в Дуате – ведь тогда у него появились бы статус и средства. «Бы». Пока он играет роль неполноценного проявления господина Мардука. Сколько ещё это продлится? Он не знает. Он сможет считать свою задачу здесь выполненной, когда госпожа Сопдет даст новое проявление, однако, в отличие от других ану, она никогда не торопится возвращаться. А со смерти наместника Беляевского минул всего 51 год.

Милочка будет следующей. Уже в декабре.

Или следующей после следующей.

Всё равно будет.

Все фотографии, которые подкидывал ему Гельмут, являлись обещаниями, и он всегда исполнял их. То, что он привёл не Милочку, а Клару Ригель – последствие какой-то заминки или его желание поиздеваться. Гельмут мог себе позволить – он ненавидел князя Мардука.

Выбирая девушек, он как будто подбирал отмычку, и не мог не заметить, что одна подошла. Фридрих всё осознавал, залезал от этого под кровать, в шкафы, и пытался выбить дурь из головы, стуча себе по макушке. В нём снова проснулся ребёнок, когда-то мечтавший о Шери. Видел её только раз – через пыльное стекло витрины, потому что в тот же день её купил богач, и помнил даже швы на её ботиночках. У Шери – у Милочки, как перевёл ему потом с французского владелец магазина, – были чёрные локоны, жёлто-белое платье, кружевной зонтик в ручке, синие глаза и лицо доброго ангела.

Фридрих уже находил это лицо однажды. Оно было у статуи госпожи Сопдет, показывающей её истинный образ. Фридрих долго мучился, прежде чем договорился с заживо пожиравшим его зверем, что выразит свои чувства, став её слугой.

Перед Милочкой на фото он быстро сдался.

Он рассудил, что ему не досталась кукла, не могла достаться хозяйка Дуата, но эта девушка может ему принадлежать. Должна.

Фридрих вдохнул через полотенце, обтёр лицо и шею.

Есть ячейка в Банке Бити, в которой Андрей Беляевский оставил ему дарственную на землю в Дуате, печать акера и «кое-что важное». Это должно быть связано с настоящим проявлением Мардука – возможно, указание на место заключения или ключ. Есть беламитер. Надо торговаться с Гельмутом. Нельзя допустить, чтобы Милочка подписала контракт.

За дверью стих топот.

Гельмут пришёл, словно услышав его мысли.

– Господин Леген, вы скоро? – грубо спросил Гельмут.

– Я сейчас, – Фридрих поднялся и включил кран.

Он тщательно умылся, вытерся полотенцем, просушил плетёный из шнурков браслет с серебром и синей бусиной – ещё один подарок Беляевского, уложил волосы пятернёй и вышел. Из комнаты Клары доносилось натужное посапывание.

Гельмут стоял в пальто, обхватив себя, словно маялся животом.

– Госпожа Сопдет дала проявление, – сказал он.

Фридрих остолбенел.

– Да. В девять и четыре минуты вечера по местному времени.

– А…

– Сейчас без пяти одиннадцать.

– А…

– А? – Гельмут явно был очень не в духе.

Фридрих замял полы футболки.

– Мужчина или…

– Мужчина. В Соединённых Штатах. Ваши действия?

Он знал, какие инструкции Фридрих получил от наместника Беляевского. Ему нужен его господин… Как вовремя!

– Я должен ехать в Банк Бити, – обрадовался Фридрих.

– Собирайтесь. Я вас увезу.

Естественно, увезёт.

Фридрих пошёл к себе и сразу подался в гардероб. Скинул брюки и поло, взял с одной полки тёмно-синюю рубашку в белую точку, с другой – джинсы. Надел носки, ботинки, и снял с вешалки рокового вида двубортное чёрное пальто с погонами. Просовывая руку в рукав, он вышел в спальню, залез под матрас и вытащил обтрёпанное фото Милочки, которое отправил в карман. Прихватил зеркальце. Всё. Готов.

Он вернулся к Гельмуту, который ждал его в прихожей, и они вышли в подъезд. Гельмут не стал запирать дверь. Фридрих обратил внимание, и не сказал ни слова. Клару выкинут отсюда сразу, как они уедут, но это ничего. Потерпит. Он заплатит за неё.

Они спустились в лифте, и улица обдала Фридриха прохладой. От головной боли остались жалкие колкие крохи. Глубоко вдохнув, он сел на заднее сиденье кроссовера Гельмута, тот отправился за руль.

Поплыл мимо дом… Дом, дом…

Фридрих посмотрел на бледный профиль Гельмута. Правой рукой Гельмут открыл панель управления, бросившую жёлтый отсвет на его лицо, подвигал плечом, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Автоатет – атет, совмещённый с автомобилем, – закрывал кроссовер в свою коробку из пепельной стали, и в тоннеле, разогреваясь, отрываясь от дороги, понёс их по заданному маршруту.

И Фридрих смежил веки, думая о том, что как-то дожил до этого часа. Ему не верилось – так он привык, что всё доживает.

Он вспоминал, как ветер выл, сбегая из врат, уносил слова Инго, и тот махал рукой. В пути он рассказал, что Беляевский назначил встречу в Эшинане, и предупредил, что, когда откроется проход, поднимется шквал, и нужно будет скорее зайти внутрь. Фридрих, накинув капюшон и затянув его, схватился за обледенелые камни, добрался до металла, и сделал самые трудные в своей жизни шаги. Он завалился внутрь с истёртым ветром носом, без шарфа, который сорвало. Угловатые выступы у груди завибрировали, и душа метнулась, когда толща двери покатилась закрывать выход.

Ветер затих, профыркал сдувшимся воздушным шаром, и Фридрих, отдышавшись, отжал себя от стены, вытащил из кармана фонарик и обернулся. Фонарик ему дал Инго – и спасибо. Фридрих пошёл по засветившимся под ногами точкам, но ему было спокойнее видеть больше.

Он был в Эшинане, что сокращённо – «Третий из».

Третий мост из пяти.

Его локти чесались от одной мысли, что это часть древнейшего сооружения на планете – комплекса, который во времена мардуков носил название «Амантару». На языке мардуков слово читалось как «Божественные звёзды». Фридрих узнал это на прошлой неделе, когда получил вспомогательные материалы для изучения устройства Аменти. Он подумал, что дугами помечены особые поселения на карте, но ему объяснили: это наследие мардуков – мосты во все слои Сферы.

Нужно было предполагать существование чего-то подобного! Любое техническое сооружение требует обслуживания, и для этого в нём должны быть предусмотрены коммуникации.

Фридрих изучил расположение частей комплекса, разбросанных по миру, с большим интересом посмотрел на карте на ближайший мост Эшинан на плато Путорана в Сибири. К тому времени он прослушал курс краткой всеобщей истории и уяснил, что 540 миллионов лет назад на Землю прилетели высокоразвитые мардуки и построили Мосты и Сферу, чтобы превратить непригодную для разнообразия жизни планету в оазис. Он мог наизусть повторить, что «технические слои, вкупе называющиеся Сферой, необходимы для фильтрации, накопления, циркуляции и формовки тонкой материи, что при соединении с плотью задаёт ей образ развития. На языке мардуков объект Сфера так и назывался: „Вместилище форм“».

В его прошлом, где он несчастливо родился и вырос, остался внешний слой Сферы Татра, а в его настоящем был второй после Татры технический слой Асбара, принимающий отделившиеся формы всех живых существ; слой, где есть твердь, и есть заселённые области – Аменти.

Аменти делилось на четыре стороны: Дуат у Сопдет, Вокантин у Амитерет, Иркалла у Мардука и Миктлан у Кецальмека, а также на пограничья с приютами. Остальное пространство слоя занимало мёртвое пепелище – пепельные пустоши, горы пепла, моря пепла и пепельные океаны, в которых бушевали пепельные бури. В Аменти в основном жили в фортах под щитами, принадлежащих воинствам эдволатов. Их строили с привязкой к городам в Татре. Лучшими для жизни поселениями были купольные города себ, и их, как и самих себ, можно было сосчитать по пальцам двух рук.

Из аментийских городов Фридрих успел увидеть только столицу Дуата Пик Сияния – город, в который влюбился, и теперь – невероятно! – он спускается в Эшинан!

Он шёл по наклонной шахте со стенами медного цвета. Внизу оказалось большое круглое помещение, серебрящееся от конденсата в свете фонарика. Фридрих остановился и насчитал шесть круглых дверей – пять закрытых и одну приглашающую.

За ней во тьму убегала вереница огоньков на полу.

Фридрих ступал по ним, стуча подошвами по металлу, оставляя позади круглые двери, проходы и переходы, и унылое холодное однообразие, и огоньки завели его во мрак, где луч фонарика не доставал до потолка. Вдали в свете прожекторов висела луна, гудел генератор, стояли ящики, и ходил Андрей Беляевский.

Фридрих поспешил туда.

Андрей сказал по-немецки, вытирая тряпкой под глазами:

– Вот и ты. Голоден? Я, признаться, съел бы слона. Где-то там корзинка со снедью, – он тряхнул тряпкой в сторону ящиков, – займись, я тебя прошу. Я закончу здесь, и перекусим.

– Могу я спросить, что это? – не удержался Фридрих.

– Беламитер. Небольшой корабль мардуков – скажу так: катер, на котором можно недалеко летать. Недалеко – это на Луну, например.

Фридрих посматривал на белёсую светящуюся сферу размером с сарай, пока выуживал из ящика корзину, прикрытую сложенной скатертью. Понеслись взбудораженные ароматы хлеба, сыра и копчёного мяса, пирога с курицей. Звякнуло стекло о фарфор. Фридрих накрыл сложенной скатертью два ящика и взял тарелки.

– Тебе нравится беламитер? – спросил Беляевский.

Фридрих даже растерялся.

– Чего молчишь?

Фридрих поставил бутылку с лёгким ягодным вином, и не заметил, что не отпустил её горлышко. Трудный вопрос, в самом деле! Потому что он научил себя, что ему безразличны вещи, которые ему не по карману, а его спрашивают, нравится ли ему то, что попросту не для него.

– Ты напрасно всё усложняешь, мой мальчик. Есть «нравится» и «не нравится», «да» и «нет», и это голос с глубины. Он всегда говорит одно и простое, а голос разума переменчив. Найди, что слышишь.

Фридрих слышал шаги Андрея.

Он вытер вспотевшую ладонь о край скатерти.

– Я восхищён. Не знаю, что ещё сказать, – признался он. – Я думал, что реактивные самолёты – самая прогрессивная техника, а здесь, в Аменти, я только смеюсь над всем, что люди называют достижениями.

– Хочешь, я подарю его тебе?

– Катер?!

– Не просто так подарю, – Беляевский сел рядом на ящик. Ему не было холодно – он был в рубашке с закатанными рукавами. Он поднял плечи, упираясь белыми жилистыми руками в колени, и хитро улыбнулся. – Мне нужно, чтобы ты оказал мне большую услугу, Фридрих, и я не буду мелочиться. Считай, что беламитер твой. Это аванс.

– Зачем мне летать на Луну?

– Это сам решай. Делай с ним что хочешь.

Фридрих пытался резать мясо, но пальцы не слушались.

– Господин Леген?

Он открыл глаза. Его руки шарили по бёдрам.

– Приехали, – отвернулся от него Гельмут и вышел из машины.

Вышел и Фридрих, взволнованный.

Они в Пер-Басте, купольном городе матери малых кошачьих бальсагов Баст Себы – Беаты Себы с недавних пор, в центре торговли Дуата, известном также фармацевтическим университетом и аптекарскими огородами, и также хранилищем ценностей, основанным проявлением ану Сопдет в имени Бити. После реформы наместника Юлиана Диррахика хранилище стало Трапезой Бити, наместник Беляевский переименовал его в Банк Бити.

Фридрих приезжал в Пер-Баст в качестве проявления господина Мардука, чтобы познакомиться с городом и Беатой Себой, довольно милой дамочкой. Сейчас автоатет обогнул город и прибыл на частный причал господина Мардука в Банке Бити – на широкую площадку, обсаженную кедрами и уходящую в лестницу из белого мрамора.