История родной женщины

…

– Маш, поедешь со мной на пасеку? – спросил с утра отец.

Та, заулыбавшись, захлопала в ладоши и ответила:

– Ой, да, конечно!

– Только нужно как следует одеться, а то тебя пчелы съедят, – хитро улыбаясь, произнес он, пугая дочку.

– Это как? – удивленно спросила она.

– Ладно, одевайся как обычно, я тебе все возьму, там и оденешься, – махнул мужчина рукой и пошел собирать вещи.

Николай что-то наложил в холщовый картофельный мешок, взял две пары резиновых сапог и вышел во двор. Там он положил все это в деревянную телегу, вывел лошадь из стойла, напоил ее, надел на нее уздечку, запряг к телеге. Сев впереди на телегу, крикнул Маше:

– Ну, поехали!

Девочка выбежала в клетчатом коричневом сарафане, в белом платочке, кожаных босоножках, держа в руках авоську с едой и водой. Все это им в дорогу заботливо собрала мать. Девочка шустро залезла на телегу, ярко пахнувшую сеном и лошадью, без руки, которую протянул ей отец. Нина стояла на пороге в плотном халате цвета хаки, вытирая руки о рабочий коричневый фартук, который был весь в пятнах. На голове повседневный серый платок скрывал темные густые волосы, и только несколько прядок висело на миниатюрном лбу с капельками пота. Николай кивнул жене, аккуратно ударил вожжами коричневую лошадь и сказал: «А ну пошла!». Телега немного заскрипела, и путники помахали Нине, а та им.

– Осторожнее там! – щурясь от яркого утреннего солнца, пожелала она и украдкой перекрестила.

Они ехали по песчаной дороге сначала по деревне, потом заехали в лес, пышущий прохладой. Скрип телеги, цоканье копыт, гудение комаров, пение птиц, которые, словно соревнуясь между собой в красоте и громкости, создавали необычайную атмосферу счастья. Гармония с природой. По бокам в густой сочной траве прятались белые маленькие цветочки, птички-трясогузки и белки. В такт остальным звукам стучал дятел, словно барабанщик, отбивающий ритм. Но настоящий восторг Маша почувствовала, когда они выехали на безграничное поле, усыпанное ромашками, колокольчиками и клевером. Все это так благоухало и сладко пахло, жужжало и шуршало под еще нежным розовым солнцем и теплым ветром. И вот наконец они приехали к пасеке: синие и желтые пчелиные домики стояли в окружении фруктового сада, и все это защищал синий деревянный штакетник. В этом саду опасно бурлила жизнь. Пчелы, словно самолеты-истребители, гудели везде и были готовы в любой момент ринуться в бой, защищая свою территорию.

Николай слез с повозки, привязал лошадь к краю ограды и снял с телеги свой мешок, из которого, как Дед Мороз, он вынул длинный черный плотный плащ, огромные резиновые перчатки и шляпу-сетку на голову. Маша радостно спрыгнула с телеги, надела все это, влезла в резиновые сапоги, доходящие ей до середины бедра, и стала похожа на какого-то пришельца или человека из фильма ужасов. Все на ней болталось, плащ тащился по полу, и она, почти ничего не видя под ногами, как робот, вошла на пасеку, чувствуя как ее сердце стало биться чаще от волнения. В руках у нее было небольшое железное ведерко, а у отца, который зашёл следом, словно рыцарь в латах, несколько огромных ведер: их тут же накрыл рой пчел, и гул поднялся такой, словно они стоят рядом с самолетом, который вот-вот взлетит.

– Не бойся, пчелы нас не тронут, – тихо объяснил отец. – Главное, не волнуйся, они, как собаки, чувствуют наш страх.

– Хорошо, – пролепетала девочка, пытаясь успокоиться и унять дрожь в ногах.

Николай обогнал ее и пошел вперед, она поплелась следом, с трудом переставляя ноги. Мужчина подошел к одному из домиков, открыл его и жужжание усилилось: из улья вылетел целый рой и облепил его. Маша испугалась, но сдержалась чтобы не взвизгнуть, и пчелиные тучи вскоре разошлись. Отец достал квадратную деревянную пластину, всю в сотах, на овальных узорах которых сидели пчелки, и из сот медленно, словно желе, выливался темный мед. Мужчина уверенно нагнул рамку под нужным углом и слил часть цветочного золота в ведро, вернув рамку на место, осторожно и уверенно проделав тоже самое с остальными ульями. Поднялся невероятный запах: цветов, липы, смолы, горчицы, мяты… Головокружительный аромат. В ведро Маши отец положил целые соты, сгоняя пчел и аккуратно разламывая брусочки на небольшие кусочки. Маша сначала боялась шевелиться, но потом расслабилась и стала помогать.

Время пролетело незаметно: за работой отец распросил дочку про её друзей и летние занятия, в ответ поделившись рассказами про работу, стараясь рассказывать побольше забавных историй, потому что ему нравился заливистый Машин смех. Где-то через пару часов они вышли с богатым урожаем, закрыли калитку, поставили ведра на телегу, где Николай закрыл их тяжелыми железными крышками и закрепил веревками.

– Можешь снимать! – засмеялся мужчина, указывая на облачение дочки, тут же сам избавившись от своей шляпы.

Маша сделала это с трудом, так как из-за жары все прилипло к ней. Но она все это время мужественно терпела и ни разу не пожаловалась. А то отец больше никуда с собой не возьмет. Дальше они достали еду, разложили старый коврик на траве около телеги, положили туда подкрепление.

– Проголодалась? – спросил он и плюхнулся на край ковра.

– Очень! – ответила девочка и услышала, как ее живот в подтверждение жалобно заурчал.

Утолив голод, они достали из Машиного ведерка по кусочку соты и с удовольствием съели терпко-сладкое золото, вобравшее в себя всю пользу и энергию природы.

– Ну что, в путь? – собирая вещи, спросил отец.

Обратно они ехали медленнее, чтобы не расплескать мед, отец мурлыкал под нос песни. Пекло солнце. Маша, не чувствуя ног от усталости, но счастливая, накрылась своим платком и ковриком и задремала, окруженная запахом сена и меда. Приехали домой они уже под вечер. Почаще бы проводить время вместе вот так, вместе, как заботливый отец и счастливая дочь. Ещё бы вместе с мамой. Но, к сожалению, это выходило не часто.

…

В семь с половиной лет Маша Петрова пошла в школу. За месяц до начала занятий она посещала подготовку, где учитель проверял ее способности, решая, взять ли к себе в класс или пусть погуляет еще годок. За две недели до конца лета маме Маруси дали положительный ответ, и родители начали готовить дочь к школе. Папа добыл школьные принадлежности: немного тетрадей, которые нужно было разлиновывать самостоятельно, карандаш, чернила, белые ленточки, хотя это было крайне трудно, опять же из-за дефицита. Нина обменяла мешок зерна на коричневую ткань и всю неделю шила школьную форму, а учебники выдавали бесплатно в школе, причем в начальных классах одна книга приходилась на три человека.

Настало первое сентября. Коричневый сарафан, белые ленточки в косичках, а в руках огромный букет желтых и бордовы хризантем, собранных в огороде. Самый волнительный день, когда входишь во взрослую жизнь: тебя ведут за руку, как цыпленка, ты, трясущимся голосом, рассказываешь заученный стишок, который запоминал целую вечность, и, скорее всего, все равно из-за страха забудешь. На тебя все смотрят, улыбаются, поздравляют. Радуешься, но толком ничего не понимаешь. Хорошо, что у Маруси уже был один друг в классе, так было спокойнее. Вася прибыл в школьной форме, поношенной и великоватой ему, с аккуратно расчесанными волосами, опрятный и спокойный.

Первый учитель, пожилой мужчина с выправкой военного, с маленькими глазами и носом, похожим на грушу. Его звали Геннадий Степанович, но первоклашки часто называли его Гена Степович, потому что не могли запомнить и произнести сложное отчество. В классе набралось почти тридцать человек, и первых классов аж четыре, как, впрочем, и остальных. Многие в школу шли гораздо старше положенного возраста, ведь из-за войны часто приходилось работать и помогать маме. Таких у Маши в классе было аж трое мальчишек: двенадцатилетних забияк, которые часто передразнивали пожилого преподавателя, у которого был слабый слух. За плохое поведение или за то, что кто-то не выучил урок, учитель торжественно на весь класс объявлял: «Садись, тебе кол!» И ставил огромную единицу на всю клетку.

Первый год ученики осваивали буквы и письмо. Вначале простым карандашом. Уже позже появятся перьевые ручки, и придется учиться еще и чистописанию. Выводить буквы не только красиво и правильно, но и без клякс, а это уже целое искусство. Задание выписывали на доску, а для чтения передавали учебники по очереди. Машу посадили за третью парту второго ряда с Васей. Первое время он был как вьюнок: постоянно вертелся, болтал на уроке и отвлекал соседку. Потом, смирившись и немного привыкнув к дисциплине, начал вклевываться в учебу и оказался способным учеником. Начали с Марусей соревноваться, кто быстрее и лучше выполнит задание учителя.

На перемене дети выходили в школьный двор и резвились на воздухе. Вася дрался с мальчишками и обижал девочек, дергал их за косички, но больше всех донимал Маню. Зато другим пацанам он не давал ее и пальцем тронуть, всегда заступался. После школы Вася провожал Марусю домой и помогал донести ее тканевую сумку с тетрадками. Мария оказалась общительной и веселой девчонкой, поэтому познакомилась с одноклассниками и почти со всеми подружилась, кроме нескольких особ, которые всегда высоко задирали над всеми нос. Маше особенно пришелся по душе урок музыки – у нее был хороший сильный голос, она могла взять любую ноту, и ее почти с первых дней учебы записали в хор.

После школы ребята, наспех выучив уроки, бежали на улицу. Теплая и солнечная погода держалась до конца октября, позволяя насладиться роскошными осенними видами и запастись впрок грибами и овощами. На поле золотилась рожь, в огромных тюках томилось сено, с огородов собирали богатые урожаи. В садах, заманивая откусить за румяный бочок, висели сочные яблоки и груши, красовались увесистые гроздья винограда. Вот это жизнь, праздник живота. У ребят даже кочерыжки от капусты, которую обрабатывали в колхозе для дальнейших заготовок, шли за милую душу.

…

Теплую осень сменил серый унылый пейзаж с пасмурным небом и голыми деревьями, с пронизывающим ветром и слякотью под ногами. С томными вечерами, когда в четыре уже темно как ночью. С простудой и ленью. Наверное, это «черная полоса», которая обязательно должна разделять что-то прекрасное и светлое, тем самым создавая удивительный контраст для полноты и многообразия жизни. Если бы не существовало зла и горя, мы никогда по достоинству не оценили добро и счастье. Это как тень, отбрасываемая от света – она его противоположность, но в то же время является с ним единым целым и также подчиняется одному солнцу.

Дети, как и взрослые, в такую погоду обулись в резиновые сапоги и бесформенные телогрейки, в руках хлипкие тряпичные зонтики, которые плохо защищали от дождя. Лишний раз из дома не выйти, да и неохота.

С первым снегом появляется и праздничное настроение. Еще бы: медленно падающие пушистые хлопья, так непохожие друг на друга, можно разглядывать вечно, они словно переносят в сказку. Снег и мороз увеличивает количество детских развлечений. Только белый земной покров закрепился, первоклашек на физкультуре повели учить кататься на лыжах в школьной коробке. Небольшие деревянные досочки, крашенные в красный или зеленый, а к ним прикреплена резинка, в которую вставляешь ногу в валенках, закрепляешь, и вуаля. Тридцать пингвинчиков, размахивая шерстяными варежками на резинках, неуклюже перебирая короткими ножками в толстых ватных штанах, в свитерах, падали, смеялись, вставали, падали снова, промокали, вставали… Но как это радостно и весело. А потом на круглом озере застыл лед. И тогда Машин папа сделал ей самые настоящие скользунки, ведь в деревне коньков днем с огнем не сыщешь. Наточил с одной стороны железки, прикрепил их к валенкам, и Маша помчалась, шустро перебирая ножками, словно рождена была для катания. Какие только трюки она не научилась делать: и на одной ноге, и елочкой, и ласточкой, и спиной вперед.

…

Двадцать четвертого декабря Николай принес домой большую пушистую елку из леса. От нее пахло свежестью и смолой. Сначала ее поставили на несколько часов на веранде, чтобы она немного оттаяла и привыкла к теплу. В это время Нина и Маша достали коробку с украшениями, большую часть которых они делали целый месяц до этого: леденцы в виде петушков, которые Нина сама сварила из сахара и разлила по формочкам. Их они подвешивали на нитку, чередуя с хлебом, завернутым в бумагу, раскрашенную цветными карандашами. Из такой же бумаги Машиными руками были сделаны в школе цепочка длиною метра два, фонарики и снежинки. Среди игрушек еще были сушки, баранки и сушеные апельсиновые дольки, подвешенные на нитку в виде гирлянды. Снег заменяла вата. На макушке красовалась синяя рождественская бумажная звезда, а под елкой самодельный домик из картона. С краю комнаты разместили зеленое железное ведро с песком, туда воткнули елку, а основание обмотали белой простыней. Украшали елку под песни, доносящиеся из радио с кухни.

На ужин были пирожки с картошкой и грибами, пирог с капустой и компот из клюквы.

– Вот, Маш, раньше, пока не было советской власти, отмечали Рождество Христово, 25 декабря, и праздновали с вечера. А рано-рано утром дети ходили по домам, славили Христа. Новый год тоже отмечали, но только уже как второстепенный праздник. А при СССР его сделали главным, чтобы люди не отмечали Рождество, – объясняла мама.

– Почему? – удивленно спросила маленькая Маша.

– Ну, потому что власть гнала церковь. Считала, что она их чуть ли не главный враг.

– Почему? – не унималась наивная девочка

– Просто верующие подчиняются Богу, у них крепкий внутренний стержень. Им сложно навязать что-то свое.

– То есть не всему, чему там учат, можно доверять?

– К сожалению, не всё правда. Вас будут учить тому, что человек произошел от обезьяны, что комсомол – лучший друг и что батюшки все толстые, жадные и лживые…

– А… – задумчиво ответила Маша, погрузившись в свои размышления. Что-то прикинула у себя в своей детской, но очень сообразительной головке и спросила:

– Мне про это лучше никому не говорить, да? А то над нами будут смеяться, как над моим одноклассником Лешей и его бабушкой?

– Да, это строго только между нами. В лучшем случае смеяться…

У Леши дедушка был батюшкой, и его еще при Ленине сослали на каторгу в Сибирь. Хорошо хоть, не расстреляли. Бабушка осталась одна с тремя детьми, пришлось в две смены работать в колхозе и на заводе. Все ее обходили стороной и почти никто не общался, как с прокаженной: жена священника, какой позор, да еще и не отказывается от веры. Как ее вообще еще земля советская носит? Еще и детей своих небось ереси обучает. Они вон с крестиками ходят. Лешина мама рано вышла замуж. Но ее муж оказался настоящим коммунистом, презирающим церковь и все, что с ней связано. Во время Великой Отечественной войны его забрали на фронт, где он погиб в первый же месяц сражений. Мама Леши переехала в отчий дом, много работала и редко бывала дома. Воспитанием в основном занималась бабушка: в доме висело множество икон, и когда учителя навещали Лешу, они чуть ли не падали в обморок. Все в школе дразнили Лешу из-за бабушки и за то, что он носил крестик. А еще он был толстым, неповоротливым, скромным мальчиком, из-за болезни.

У Маши бабушка тоже была верующей, только хранила это втайне. Иногда, когда они с мамой приезжали к ней в гости в Моршанск, старушка доставала из укромного места маленькую черную Библию:

– Скоро будет конец света! – и показывала пальцем на некоторые затертые страницы. – Вот, написано, что будут гонения на церковь, а потом ужасные моры, несчастья и землетрясения. Все сбылось! И гонения, и война! Немного нам осталось… В страшное время вы, Маша, будете жить.

– Христианам всегда кажется, что мы живем в последнее время… Даже еще две тысячи лет назад такое было! Мне хочется верить, что еще будет такое время, когда все будут возрождать: откроют все церкви и монастыри, будут стоить новые, все побегут венчаться… – скромно возражала Нина.

Двадцать восьмого декабря отмечали Новый год в школе: в просторном спортзале поставили огромную елку, украшенную бумажными игрушками, сделанными школьниками и учителями. Всех девочек наряжали снежинками, а мальчиков зайчиками или звездочетами. Главные гости праздника – Дед Мороз в синем халате и Снегурочка в голубом. Дети показывали праздничный концерт, а в конце всем подарили по книжке и набору карандашей. Было весело и интересно. Леши на празднике не было, и Маше его было жалко.

На новогодних каникулах Нина сделала для всех деревенских ребятишек ледяную сказку. Она скатала из сена и навоза круги с выемкой для сидения, опустила в таз и вынесла на ночь, на мороз. Содержимое застыло и превратилось в ледянки. Горку около дома Нина залила водой. Туда сбежалось много детей и давай кататься: кто на ледянках, кто на самодельных деревянных санках, смех на всю округу. Рядом на балалайке играет русские народные песни Николай, а ему подыгрывает на баяне подвыпивший добряк сосед. Как умели люди радоваться простым вещам и ценить малое. Правда, не все. Злобная старушка-соседка постоянно ворчала на детей, мол, шумят тут ей под окнами. Сначала пробовала разогнать, а потом засыпала горку золой с гвоздями. Дети в слезы. Нина к соседке пришла, и еще несколько женщин, говорят: «Что ты вредничаешь, хватит детям пакостить.» Долго с ней разъяснительные беседы вели, уговаривали, в итоге она согласилась детей оставить в покое. А потом вышла, посмотрела на них, попросила у мальчишек санки и сама как съехала с горки, смеясь, как в детстве. После напекла пирожков и угостила детей, извиняясь за свою старушечью ворчливость. Да, иногда такое бывает не только в сказке. Но любому счастью и спокойствию не суждено длиться вечно. Каникулы закончились, а в школе их ждало страшное известие.

…

1953 год

Учительница по русскому и литературе, пожилая полная женщина со строгим лицом, пришла на урок в слезах. Ее обвисшее лицо опухло, глаза покраснели и налились влагой, словно они, не останавливаясь, плакали всю ночь. В ее усталых глазах была пустота, что и взглянуть было страшно. При ее виде ребята затихли, потупив взгляд, сочувствуя горю. У девочек, глядя на нее, у самих слезы налились на глазах и сердце сжалось.

– Товарищи, сегодня у нас, у всех граждан Советского Союза, произошло огромное, несоразмерное горе! – произнося это дрожащим голосом, торжественным и печальным одновременно, она вытирала крокодильи слезы клетчатым платком. – Эта утрата поистине печальна и тяжела! Наш отец, наш вождь, наш предводитель – тот, благодаря которому мы смогли победить проклятых фашистов и освободить нашу Родину! Тот, кто поднял нашу страну с колен и позволил гордо поднять голову… Тот, благодаря которому экономика, да и жизнь каждого из нас выросла в десятки раз. Сегодня он, наш всеми безмерно уважаемый Иосиф Виссарионович Сталин… – тут она сделала торжественную паузу и смачно высморкалась, – навсегда, к величайшему нашему горю, закрыл глаза, – и заплакала.

Девчонки и многие парни под воздействием такой проницательной и эмоциональной речи тоже заплакали.

Прорыдав достаточное время, учительница попросила тишины и произнесла:

– Давайте почтим этого великого человека минутой молчанья.

Все молча встали и серьезно и задумчиво выстояли положенное время, отведенное учительницей на ручных часах, а потом также молча сели.

По программе был Пушкин, но весь урок проговорили о революции, новой власти и несомненном благе для всех живущих в этом прекрасном мощнейшем государстве, которое осиротело. И о том, что никто, хоть на малую долю, не сможет заменить такого умнейшего руководителя.

…

Иногда вечерними зимними вечерами к Нине приходили подруги-соседки. Обеденный стол разбирали, накрывали старенькой, но аккуратненькой коричневой клетчатой скатертью, ставили большой самовар и пили чай. Разговаривали о жизни, о детях и попивали горячий напиток, не из чашек, а из блюдечек, с сахаром или медом в прикуску. Повязывали платок на лоб и пили чашку за чашкой, пока не вспотеют и не выпьют целый самовар. Потом самовар убирали и доставали холщовый черный мешочек, где хранилось лото: потертые бумажные карты и деревянные бочонки. Ведущая не называла цифры, а «шумела». Играли на деньги, копейки, и мелочью закрывали выигранные цифры. Кто первый закрыл карту, тот и победил. Если очень повезет, можно было выиграть денег на булку хлеба. Вприкуску из маленького тазика ели жареные семечки. Маше нравилось наблюдать за взрослыми, которые были похожи на мотыльков, собравшихся под тусклым светом керосинки.

– Вы на пол бросайте шкурки, я потом подмету, – каждый раз просила девочка, и женщины вначале от удивления выпучивали глаза на ее странную просьбу. А ей просто нравилось, как скорлупки шуршали по деревянному полу, словно воробьи чирикают.

Реже играли в карты. В дурака или «буру» – это тот же дурак, только по три карты раздавали. К ним присоединялся Николай: он был профессионалом в игре: запоминал все карты, которые вышли, и мог просчитать, у кого какие остались. Просто выигрывать ему было неинтересно: удовольствие доставляло кому-нибудь оставить «погоны» на плечах из шестерок.

Суббота традиционно была днем чистоты. Вначале с самого раннего утра устраивали большую стирку. Летом ходили на речку и стирали там хозяйственным мылом, особенно крупные вещи. Для этих целей имелись специальные мосты и подставки около берега, куда скапливалась большая очередь из женщин и девушек. Дети веселись рядом на берегу или купались рядом, а мамы краем глаза за ними следили. Зимой самые стойкие также стирали в прорубях, либо носили воду из реки и стирали дома или в сарае в специальном корыте. На стирку уходила большая часть дня. В середине века на помощь советским домохозяйкам ворвались полумеханические стиральные машинки, и жизнь стала значительно легче. Выжимать, правда, приходилось либо вручную, либо с помощью специальных нехитрых приспособлений. После стирки дружно шли в баню, это была целая традиция. Тазики, веники из дуба, березы или пихты, хозяйственное мыло, мочалка, шапочки и полотенце: традиционный набор банщика. Маше не нравилось ходить в баню, она плохо переносила жару, а десятки дряблых голых волосатых женских тел действовали ей на нервы и психику. Еще и мужчины из соседней кабины все норовили подглядеть – они голышом выбегали на улицу и обтирались снегом или купались в реке. А потом подсматривали в какую-нибудь щелочку и пугали женщин. Те визжали, ругались и смеялись. Потом женщины и мужчины в специальных отдельных комнатах пили травяной чай или натуральное пиво, надев халаты и раскрасневшись. Они вели беседы о жизни и просто отдыхали. Потом все выходили чистые и обновленные и шли домой.

В другие дни «купились» дома – грели воду в чайниках, кастрюльках или ведрах и мылись в тазиках. К слову, купились так, как современные горожане «выживают» в неделю отключения горячей воды. Женщин делали разные маски для волос или ополаскивали их с помощью яичного желтка или отваров трав, волосы после этого были здоровыми, густыми и блестящими.