Мишке казалось, что они целую вечность перебираются через штакетник, обдирая в кровь колени, валятся под забор, кое-как встают на отбитые при падении ноги, и, едва передвигая ими, еле ползут прочь от страшного дома. А в спину несется бесконечное истошное: «Вон! Пошли во-он! Воры! Воры-ы!». Вслед летят комья земли, ударяются о забор, оставляя следы грязи. На штакетинах повисают вырванные с корнем, смятые в яростных пальцах, несчастные анютины глазки. Остаются умирать.
На самом деле бегство заняло несколько секунд. Но именно эти секунды оказались решающими.
Детская психика гибкая. Получая травму, память стремится поскорее избавиться от воспоминаний, и они уходят глубоко в подсознание. Как это проявится в дальнейшем, предугадать невозможно: один мочится в постель, другой боится темноты, кто-то душит котов, а кто-то женщин.
Уже совсем взрослый Михаил животных любил, да и с женщинами все у него было в порядке. Но это, разумеется, позже, спустя двенадцать лет, уже после лечения у психотерапевтов, которые безуспешно боролись с его неожиданно появившимся недугом – клептоманией.
Совершенно случайно у Миши обнаруживались чужие вещи или товары из магазина, которые в семье точно никто не покупал. В основном совершенно ненужное барахло: шариковая ручка с изгрызенным кончиком, поломанный футляр от очков, ершик для мытья посуды, зеркальце, садовая перчатка… Не было никакой закономерности, никакого общего признака украденной им мелочевки, кроме того, что она где-то плохо лежала, а потом оказывалась в Мишкином кармане. Он не мог объяснить, как к нему попадали вещи, потому что не помнил этого момента, точно так же, как и забыл о том роковом дне.
В этом забытьи пропали дворовые друзья. Не до друзей было под строгим и бесполезным материнским контролем. Мишка так и не узнал, что близнецы исчезли на самом деле – как-то раз выбежали во двор, а домой уже не вернулись. Поговаривали, что они сбежали от пьющей и бьющей их мамаши, но, скорее всего, утонули во время купания или стали жертвами маньяка… Да мало ли куда могут запропаститься десятилетние оторвы, ненужные даже собственной матери-алкоголичке.
Мишка же своей матери был нужен. Она таскала его по врачам. Убегая от позора, переехала с ним в другой район, поменяла ему школу и не одну.
Врачи, контроль, надзор, дисциплина – и вот, казалось, болезнь отступила. На самом деле Мишка просто успешно научился ее скрывать. Никакого удовольствия от воровства он не испытывал, как все нормальные люди стыдился этого, а слезы матери так вообще доставляли ему страдания. Больше всего на свете ему хотелось видеть ее счастливой. И Мишка, размышляя над своей дурной особенностью, пришел к выводу: у всех есть склонность к чему-то, какие-то способности. Кто-то прекрасно рисует, кто-то танцует, поет, стихи пишет… А у него, выходит, дар воровской. Этакий талант. Невозможно взять и избавиться от таланта. В землю, что ли, зарыть? Ну, если только вместе с собой, а он так рано в могилу не собирался. Значит, надо талант развивать, научиться управлять им, стать профессионалом. И первым делом он перестал попадаться, а спустя время Михаил стал лучшим в городе щипачом.
Никому в голову не приходило, что увалень с добродушным лицом, смущенно улыбаясь и рассыпая вокруг себя тысячи извинений, протискиваясь к выходу в переполненном трамвае или через очередь к кассе, выйдет из толпы с чужими кошельками, часами, ключами, золотыми браслетами, да с чем угодно, что будто бы само прилипнет к его невероятно проворным рукам. Пропажа обнаруживалась не сразу.
Пытаясь вспомнить обстоятельства «обноса», потерпевшие грешили на кого угодно: на шпану, путающуюся под ногами, на худого проныру, что крутился неподалеку, на доходяг, бродяг, на толпу цыганок… Но ни разу при опросе не были названы приметы интеллигентного молодого человека, страдающего излишним весом, но такого милого, вызывающего полное доверие.
Одной мягкой улыбкой он полностью располагал к себе, а глядя в добрые глаза, ему хотелось поручить заботу о своих близких, стариках и детях, не то что деньги.
Деньги. Ерунда какая! Да такой копейки чужой не возьмет, сам последнее отдаст – по глазам же видно!
***
– Девушка! Девушка! Постойте, пожалуйста! Мне ж за вами не угнаться никогда в жизни!
Михаил, умело изображая одышку, шумно отдувался после непродолжительной пробежки.
– Простите великодушно, это не вы обронили? – протянул кошелек. – Кстати, меня Миша зовут.
Аня, хорошенькая блондиночка, ахая и охая, осыпала его благодарностями.
Спустя две недели все подруги задавались вопросом: как у нее, у «девушки с обложки», в кавалерах оказался этот простоватый пентюх? Как так вышло, что ради него она бросила потенциального жениха, испортила отношения с родителями, чуть не вылетела из института, где завкафедрой был дядька брошенного ею парня? Но уже через несколько минут общения с Михаилом вопросы исчезали сами собой. Все попадали под обаяние простоты, доброты и открытости. Самое главное, рядом с Аней Миша, действительно, становился самим собой и эту покоряющую доброту и простоту не имитировал.
Любовь с первого взгляда. Девушка мечты. Там в трамвае он украл ее кошелек, но она-то украла его сердце. Ради нее он был готов достать луну с неба. Хотя луну она не хотела. У нее были совсем другие желания.
Аня давно мечтала заняться коллекционированием. Филателия, нумизматика – это скучно и банально, шедевры искусства – немыслимо, коллекционировать поклонников – нервозно.
Однажды оказавшись около антикварной лавки, она увидела то, что могло бы стать первым и самым достойным экземпляром будущей коллекции. На витрине стояла роскошная фарфоровая кукла – не китайская подделка и даже не европейский новодел. Подлинная, винтажная. Платье старинного покроя расшито бисером и оторочено кружевом ручной работы. Аня не могла наглядеться на миловидное личико молочного фарфора, а глаза влекли сиянием, как звезды, и затягивали, словно в омут. Она с трудом оторвалась от диковинки и взглянула на ценник.
Конечно, не как шедевры искусства, но цена была внушительная.
Вечером того же дня Аня намекнула о дорогом подарке на тот момент еще настоящему жениху. Он прокомментировал ее запросы обсценной лексикой. Аня обиделась, потом перестала обижаться, но перехотеть, как он советовал в переводе на литературный язык, у нее не получалось.
Кукла полностью завладела ее воображением. Аня представляла, как красиво будет смотреться она на каминной полке, а со временем, когда коллекция расширится, Аня закажет стеклянную витрину. А может, вообще все обставит в стиле кукольной комнаты с игрушечной мебелью ручной работы. Она не пожалеет никаких денег, ведь ее куколка достойна самого лучшего.
Днем Аня тосковала по игрушке, как по близкому человеку. Ночью ее мучили кошмары: ожившая кукла рыдала в витрине, словно пленница в заточении. Она билась о стекло, колотила по нему фарфоровыми ручками до тех пор, пока от них не оставались одни осколки. Тогда она с размаху разбивала о витрину голову. Из трещины поперек кукольного личика потоками лилась кровь. Осколок отпадал, открывая мозг. Глазное яблоко вываливалось, повисая на нитях тканей, нервов и сосудов.
Аня с криком просыпалась, долго сидела в постели, утирая слезы. Голова раскалывалась, и боль, казалось, выдавит наружу ее собственные глаза.
Она часто приходила полюбоваться на «свою куколку», разговаривала с ней: рассказывала, как хорошо будет дома, клялась стать лучшей хозяйкой.
Аня принялась копить деньги, стала экономить на всем: бросила курить, зависать в кофейнях, покупать обновки. Когда нужная сумма, наконец, накопилась, полная решимости отправилась за покупкой. И как раз по пути встретилась с Мишей при известных уже обстоятельствах. «Это судьба! – подумала девушка. – Он не просто потерянный кошелек мне вернул. Он вернул мою мечту!»
Непринужденно болтая с новым знакомым, вызвавшимся проводить «растеряшу», Аня направилась к магазину. На подходе почувствовала недоброе. Внутри словно зацепили крючком и потянули леску. Забыв про нерасторопного спутника, она ускорила шаг и подбежала к витрине. На месте изящной куклы стояли громоздкие чугунные часы Каслинского литья: хозяйка медной горы восседала на каменном цветке и властно смотрела на Данилу-мастера.
Аня вскрикнула, прикрыла ладошкой рот и тихо заплакала, как обиженный ребенок. На вздрагивающие плечики легли мягкие руки. Миша обнял по-дружески. Было так сладко плакать на его широкой груди.
Он не смеялся над ней, не дразнил «маленькой девочкой», не брюзжал про инфантильность. Он молчал. Но это молчание вселяло надежду, что это вовсе не конец, что нельзя вот так просто купить мечту, к ней нужно стремиться и добиваться, и он, молчаливый и понимающий, от этого сразу такой близкий, теперь будет рядом и поможет пройти этот путь.