КЁЛЬН. НОВЫЕ ВСТРЕЧИ.
Поплутав по улицам, мы нашли, наконец, офис проектировщиков – отдельное одноэтажное здание, похожее на станцию техобслуживания или очень большую трансформаторную будку. Нам обрадовались, усадили в переговорную, налили какой-то смеси под названием «Киллепич» и угостили орешками и шоколадкой. Напиток «Киллепич» был изобретён в Дюссельдорфе в конце войны. Бытует легенда, что во время бомбардировок немцы прятались в винных погребах, где находились полупустые бочки с крепкими напитками типа шнапса. Честные немцы, отливая понемногу из бочек, формировали коктейли на свой вкус, пробовали друг у друга и так придумали лучшую, как им показалось, смесь, которую и назвали в дальнейшем «Киллепич». Наша группа поддерживала постоянную связь со строящимся заводом в Коломне, поэтому по мере готовности зданий и подвода коммуникаций наступала очередь установки оборудования. Нам с Рощиным показали часть планировки цеха №1 и №2. Наряду с немецкими и австрийскими станками, изготовление которых было согласовано, и осталось только подписать соответствующие приложения к договору с ценами и сроком поставки, несколько квадратов на плане были обведены карандашом и в них также карандашом были вписаны несколько моделей, среди которых были и советские, предложенные «Станкоимпортом». Так как вариант поставки советского оборудования был предварительно одобрен Штельце, то при поставке этих станков непосредственно в Союзе мы экономили и на их цене, и на транспортировке. Однако за второй стороной оставались вопросы предварительной приёмки и гарантии. С моей стороны оставалось изобразить это на бумаге, а Шорину и партнёрам подписать и объяснить такие действия Минмашу. Шорин не сомневался в правильности этого решения, тем более что наши станки использовались на не ответственных операциях, их закупка позволяла увеличить план экспорта, закупить больше запчастей и электроники, ну и улучшить отношения с Субботиным и через него со всем торгпредством. Исходя из строительной готовности, Рощин набросал проект плана приёмки на ближайшее время. Проектанты стали его изучать, чтобы срочно переслать на стройплощадку для согласования. Договорились окончательный вариант доработать на следующий день утром. Тут пришёл Вальтер Сноу. Как он может так долго радостно улыбаться и жать руки, я представить себе не могу! Он сразу сообщил, что завтра в час нас ждут на «Маннекс», но так как обед не планируется, он сегодня приглашает нас на Эббельвой. Довольный нашим абсолютным непониманием Вальтер объяснил, что так называется мероприятие с потреблением яблочного вина в одном из кафе на притоке Рейна в пригороде Кёльна. Сноу транспорт обеспечит и просит всех ждать его у входа в общежитие в семь часов. Самый молодой из проектантов, Александр, проводил нас в общежитие торгпредства, и мы пошли приводить себя в порядок. В семь часов все были уже у входа. Сноу сменил пиджак на куртку свободного стиля, был весел в ожидании необременительного вечера. Нас ожидал минивэн с шофёром, и, заехав за оставшимися в бюро товарищами, мы доехали до стоянки на одном из притоков Рейна. Пройдя по берегу через сад, оказались на обширной деревянной площадке, уставленной деревянными столами и стульями. Одной стороной площадка нависала над водой, правда, была огорожена металлической решёткой, оберегавшей любителей яблочного вина от водных процедур. С любопытством оглядываясь по сторонам, мы уселись за свободный стол. Сноу и я уставились в не очень обширное меню, остальные соглашались с нашими предложениями. Через 10 минут официант принёс вина, луковые оладушки, сыр и порезанный пластами кусок ростбифа. Местный хлеб уже стоял на столе, также как и смальц. Выпили за обычаи, которые собирают за столом единомышленников из разных стран. Вальтер пытался рассказывать анекдоты на смеси немецкого и русского с моей помощью. Так как смех был естественным, смысл удавалось донести. Сидр развязывал языки, и Сноу заговорил со мной о предстоящей встрече на «Маннекс». «Там будут не только станочники, но и металловеды, которым поручено контролировать качество продукции, которую будут производить на нашем оборудовании. Будет присутствовать инженер, руководящий этой работой Франц Ноймайер. Он, как и ты, занимает должность что-то вроде начальника ОТК. Планируется его участие в выставке, посвящённой обработке твёрдосплавных металлов, которая осенью состоится в Австрии, в техническом центре Брегенца. Он интересный человек, стоит с ним познакомиться, да и выставку посетить». То, что Сноу перешёл на «ты», меня не смутило. Практика работы на советском заводе меня всесторонне подготовила. Жизнь всё расставляла на свои места. На следующий день я познакомился с Францем. Пока собирались участники переговоров, мы перекинулись парой слов. Он был холост, его родители жили под Веной, куда он часто ездил. Он шутил, что немчуру не любит, так как они подшучивают над его австрийским произношением. Шутки шутками, а он добился на фирме заметного положения и занимал если и не руководящую должность, то совсем рядом. «Во всяком случае, – смеялся он, – остались совсем немногие, которые могут мне приказать, а не попросить». По поводу выставки договорились связаться через Сноу. Переговоры свелись к перечислению формальных вопросов, которые были поделены между всеми участниками договора. Я передал проект плана приёмки оборудования, завизированный Рощиным и руководителем группы проектантов. Осталось получить визу директора строящегося завода, и можно будет готовить оригиналы, которые подпишут австрийцы, немцы и ударная группа в составе Шорина, Самсонова и вашего покорного слуги. У меня было много вопросов о сроках и процедуре приёмки, но встреча была первая, и выделяться не хотелось. Контакты были установлены, ответственные лица отмечены, поэтому всё можно уточнить позднее. Протокол совещания я подписал, список сотрудников фирм по секторам получил. В Вену решили ехать рано утром, а вечер посвятить осмотру Кёльна. Рощин идти не хотел, но я убедил его, сказав, что осмотрим только часть старого города и собор, а потом перекусим недалеко от общежития. В общем, получилось, как всегда: уходились вусмерть, попили пива с сосисками и рухнули. Хорошо, что все документы взяли и командировочные отметили.
ПРИБЛИЖЕНИЕ УЧЕБНОГО ГОДА. НЕОЖИДАННЫЙ ВЫХОД КУЗЬМИЧА.
В Торгпредстве мне сообщили, что учёба начнётся с 10 сентября и попросили заехать в школу за учебниками. Шорин ждал ответа на телеграмму, но центр молчал. Видно, в нашу авантюру никто не впрягался. Борис был очень занят. Сложно было определить в офисе он или в городе, а при встрече рука его устало приподнималась и опускалась, что означало: «Не до тебя». И на рыбалку мы ездили отдельно. Видимо, не совпадали ни во времени, ни в пространстве. Своих приёмщиков я потчевал свежей плотвой, содержащей всяческие витамины, помогающие выдержать тяготы заграничной жизни. Время тикало как-то не созидательно, хотя начались и приёмки, и отгрузки, и копились деньги на автомашину. Семья была на низком старте. Не знаю, хотели ли они вернуться в австрийскую столицу, но категорических сомнений не чувствовалось. И тут в одну из суббот раздался звонок от Шорина. Он был возбуждён и приглашал меня на судака, которого он поймал и приготовил «как в лучших домах Лондона». Приглашение было очень настойчивым, и я согласился. И не зря! Судак был великолепным, и его было много. В гарнире не было необходимости, его заменили свежие овощи и водка. «Вот поймал, представляешь, на подлещика, других живцов не было. Никогда бы не подумал – ведь судак такой капризный!» После бутылочки холодненькой поступило предложение прогуляться, тем более что Кузьмич два раза вставал с моих нижних конечностей, куда он устроился сразу после того, как я уселся за стол, и настойчиво смотрел на Бориса. После слов о прогулке он вылез из-под стола и забегал по комнате, что означало нетерпение и лёгкое порицание нашей медлительности. Гуляя по тропкам и асфальтированным дорожкам парка, Борис то снимал, то надевал на Кузьмича поводок и торопливо рассказывал. Он встречался с Ткачом и уточнил все вопросы, которые задал Центр (при слове Центр я принимал серьёзный вид). Всё утвердили: и модель двигателя, и цену, и способ доставки. Осталось получить окончательное согласие, познакомить Ткача с Лётчиком, доработать вопросы погрузки, выгрузки в Словакии и порядок передачи денег. Операция будет поставлена на контроль на самом верху. Шорин поднял вверх правую руку с указующим перстом, а там или грудь или голова, но кусты и кресты будут обязательно. Шутил Борис как-то невесело, поэтому, когда нашему взору открылось уютное кафе с играющей внутри музыкой и шумным разноголосьем, он оживился и предложил войти. Кузьмич тоже оживился, а зря. Мы его привязали к нижним стропилам лесенки, ведущей в весёлую колготню. На нас никто не обратил внимания. Было шумно, накурено, громко звучала музыка. Гуляла, в основном, молодёжь. Танцевали. Борис бросился в бой, приметив девушку, выглядевшую, на его взгляд, чуть старше подружек. Я тоже нашёл себе пару и уже через пару минут плавал в гуще людей, пытаясь объясниться с партнёршей. Мы танцевали рядом с Борисом, который старался по-английски убедить «свою» девушку в наших мирных намерениях. Она посмеивалась, но как-то неестественно, и всё время поглядывала на своих друзей, которые жестикулировали и поглядывали на нас. Несмотря на диалект, мне удалось разобрать, что нами не очень довольны, и я сказал Борису о своих подозрениях. Он, пребывая в эйфории от близости девичьего тела и от ранее выпитого, отказывался мне верить и продолжал обаять по-английски. Моя интуиция вынуждала меня что-то предпринять, и я вынудил Шорина выйти. Радостные лица партнёрш подтвердили правильность принятого решения. Недовольно ворча и упираясь, Борис позволил увлечь себя наружу. Когда мы протиснулись к выходу и оказались на верхней площадке лестницы, перед нами открылась картина маслом, достойная не только современников, но и древнегреческого сюжета. В слегка одурманенном алкоголем мозгу родилась «великая» мысль, что русские, сами того не ведая, создают неожиданные композиции, однако в это время и в этом месте нет талантливого художника, который бы мог прославить участников действа. Я ясно представил себе это произведение: мы с Борисом, одетые в тоги и туники, вооружённые мечами, стоим на постаменте и взираем на австрийский плебс, который рвётся к нам за милостынями. Однако, встретив на пути яростное рычание Кузьмича, волна страждущих откатывается на исходные позиции, издавая при этом непереводимые возгласы негодования. Представив себе последствия такого негодования, мы, путаясь в тогах и туниках и теряя на бегу мечи, бросились вниз и, не отвечая на «приветствия» толпы, отвязали собаку и быстро удалились. Когда шум праздника затих, мы уселись на подвернувшуюся скамейку и некоторое время усердно отдувались. Борис успокаивал Кузьмича. Тот, ожидая благодарности от хозяина за хорошую службу, недовольно ворчал, но скоро, натянув поводок, увлёк Бориса в направлении дома. Получив ожидаемое угощение, он рухнул всей массой мне на ноги под столом, а Борис приготовил крепкий чай, который завершил ещё один день нашего пребывания в Австрии.
ЛЁТЧИК. СНОУ. РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ.
Машин вечером в Вене было немного, и через 40 минут я уже принимал душ, и сквозь шум воды услышал телефонный звонок. Звонила Люда из Москвы и сообщила, что они приезжают через неделю. Мне никогда не нравилась такая женская решительность, тем более в общих делах – могла бы и посоветоваться. Но билеты уже были на руках. Через помехи в телефонной трубке слышались детские голоса, я размяк и оставил упрёки на потом. Не планируя ничего на следующий день и не торопясь поэтому в постель, несмотря на усталость, я уселся перебрать документы и заодно подумать, на что обычно времени не хватает. Приёмка обычных станков, стоящих отдельно и в линиях и выполняющих, как правило, вспомогательные операции, скоро заканчивается. Часть из них на заводе уже смонтирована и предварительно опробована, претензий пока нет. А вот со сложными установками, снабжёнными современной электроникой, позволяющей работать с высокой точностью, могут возникнуть проблемы. Шорин как-то упоминал об этом, но время идёт, и придётся переговорить с ним, чтобы не затягивать процесс. Дело касается, в основном, станков немецкого производства, которые специально разрабатывались под наш проект, но без договорённости со Штельце вступать в переговоры напрямую с Маннексом было бы неосмотрительно. На глаза попалась визитная карточка Сноу. Вспомнился его залихватский вид на «яблочной» вечеринке в Кёльне. С ним тоже говорить о наших сомнениях рановато. Меня, видимо, настолько затронула история с Кузьмичом, что я решил на рыбалку не ехать, а поваляться подольше, потом где-нибудь перекусить, а заодно позвонить Лётчику, и если он будет настроен, устроить ему бой и поговорить, чтобы не отвыкал. Так я и сделал и вечером был уже в шахматном клубе, где среди играющих нашёл Лётчика. Он меня тоже заметил, слегка кивнул и улыбнулся. Положение на доске у моего знакомого было подавляющим, я подошёл и постучал «съеденной» пешкой по столу, обозначив приоритет на следующую партию. Так и случилось, через 10 минут мы сидели друг против друга, расставляли фигуры и обменивались фразами, которые обычно употребляют люди, которые долго не общались. Я сразу предупредил его, что наше дело на какое-то время зависло, поэтому будем совершенствоваться в шахматах, не забывая о красном вине, которое тут же было мной заказано. Партия была боевая, неоднозначная, ситуация менялась то в одну, то в другую сторону, что было предвестником приближающейся ничьей. Так и случилось. Посидев ещё немного, потягивая красненькое, мы решили немного прогуляться. Лётчик жил на севере Вены и до клуба добирался на метро, вот мы и пошли до ближайшей станции, расположенной у ратуши. Прощаясь, он сообщил, что планирует в ближайшее время проводить техобслуживание своего вертолёта и затем пробные полёты, и пригласил меня покататься. Пришлось сказать ему, что у меня куча приёмок и жена с детьми приезжают, поэтому я вряд ли найду время. В любом случае, как только станет легче дышать, я ему позвоню и, если будет не поздно, мы договоримся о полёте. Скорее всего, он догадался о причине моего отказа, но это было неважно. Главное, что инициатива осталась на моей стороне. Ведь многие люди, и не только в шахматах, предпочитают вести себя сдержанно, думая, что это временно. А потом привыкают. На следующий день Шорин от моего рассказа пришёл в восторг и произнёс небольшую речь, из которой следовало, что даже если мы движок не «продавим», то сможем в дальнейшем использовать этот канал для транспортировки другой техники. Он попросил меня всё сказанное написать в форме отчёта о беседе, и этот отчёт будет отправлен в Москву как очередное подтверждение намерений. По поводу высокотехнологичного оборудования Борис высказался уклончиво и подтвердил мои опасения, связанные с разрешительными документами. «Нужно напроситься на переговоры со Штельце, а то поставят нас перед фактом, и всё дело подвиснет. Лучше начать сейчас считать варианты. С Рощиным аккуратно переговори, у него голова светлая, набросайте идеи. А по поводу Сноу, съезди-ка ты по адресу его фирмы, посмотри, что там и как». До приезда семьи оставалась неделя, и кроме уборки, подготовки и закупки надо было ещё съездить на рыбалку, причём в рабочее время, подробно поговорить с Рощиным и набросать план с дельными предложениями, написать отчёт о встрече с Лётчиком, ну и вот теперь Сноу. Договорившись с Евгением, что я приеду к нему после работы на Техникер, заехал домой перекусить и затем отправился к офису Сноу. Дом, где располагалось бюро фирмы «Шольц», находился в одном из переулков недалеко от пересечения Виднерхауптштрассе с Гюртелем – московским Садовым кольцом. Во дворе был аккуратный маленький сквер, около которого мне удалось припарковаться так, что был виден вход в офис, во всяком случае, я так предполагал. У подъезда было как-то неспокойно. Входили и выходили молодые и среднего возраста мужчины. Это напоминало больше всего курьерский пункт, а не маленькую посредническую фирмёшку. Я уже собирался ретироваться, однако почувствовал как обстановка изменилась и одновременно увидел Дядю, который сел на одну из скамеек и закурил. «Теперь мне его не забыть», – пришла мне в голову мысль одновременно с закрытием левого окна и трогания с места. «Что-то здесь не так», – изрёк Шорин, когда я рассказал ему об этом эпизоде. Отчёт он даже не посмотрел, только сказал: «Срочно отправляю, ждём перемен». Тоже мне, Цой нашёлся! Вечером мы с Рощиным на Техникер обсудили ситуацию и пришли к выводу, что придётся предложить Штельце при приёмке сложных станков оформлять два вида документов, в одном из которых занизить главные показатели, а во втором указать фактические. Так же и акты о приёмке делать в двух экземплярах. Генеральный договор надо перелопатить и тоже заменить узкие места. Все эти действия изложить в отдельном документе, увязать гарантийные показатели с коммерческой составляющей, подписать этот документ, считать его закрытым и хранить оба экземпляра в местах, недоступных для третьих лиц. В официальном обращении будут находиться заниженные показатели, которые соответствуют разрешённым для экспорта. Все вопросы с «Маннекс» улаживает Штельце. Такова схема, а что скажут по этому поводу Шорин и Штельце? Шорин всё внимательно выслушал и через 15 минут вместе с Самсоновым исчез из поля зрения. Через час оба вернулись. У Ильи было злое лицо, а у Шорина – красное и недовольное. Собрали «хурал», на котором Илья, нарушая субординацию, заявил, что ему не нравится самодеятельность и что начальство обо всём думает. Несмотря на пытливый взгляд Бориса в мою сторону, я сказал, что нужна ясная генеральная линия, а иначе проект мы не потянем. Самсонов стал чеканить слова, и я узнал, что это не моё дело, что наверху всё будет улажено, что партизанщины он не допустит… Шорин наморщил лоб и что-то сказал Илье на ухо. Тот повернулся и исчез в своём кабинете. Приёмщики и женщины ничего не понимали, только Рощин сидел задумчиво и гладил край стола. Борис изрёк, что, мол, будем думать, и отправился в Торгпредство.
СЕМЬЯ В СБОРЕ. ВОЗМОЖНЫ ВАРИАНТЫ. ТЕАТР, ДА И ТОЛЬКО.
Поезд прибыл удивительно точно, и усталая с дороги семья высыпала из вагона и набросилась на меня с объятиями и поцелуями. Было бы совсем радостно, если бы не багаж, который еле-еле поместился на большой тележке. Дети выглядели повзрослевшими, а жена похорошевшей, хотя это, наверное, было первым впечатлением. Жека носился вокруг тележки, Оля чинно несла школьный ранец, а Люда сначала хотела что-то рассказать, но, в конце концов, махнула рукой. «Потом, потом», – успокаивал я всех, лавируя между идущими по перрону людьми. Уже дома все начали говорить разом, бродили по квартире, а я подогревал щи из свежей капусты и резал овощи. Люда достала «кирпич» чёрного, батон колбасы и бутылку «Столичной» и сидела, устало уронив руки на колени. Достал бутылку сухого белого вина, и пока дети растаскивали вещи по местам и одновременно спорили, мы выпили за встречу и закусили советскими продуктами. Жена рассказала как родители, как Москва, как друзья, как дети, свои и чужие, и т. д. Потом вчетвером ели щи, пили чай с венским штруделем и болтали. Восполнив силы, дети собрались в школу и скоро улеглись, горестно стеная по поводу раннего вставания. А мы ещё посидели и наконец-то о многом поговорили. Как ни странно, проснулся я рано и притворялся, что сплю, пока семья собиралась в школу и делала вид, что пытается меня не разбудить. Всё получилось, и я начал день с раздумий. Одевался и думал, пил кофе и думал, а когда уже в офисе Жанна принесла мне кофе в кабинет, пришла мысль, что пора подвести итог под сегодняшней датой. Прошёл почти год нашего пребывания в Австрии, с семьёй всё в порядке, близится зима – пора покупать всё горнолыжное, об остальном пусть думает жена. Проект не шибко – не валко движется, настала решающая фаза, связанная со сложным оборудованием, но и она, как всё в жизни, закончится. Хотелось бы, чтобы благополучно. А для этого было бы логично организовать переговоры в Торгпредстве, подключив туда замторгпреда Костина, представляющего государство, Штельце и нашу троицу, предположительно инициаторов этих переговоров. Сноу на переговорах нежелателен как посредник, которому поручены такие вопросы как связь с проектантами, фиксирование сделанной работы и подготовка приёмочной документации для подписи. Знание русского языка, пусть и не заслуживающее похвалы, значительно всё упрощает, особенно в плане общения. Его предложение участвовать в симпозиуме на выставке в Брегенце заслуживает внимания. Продолжать с ним личный контакт надо, однако появление Дяди около его бюро как-то странновато, и об этом забывать не стоит. Отношения Шорина с Самсоновым вполне пристойные, но чувствуется внутренний напряг, причина которого даже не в конкуренции, не в разнице полномочий, а в том, что существует какой-то круг лиц, а в нём конкретные личности, которые принимают решения, понятные на их уровне и учитывающие, в основном, их интересы. Действующие лица, которые участвуют в режиссируемом ими спектакле, их, очевидно, не интересуют, так как намечен результат, и в случае непонимания или, не дай бог, своей собственной игры, будет задействован дублёр или переписан сценарий. Дядя Самсонова, хотя и не вмешивается в процесс, но висит над Шориным как грозовая туча. Да и таинственный Дядя мельтешит. Ну, прямо масонская ложа из «дядей». Когда я изложил Шорину свои соображения, он надолго задумался, говорил о продукции двойного назначения, об отставании нашей электронной промышленности и, в конце концов, изрёк, что посоветуется с Костиным, хотя он и « не орёл». На его запрос об операции с использованием Лётчика и Ткача пока ответа нет, но учитывая существующий неписаный закон об обязательности реагирования, его следует ждать в ближайшее время. По поводу Самсонова Борис высказался туманно: «Всё это муть зелёная, но соседи есть соседи. Нам помощь не нужна, сами разберёмся, а Сноу не отталкивай, «дружи» с ним». В то время как Шорин крутился, чтобы внести ясность в обсуждаемые проблемы, Самсонов обдумывал контраргументы, а Рощин вздыхал и чертил графики, наша семья в полном составе посещала спортивные магазины и торговые центры, поставив перед собой почти невыполнимую цель закупить всё необходимое для зимнего сезона. Сначала приобрели спортивный инвентарь для меня и Жеки. Горные лыжи для сына были прошлогодней модели, но новые, а мои просто выглядели вполне прилично. Ботинки купили на распродаже. Зимние куртки, штаны и всякие свитера, рубашки, носки приобрели для всех. Все были довольны, а если и нет, то хорошо притворялись. Пообедали сосисками с картошкой фри и в процессе озвучили дипломатическое решение при необходимости прикупить что-нибудь ещё. Каждый думал о своём, надеясь позже вернуться к переговорам, но уже «сепаратным». Дома всё перемеряли, повздыхали и занялись своими делами.
НАПРЯЖЕНИЕ УСИЛИВАЕТСЯ. КУЧА МАЛА.
Была середина сентября, когда Шорин зашёл в мой кабинет, молча посидел, постукал костяшками пальцев по столу, наморщил лоб, провёл по нему ладонью и предложил съездить на рынок восполнить запасы офисного спиртного. Жанна уже выдала ему под отчёт определённую сумму. Мы покрутились по переулкам и запарковались недалеко от винных рядов. Сумку, которая тяжелела по мере увеличения закупаемого спиртного, мы тащили до машины вдвоём. Рядом оказалась кафешка, где подавали пиво Гёссер. Так как Борис сразу заказал по рюмке абрикосовки, было понятно, что ему есть что рассказать. Так и оказалось. Пришло разрешение на приобретение немецкого двигателя, в котором подтверждались его технические характеристики, указывалась необходимость наличия определённых узлов, качества сборки и подробной инструкции по эксплуатации и обслуживанию. Был также приложен перечень необходимой технической документации на немецком языке. Сумма осталась без корректировки. Кратко описывался порядок проведения операции, но в тексте присутствовали также слова «на усмотрение сотрудников» и «в зависимости от обстоятельств». Борис понимал, что предусмотреть все варианты невозможно, поэтому некоторой гарантией являлось участие в афере Лётчика, который сам служил пилотом и был в курсе многих деталей. «Значит, так, – сказал Шорин, принимаясь за пиво и жареную картошку, – встречайся с Лётчиком и всё с ним обсуди подробно, особенно дату и порядок передачи денег. Ткачу всё равно, когда ты будешь их знакомить, ему нужна дата, чтобы договориться с начальником базы. Он будет сам рассчитываться за движок. В конверте, который ему предназначен, будут его комиссионные и сумма, включающая стоимость двигателя и заработок самого начальника. Как эта сумма будет Ткачом распределена, мы не знаем, но конверт Лётчик ему передаст после погрузки двигателя в вертолёт. Второй конверт будет содержать комиссионные Лётчика и предполагаемые расходы на перелёт и оформление полёта. Название пункта назначения в Словакии я назову тебе, когда передам конверты с деньгами. Звони Лётчику, не тяни, покорми его хорошим ужином, не скупись. Подтверди, что свои 20% он получит. Учитывая, что Ткач задрал цену, эти 20% его приятно удивят. Если спросит, отвечай, что не знаешь, но сумма значительная и обсуждать её с Ткачом не надо. Место встречи и время напиши на бумажке, передашь мне её в офисе. Ничему не удивляйся. Ну, да я уже вижу, что ты врубился». До Лётчика сразу дозвониться не удалось. Я потратил два вечера на попытки связаться с ним. На молчаливый вопрос Люды, который светился в её глазах, отвечал, что Шорин просил кое-что сделать. Наконец телефон ответил. Лётчик сообщил, что был занят на сервисных работах и поздно возвращался с вертолётной площадки. Он предложил полетать вместе, но так как договорённости с Борисом не было, я отказался, сославшись на усталость, и в свою очередь предложил поужинать и, если будет желание, сыграть партию. Вечер воскресенья всех устроил. Ресторан, который нам понравился в прошлый раз, решили не менять. Написав место и время, я передал записку Шорину у него в кабинете и предложил её съесть. Борис неодобрительно на меня посмотрел и сказал, чтобы я сходил за кофе и настроился на обсуждение проекта. Анна приготовила две чашки покрепче и, слегка кокетничая, назвала меня «борцом за свободу», как, якобы, зовёт меня её муж. Не уклоняясь от лёгкого флирта, я «обозвал» её спасительницей жаждущих и элегантно отчалил от кофеварки. Надо признаться, что такое внимание Самсонова меня не обрадовало, а наоборот, насторожило, а интуиция меня редко обманывала. Шорину я об этой мелочи рассказывать не стал, зато он сообщил мне, что разговаривал с Костиным, который «врубился» в проблему со сложными станками, но предпочитает встретиться со Штельце один на один, а потом уже просчитывать варианты. Борис был явно разочарован таким развитием событий и с недовольным видом развёл руками и потом, хлопнув по моей записке ладонью, подытожил, что будем ждать и наблюдать. В воскресенье решил поехать на машине, тем более ранним вечером в нерабочий день мест парковки должно быть достаточно. Покрутившись по переулкам в районе Техникер, я вырулил на Ринг и, поставив машину, отправился через сквер к месту встречи. Не стану с гарантией утверждать, но мне показалось, что на параллельной дорожке мелькнула до боли знакомая фигура Шорина. Отметив это предположение и отложив его в дальние разделы памяти, через 10 минут я был у ресторана и был рад пожать руку Лётчику, который, видимо, только что подошёл от метро. Я был действительно рад его видеть. Его загорелое доброжелательное лицо излучало заинтересованное внимание, сам он был подтянут и бодр. Мы похлопали друг друга по плечу и двинулись к приоткрытой двери заведения, откуда доносились звуки негромкой музыки. Усевшись и положив перед собой меню, мы некоторое время сидели и просто глядели друг на друга, улыбаясь. «Ну, как жизнь молодая? – дружески поинтересовался Лётчик. «Не такая уж и молодая, – в стиле трагикомедии парировал я. – Бокал белого нам не помешает обсудить новости, а они есть». Лётчик довольно кивнул. Официант уже стоял я блокнотом, записал желаемое, удалился и через 5 минут мы, не прерывая разговора, уже пили холодный «Грюнер Вельтлинер». Разговор шёл о нашем бизнесе, который приобрёл конкретные очертания. Лётчик внимательно слушал, от комментариев пока воздержался. Был готов встретиться с Ткачом в любой день в обеденное время. Ему нужно было уточнить чисто технические детали, понятные ему одному, но в принципе он был готов провернуть эту комбинацию.
ЛОВЛЯ ФОРЕЛИ. СПЛОЧЕНИЕ КОЛЛЕКТИВА.
Приёмщики Степанов и Бокий как-то выпадали из коллектива фирмы. В офисе в рабочие дни они чертили графики, оформляли акты приёмки станков, готовили официальные письма с претензиями к качеству сборки и результатам испытаний, регулярно связывались с проектантами и докладывали Рощину обстановку как устно, так и письменно. Тут они немного хитрили, перекладывая в отдельных случаях ответственность на Рощина. Он это прекрасно понимал, и скоро все осознали, что задачи общие и надо выступать единым фронтом. Поэтому, как правило, достигалось согласие, и Рощин добился того, что его слово оказывалось последним, тем более что ни разума, ни опыта ему было не занимать. После трудового дня, когда не было приёмок, они отправлялись пешком на Техникер, а потом вариантов было не много, то есть два: они или сначала готовили ужин и трапезничали, а потом гуляли по Вене, или сначала посещали какой-нибудь район австрийской столицы, а потом ужинали. В кафе или кино они не ходили, экономили, чтобы купить товары, которых в СССР просто не было, начиная от электроники и кончая «Жигулями». Экономили и посольские, и торгпредские, и международники, и австрийцы об этом догадывались. И когда Сноу в разговоре с нами предложил в выходные организовать пикник с выездом в предгорье Альп с рыбалкой и дружеским ужином, Шорин с Самсоновым с радостью согласились. Семьи тоже приглашались, что облегчало принятие положительного решения. Крепкие напитки и спиннинги мы обеспечивали. Ехать предстояло в район городка Нойнкирхен, где находились охотничьи угодья Венского клуба охотников и рыболовов. В обширных лесах было много дичи, а в многочисленных речках водилась форель. Клуб предоставлял нам участок реки, где мы имели право ловить рыбу. На территории клуба можно было устроить пикник по разумным ценам, пожарить форель и выпить рюмку привезённого крепкого. Вино, еду и напитки детям и женщинам клуб предоставлял тоже по щадящим ценам. Кроме рыбы, в поимке которой никто не сомневался, можно было заказать ещё приготовленные на мангале куски косули. Оплата мероприятия ложилась на австрийскую часть фирмы, что не могло не радовать. Шорин как-то странно на меня посматривал, что слегка настораживало. Утром в субботу мы вчетвером забрали на Техникер Рощина, а Шорин – приёмщиков, но учитывая, что было трое детей, в машинах было относительно просторно. Встречались на Южном автобане, на паркинге Винер –Нойштадт, куда подъехали Самсоновы и Сноу со своим другом. Перездоровавшись, поехали за Сноу до стоянки на берегу местной речушки. Там нас ожидал директор – он же сторож – клуба, который нам всё показал и рассказал. Место было чудесное. Рядом журчал ручей, через который был перекинут мостик. Перейдя ручей, по тропе можно было спуститься к речке. Казалось, что горы совсем рядом, они выглядели неприступными, густая растительность скрывала места подъёма. Все молчали, оценивая увиденное. Только дети, чувствуя избыток энергии, суетились и разбирали захваченную с собой одежду. Сын достал из багажника спиннинги и блёсны. Все мужчины надевали сапоги, у кого они были. Женщины продолжали что-то обсуждать и хотели определённости. Мы с Шориным раздали спиннинги и блёсенки. Самсонов с дочерью уже были в пути к берегу речки. Рощин и иже с ним топтались рядом и ждали команды. Отправив их за Самсоновым и обещав всё объяснить на берегу, мы с Борисом взяли садок, подсачек, пакеты и, уточнив у Сноу, каким временем мы располагаем, захватили Женьку и тоже двинули в направлении удачи. Тут-то и выяснилась причина загадочного вида Бориса. Он, достав из кармана банку с червями, улыбаясь, признался, что ждал, когда мы останемся втроём, чтобы раскрыть маленькую, но очень важную тайну. И когда заинтригованный пацан открыл рот, он объяснил, что форель надо по правилам ловить на искусственные приманки, то есть блёсны, мушки, и всякие резинки, а мы похитрим и будем насаживать на крючки блёсен кусочки червя. «Только мы втроём, и больше никто», – строго посмотрел Шорин на Женю, который сиял как начищенный медный таз. Тайна окрыляет и воодушевляет, и мы, дойдя до исходных позиций, слегка удалились от толпы, изобразив из себя учителей рыбной ловли для подрастающего поколения. Удача нам сопутствовала, и через пару часов в садке барахтались два десятка форелей. Наша троица переместилась ближе к плотине, и мы с Борисом выловили две форели, которые были явно крупнее предыдущих. Женя, обуреваемый страстью к успеху, которую я раньше за ним не замечал, начал хлестать спиннингом более активно. И на одном из забросов его блесна зацепилась за камень. Наши усилия освободить крючок тройника ни к чему не привели. На одном рывке леска оборвалась, и блесна осталась в расщелине, поблёскивая на солнце. Камень был большой и плоский, и с берега были видны рыбины, которые интересовались блесной и, очевидно, кусочком червя на крючке. Вдруг из ближайшего к камню омуточка выплыла большая и важная форель и, поправ конкуренцию, рывком схватила блесну. Оторвав её от камня, она неспешно удалилась в сторону плотины. Такое событие решили считать финалом и постановили, что если бы мы не стали торопиться и рвать леску, то эта самая крупная форель, ну, как обычно бывает на рыбалке, была бы точно нашей добычей. Народ уже толпился у стола, на котором были выставлены тарелки с маленькими бутербродиками, овощами и соленьями, стояли бутылки с водкой из нашего запаса и вином из австрийских подвалов. Некоторые были возбуждены, особенно Рощин, который претендовал на первенство. Однако его оживление померкло, когда он увидел наш улов. Назначив Женю лучшим рыболовом среди присутствующих и рассказав приключение с обрывом снасти, сдобрив анекдотами из жизни рыбаков, мы влились в компанию и произнесли тост за хозяина клуба, который своим радушием сплачивает коллектив. После первой все оживились, и беседа приняла дружеский характер. Потом все уселись за стол. Шум и смех, может, кого-то и беспокоили, но это нас не волновало. Принесённая жареная рыба была встречена с энтузиазмом. Проголодавшиеся дети уплетали венские сосиски (они же франкфуртские) с картошкой фри, запивая еду холодной кока-колой. Сноу, сидевший рядом со мной, предложил отдать часть рыбы приёмщикам, что и было сразу сделано. Остаток форели поделили на три клана. Сноу тоже досталась парочка, от чего он сначала пытался отказаться. Пока общество занималось едой и напитками, делясь воспоминаниями об удачной охоте и рыбалке, Сноу горячо меня убеждал, что настало время уделить особое внимание проекту, где уже наметились значительные, по его мнению, изменения. По сути, он был прав. Сами станки и, естественно, их производство, должны следовать за прогрессом, поэтому автоматические линии должны уступать место сложным обрабатывающим центрам, которые позволили бы менять подходы к технологии изготовления отдельных узлов и деталей станков, и таким образом снижать их себестоимость. Смысл его рассуждений сводился к тому, что нужно участить поездки в Кёльн, отслеживать ситуацию и вносить коррективы в проект, предварительно обсудив с дирекцией стройки, проектным институтом, фирмой и получив согласие Минмаша. Всё это сложно и связано с финансовыми затратами. И ещё. Так как его фирма является связующим звеном и берёт на себя конкретные обязательства, совершенно не обязательно каждую поездку в Кёльн согласовывать со Штельце. Достаточно позвонить ему, а он, если необходимо, поставит его в известность. Вот, к примеру, организация симпозиума тоже Штельце не касается, и мы её обсудим с Ноймаром, когда встретимся втроём в Кёльне. «Так что звони мне лучше домой, так как я всё время в разъездах. Попробуй через недельку, так как поступят необходимые данные по симпозиуму, и согласуем срок поездки в Кёльн». Я согласно кивнул, и мне пришла оригинальная мысль: «Ну, прямо как с Лётчиком». Шорин серьёзно и задумчиво смотрел на меня. Уже дома, когда мы чистили и потрошили форель, Люда неожиданно заявила: «Вальтер ваш странный какой-то. Вроде хочет всем приятное сделать, а глаза недобрые». В готовую рыбу мы положили петрушку и кинзу и убрали в морозилку. Нам сказали, что через несколько дней можно доставать по рыбке и, сняв филе, завтракать слабосолёным деликатесом.