Чужой мир
Выход в прошлое оказался недалёким. Редела темнота, Иван уже пересёк черту передовое будущего – вокруг царило, вернее, должно было быть настоящее для Алекса и аппаратчиков.
Но, чем становилось светлее, и Иван мог видеть округу всё отчетливее, тем больше зрело в нём нехорошее предчувствие. Вначале ему показалось, но потом он удостоверился, внимательно обозревая поле ходьбы, в несхожести этого будущего с тем, в которое его водил Симон и куда, затем он ходил сам.
Конечно, он допускал изменение поля ходьбы в будущем, так же как и в прошлом, однако, теперь всё было чужим, даже свет ему казался другим, чем в том будущем.
И что ещё поразило Ивана, так это множество, просто необыкновенное множество закрытий. В одном месте они создавали почти непроходимый барьер: ямы, столбы, крутые эскарпы и контрэскарпы.
Изобилие закрытий наводило на неприятные размышления.
«Значит я в параллельном, альтернативном мире, – с понятным беспокойством думал Иван, отмечая закрытия. – Что у них там тогда творится, если к ним нет подступа? Планетарные катаклизмы, атомные или термоядерные войны, или ещё какие неприятности, неизвестные нам, людям двадцатого века?»
Всё же он при этом честно себе признавался, что даже будь здесь какая-то лазейка, а она, наверное, есть, то выяснять заботы или смотреть на несчастье других ему не хотелось. Устал, насмотрелся уже всякого, а там, быть может, всё так плохо, что лучше не дёргать себя, не перенимать чужую боль. И так настроение хуже некуда. Да и торопился он к своему настоящему, чтобы отдохнуть, подумать, а уж потом разговаривать с Маркосом и Алексом.
Да и стоит ли, в принципе, заглядывать в параллельные ответвления будущего?
«И вообще, – ему вдруг показалась правильной внезапно пришедшая в голову шальная мысль – в будущее лучше не ходить?..»
Он, возможно, выкрикнул эти слова вслух, так как они навели его на новые неожиданные и тревожные мысли. А что если будущее Алекса, Симона, Сарыя и Маркоса – не его будущее!?
Многое сразу вспомнилось Ивану.
И откровения Симона, и его странный вопрос при первом выходе в будущее. И полное отсутствие у них упоминаний о КЕРГИШЕТЕ и его деятельности, а у него уже созревали идеи об объединении ходоков. Должен же он оставлять какой-то след в истории!
Хоть маленький, хоть слабый!
Так что, – укрепился он во мнении, – в будущее лучше не ходить. Опять не в своё попаду. И в нашем времени неплохо. Оно уж наверняка моё, единственное. Буду лучше заниматься делами ходоков, а будущее – дело его современников. Они в нём сами разберутся. Что мне, неучу, лезть в те века, где человек (Иван был уверен) постигнет досконально всё: и себя, и природу?
И ещё то, что проявись он сейчас – вот тебе и подтверждение суще-ствования перлей. Так, наверное, и происходит. Выхватит того или ино-го аппаратчика, да и другого кого из людей, из настоящего и через будущее перебросит в параллельный мир. Он проявляется в нём и наводит страху на местных ходоков.
Впрочем, на самом деле всё, наверное, совсем не так, а проще… или значительно сложнее. Учители, наверное, знают, да пока не говоря ему. А зря. Ему надо знать всё. Например, можно ли сунуться к перлям?
Только зачем?
Нет уж. Он – домой, домой!
Только там покой и чувство уверенности в устойчивости миров. До передового будущего ещё века. А какой из них грядёт, не важно. Тот, из которого Симон и Сарый, или этот, по которому он сейчас проходит? А может быть, тот мир, в котором ему ещё предстоит жить? Так это решат люди и логика исторического развития. Или природа распорядится за них. А он лишь глянуть глазком может, подсмотреть, что и как, но ни помочь, ни повернуть вспять что-либо не способен.
Да и кто он такой, чтобы покушаться на то, что ему не принадлежит, в чём он совершенно не разбирается?
А действовать вслепую, по подсказке даже симпатичных ему людей – увольте…
Как он был тогда наивен и не прав в своих рассуждениях и представлениях. Он, которого Время уже заметило и выбрало…
Но так или примерно так выглядели его откровения в беседе с Симоном при участии Сарыя и дона Севильяка, моргающего от непонимания так, что был слышен шлепок века о веко. Ему, аборигену своего времени, были непонятны размышления Ивана и других о параллельных мирах, перлях и заботах, связанных с ними. Или он, зная всё, воспринимал по-иному и запальчивость Ивана, и объяснения его Учителей?
– Ты не горячись, Ваня, – несколько раз останавливал КЕРГИШЕТА Симон, а потом как всегда спокойно и рассудительно пообещал, несмотря на предположение разного с ним будущего: – Ты ещё созреешь до всех этих поступков. Просто на тебя неожиданно свалилось столько сложных и ответственных дел и забот, требующих принятия неформальных решений. И ты оказался неподготовленным к ним. Но ты терзаешься мыслями, и это хорошо! Ты взрослеешь, Ваня. – Иван недовольно фыркнул. – Да, Ваня, взрослеешь. У тебя появились какие-то стремления и свои мнения. Прекрасно! А главное, нежелание твоё быть простым исполнителем. Исполнителей, Ваня, много. Их подавляющее большинство. К сожалению, всегда нехватка тех, кто думает. И ты из тех, кто, как мне кажется, может и умеет думать…
– Вот ещё, – буркнул Иван.
– Не льщу тебе, а верю в тебя. У тебя столько всего будет впереди! И ты обретёшь и ясность мышления, и мудрость, и способность правильно принимать решения.
Иван вновь высказал своё несогласие: что ж, они его до этого времени за школьника держали? А теперь только увидели в нём кое-что взрослое. Так это совсем не так!
Симон лишь прищурился одним глазом и продолжал:
– Я же о том и говорю, что ты стал другим. У тебя всё впереди. Ты уже к этому сделал некоторые шаги. И я, и мы, твои друзья, – все те, кто в прошлом, и в будущем, рады за тебя и поможем тебе во всех начинаниях. И в новых знаниях, которые ты получишь от нас и приумножишь сам. И, Ваня, мы в ожидании того, что с твоим именем связано само хождение во времени…
Так сказал Симон
Камен Сарый, Учитель КЕРГИШЕТА, заулыбался, а дон Севильяк, хотя и не участвовал в беседе, тем не менее, поддержал всех взмахом громадного кулака.
– Я с тобой, Ваня! – добавил он голосом, от которого задрожали стекла в окнах. – Всегда и везде. Знай это, Ваня!
Где ты, Напель?
Остатки клетки Подарка двумя шалашиками громоздились на тропе, ведущей из оазиса стреймов в холмистую, в поле ходьбы, местность. Платформа исчезла. Но Ивана занимали не они, а два трупа, возможно, останки Сопроводителей Подарка.
Потрясал их вид – разорванные и изгрызенные до неузнаваемости.
Иван помнил чётко, что по людям не стрелял. По всей видимости, здесь разыгралась трагедия уже после их бегства с Уленойком. Кто-то напал на караван и, если пришлось оставить людей ещё живыми или мёртвыми на растерзание, чтобы уйти самим с Подарком и белорубашечником, то нападавшие вряд ли были разумными существами, и, наверное, очень опасными.
Иван сокрушённо покачал головой.
В поле ходьбы на этом участке пространства-времени, похоже, тесно, и кто знает, какая чертовщина по нему ходит, кроме хроков. Вспомнился похожий на курицу динозавр, погнавшийся за ним в далёком прошлом, намёки Сарыя и предупреждения Симона о населении поля ходьбы какими-то тварями.
Следовало бы поближе подойти к тому времени и выяснить воочию о произошедшей здесь трагедии. Но надо ли? Ну, увидит он тех, кто убил этих несчастных Сопроводителей. Что потом? Опять стрелять?
Нет уж. Ему нужна одна Напель. И только Напель. Только её он и будет искать…
А вокруг мир так уж устроен: всех не спасёшь, не защитишь, на всех не ополчишься. Сил и времени не хватит.
Иван со вздохом отвернулся от останков. Постоял, потом присел на землю, задумался. Было о чём подумать.
Уроки Сарыя оказались неполными. Впрочем, при чём здесь Учитель? Да и говорил он ему о подобном. Туманно, но говорил. А он, его ученик, пропускал сказанное мимо ушей.
А на дороге времени не так всё просто. Пример этому – встреча с Подарком на этом самом месте, да и сегодняшний вид его, этого места, спустя много дней. Здесь, на тропе, ведущей из оазиса, видение не отличалось от того, что можно было ожидать только в реальном времени. Обычно ходоки, обладая различными способностями и видением поля ходьбы, не могли так встретиться – зримо и чётко. Идущие по дороге времени ходоки могут увидеть тень встречного. Лишь при столкновении лоб в лоб можно ожидать узнаваемости встречного. Или при синхронизации движения, как он это делал с Учителем, Симоном, Уленойком, можно было идти и общаться. А лучше всего взяться за руки.
Когда показалась платформа с сопровождавшими её людьми, Уленойк оставил его, отпрянув в сторону, но не размазался, не исчез в поле ходьбы, хотя и сделал тогда несколько шагов в будущее или прошлое.
Случилось то, что Иван, как ему вдруг показалось, уже давно предполагал: есть такие точки, где сходятся, перекрещиваются или смыкаются все бесчисленные представления или видения поля ходьбы. В таких точках все равны и видят события во времени одинаково. Вот она – эта точка! И здесь всё не так, не соответствует его обычному полю ходьбы. Вокруг не равнина, а каньон, прорезанный в скалах.
Раз так, решил он, то, возможно, остались следы не только его самого, но и чужие, по которым можно будет проследить путь ухода людей с Подарком, с Напель.
Его предположения оправдались. Но прежде он нашёл хорошие отпечатки своих сапог. Внимательно приглядевшись, он увидел и другие – лёгкие, едва заметные и многочисленные. Их цепочка удалялась в сторону, противоположную от оазиса. Значит, люди назад не вернулись, а продолжили свой путь, уводя Напель с собой. Её следов Иван так и не выделил, но надеялся, что с ней ничего не произошло. Да и не должно было произойти, если она ему встречалась за Поясом, то есть, после их встречи здесь.
Он направился по следам, ловя себя на мысли, что его движение во времени больше похоже на ходьбу в реальном мире. Для проверки своего состояния он неоднократно проявлялся среди нагромождения безжизненных под жгучим солнцем скал и осыпей.
После одного такого перехода, он вдруг ощутил морозящее чувство опасности: за ним кто-то пристально и зло следил, казалось, сразу со всех сторон.
Они и появились вокруг него. Особей десять, карикатурно похожие на человеческие существа. Будто сошли с экрана фильмов-ужасов: клыки, когти на пальцах рук, искривлённые в гневе красивые лица. Полуоткрытые рты исторгали рычание. В глазах – только ненависть.
Оценив своё положение, а круг стремительно сжимался, Иван выскочил в реальный мир – и тут же сквозь зубы пошло выругался, ибо мгновением позже вокруг него стали вылупляться, казалось бы, из ничего, преследователи, также выходя в реальный мир. Облик их ничуть не изменился: как были страшилками из комиксов, так и остались, однако чувствовалось, что они пребывают в замешательстве, поскольку, наверное, не ожидали такой прыти от потенциальной жертвы. В движениях монстров появилась вялость, а в намерениях – нерешительность.
Всё это Иван отметил чуть позже и пожалел, что не воспользовался теми краткими секундами, когда можно было без опаски покинуть окружённое пространство или хотя бы достать оружие и потом встретиться с выродками по отдельности – лицом к лицу; тогда сразу бы выяснилось колоссальное преимущество бластера по сравнению с зубами и когтями. А так – только рукопашная, один против десятка.
«Да они же разорвут меня на клочки ещё до того, как дотянусь до кого-то из них», подумал он.
Но если обратный переход – возвращение в поле ходьбы – они произведут с такой же медлительностью, то шанс, дабы не вступать с ними в драку или побоище, может появиться.
Хотя такая мразь на дороге времени – неприятность для всех, кто по ней ходит. И те два трупа у разломанной клетки Подарка – явно их работа. Поэтому следовало бы очистить от них этот уникальный участок. Тем более что по поведению они – верты и, значит, обитают на небольшой территории.
Но очистить – это означает одно: их всех надо убить. Но в праве ли он карать подобные существа? Только лишь за то, что они волей случая оказались у него на дороге?
Вечная тема: добро и зло…
Что считать добром? Что считать злом?
Долго размышлять Ивану на этическую тему не дали. Какие тут могут быть муки совести, если к тебе тянутся жилистые руки или лапы, вооружённые острыми когтями хищника, готовые вырвать кусок из твоей ещё живой плоти?
Иван стремительно произвёл двойной переход и, как только оказался вновь в реальном мире, устремился в узкую прогалину в скалах, сбивая с ног выныривающего из поля ходьбы монстра. Он ещё только воплощался, его масса едва достигла нескольких килограммов, так что от профессионального удара его унесло далеко в сторону, где он столкнулся с собратом, контуры которого только лишь обозначились.
Что от такого столкновения между монстрами произошло, Иван не видел, быстро уходя по расщелине прочь, но за его спиной раздались душераздирающие вопли.
Слишком далеко Ивану убежать не удалось: скалы сомкнулись, не давая возможности пройти мимо них, – поэтому ходоку пришлось стать на дорогу времени, на которой каменных нагромождений было куда меньше.
Страшные порождения эволюции остались позади, их угрожающий хоровод разладился, они там выясняли отношения между собой и продолжать охоту за человеком передумали.
Иван перевёл дыхание и с остервенением потёр ладони о джинсы, очищая их от прикосновения к выродку.
Бешенство захлёстывало его. Надо было всё-таки по ним полоснуть сжигающим лучом бластера! Запоздало рождался план отмщения. Ведь эта пакость вполне может нападать на идущих по дороге времени ходоков. А Симон и иже с ним подозревают кого-то из своей среды, если кто-то вдруг исчезал из их поля зрения, а чаще грешили на перлей.
Лихорадочно обдумывая будущую карательную экспедицию с привлечением других ходоков и настороженно оглядываясь, Иван неожиданно вышел на площадку, избавленную от каменных глыб.
Впереди, по ходу движения, она заканчивалась отвесной стеной, на её серовато-стальном фоне чётко выделялись до боли знакомые двухстворчатые ворота, а у ворот, выставив вверх все свои многочисленные колени, замер Хем.
– Приехали! – присвистнул Иван и, заметив движение Хема, покинул поле ходьбы.
В реальном мире площадка выглядела так же, только в некоторых местах поросла жидким кустарником, а ворота превратились в светло-коричневое трещиноватое образование, словно картина на скале, нарисованная неумелой рукой, а Хем – в расколотый валун.
Ходок недоверчиво огляделся. Вход за Пояс Закрытых Веков был здесь устроен, по-видимому, не зря – до оазиса рукой подать…
Через него, быть может, совсем недавно провели Напель.
Солнце уже скрылось за скалами, но прохлада не наступила.
Ещё не рискуя близко подходить разбитому валуну, – вдруг да оживёт, и опять можно попасть ненароком в безжалостные клещи Хема, – Иван обошёл площадку, надеясь найти какие-нибудь следы пребывания Напель и других людей.
Но здесь, похоже, не ступала не только нога человека, но и лапа зверя. Правда, следы какие-то были, но странные, их Иван не мог сравнить ни с чем знакомым ему – животным или птицей. Это заставило его удвоить настороженность.
Причина к тому имелась.
Каким бы образом площадка ни была изолирована от внешнего мира, сюда могли, вернее, должны были попадать дикие животные, сорвавшиеся со скал. Куда же они потом девались? От них нет даже костных останков. Значит, кто-то или нечто выходит из поля ходьбы, чтобы уволочь с собой незадачливое существо. Если это так, то здесь вскоре можно ожидать гостей: они могут появляться и проверять западню с определённой периодичностью или каким-то образом узнавать о появлении новой жертвы, например, по суматошной беготне какого-нибудь несчастного зверька.
А поскольку Иван тоже походил здесь уже достаточно долго, так не подан ли сигнал: капкан сработал, обед подан?
Такие мысли и предположения раздражали ходока.
– К чёрту! – вслух выругался Иван и достал бластер. – Встану на дорогу времени и турну этого чёртового кузнечика Хема подальше, а сам пройду за Пояс… Ну да… Чёрта с два!.. Что я там не видел? С Напель мне там не встретиться, а без неё мне там делать нечего. Если только этот чёртов Пояс опять мне не надо будет уничтожать?..
Иван стоял с бластером в руках и до боли в ладони сжимал его рукоятку. Чертыхался во весь голос и мучительно размышлял: Что делать?
Столько зря времени потрачено! Напель надо искать… Где её искать? В настоящем? В прошлом или будущем? Но, во всяком случае, не там, куда ведут ворота, охраняемые Хемом.
– У-ур-ри! – раздался утробный рык ещё не до конца материализовавшегося в этом мире хищника – драконообразного, зубастого и явно безмерно тупого.
Это – Иван затруднялся, как назвать вышедшее в реальный мир чудовище – по-хозяйски осмотрело площадку и заметило человека. И он ему не понравился. Наверное, с человеком оно уже имело дело, и от тех встреч у него остались нерадостные воспоминания.
Однако еда находилась так близко, и деваться ей было некуда, так что дракон приподнялся на задние искривлённые природой лапы и бульдозером двинулся на Ивана.
Будь ходок в более мирном настроении, хищнику пришлось бы просто схватить пустоту и потом гнаться по мирам времени за жертвой. Иван же был расстроен бесполезным поиском Напель и недавним нападением людей-выродков, оттого далёк от умиротворения.
Он вскинул оружие и перечеркнул тонкой иглой лазера незащищённое брюхо рептилии.
Перечеркнул, и даже не стал смотреть, как верхняя часть туши с головой и передними лапами съехала, будто по смазанным полозьям и отвалилась от задней части, а стал на дорогу времени и направился домой.
Усталый, злой на себя за всё: неразумную и необдуманную гонку вокруг оазиса трёхглазых, за пережитое перед нечистью, засорившей поле ходьбы, за убийство ни в чём не повинного дракона, в вотчину которого сунулся сам, – да и за всё то, что делал в последнее время…
Напель печально улыбалась очаровательной улыбкой и отодвигалась в даль, подёрнутую кисеёй мрака. Контуры любимой растекались, растворяясь на фоне темноты. Иван надрывно повторял её имя, прося вернуться.
Проснулся от собственного крика.
Наступало утро. Сарый ещё отсутствовал, но это было его время, чтобы объявиться после посещения пресловутого и до сих пор таинственного для Ивана Фимана, либо иных неведомых мест.
Опять выпрыгнет в реальный мир, подобно дьяволу из бутылки или дикарю. Грязным и до бесконечности нахальным. И будет здесь мельтешить…
Видение сна тускнело. Накатывались заботы дня.
«Но какие там могут быть заботы у КЕРГИШЕТА?» – задал себе вопрос Иван и задумался.
Напель?..
Это не забота. Надо начинать всё сначала, исподволь, но наверняка.
Тогда, быть может, его быт и поведение?..
Стоило, конечно, заняться бы жильём, поискав, что получше, нервы успокоить…
Но лень!
Сходить куда-нибудь в прошлое?
Так что он там не видел? Везде одно и то же!
Если только…
Но для этого надо хотя бы встать, физзарядку сделать, побриться, умыться, пока не объявился Учитель и не занял на полдня ванну.
А-а… Стареет он, что ли? В тридцать лет-то. Напель бы сюда. С ней он утопил бы все свои горести и обрёл желания. Да где её взять?
Он вспомнил Лоретту…
А почему бы и нет, что я, евнух что ли?
Сил от неприятных раздумий словно прибавилось, кровь по жилам потекла быстрее, мышцы запросили движения.
Иван заканчивал завтрак, когда из комнаты донеслись сакраментальные, вместо приветствия, слова Учителя:
– Верт проклятый!
Бывший ученик колебался всего мгновение и прямо из-за стола стал на дорогу времени. Пусть Учитель сам ставит чайник, сам себе готовит завтрак, а он – вольная птица.
Поле ходьбы и он – КЕРГИШЕТ – встретились как родные.
– Здравствуй! – громко сказал Иван в пустоту и в утренний полусумрак дороги времени – и решительно шагнул в прошлое.
В прошлое, бесконечное своим многообразием…
Так же как и будущее.
Часть шестая
Кап-Тартар
С горы скатившись, камень лёг в долине.
Как он упал? Никто не знает ныне —
сорвался ль он с вершины сам собой,
иль был низринут волею чужой?
Столетье за столетьем пронеслося:
никто ещё не разрешил вопроса.
Ф. И. Тютчев. PROBLEME
Вопрос к Учителям
Мысль найти изначальный мир Напель возник у Ивана неожиданно.
При этом изначальность им понималась совершенно по-иному, чем прежде. Он теперь не собирался искать любимую женщину в оазисе трёхглазых. Ему захотелось увидеть перливый мир, откуда люди ринулись по каналу времени, созданному гением Пекты, в прошлое, за Пояс Закрытых Веков. Лишь оттуда, из Англии, находящейся где-то в параллельном мире, по его новым представлениям, можно было проследить путь Напель или её появление в нём.
Учителей – Симона и Сарыя – в свои планы он вначале посвящать не намеревался.
И не потому, что ожидал от них уговоров оставить эту затею, а по причине высказанного когда-то Симоном предположения, что он соотносится с ними как перль.
Сам Иван до сих пор не имел случая непосредственно проверить этот факт, а потому не слишком-то верил такой возможности, ибо ходил в будущее в сопровождении Симона, а Сарый, если верить их словам, был его современником и сомирником. Так что бередить рану, выясняя, кто есть кто, и себе и им – не стоило.
Отвергнув какие-либо подсказки со стороны кого бы то ни было из ходоков, он решил самостоятельно найти вход в какой-нибудь перливый мир, которых, если верить тем же Учителям, было множество. Но, поблуждав по краю монолита своего будущего в ту и другую сторону, он вскоре убедился в тщетности своих поисков и возможности увидеть для себя что-либо новое, что могло бы подсказать план действий по проникновению в параллельный мир.
Вообще-то, в самом поиске и в негативных его результатах что-то не вязалось. Он будто бы находил разные лазейки в стене будущего, однако всякий раз почему-то попадал в мир, ведущий к Маркосу, а значит, – и Учителей, вернее, куда его водил Симон. Но такого, как предполагал Иван, не могло быть.
«Впрочем, кто знает?» – порой утешал он себя и продолжал поиски.
Наконец ему надоели безрезультатные блуждания, и он набрался духа, чтобы обратиться к ходокам, более него сведущим в таком вопросе…
В тот день, ближе к утру, Симон объявился у него в квартире. Он явно был чем-то озабочен, а оттого порывист в движениях и нетерпелив.
– Аранбаль… – покачал он в расстройстве головой, когда Иван поинтересовался его заботами. – Трубит направо и налево о нас, ходоках. Они, мол, повинны… Мы якобы повинны даже в англо-бурской войне, разразившейся на юге Африки. Слышал о такой войне, Ваня?
– Кое-что, конечно, знаю. В школе проходили, – уклонился от прямого ответа Иван, так как об этой войне знал, пожалуй, лишь по названию (нужна ему была эта стародавняя, по его школьным меркам, война где-то за тридевять земель). Да ещё по скупым рассказам отца, который порой напевал: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…»
Кроме этой строчки в виде рефрена Иван не помнил больше ничего.
– Проходили, – покривил губы Симон. – Мало англо-бурской войны, так это мы, по Аранбалю, потопили русский флот на Дальнем Востоке, дав возможность японцам заявить о себе в мире…
– При Цусиме?
– Вот именно.
– Ну, уж, – усомнился Иван, знающий об этом более подробно: и по той же школьной программе, и по прочитанным книгам. – У него, похоже, что-то с головой не в порядке. Ходоки что, у пушек стояли?
– В порядке или нет, а его предположениям кое-кто начинает верить. Мало того, нашлись те, кому захотелось в этом деле разобраться. Кое-что стало просачиваться в газеты…
– Да уж, газетчики, – сказал Иван веско, словно поистине разбирался в таком тонком деле как журналистика. – Щелкопёры разные! По Гоголю. Они всё могут с ног на голову поставить. Я вот наши газеты сейчас со страхом читаю. Болтуна какого-нибудь печатают с удовольствием, а тем, кто действительно обладает информацией или здравым смыслом, путь заказан. Колдуны всякие объявились, ведьмы даже. Представляешь, потомственные колдуны и маги!.. И ведьмы! А? – Иван выжидательно посмотрел на Симона. Тот промолчал. – Псевдоучёные, непонятно откуда свалившиеся со своими сногсшибательными теориями, от которых волосы могут на голове дыбом встать. Я тут как-то подумал о русских сказках. Там в них два брата умных, а младший – дурак, который потом становится добрым молодцем, а то и царём…
– Знаю я эти сказки. И не только русские. Так что?
– Так он дурак не потому, что у него с головой не в порядке, а как раз наоборот. Первые его братья кто? Купец и богач, а этому, дурачку, ничего не достаётся, потому что у него-то есть совесть и ум. Ни то ни другое богатства никогда не приносили.
– Возможно, и что?
Симон задал вопрос равнодушно, и ответа, наверное, не ожидал. А Ивана понесло. Давно он так вот не высказывался по поводу какого-то вопроса, который вычитал из газет или, вернее, вывел из своих размышлений об увиденном или услышанном.
Бывало, монтажники соберутся и начнут перемывать косточки всем правителям, да и всем остальным, о ком протрубили газеты, радио и телевидение. И у каждого своё отношение. Вот и спорили до хрипоты, высказывая свою точку зрения. И он словцо своё вставлял. А как же?
Как давно это было…
– Сейчас появился ещё один братец. У нас называют его обобщённо – СМИ. Средства массовой информации, значит. Этот братишка всех троих перещеголял. Врёт без оглядки, наводит напраслину на всякого, на кого ему укажут. За деньги, естественно; а за деньги он готов продать душу дьяволу. При появлении такого братца дурачку уже никогда не стать тем, кем он становится в сказках. Ибо, если он не украл, не оболгал кого-то, то богатства никогда не наживёт, а это и есть настоящий дурак! Так что Аранбаль нашёл хороший способ, чтобы защитить от ходоков своё нечестно нажитое богатство.
– Возможно, – кивнул Симон.
– А что можете сделать Вы или мы все вместе?
– Дезавуировать. Вот я этим и занимаюсь. Дезавуирую.
– Кого или что?
– Только что, – поднял палец Симон, отрывая ладонь от своего колена. – Его заявления, болтовню о нас.
– Но как?
По усталому лицу Симона промелькнула мимолётная улыбка много знающего и уверенного в себе человека.
– Путей много, Ваня. Сейчас им занялись психиатры.
– Представляю, – протянул Иван осуждающе. – Мешок на голову, руки за спину.
– Ваня, – укоризненно посмотрел Симон на КЕРГИШЕТА. – Как ты мог подумать о таком, зная меня? Нет, чтобы чаем попотчевать, так ты глупости про меня измышляешь. Где Камен?
– Хороший вопрос, – огрызнулся Иван, ставя чайник на плиту.
– Чего это ты сегодня такой нелюбезный? Да и чайник бы мог купить современный, электрический, удобный. Этот когда ещё закипит.
Иван не ответил, демонстративно отворачиваясь от Симона.
– А-а, Фиман… – догадался Симон. – Ты хочешь в Фиман?
– Ну, вот ещё!
Ему действительно сейчас не хотелось в этот проклятый и таинственный Фиман, где все ходоки, кроме него, естественно, побывали, и неоднократно, если верить их улыбкам авгуров, а Сарый там бывает почти каждую неделю. Зато все они как один в диком восторге радетельных родителей оттого, что их великовозрастное чадо в его, Ивана, лице пока что не знает многих запретных вещей, в том числе и Фимана. Во всяком случае, никто из ходоков не горел желанием познакомить его с этим местечком, расположенном где-то в пространстве и во времени. А Иван не знал, как туда попасть самому.
Слыша о нём, вытирая грязь после появления Учителя из похода в него, Ивана постепенно вообразил себе Фиман в виде некой клоаки, куда порядочный человек, если он хочет остаться чистым, ни в коем случае попадать не должен. К тому же, как ему теперь казалось, после посещения Фимана у него может случиться крушение некоторых мировоззренческих представлений, что будет невосполнимой потерей.
Тем более что Симон тут же после реплики Ивана сказал:
– Вот и правильно.
И потянулся за пряником.
Иван давно заметил неравнодушие выходцев из будущего к обыкновенным пряникам. Особенно Сарыя, способного съесть в один присест всё, что подавал ему на стол ученик, а он не скупился.
– Чем занимаешься? – заминая разговор, спросил Симон и принял от Ивана чашку чая. – Присмотрел что-нибудь в прошлом для постоянного проживания?
– А я не смотрел! – с вызовом сказал Иван.
Не любил он этот время от времени возникающий вопрос Учителей. Сам понимал, что надо бы, но до сих пор не решился. Даже как-то побаивался сменить насиженное место в своём настоящем на какое-то иное в прошлом.
Симон сдул парок и пригубил чай. Чмокнул губами.
– Почему же?
– Мне и здесь хорошо!
Симон тщательно разжевал пряник, осторожно, морщась, хлебнул кипяток.
– Может быть, ты и прав. Мне у тебя нравится. Нет, правда!
Готовый побороться за свою точку зрения, Иван от признания Симона обмяк. Он уже подумал, что тот опять начнёт уговаривать его поменять местожительство, выбрав фешенебельную виллу или нечто подобное – комфортабельное, безумно дорогое и сказочно красивое. И обязательно где-нибудь на берегу моря или океана в веке эдак пятом нашей эры среди экзотики и неги. Чтобы пальмы, девушки и…
Думая о перемене жилья, он всегда мучился вопросом: зачем ему это надо, если он здесь-то теперь бывал лишь для того, чтобы отметить своё появление в настоящем? И коль скоро ему вдруг понадобиться выйти к современникам, он просто может прогуляться по улице, выбраться на Невский, позвонить кому-нибудь из не позабывших ещё его друзей и тех же девушек, – вот и пообщался. А там, на вилле, в роскоши… Там ведь и поговорить будет не с кем, к тому же кто-то должен будет ухаживать за всем этим хозяйством, не самому же ему выполнять бесконечные работы и загружать себя хлопотами.
А здесь, в однокомнатной квартирке пятиэтажки, в спальном районе города, живёт он тихо, приборки на полчаса. Зато никто не знает, дома он или нет; никто не отметит его внезапного исчезновения или появления после ходьбы во времени. Одним словом – здесь он сам себе хозяин.
– И мне тоже здесь хорошо. И это тоже – правда, – сказал он в тон Симону.
– Верю, Ваня. Мишура всё это… Богатство, аристократический шик… – Симон вздохнул. – И тлен к тому же. Я вот когда-то жил… Не буду уточнять где. Так вот, там теперь почти ничего. Туристов, правда, водят за деньги и, скажу, немалые, дабы показать жалкие останки того, что было… Так-то, Ваня.
– А я что говорю? То же самое. И… Скажи, Симон, – вдруг набрался решимости Иван.
– Да?
Признание Симона о житье где-то в прошлом заставило Ивана вспомнить о Напель. Щемящая тоска охватила его от сознания, что ничто так и не подсказало ему в последнее время, как всё-таки найти правильные пути, ведущие к Напель.
Кроме одного. Зыбкого и неопределённого, поскольку до сих пор оставалось только в виде предположения или неясного желания, чтобы так и было, как он задумал.
Эта и ещё 2 книги за € 399