Да что тут вспоминать Дельбрюка!
Помыкался я по комнате, на улицу даже настроился пойти, чтобы о Марафонской битве не думать. Потом, как говорится, махнул рукой, переоделся так, как мне казалось, одевались люди того давнего времени, и подался в четыреста девяностый год до нашей эры, на берег слабенькой речки, впадавшей в Марафонскую бухту…
Пёстрая, неровная по фронту масса персов, вернее, тех неведомых народов, что пришли на землю Эллады под руководством персов, моргая в солнечных лучах бесчисленными мечами и копьями, вопя от страха, азарта и причастности к предстоящей резне, быстро накатывалась за тучей, посылаемых ею же стрел на редкую, но чёткую цепочку гоплитов. Перед нею на лошади возвышался Мильтиад – стратег афинского войска в этот день, седьмого сентября.
Историки, писавшие о Марафонской битве, реконструировали её правильно. И расположение на флангах греческого войска усиленных групп, и команду Мильтиада бегом броситься на врага, чтобы проскочить губительную от ливня стрел полосу. И стойкость гоплитов – их тонкая ниточка не только сдержала нестройный и могучий вал персидской толпы, но, уплотняясь в тугую дугу с провисом в центре, шаг за шагом двинулась вперёд, оставляя за собой груды поверженных пришельцев.
Будто цветы застыли на каменистом ложе долины от ярких халатов убитых.
Одно – читать, но видеть своими глазами, уже зная, чем всё кончится, намного интереснее и более захватывающе.
Набегая от берега моря, от кораблей персов, прокатилась видимая волна по всему их воинству. С ходу она ударилась будто в монолит, заполняя округу гулом, и – пошла обратно, сбила в тесное скопище и без того мешающих друг другу людей. А перед ними, подобно отлаженной и хорошо смазанной машине, рубилась и кололась, почти теряющаяся на фоне многолюдства персов, цепочка греков. Будто сачок из тончайших, но до невозможности крепких нитей, затягивал в себя и гнал перед собой неисчислимую морскую мелочь.
Я стоял довольно далеко в стороне от битвы, на склоне горы, и считал себя защищённым расстоянием от стрел и мечей. Но оказалось, что и здесь не было спокойствия. Или мне фатально не везло при подобных экскурсиях в прошлое?
Прямо на меня из колючего кустарника, гогоча и раздирая в клочья одежды, вывалилась толпа персов-мародёров. Они, наверное, промышляли в окрестностях Марафона и теперь, довольные и пьяные от неразбавленного вина, спускались в долину. У некоторых на загривках висели блеющие козы, другие волокли ворох каких-то тряпок, третьи ласково обнимали изящные амфоры с вином.
О битве они, по-видимому, даже не помышляли, уверенные в победе соплеменников, и решили первыми пожать её плоды. Как это согласовалось с дисциплиной, мне было непонятно. В те времена мародёрство процветало, иначе, зачем было тащиться в такую даль, но во все времена существовал жёсткий порядок, докатившийся и до нас: – уклонился от боя, значит, дезертировал, а с такими разговор короток – смерть.
Впрочем, к чему мои предположения? При их виде я, как в других случаях, вновь позабыл и о своих способностях растаять для них во времени, и о том, в каком прошлом нахожусь.
Они ко мне, а я – чуть ли не поговорить с ними собрался о Марафонской битве. Смех, да и только! Другой на моём месте, из туземцев, убежал бы, по крайней мере, или приготовился к худшему. Я же, мол, ребята, я вас не трогаю, вы меня тоже, и – идите своей дорогой.
Проклятое время, проклятая вражда между людьми!..
Для них я представлялся, наверное, легкой добычей, чтобы позабавиться только, а потом… Не знаю что потом. Поработить, убить…
Так бы оно и случилось, не имей я возможностей уйти от них, а возникшие намерения уже подогрели мародёров. Они, видя мою, якобы, беспомощность, приступили к делу спокойно и даже без особой спешки. Козы, тряпьё и амфоры были опущены на землю. Лениво перебрасывались непонятными для меня репликами, неторопливо вытирали обильный пот с лица и шеи. Готовились.
Не найдя ничего лучшего, как запоздало решиться выскочить из круга персов, я бросился напролом туда, где их было поменьше. Но и они не дремали. Кто-то из них дотянулся до меня лезвием меча и скользнул поперек правого предплечья, а метко пущенная стрела попала, к счастью, мне под мышку, лишь только поцарапав кожу под ней.
Где-то внизу кипела Марафонская битва. Умирали свободные греки и их рабы, кровью покупая себе освобождение. Скошенной травой под косой падали под ноги афинянам тысячи ассирийцев, медийцев, персов и выходцев из тех мест и народов, которые объединил в рыхлый конгломерат громадной империи Дарий Первый.
А над великой схваткой, уже входящей в историю, на каменистом склоне, поросшем колючим, жёстким кустарником, от шайки мародёров зайцем убегал я, на ходу становясь, наконец, на дорогу времени.
«Кино» у меня опять не вышло! Пошёл по шерсть, а вернулся стриженным.
Сарый, когда я в разодранной одежде и в крови завалился в квартиру, хитро посматривая мне в глаза, промыл порез на моем плече и заклеил пластырем.
– А я, – сказал он, оглаживая на мне мягкими пальцами белую полоску пластыря, – в битве при Фермопилах участвовал. Да, да… Изображал, как и все в том достославном в веках бою, мужа достойного и неустрашимого. Но, – Учитель значительно помедлил, – среди тех трёхсот спартанцев, о ком говорят и сейчас, меня, по сути дела, не было. Драка только-только начиналась, а мне кто-то камнем из пращи попал в грудь. Я повалился на поле брани замертво. Ночью пришёл в себя. Раздетый догола и истоптанный – сплошной синяк. Едва в своё время вернулся. Лечился с полгода. Лёгкое мне тогда заменили, мышцы на левой руке реставрировали. А ты вот уцелел, лёгким испугом отделался…
Видать, в молодости мой Учитель был непоседой.
– У меня совсем всё не так было, – поморщился я от боли и душевного расстройства и рассказал Учителю, как всё случилось.
Сарый покачал головой. Осуждал.
– Носит тебя, Ваня, как неприкаянного. Потому у тебя ничего путного и не получается. Чужая жизнь – не кино, как ты тут выразился. Пришёл, посмотрел и забыл… Не надо торопиться, а побыть хоть самую малость среди тех, на кого посмотреть хочешь. А то, как в набегах участвуешь. Прибежал, схватил, оплеуху получил!.. Мы думали, советуя тебе по прошлому побегать, что ты сам поймёшь, что к чему, а ты… Так ничего и не понял. Умный ты, Ваня, умный, но… так себе.
– Ладно, уж, – буркнул я не слишком вежливо. Но мне ли обижаться? Сарый-то прав. – Симон был?
– Был. Как не быть. И вещицу тебе важную оставил, – таинственно сообщим Учитель.
– Ну, и какую?
– По мне, так я тебе никогда не посоветовал бы её принимать, – не ответил на мой прямой вопрос Сарый. Он посерьёзнел лицом. – Но, – развёл он руками, – они там, у себя в институте, что-то подсчитали и решили тебе его подарить. На всякий случай, мол.
– Да что за вещица? – нетерпеливо спросил я.
– Лежит там, – Сарый кивнул в сторону комнаты. – Лежит. Я её на подушку положил.
Совсем меня заинтриговал Учитель.
На подушке лежал… лежало нечто, похожее на аккуратную миниатюрную электродрель. Я её взял, повертел в руках.
– И что это? – спросил у подошедшего Сарыя.
– Это, Ваня, лазерный бластер.
– А?.. А-а… – не нашёлся я сказать что-либо вразумительное. – Это же оружие?
– Оно… Красивая вещица?
– Оружие – не вещица, – начал я было наставлять Учителя, но во мне заговорило любопытство. Сколько я начитался о бластерах в фантастических рассказах и романах. А тут – вот он, как детская игрушка лежит. Я взял его в руки. – Как им пользоваться, покажете?
– Только не я! – воскликнул испуганно Сарый и поднял перед собой руки, как бы защищаясь от меня. – Придёт Симон, вот он и расскажет, и покажет. А меня не спрашивай.
– Когда придёт?
Учитель покачал головой.
– Торопишься? Ах, Ваня, зря они там всё это надумали. Тарзи, эти исчадия, порой, конечно, встречаются на дороге времени, но это не значит, что надо всегда в них стрелять.
– Я согласен, но почему они так решили?
– Симон придёт, вот у него и спроси.
– А Вам разве не интересно?
– Нет, Ваня.
– Вы пацифист?
– Ну, вот ещё! – искренне возмутился мой Учитель, словно я уличил его в чём-то мерзопакостном, столько экспрессии было в этом отрицании. – Зачем бы я тогда правдами и неправдами оказался в Фермопилах? А вначале в Спарте. Там же все знают друг друга в лицо. Каждый грек известен своим отцом, дядей или братьями. И втиснуться в спартанскую когорту… Нет не когорту. Это у римлян… Не помню… В общем, попасть в эти триста было нелегко… Был бы пацифистом, дома просидел бы…
С человеком не пуд соли съесть надо, а значительно больше, только тогда он раскроется для тебя с самой неожиданной стороны.
Сарый, мой Учитель – один из трёхсот спартанцев, остановивших армию персов? Ну, кто может поверить, глядя на него сейчас? Спартанцы – это же сплошные бицепсы, мощные торсы, красивые лица… Впрочем, надо сходить и посмотреть, каковы они были на самом деле. Вон чудо-богатыри Суворова были росточком, как иногда говорят, в метр, если ещё считать с шапкой и на коньках. Всё потому, что они родились и жили во времена малого ледникового периода. В то время на Земле люди все такими были.
По крайней мере, в Европе так оно и было. Будто бы в битве при Полтаве встретились две армии: русская и шведская, – так вот, средний рост шведских солдат был всего метр пятьдесят три, а русских – на сантиметр меньше. То-то Пётр Первый гигантом среди них был…
Возможно, и спартанцы – мелкота, тогда Сарый среди них гляделся богатырём.
– Ладно Вам, – перебил я поток слов Учителя. – Когда всё-таки придёт Симон?
–
Вот-вот…
Симон появился отнюдь не «вот-вот».
Усталый и чем-то расстроенный. На мои вопросы отвечал нехотя, многозначительно переглядывался с Сарыем и вздыхал.
Короче, печальная встреча, бессмысленный разговор.
Симон ушёл, а я вновь остался перед выбором, куда и в какое время податься, чтобы переждать полосу ненужности ни ходокам, ни учёным из института, что в будущем.
Ни самому себе…
Часть третья
ПОЯС ДУРНЫХ ВЕКОВ
О скалы грозные дробятся с рёвом волны
и белой пеною, крутясь, бегут назад.
Но твёрдо грозные утёсы выносят волн напор,
над морем стоя.
«Садко». Песня варяжского гостя.
…с шумом покорным, немолчным
волны идут на погибель.
В. Брюсов.
Последний Подарок
Здесь, под крутой скалой гор недоступности, Иван с удивлением обнаружил распашные арочные ворота.
Вначале он посчитал увиденное за галлюцинацию. Какие тут могут быть ворота?
Он протирал глаза, оглядывался, вновь всматривался и… видел то же самое – ворота. Явно рукотворные.
Арка ворот выделялась на фоне серо-невзрачного творения природы – скалы – отделкой кроваво-красным камнем. Камни со столешницу журнального столика были едва тронуты обработкой, но хорошо подогнаны. В центре каждого из них отсвечивала зеркально отполированная площадка величиной в ладони две. В глубине зеркалец просматривались какие-то причудливые знаки: в них отсутствовали прямые линии – плавные завитушки, изгибы, петли – всё это переплеталось в замысловатый узор. Узкие и высокие, явно деревянные створки ворот, сверху донизу имели оклёпку бляхами из того же камня с вытесненной или вырезанной монограммой – латинские буквы P и G.
Потрогав рукой и убедившись, что ему не показалось, что неожиданное сооружение существует наяву и имеет материальную основу, Иван слегка успокоился. А чуть приоткрытые створки разожгли его любопытство и он, позабыв обо всём, прильнул к узкой щели. Делать это было неудобно из-за её малости. Приходилось плотно упираться лбом и высматривать то, что могло располагаться за нею, то одним, то другим глазом поочерёдно.
Однако через минуту-другую он разочарованно вздохнул, так как впереди виднелась только темнота, а раздвинуть створки шире никак не удавалось, словно их что-то подпирало изнутри.
Иван передохнул, обследовал округу, опять вернулся к воротам и опять прильнул к тонкой полоске раствора ворот…
И тут же от сильного удара отлетел далеко назад, по направлению к настоящему. Ворота внезапно с силой растворились на всю ширину.
Толкачёв лежал и ошеломлённо потирал ушибленную скулу. Представив, как он сейчас выглядит со стороны, Иван готов был уже рассмеяться. И то – не суйся куда не следует, – подумалось ему. Как это… Любопытной Варваре нос оторвали…
И всё-таки, откуда и зачем здесь сделаны ворота? И не привёл ли он в действие какой-то механизм, раскрывший створки?
В открытом зеве всё также таилась тьма, и Иван стал приподниматься, чтобы продолжить исследование.
И не успел.
Из темноты с жужжанием вылетело нечто бесформенное, но большое, не меньше кухонной плиты. Оно спикировало, жёстко врезалось в землю, едва не поразив Ивана, и закрутилось юлой. Из-за быстрого вращения, рассмотреть, что оно собой представляло, не было никакой возможности, но отодвинуться от него следовало, ибо, хотя это непонятное устройство крутилось на месте, но скоро стало заметно: оно исподволь подбирается к Ивану.
Он отполз на безопасное, как ему показалось, расстояние, и только сейчас у него в голове будто лопнула какая-то плёнка. Она до того как бы не давала ему трезво оценить случившееся с ним происшествие на дороге времени. Поэтому Иван сейчас сидел и удивлялся не столько тому, что вылетело из ворот, а самим воротам. Факт их существования мгновенно изменил некоторые его представления и предположения о поле ходьбы и недоступности прошлого.
Действительно, если горы нельзя обойти или перевалить через них, так почему бы под ними не пробить туннель, дабы по нему всё дальше и дальше уходить в прошлое?
Конечно, построить такое в поле ходьбы – занятие сложное, практически невыполнимое, особенно с технической стороны дела. Но кто-то же уже догадался давным-давно до него о такой возможности и уже осуществил идею, проделав эту дыру под горой!
Впрочем, почему бы и нет? Ведь умудряется же Сарый перебрасывать какие-то вполне материальные мостки с «камушка на камушек» на своей дороге времени.
Но такое инженерное сооружение подвластно только титанам ходьбы во времени. Неужели они где-то здесь, в реальном мире, существуют и используют проход в прошлое, минуя все превратности предела поля ходьбы?
Так он словно в полузабытьи полулежал, потирал скулу, размышлял и смотрел на крутящееся непонятное нечто.
Но всё это улетучилось из сознания Ивана, когда нечто прекратило своё бешеное вращение и обозначило свою нелепую, по всему, искусственную конструкцию. Оно легко вспорхнуло на метр в высоту и выстрелило в сторону человека три тонких суставчатых щупальца. Они подхватили его, спеленали – даже не шелохнуться, руки прижаты, ноги оплетены – и поволокли в проём ворот.
Иван не успел даже вскрикнуть. Да и вскрикнул бы – так кто его мог бы здесь услышать?
Там, за чертой ворот вдаль простирался коридор, по высоте и ширине равный арке, и уходил куда-то под гору. Конца его Иван не мог видеть по простой причине – ворота, пропустив нечто, несущего человека, бесшумно захлопнулись, и наступила темнота.
Правда, свет какой-то был, но Иван не тратил времени на разглядывание стен и мрачного подземелья, он нашёл себе более важное занятие – тужил мышцы, пытаясь освободить руки и добраться до ножа или бластера. Путы хотя и не затягивались при его возне, но держали крепко.
Наконец, он понял тщету своих усилий, расслабился и обратил внимание на туннельное освещение – оно усиливалось.
Беглый осмотр ничего не дал, так как Иван висел вниз лицом и мог только отмечать неровности пола, да и то не все. Виной тому был розовато-сиреневый отсвет, заполнивший пещеру. Напавшего на него тоже не было возможности увидеть, даже уз, связавших его члены. Нечто бесшумно работало над его спиной и стремительно мчалось по подземному проходу к известной только ему цели.
Ну, не на обед же его несут!..
Иван даже плюнул с досады, выражая своё отношение к случившемуся с ним…
Всё теперь ему казалось странным с самого начала, с того самого момента, когда он сегодня ступил на дорогу времени.
Утром он выспался, одел подходящий к случаю костюм и подался на пару часов в начало семнадцатого века, в Испанию, на обед к хлебосольному дону Ираньесу. Оттуда вернулся, разбудил Учителя, чтобы тот поел, да и нельзя же полдня спать. Сарый вставал долго. Иван успел неторопливо переодеться в походную одежду.
Наконец кивнул на прощание полусонному Учителю.
– Куда ж это ты теперь? – полюбопытствовал тот без особого, правда, интереса.
– Прогуляюсь, – отделался короткой репликой Иван и погрузился в поле ходьбы.
Тут же почувствовал какой-то запашок, как если бы где-то далеко-далеко жгли костры из опавших листьев.
Обычно воздух в поле ходьбы нейтрален, но сейчас Ивану приятно было дохнуть полной грудью чуть прогорклый аромат, рассеянный в атмосфере, и пережить мгновение грустной ностальгии об утраченном – о том, что не произошло или произошло, но безвозвратно кануло в вечность.
Затем Иван отметил зеленоватый отблеск, падающий со стороны будущего. Он подкрашивал туман настоящего и, отражаясь от земли, уходил в прошлое.
Ни то, ни другое не показалось Ивану подозрительным или из ряда вон выходящим, потому что дорога времени, вернее само поле ходьбы непрестанно меняло свой вид. Его иногда пронизывали прорвавшиеся извне мимолётные лучики, быть может, солнечные, оттого здесь могло быть светлее, сумрачнее или темнее; даль иногда словно затуманивалась неуловимой шторкой примесей, а порой становилась хрустально прозрачной…
Проще, Толкачёв не задумался над тем – хорошо, что окружало его сегодня, или плохо. Для него хорошим становилось положение при открывании или сужении какого-либо закрытия, а плохим – его расширение или появление, потенциально ограничивающее, тем самым, свободу движения и проявления в реальном мире там, где хотелось бы.
Сейчас, трясясь в неудобной позе, он вспомнил ещё одно, отмеченное им: будто бы был неясный теневой след. Он необычным образом пересекал поле ходьбы наискось. Но и это воспринялось им тогда спокойно. Зато именно он, как теперь стал вспоминать Иван, этот след в виде тонкой ниточкой, как раз и подтолкнул его пройтись вдоль неё.
А ведь так и было!
Под воздействием неумеренного любопытства или… наваждения, Иван подобно собачке на верёвочке зачем-то ринулся в прошлое, но не туда, куда собирался идти. Что его и привело к странным воротам у гор недоступности.
«Вот! Попался, как мальчишка, на приманку», – думал он о себе без уважение, словно к постороннему лицу.
Перебирая в памяти все эти подробности, он постепенно стал склонялся к мысли о злом умысле против него, однако неизвестно от кого исходившем. Ничем иным пока что ему не удавалось объяснить свой необдуманный поступок. Его просто провели, увлекли, заманили…
Но кто и зачем? Перли или тарсены, так часто упоминаемые Учителями?
Он мог делать любые предположения. Отщепенцы во главе с Радичем? Так они на такие временные расстояния не ходят. Они не могли создать подобный агрегат или машину по определению: у них на то ни знаний, ни умений, ни возможностей.
Эта штука, что несёт его, судя по всему, какой-то механизм. Механизм в поле ходьбы? К тому же действующий здесь самостоятельно? Робот или новый вид аппаратчика? Не из того будущего, где он уже побывал? То есть… Опять же – перли или тарсены?
Нет никаких перлей!.. Нет никаких тарсенов!.. И никто его не тянул за собой, сам вздумал проверить ниточку.
Ну, зачем ему, спрашивается тогда, надо было потратить столько времени и сил, чтобы как заворожённому, идти к горам недоступности, если Уленойк, вождь племени ылымов и ходок во времени, которого он собирался сегодня навестить, родился и живёт всего в пятом тысячелетии до нашей эры?
Они договорились встретиться в древней Амазонии, и определили место встречи. Уленойк, одноглазый, могучий и энергичный ходок, обещал сводить Ивана к какому-то ущелью и показать необычных то ли зверей, то ли каких-то существ, не похожих на людей и якобы разумных.
– О, Ваня! – экспансивно потрясал вождь ылымов перед собой громадными кулаками. На языке ходоков он, однако, говорил не слишком хорошо, оттого речь его была, как бы рваной, от слова к слову. А Иван ещё плохо пользовался лингвамом, чтобы с ним говорить на его родном языке. – Ты там… удовлетворишь свой интерес… к необычайному. Такое редко может увидеть человек… Поверь мне. Я сам… Но, Ваня!.. Опасно, Ваня. Как там опасно!.. У-у…
В чём состоит опасность, сколько его ни расспрашивал Иван, Уленойк ничего определённого объяснить не мог. Он закатывал глаза, кривил сочные губы и пытался что-то изобразить жестами, что должно было, по-видимому, показать степень возможной опасности, а не её суть. Поэтому, собираясь к нему, Иван на всякий случай экипировался соответствующим образом: надел бронерубаху, снятую последний раз семь лет назад и без надобности провалявшуюся в кладовке, в рюкзак засунул бластер – подарок из будущего – и метров пятьдесят тонкой верёвки. Верёвка появилась по его инициативе: ему казалось, раз есть ущелье, значит, нужна верёвка. Кроме того, взял еды, пистолет ТТ, приобретённый по случаю (сходил в годы войны, там такого «добра» можно было найти не слишком напрягаясь), нож в ножнах, одел новенькие, недавно купленные, кирзовые сапоги, а также прочные джинсы и куртку с капюшоном.
Поход к Уленойку и далее с ним к неведомым существам числился в плане Ивана на этот раз первым этапом пребывания в прошлом. Затем он собирался вернуться ближе к будущему, во Францию времён последнего Меровинга. Там его ожидала – надежды юношей питают – прекрасная Лоретта…
Вернее, ему очень хотелось, чтобы она ожидала его. И надеялся, что в этот раз у него получится всё, как было задумано, и Лоретта примет его ухаживания…
Столкнулся он с нею в одной из вылазок в прошлое случайно. Она его приворожила. Иван сам для себя использовал это мистическое слово: приворожила, потому что в первый раз видел её всего несколько минут. Потом он негласно погостил рядом с нею с неделю. Вокруг неё вилось с дюжину купцов, рыцарей, а вернее большей частью обычных проходимцев, привлечённых не только её красотой, но и тем, что оставалось после смерти её отца в предместье небольшого городка – Парижа, где Лоретта проживала на правах хозяйки таверны. Пришлось с некоторыми не в меру вспыльчивыми претендентами подраться. В результате таких стычек получил несколько болезненных уколов и порезов в разных точках тела, что послужило предметом язвительных замечаний Сарыя. Несколько дней, проведённые рядом с девушкой, окончательно занозили сердце Ивана её красотой и обаянием, а главное, неприступностью.
Но в этот раз он надеялся…
Так нет же! Прибежал непонятно зачем к горам недоступности почти на одном дыхании. И с бестолковым любопытством вознамерился что-то высмотреть в темноте через щель в воротах. Ну, не наваждение ли это?
Несут вот его теперь, как несмышлёныша какого-то…
«Всё, – решил он», – пора выходить в реальный мир.
Но вспомнил. Тут же закрытое пространство, нечто вроде пресловутого мешка Сола, о котором с трепетом упоминают ходоки. И ещё одно. Он даже не мог сам себе признаться, что ему, как бы то там ни было, – интересно.
Кто, что и куда?
Что это за штука на него попала? Куда и зачем тащит?
Дорога времени такого ему ещё не преподносила. О подобном ни Сарый, ни Симон ничего не говорили. Впрочем, они никогда и не бывали в этом невероятном для них дальнем прошлом. Но всё-таки должны же существовать хотя бы легенды или предания у ходоков о чём-то похожем.
Все истории ходоков отличаются от последовательной передачи какого-либо предания от поколения к поколению, как это бывает у обычных людей. Ходоки, пересекаясь в прошлом для них времени с местными, по Симону, аборигенами, умеющими ходить во времени, узнают от них более свежие, так сказать, новости, принесённые теми из их собственного прошлого. То есть у ходоков передача от одного к другому «сказаний старины глубокой» происходит быстрее и точнее, поскольку может исходить от непосредственного участника тех событий.
Должны знать, но как видно, не знают…
Из мира размышлений его вырвали в реальный мир, где уже догорала вечерняя заря, и где кипела, бурлила, орала и суетилась большая толпа людей, стиснутая со всех сторон невысокими постройками вокруг небольшой площади. Клещи, охватывающие Ивана, ослабли, он почувствовал свободу и тут же упал вниз. Не высоко. Ноги упёрлись во что-то упругое, в спину впились какие-то перекладины. Иван, ещё до конца не понял, что произошло, но одно ему стало ясно – он очутился в тесноватой для него клетке. Над головой с сухим треском опустилась решётка, щёлкнул, или ходоку показалось, замок.
Иван судорожно ощупал себя и не обнаружил рюкзака.
– Крохоборы! – воскликнул он, однако не со злостью, а с удивлением.
Кому он понадобился? Рюкзак?
И сразу вспомнил – в рюкзаке еда и бластер. Забеспокоился, стал внимательно осматриваться. Оружие будущего в руках дикарей – это ли не самое страшное, что можно придумать?
Никто, по-видимому, не проявил особого интереса к новому действующему лицу на этой сумбурной сцене из неизвестного спектакля, имена режиссёра и автора которого Ивану также не были известны.
«Это и хорошо», – подумал он, так как роли своей пока не знал, и знать не хотел.
Ему всё ещё мнилось, что он случайный статист, подвернувшийся кому-то под нелёгкую руку, а значит, некий незначительный фон происходящему вокруг. Отсюда появилась надежда выкрутиться из непонятной пока что ситуации. Шансы на то были. В конце концов, и раньше, до того, как он стал ходоком во времени, в его неспокойной жизни щекотливые или опасные положения случались неоднократно. Не такие, конечно, интригующие, как сейчас, но случались. До сих пор он выходил из них без потерь для себя.
Это к слову.
На самом же деле он всё ещё не мог отойти от внезапных перемен в своих представлениях о дороге времени и… жизни. Да, жизни! Потому что всё вокруг подчёркивало: он не по своей воле очутился в этом странном месте, странным образом, в немыслимом прошлом, но среди… людей.
Вокруг были люди. Вот почему он находился в растерянности, а его мысли крутились вокруг надежды и шансов на то, что всё, мол, пройдёт, а его не коснётся, а если и коснётся, то мимоходом и безболезненно. Так что сейчас ему ничего не оставалось, как ждать и наблюдать.
Он долго и обстоятельно осматривался. Наконец, видя, что на него никто не обращает внимания, стал на дорогу времени.
И застыл, ошеломлённый.
В поле ходьбы он находился в той же самой клетке. В рассеянном свете тёмной бронзой отливали фаланги бамбуковых перекладин. Снизу угадывалась цельная платформа, на которой была установлена клетка.
* Секундой позже он кинулся в прошлое, где этой клетки не должно было существовать, но сразу же с размаху уткнулся в неё же. И в будущем, когда сооружение, стеснившее его, должно будет развалиться от старости и сгинуть, его побег привёл к новому синяку на скуле, ушибленной ещё воротами. Поразмыслив, он с тревогой осознал тщету своих усилий. Эти стены ему никак не одолеть, ибо клетка, по всей видимости, существует как в реальном мире, так и в мире поля ходьбы. А, может быть, находясь в ней, он лишён возможности вообще передвигаться по стреле времени?..
* Не хотелось о подобном даже думать.
Иван на мгновения воспылал злостью и впал в безумие, позабыв обо всём. Он ухватился за прутья и с остервенением потряс ловушку. Она ходила ходуном, перекладины решётки легко и упруго изгибались, однако выскользнуть наружу не было никакой возможности.
Он вернулся в реальный мир, чтобы отдохнуть, успокоиться и поразмыслить.
Не стал делать резких движений, а опустился и сел удобнее, насколько позволяло отведённое ему пространство.
И так просидел с полчаса. Постепенно его внимание к своей персоны переключилось на кипение людских страстей рядом и вдали от его клетки. Сейчас он увидел несколько таких сооружений, и в каждом из них кто-то обязательно находился.
«Узники?» – предположил он, относя вопрос и к самому себе.
Клетки располагались, насколько мог видеть Иван за мельканием человеческих тел и наступающих сумерек, на низких тележках и, вероятно, ничем не отличались друг от друга. Его место заточения находилось наверняка на такой же тележке: длинная узкая платформа, установленная на изогнутых конструкциях, может быть, рессорах. Оси колёс далеко выступали за габариты платформы, оттого сами колёса оказались вынесенными в сторону как у гоночных автомобилей. Из чего были сделаны платформы и колёса Иван, сколько ни всматривался, определить не мог, а вот прутья клетки – явно из бамбука. Хотя тут он сомневался в выводе: они словно прорастали друг сквозь друга, создавая решётчатые стенки.
Быстро темнело.
Солнце ещё где-то посылало горячие и светлые лучи, но чёрная тень падала от строений, создавая зыбкий полумрак, оттого разглядеть других узников Ивану так и не удалось.
Он продолжал наблюдать за людьми и пришёл к выводу – идут спешные сборы. Всех вокруг словно застали врасплох, и всем теперь надо куда-то бежать, но они, похоже, в таком состоянии находятся уже давно и всё-таки никуда не бегут, зато кричат и ругаются на пределе сил. Правда, о чём они так галдели, оставалось Ивану непонятным, ибо языка их он не знал, а может быть, даже при работающем лингваме их слова неузнаваемо искажались из-за шума
И вдруг – тишина!
Толпа живо расступилась, пропуская с десяток иначе одетых по сравнению с другими, но одинаково, людей: белые рубахи с засученными по локоть рукавами и белые шорты. Загорелые, независимые.
Они направились к Ивану. Остановились перед его клеткой полукругом и некоторое время в упор рассматривали его. Иван также хорошо мог видеть подошедших, и отметил их зрелость. Каждому из них было, пожалуй, не менее пятидесяти, а одному, что стоял в центре группы, возможно, и за семьдесят. Старик первым нарушил молчание, и Иван едва не воскликнул от изумления, поскольку тот заговорил на английском языке. Слегка исковерканном, но понятном.
– Откуда вы притащили такое чудо?
– Хем выхватил его из-за Пояса Закрытых Веков, – ответил один из группы.
– Откуда? – встрепенулся старик и обернулся к сказавшему. – Но как?
– По трубе Бригса-младшего.
– Поразительно!.. Это любопытно, пенты! – всё больше оживлялся старик, на его сухом лице обозначились новые морщины. – Посмотрите, вид у него вполне цивильный. Поднимите его!
Кто-то позади Ивана крикнул гортанно и зло. Иван хотел посмотреть на того, кто это так разошёлся, но тут же, как от хорошего пинка, вскочил на ноги и с воплем выдернул из ягодицы глубоко воткнутое острие бамбуковой палки.
– Какого чёрта! – заорал он, глядя прямо в лицо старика. Мгновениями раньше он с волнением слушал высказывание подошедших людей и раздумывал о том, каким образом вступить с ними в переговоры, с чего начать. На языке уже вертелись всевозможные вступительные слова, типа «уважаемые» или «господа». А тут они все вылетели из его головы. – Вы что, в зоопарк пришли? Кто вы такие? Чтобы сажать людей в клетки?