Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3

Когда, казалось, расчистка доведена до такого состояния, что утонувший в хламе мог бы уже вылезти сам, ворох снова надсадно крякнул и утопил дона Севильяка почти по уши. Стоявшие рядом Хиркус и Арно едва успели отскочить назад, чтобы не свалиться ему на голову и не вбить его ещё глубже.

– Это невозможно, – переводя дух, в отчаянии высказался Жулдас. – Он как камень в воде. На поверхности быть не может.

– За камнем можно нырнуть, – убито добавил Арно, растирая ушибленное колено. – А тут…

– Нам его не вытащить, – присел на балку Джордан. – Сюда бы какую-нибудь машину, чтобы разгребла, а потом его вытянула. А так, безнадёжно. Он же, как заноза в пальце сидит. Её вытаскивать, а она глубже впивается.

– Вы что, хотите меня здесь оставить? – вытаращил глаза дон Севильяк. – Ваня?

– Никто тебя не оставит, – успокоил его Иван. – Тебя мы не мытьём, так катаньем вытянем. Но здесь где-то в куче оказался ещё кто-то. Похоже, женщина.

– Она тут где-то подо мной. Иногда шевелится, – сказал дон Севильяк. – Вытащите меня, потом её.

Иван в сомнении покачал головой.

– Мне показалось, она не под тобой, а вон там, – Иван указал на косо торчащий штырь из дюймового уголка.

Рядом со штырём зияла глубокая каверна, может быть, след, оставленный женщиной, после того как она провалилась. Её отчаянные попытки выбраться не помогли, напротив, она погружалась всё ниже, а сверху стали осыпаться края, заживо похоронив её в отбросах.

– Да, – поддержали его ходоки. – Она, пожалуй, там.

– Ишь, ты, – хмыкнул Хиркус. – Нашёл причину, чтобы его вытаскивали первым. Не забыли чтобы, стало быть.

– Арно и Жулдас, попробуйте с ней вступить в контакт и помочь, – распорядился Иван. – А мы займёмся… – он вздохнул, – по новой копать вокруг него. Так будет быстрее.

Сказал и подумал, зачем надо быстрее? Минутами раньше, минутами позже – всё едино.

– Да, да, Ваня, – поторопился сказать дон Севильяк, словно надеялся таким образом заставить ходоков не позабыть о нём.

– Сделаем так, – Иван огляделся. – Джордан, то на чём ты сидишь, нам пригодится. Хиркус, бери эту балку за конец. Так… Заноси её по ту сторону дона Севильяка… Осторожнее! – прикрикнул он, заметив, как Хиркус неосторожно ступил на рыхлый край ямы, вырытой ходоками вокруг незадачливого товарища – Клади её поперёк. А ты хватайся за неё, – подсказал он провалившемуся. – Ну, ну! И подтягивайся! Как сказали два великих писателя: – спасение утопающих, дело рук самих утопающих.

– Что-то о таких великих я не слыхивал, – отозвался Хиркус. – Но сказано хорошо!

«Перль, что он знает об Остапе Бендере и его авторах? – скользнула у Ивана неприятная мысль. – Он может говорить и восторгаться кем-то, о ком я не слышал, да и не мог о нём узнать, поскольку его в нашем мире никогда не было, либо его имя произносилось совершенно по иному, а мне невдомёк – о ком это речь…

Впрочем, много ли я знаю? Сколько писателей и поэтов только в нашей струе времени! Хорошо, если я назову десятка три».

Иван мучился размышлениями, а ходоки подхватили его идею – пусть дон Севильяк сам выбирается из ловушки.

– На такое представление стоит посмотреть, – остановился Арно на пол дороге, направлявшийся за Жулдасом к предполагаемому месту провала женщины. – Хиркус, скажи что-нибудь величественное, соответствующее ситуации, возникшей вокруг дона Севильяка.

Дон Севильяк по-медвежьи обхватил балку. Натужился. Иван насторожился. На вид отёсанное бревно прочное, нормального человека выдержит. Однако за него ухватился дон Севильяк килограммов под сто пятьдесят, да ещё зажатый со всех сторон. А чтобы вырваться из тисков, надо приложить ещё столько же веса.

– Нельзя сказать, чтобы он выглядел красиво. Лицо его исказилось, крупные капли пота падали ему на грудь… – Громко начал Хиркус, однако его возвышенный тон не соответствовал содержанию, он просто комментировал состояние дона Севильяка.

– Не можешь, – сделал вывод Арно, донельзя обидев артиста.

– Попробуй сам! – вспылил он. – Человек рождается на свет божий, покинув землю, которая его вынянчила, а ты…

– Вот теперь лучше, – смеясь, сказал Арно. – А то – капли пота… Пойдём, Жулдас.

Шилема увязалась за ними.

– Пойду с вами.

– Зачем? – насупился Жулдас. Он стоял над возможным местом, где провалилась женщина, и тупо смотрел перед собой. – Сами справимся.

– Не уверена, – бросила временница и тоже посмотрела вниз.

– Ты только нам не мешай, – сказал Арно. Он наклонился над приямком и несколько раз прокричал в него: – Эй! Кто там? Отзовись!

Дон Севильяк постепенно вытаскивал себя из цепкой ямы. Казалось, вот-вот, и он окажется свободным. Бревно всё-таки хрустнуло и со страшным треском переломилось, подтвердив опасение Ивана, что всё именно так и закончиться.

Помогая себе руками, дон Севильяк, наконец, выкарабкался наверх. Попытался без успеха отряхнуть ноги от грязи и ржавых подтёков.

– Вот как, Ваня, бывает, – сказал он, отдуваясь, и захохотал.

– Тише ты! Опять кто-нибудь прибежит! – остановил его Иван. – Полезай в башню! Арно, как у вас?

Арно разогнулся.

– Молчала, но дон Севильяк её разбудил. Подала голос. Только не понятно, что говорит. Одни вопли.

– Ладно, копайте, а мы поднимемся на башню.

– А может быть, ну её! – капризно высказалась Шилема. – Мы ей кричим, а она молчит.

Мужчины переглянулись.

– Копайте! – твёрдо сказал Иван. – А ты, наверх!

– Вот ещё! – дёрнулась Шилема, но приказу подчинилась и полезла вслед за Хиркусом в окно башни.

Арно, показывая на неё глазами, провёл по горлу ребром ладони.

– А?

Иван, к которому был направлен вопрос, усмехнулся.

– Не так страшно, как казалось вначале, – сказал он. – Не буду вам мешать. Мы – наверху.

На мгновения в очередной раз из-за края тучи выглянуло солнце. С каждым разом оно казалось тусклее. Вот и сейчас в ясном небе оно светило, но на него можно было смотреть даже без прищура глаз. Оно тоже умирало в этом мире, если, конечно, единственно принадлежало только ему.

– Придётся повозиться, – услышал Иван бурчащий голос Жулдаса за своей спиной, прежде чем перепрыгнул через подоконник в виде изъеденной временем трухлявой доски. И тут же, громко и весело: – Да вот же она!

– Нашли? – выглянул Иван из окна.

– Здесь под столом сидит, – Арно за руку вытаскивал женщину из-под столешницы массивного стола, прикрывшего её от мусора, падавшего сверху. – Устроилась…

Жулдас подхватил её за талию и поставил на ноги, развернул к себе и застыл в немом удивлении. Перед ним оказалась молодая, симпатичная девушка, прилично одетая, правда, перепачканная и с синяком на скуле. Она беспокойно всматривалась в его лицо слегка затуманенными от пережитого серыми глазами. Её била мелкая дрожь, но больше всего от холода, чем от испуга.

– Хватит тебе, – Арно толкнул Жулдаса в плечо. – Веди её в башню.

Хиркус высунулся из окна рядом с Иваном с целью произнести монолог:

– Они встретились, посмотрели друг другу в глаза и увидели… – начал он возвышенно.

– КЕРГИШЕТ, гони его наверх! – поднялся к ним Арно. – Иначе он проговорит весь день.

– Если этот день случиться, – тут же парировал Хиркус. – Слово сказать не даёте. На ваших глазах происходит вечное творение и уничтожение, а вы…

Жулдас, поддерживая девушку, подошёл к окну, осторожно передал её Ивану. Она и вправду была хорошо сложена и, как ощутил Иван, с упругими мышцами и лёгкая в движениях, точно капелька ртути на неровной плоскости.

Хиркус попытался перехватить её из рук Ивана, но Жулдас молчком бесцеремонно оттеснил его от неё.

– Сказано…

– Не важно, что сказано, – толкнул Хиркуса в спину Арно, направляя его к лестнице. – Потом как-нибудь доскажешь, что было сказано.

– Эх, вы! – воскликнул артист, оглядываясь уже с первых ступеней. – Ничего не понимаете.

– Иди, иди, всё понимающий!

Жулдас вёл за собой девушку, взяв за руку. Она покорно шла за ним. Иван и Арно поднялись на самый верх башни. Несмотря на прошедших здесь ходоков, тем более, дона Севильяка, приходилось ощупывать каждую ступень лестницы и пролёты между этажами. Ветхие, истёртые в некоторых местах до бугристых сучков, они казались ненадёжными.

Сверху открылась панорама городка, той его части, что ещё освещалась светлым небом и не пряталась за периметром подступивших к нему туч и непроницаемого тумана. Там, в темноте, продолжался бой или отдельные стычки сливались в постоянный гул, а тёмные стены вспыхивали бледными зарницами.

В городке строились дома в два-три этажа, так что башня доминировала надо всеми строениями, и давала возможность обозреть округу во всех её деталях. Улицы прямые, кварталы ровные, по каждой стороне пять или шесть домов, в центре кварталов деревья, кустарники, зелёные площадки, оттого планировка казалось идеальной. Лишь в нескольких местах она нарушалась действиями тех, кто наступал и обстреливал городок из тяжёлых орудий, а то и бомбил, и тех, кто его защищал.

На улицах тёмными крупинками лежали трупы людей и животных. Бросались в глаза взорванные дома, упавшие столбы и деревья. Полыхали пожары, клубы дыма терялись на фоне заметно наползающей со всех сторон на городок тёмной стены. Ещё час, полчаса, и она поглотит башню.

Но воздух наверху был чище, чем внизу, и теплее.

– КЕРГИШЕТ, а ты уверен, что Пекта успеет пробить канал?

Вопрос Арно, высказанный вслух при общем внимании к нему, мучил и самого Ивана.

Первопредок Эламов говорил о миллионах, хлынувших в канал. Но откуда им взяться?

Может быть, в его словах проскальзывала устоявшаяся гипербола в оценке тех толп, когда он сам попал в канал? Не миллионы ринулись сюда, в этот городок, а лишь тысячи, большая их часть погибла, как те, кого они недавно видели в поле ходьбы Кап-Тартара. Прошли же и осели за Поясом Закрытых Веков всего лишь сотни.

Иван сейчас вспомнил то, о чём ни там, за Поясом, ни после не задумывался. Там он особой густоты населения что-то не наблюдал. Эламы жили семьёй, за время пребывания у них, он не видел, чтобы кто-то к ним наведывался в гости или рядом располагались другие поселения. Элам Шестой, правда, называл несколько фамилий. Да вот ещё толпа во дворе, куда его принёс Хем, и сопровождение Подарков. Были люди Маклака и Напель… И, пожалуй, всё. Сотни две, не больше.

Если его подсчёты верны, то канал Пекты стал убежищем от вымирания малому числу людей этого мира, даже не избранным, а тем, кому просто повезло. Для остальных канал послужил иным видом гибели.

Размышления подводили к неприятному выводу, а вопрос Арно оказывался непростым для ответа.

Исход

Вся команда молча ожидала, когда их предводитель скажет что-нибудь.

Как вдруг неожиданно заговорила спасённая женщина. Она без умолка лопотала на непонятном для всех языке; в нём, казалось, были одни гласные, оттого речь её походила на исполнение слегка заунывной песни. Зато красноречивые жесты давали понять её состояние. Она явно благодарила ходоков за спасение и обращалась с какой-то просьбой.

Шилема, поджимая губы, с неприязнью рассматривала женщину. Ей она не нравилась. У неё, по-видимому, взыграла ревность. Всё-таки откопанная девушка, несмотря на испуганный вид и перепачканную одежду – свитер и чёрные лосины – была хорошо сложена, миловидна и грациозна. В ней проглядывала женственность, которая нравиться мужчинам, чувствовалась обаяние милой, приветливой и отзывчивой натуры. Шилема, лишённая всех этих качеств, без дружелюбия воспринимала её появление в команде.

А то, что она останется в команде, можно было не сомневаться, если посмотреть на Жулдаса.

Жулдас старался всё время не выпускать руку спасённой им женщины из своей руки, и всем поведением показывал своё право на её защиту и сопровождение. Он хмурился, когда кто-то из ходоков слишком внимательно рассматривал девушку, пытался стать так, чтобы отгородить от остальных, хотя на его право никто не покушался.

Арно посматривал на них снисходительно, а Хиркус хитро щурился и улыбался. Только Джордан и дон Севильяк, словно не замечали ничего и осматривали панораму городка. Фиманец что-то высматривал интересное и показывал напарнику, а тот, глыбой нависнув над ним, всматривался в указанном направлении и мычанием либо соглашался с Джорданом, либо имел другое мнение об увиденном.

Лингвам Ивана давно уже включился помимо его воли в работу, ещё с тех первых звуков, произнёсённых девушкой из-под завала, когда стреляли солдаты. Поэтому сейчас, когда она говорила, у него в сознании начали проскальзывать некоторые понятные слова, потом появились вразумительные связки, однако без смысла.

Так бывает, когда переключаешь радиоприёмник или телеканалы с программы на программу, из каждой слышишь короткие – на два-три слова – обрывки фраз, но о чём там рассуждают или ведут разговор – остаётся за рамками нового переключения.

Впрочем, вслушиваться в сказанное и произношение, Иван и не собирался, оставив это лингваму: он постепенно расставит все слова, установит грамматические правила, оценит стилистику и синтаксис, то есть приведёт неизвестный пока что язык в порядок. После можно будет и поговорить. Другое дело, что он, возможно, никогда не узнает, на каком языка она говорит, так как лингвам, как оказалось, не давал такой расшифровки. При общении с женщиной можно будет узнать у неё самой, кто она и что у неё за речь.

А сейчас…

Иван вдруг почувствовал всем своим существом какие-то перемены и в нём самом, и в окружающем его пространстве. В каждой клетке его естества словно слабо стукнуло в противовес и изнутри, и снаружи, отчего по коже змейкой пополз щекочущий холодок. На глаза пала тень, но тоже как будто не вне него, а в самом глазном яблоке зашторило кисейной пеленой. Он вытер набежавшую слезу.

Рядом что-то говорил, обращаясь к нему, Арно. Жулдас пытался вступить в переговоры с опекаемой им женщиной, а Шилема смотрела на них, и презрительно кривила губы. Всё ещё продолжали осматривать округу Джордан и дон Севильяк, чем-то занимался Хиркус…

Но и они почувствовали перемены, поочерёдно, до кого как это доходило, прерывая на полуслове высказывания и прислушиваясь.

Вокруг внезапно смолкли все звуки, а следом стал нарастать странный гул, не похожий ни на что. Его издавала башня, сама земля, им наполнялся воздух. Он монотонно нарастал и устремлялся вверх к сужающемуся ясному клочку неба как по трубе. Она завибрировала, исказилась, стала скручиваться в спираль. Через светлую часть, словно в запуски, заметались то в одну, то в другую сторону рваные чёрные тучки. Они стремительно вылетали из одного края, достигали другого или вдруг останавливались, замирали кляксами и вновь устремлялись вперёд или назад.

От этих туч или оттого, что солнце далеко ушло на запад, потемнело до ранних сумерек, но воздух обрёл хрустальную чистоту, словно из него вытряхнули всю гарь, дымы и аэрозоли.

Чёткие линии городка теперь казались нарисованными аккуратным рисовальщиком, который заботился не столько о художественном отображении картины, сколько увлекался геометрическими пропорциями в ней.

Уши заложило ватой. Арно открывал и закрывал рот, силился что-то сказать, но его никто не слышал.

– Началось! – прокричал на пределе голосовых связок Иван.

Но и его крик никто из ходоков не услышал. Да и оповещать о происходящем не было смысла, все догадались и сами.

Из непроницаемой завесы, опоясавшей городок, показались первые толпы ни кем не сдерживаемых людей. Они походили на сокрушающий вал наводнения, перед ним не оставалось ничего, что могло остановить стремительного движения. Вал огибал временные преграды, расступаясь перед ними и вновь сливаясь в единый поток, устремлённый к центру городка. Там, в центре, образовалось и импульсивно стало расширяться навстречу бегущим светлое пятно. Они встретились. Крики слились с вселенским гулом земли и небес…

Хиркус схватился за плечо Ивана, с силой потряс, чтобы обратить на себя его внимание. Иван медленно оторвался от безумия, охватившего людей и природу, повернул лицо к Хиркусу. Тот энергично показывал рукой вниз: надо спускаться?

Башня резонировала и могла вот-вот развалиться под ногами ходоков.

Иван кивнул и взглядом показал на остальных, зачарованных от созерцания необыкновенного представления.

Пожалуй, только искушённого Хиркуса оно не потрясло, он ожидал иного, со страстями, рвущими душу, а то, что разворачивалось перед ним, походило больше на массовку в захудалом театре или на съёмках бездарного фильма: мрачно, бессмысленно, незрелищно. Оттого он первым оторвался от него и смог трезво размышлять и оценивать действительность.

Когда они опустились вниз к основанию башни, сверху с неё уже сыпалась крошка ожившей кирпичной кладки, а мимо неё начали пробегать самые резвые: открытые рты, сумасшедшие ничего не видящие перед собой глаза, глухое урчание воздуха, вырывающегося из их груди. Они спотыкались, падали, поднимались и бежали, выкладываясь из последних сил.

Ходоки сбились в тесный круг, чтобы слышать друг друга. Обменяться мнением назрела необходимость, так как мгновения решали судьбу не только этого мира, но и их собственных.

– Ты уверен, что нам надо со всеми? – заорал Арно почти на ухо Ивану, оттого его вопрос дошёл не до всех.

Мимо, едва не сбив его с ног, прошмыгнул человек, схватился за сердце и опять побежал. Арно погрозил ему кулаком.

– Нет! – отрицательно качнул головой Иван.

Он не был до конца уверен, надо ли им со всеми бежать неизвестно куда, чтобы оказаться у истоков канала.

В их неподвижный островок среди мощного людского потока врезалась с ходу громадная туша пыхтящего человека. Как он смог добежать со всеми до ходоков при таких габаритах, можно было только гадать. Он тараном пробивался напрямую, не замечая стоящих на его пути ходоков. Дон Севильяк и Арно общими усилиями с трудом оттолкнули его от себя.

– Будем становиться на дорогу времени? – высокий голос Шилемы расслышали все.

Иван опять отрицательно мотнул головой. Однако с мнением Шилемы согласились все, кроме дона Севильяка, хотя, возможно, он не успел этого сделать со всеми.

Вразнобой, потянув за собой замешкавшихся, ходоки начали становиться на дорогу времени, но её… не было.

Вернее, она была, но грань между полем ходьбы и реальностью потеряла чёткость, истончилась до несущественной отдалённости. Здесь можно ещё двигаться, но зримо просачиваясь через предметы реального мира.

Иван почувствовал, как задрожала рука Шилемы, как дрогнул Хиркус, и стал озираться, дико вращая глазами. Джордан прильнул к нему всем телом и тоже не сдерживал дрожи, передавая часть её Ивану, хотя ему хватало своего переживания от внезапной потери возможности скрыто выскочить куда-нибудь отсюда для обретения свободы.

Они вновь вернулись в действительность, посчитав себя уязвлёнными до глубины души неизвестно кем и обманутыми, тоже неизвестно кем.

Пектой, толпой или самим временем?

А нашествие продолжалось.

Густые толпы, теряя скорость движения, сплошным фронтом направлялись к одной, неведомой никому точке плана городка, где вот-вот должны были сомкнуться в единую человеческую массу и остановиться. Кто окажется в её центре, тому не поздоровится, их там сомнут, растопчут. Над людьми властвовал безумный порыв, а не разум. Каждый из них никого и ничего вокруг себя не видел. Тех, кто держался вместе из родственных или дружеских уз, разнесло, рассеяло как капли, сорванные ветром, в бушующем море…

Так, наверное, потерялся где-то здесь малолетний Первопредок Эламов. И Гхор со своей бандой головорезов. Все смешались, все ждут, все кричат, как если бы человеческий вопль смог что-либо изменить в этой погибающей струе времени.

Прошли ещё краткие секунды…

Команда ходоков вдруг оказалась стиснутой со всех сторон какими-то обезумевшими от страха женщинами.

Иван, как не был занят собой и друзьями, с удивлением успел до того, как они заполнили всё пространство вокруг них, отметить, что все они практически одного возраста, лет за тридцать или около того, и одинаково одеты в серые укороченные выше колен юбки и толстой вязки джемперы.

Правда, его суждение о возрасте страдало поспешностью, он видел только раскрытые рты не то в крике, не то от нехватки воздуха, перекошенные лица и широко распахнутые, лишённые какого-либо смысла в них, глаза.

В таком состоянии человек не похож на себя, а в массе приобретает общие черты, нивелируется до неузнаваемости, под стать окружающим его людям. А стар он или молод – все на одно лицо.

Натиск их не только заставил ходоков потеряться в кишащем муравейнике, но и мог привести к распаду их круга. Они понимали, если кто-то из них сейчас не удержится в группе, упустив руку соседа, то уже никогда не сумеет пробиться к своим. К тому же у женщин, сдавивших их со всех сторон, оказалась своя единая сцепка: они также как ходоки, держались за руки.

Свободный от туч клочок неба, несущий свет тающему пятачку под собой, изогнулся, судорожно запульсировал и внезапно, со страшным грохотом, захлопнулся.

Наступила первозданная тьма.

Заполненное людьми пространство ахнуло в одном прерванном дыхании, и наступила тишина.

Как ни коротка она была, лишь краткое мгновение, но Иван успел крикнуть:

– Уходим! – и потянул за собой ходоков на дорогу времени.

На что надеялся, он не знал сам. Ожидал чего угодно, но хотелось воспользоваться той малой возможностью, что пока давало поле ходьбы. Без помех сплотить группу в тесный ударный кулак, и вернуться собранными таким образом назад, в реальное время. Втиснуться в толпу и ждать со всеми открытия канала Пектой.

Но дороги времени и поля ходьбы уже не было совершенно.

Они и реальность слились в один мир. Там и тут – везде люди…

Везде стало резко холодать, мороз падал сверху, и не стало хватать воздуха, словно его вытягивали мощные насосы… Раздавался нестерпимый свистящий звук, перерастающий в мажорный грохот тысячи тысяч барабанов, бьющих невпопад и без остановки…

Исчезло тяготение. Земля уходила из-под ног вниз и в сторону, укладывая людей штабелями в многослойный пирог…

Яркий огненный луч прорезал тьму. Всё, что попадало под метущийся сноп света, деформировалось, сжималось, наползало одно на другое, подобно картине на листе бумаги, комкающейся от неведомой силы…

Луч коснулся ходоков и тех, кто их окружал…

Ходоки и несколько десятков обступивших их женщин, притихших и испуганных, очутились под колыхающимся пологом длинного, уходящего в розоватую дымку, туннеля. Стены его конвульсивно то сжимались, сдавливая и без того малое пространство и людей, то расширялись, давая возможность разбавить тесноту, – дышали.

После недавнего грохочуще-визжащего и всё поглощающего звука, тишина, царящая в туннеле, привела попавших в него к глухоте, они немо озирались и также немо вопрошали друг друга.

– Канал? – первым нарушил молчание дон Севильяк.

Его басовитый голос заставил вздрогнуть не только людей, но и сам туннель. Вдоль него медленно продвинулось широкое огненное кольцо. Сквозь него можно было видеть мелькающие тени, быть может, того, что находилось вне туннеля. Оно миновало ходоков, ближайших к ним женщин и, вспыхнув ярче, сжалось и оборвало туннель тупиком. Отчаянные крики поглощённых огненным кольцом женщин, долго раздавались в ушах оставшихся по эту сторону тупика.

Инстинктивно и ходоки, и теснящиеся вместе с ними женщины подались дальше от него

– Канал, – подтвердил Иван, отступая под давлением толпы.

– Кишка какая-то, а не канал, – буркнул Хиркус.

– Да уж, труба, – не остался в стороне Арно.

– А как вы себе это представляли?

Иван и сам не помнил, как ему виделся временной канал.

Когда его нёс Хем под горами недоступности, то там туннель выглядел реально, его точно пробили сквозь каменные стены, хотя, возможно, всё это ему показалось. Здесь же ничего подобного не было. И вправду – живая кишка. Она содрогается в конвульсиях, её стены упруги, податливы.

– Как, как? – отозвался дон Севильяк. – Ты, Ваня, сам подумай. Мы ожидали временного канала, а не этой… дыры… не знаю куда!

– И всё-таки это канал. Один, наверное, из многих, образованных Пектой. Общий канал состоит из сотен частных каналов. Волокнистый…

– Мудрствуешь, КЕРГИШЕТ! – перебил его Арно. – А я считаю…

Он не договорил.

Тупиковая часть канала налилась синевой, бархатной дымкой повисшей перед ней, и двинулась на толпу. Вновь послышались крики отчаяния. Кого-то из нерасторопных женщин синева накрыла, окрасила в мертвенные тона, и она, под стенания подруг поглощаемых каналом, как будто ледяная истаяла в поле видимости.

Давка началась невообразимая. Никто не хотел попасть под сень неумолимо наползающего, такого мирного и шелковистого синего облачком, каким оно представлялось на взгляд. Те, кто оказался рядом с ним, бросились бежать в противоположную, открытую сторону канала.

Ходоки по неволе оказались среди бегущих, в задыхающейся от ужаса и непонимания происходящего толпе.

Канал, словно обретя поршень, с нарастающей скоростью выдавливал людей и гнал их неизвестно куда. Замешкавшиеся или оттеснённые в толкотне женщины, коснувшись этого мягкого поршня, вскрикивали как от внезапной боли, их вспышкой окутывал бледный ореол, после чего они пропадали…

Они бежали.

Бежать приходилось всё быстрее и быстрее. Такой темп выдерживали не все. Чаще и чаще кто-то в отчаянии издавал крик-стон, и тут же поглощался синевой.

Канал извивался, судорожно дёргался, то наливался багровой краской, то линял до болезненной серости.

– Как думаешь, их выбрасывает в реальный мир?

Арно легко бежал рядом с Иваном по правую руку. Слева за его рукав уцепился Джордан и отталкивал Шилему, которая была тоже не прочь ухватиться за КЕРГИШЕТА.

– Никак не думаю, – отозвался Иван. – Но скоро, – он оглянулся, соизмерил расстояние до наступающего тупика, – узнаем.

– Так, может быть, нам пора выскакивать и оглядеться, куда нас загнали?

Иван опять оглянулся. Ходоки кучно бежали рядом и следом, Жулдас об руку с той, что откопали в мусорной куче. Впереди с десяток молодых резвых женщин, за ходоками – ещё десятка полтора, но они, похоже, уже были обречены, так как держались из последних сил. Это из их среды поочерёдно пропадали в синем тумане.

– Прогулка по такому вот странному временному каналу не удалась, – высказал общее мнение Хиркус.

Бегун из него не получился. Он бежал вперевалку, выворачивая ноги и не работая руками. Он много тратил лишней энергии и оттого устал быстрее всех.

– Ага, прогулка! – выдохнул Джордан. – Давайте куда-нибудь…

– КЕРГИШЕТ! Давай!

– Руки! – скомандовал Иван. – Выходим в реальный мир … или… в поле ходьбы.

Ни того, ни другого не оказалось. Был всё тот же туннель.

– В стену!

Стена не пропустила. Она мягко провалилась, а потом спружинила так сильно и внезапно, что команда Ивана едва устояли на ногах, да и то благодаря дону Севильяку.

Часть женщин, опережавшая ходоков, убежала далеко вперёд, а догоняющая наткнулась на их плотную группу и остановилась. Синее покрывало тут же накрыло их, вырвав нечленораздельный вскрик, хотя никто ничего не почувствовал особенного…

Горячие лучи солнца встретили, а сухая жара обступила недавних беглецов. От насыщенных влагой одежд возникло туманное облако. Минутами позже оно истаяло, оставляя ходоков и почти дюжину женщин посередине выжженной каменной пустыни.

Часть десятая

Г О Н И М Ы Е

Solamen miseris socios habuisse malorum –

утешение для несчастных – иметь

товарищей по несчастью.

Промахнулись…

Яркое горячее солнце, одурманивающая жара и слепящая беспредельностью песчаная пустыня… Голые, выжженные холмы уходили к вибрирующему от раскалённого воздуха горизонту. И только с одной стороны вдали виднелась тёмная полоска, образованная, возможно, растительностью.

Прошло не менее получаса на то, чтобы выброшенные из временного канала или его побочного образования, ходоки и неожиданно примкнувшие к ним женщины, стали понемногу осознавать произошедшее с ними.

Ходоки всё-таки, что естественно, были хотя бы морально подготовлены к непредсказуемости движения по каналу, искусственно созданному гением Пекты, и могли предполагать либо о его неуправляемости, либо о незначительной пропускной способности. Но то, что не все уйдут именно за Пояс Закрытых Веков, им стало ясно уже после случайного обнаружения завала трупов в поле ходьбы Кап-Тартара. Конечно, предполагать – одно, но всё получилось не так, как хотелось бы.

Однако они, тем не менее, были способны хотя бы трезво оценить ситуацию, в которую угодили.

Иное дело женщины, волей судьбы оказавшиеся рядом с ходоками в одной, навязанной им, точке зоха.

Что они знали о плане Пекты? О том, куда он их зовёт, и что их могло ожидать? Поддавшиеся, как и все в том, умирающем мире, этому зову, они бросились искать спасение, поскольку никто, кроме Пекты, не смог предложить что-либо иное, кроме как покорного ожидания конца, ниспосланного не то разгневанными богами различных религий, не то их антиподами.

Оттого всё, что они только что пережили с пробежкой по каналу, стало, с одной стороны, неожиданным и непонятным, а с другой, – не таким уж и страшным. Они долго озирались, кого-то звали, выкрикивая имена в пустоту пространства. Ходоков они словно не замечали и даже отступили от них шагов на двадцать, где обособились и о чём-то, перебивая друг друга, стали не столько совещаться, сколько спорить.

По всей видимости, женщины были знакомы давно. Верховодила ими молодая, но с жёсткими складками у рта, особа, которую они называли Катриной.

Ходокам тоже было не до них. Они образовали свой тесный кружок, решая свои проблемы. Впрочем, пока что разговор у них шёл только об одном: как далеко в прошлое их выдавило по каналу времени?

Предположения различались, но все понимали, что никто из них не мог сказать пока что ничего определённого. Иван, выслушав мнения сотоварищей, осмелился один стать на дорогу времени для проверки поля ходьбы. Его не было с четверть часа, и ходоки стали волноваться, что могло его задержать там так долго. Наконец, он вернулся с неутешительным известием:

– Сплошная темнота! – сказал он. Заметив взволнованные лица ходоков, спросил: – У вас что-то случилось?

– Как ты считаешь, сколько времени ты отсутствовал? – вопросом на вопрос ответил Арно.

Иван пожал плечами.

– Едва ли секунд десять. А что?

– Для нас… Мы думали, не случилось ли что с тобой на дороге времени. Ты отсутствовал слишком долго.

– Возможно. Но кому-то надо сделать контрольную проверку. Моё видение…

– Это рискованно, КЕРГИШЕТ, – усомнился в необходимости новой проверки Хиркус. – Если ты там ничего не увидел, то мы и подавно.

– Как знать.

– Я схожу, – вызвался Жулдас.

Он стоял рука об руку с женщиной, откопанной ими у башни. Она, пожалуй, до сих пор не отошла от внезапного исчезновения, а затем появления Ивана. Поэтому, когда опекавший её Жулдас пропал из поля видимости, она разрыдалась, а по его возвращении она прильнула к нему и часто заговорила на своём непонятном языке, прикладывая ладони к лицу.