Его голос, усиленный множеством потайных динамиков, разнёсся по залу.
– Возрадуйтесь, – продолжил читатель. – На вашем творческом небосклоне загорелась ещё одна звёздочка. И имя ей – Евлампий Блаженный. Прошу ваших аплодисментов.
Никодим отыскал глазами Блаженного, сидящего в четвёртом ряду и благосклонно кивнул ему. Автор зарделся от удовольствия и, поднялся с места, кланяясь на все стороны. Раздались редкие, похожие на пощёчины, аплодисменты. Товарищи по перу с ненавистью и завистью смотрели на Блаженного и Никодиму было ясно, что после творческого вечера тому непременно устроят «тёмную».
– Роман «Смертельная пуля» – это новое и свежее слово в набившем оскомину классическом детективном жанре. – Продолжил Никодим, когда прекратились шлепки аплодисментов. – Чего стоит тот факт, что убийца появляется лишь в финале произведения и им оказывается вовсе не человек!
Никодим сделал театральную паузу, глядя в притихший зал. Евлампий Блаженный торжествовал. Сегодняшний вечер был явным триумфом автора над собратьями по перу. Никодим сказал о романе ещё не мало тёплых и бодрых слов, превознося стиль автора, его глубокое проникновение в материал. Особо он коснулся образа главного героя, быка Диего, подчеркнув сложность и неординарность его натуры. Закончив свой спич, Никодим пригласил автора на подиум, чтобы торжественно вернуть роман, на обложке которого поставил размашистый витиеватый автограф.
Евлампий, то и дело вытирая платком красное от пережитого удовольствия лицо, поспешил к подиуму. Кто-то из первого ряда подставил ему ногу и Евлампий, споткнувшись, едва не свалился на пол. В зале засвистели, затопали, послышались непристойные возгласы. Никодиму пришлось поднять трость, призывая зал к толерантности. Блаженный, на ходу отряхиваясь и одёргиваясь, забрался на подиум. Возвращая фолиант и, чувствуя почти физическое облегчение, Никодим пожелал автору дальнейших успехов. Евлампий суетливо сунул в руку читателя чек на оговоренную сумму и, кланяясь, вернулся на своё место.
С творческим отчётом было покончено и можно было приступать к аукциону.
Писатели загалдели, заёрзали, доставая таблички с названиями произведений. Детективы и мемуары, которым отдавал предпочтение Никодим, обозначались лотами зелёного цвета. Любовные романы, лирика и прочее непотребство – розовым. Приключения и фантастика – голубым. Триллеры и ужасы – радикально чёрным.
Подоспел пропавший было распорядитель. Он подкатил к креслу Никодима сверкающий никелем столик с кружкой глинтвейна и коробкой сигар.
– Нижайше просим прощения-с, – затараторил распорядитель, ловко распечатывая коробку. – В буфете кубинских не случилось. Так, пришлось по всему городу покуролесить. Насилу нашли. Вы уж не взыщите с нас за задержку.
Распорядитель надкусил щипцами кончик сигары и с поклоном преподнёс её Никодиму.
Читатель, не спеша, чинно закурил и, пустив дым колечком, принялся рассматривать лоты. Торг шёл в новых «золотых» долларах и первый ряд начал с мизеров, дружно выставив под названиями произведений трёхзначные ценники. Лишь мадам Непорочная, сидящая в самом центре, стартовала с двенадцати тысяч. Чёрный шарф и чёрная вуалетка, опущенная на лицо напоминали о её трауре по Евлампию Градскому.
Неожиданно, с четвёртого ряда подняли ценник в пятнадцать тысяч и в зале началось полное сумасшествие. Писатели загалдели, торопливо подставляя нули к изначальным суммам.
Никодим отложил сигару и принялся за оглушительно горячий глинтвейн, наблюдая за тем, как лоты стремительно поднимались в цене. Ажиотаж постепенно стих, когда кто-то из куртуазных маньеристов поднял планку до внушительных двадцати семи тысяч. Никодим не жаловал маньеристов и не стал бы читать это гламурное нытьё и за втрое большую сумму.
Предложенную цифру долго никто не мог перебить, пока над галёркой не взметнулась отчаянная рука с лотом в двадцать семь с половиной тысяч. Эту цену предлагала фракция толкинистов за очередную эльфийскую сагу. Других лотов не поднималось и Никодим понял, что писатели вывернули карманы до самой крайности. Никодим Северов прежде не оказывал внимания толкинистам, сомневаясь, что сможет одолеть их странные витиеватые тексты, написанные к тому же, на аваринском наречии. Однако, фракция прилагала к трактату персонального толмача и это меняло дело. В конце концов, опыт был интересен и Никодим ткнул тростью в одинокий лот над галёркой.
Торги закончились и писатели, бурно обсуждая успех толкиенистов, потянулись в сторону буфета, где уже готовы были фуршетные столики и пирамиды с шампанским.
Делегация толкиенистов, разодетая в гномов, гоблинов и лесных эльфов, всей толпой направилась к подиуму. Впереди, в лахмотьях горного тролля шествовал глава фракции с огромным фолиантом в руках. Он со степенным поклоном протянул книгу Никодиму.
– Прими пресветлый Никодим, сын славного Серафима, труд сей, – пророкотал он.
Никодим взял фолиант в руки, ощутив его пудовую тяжесть. На обложке причудливой вязью было выведено:
«Сказание о славном Ангорде, принце Нолдора, третьем сыне благородного Финарфина».
Никодим вздохнул о своей участи и принял чек с щедрым авансом.
– Брат Леголас будет вашим попутчиком в светлый мир эльфов Нолдора и смиренным вашим рабом.
С этими словами глава фракции выставил перед собой щуплого юношу с нездешним взором и треугольными приклеенными ушами. Делегация замысловато раскланялась и покинула зал. Никодим всучил фолиант толмачу и спустился с подиума, размышляя о том, где разместить Леголаса: у себя, в одной из семнадцати пустующих комнат, или заказать ему номер в гостинице. У себя, конечно, сподручней. Не будет нужды гонять бедного малого для каждой читки, тем более, что Никодим привык читать ночью. Но, тогда, остро вставал вопрос с питанием. Бог знает, чем питаются пресветлые эльфы – может листьями, а может, корой с деревьев.
Размышляя обо всём этом, Никодим оказался в банкетном зале, где царила атмосфера писательской вольницы. Галёрка оккупировала столы с закусками и стремительно мела тарталетки с икрой, канапе и голубых крабов. Шампанское текло бурным потоком, и лакеи не успевали наполнять опорожнённые бокалы. То и дело слышались пробочные хлопки, точно выстрелы на дуэли. Под ногами сновали роботы-уборщики, проворно прибирая с пола упавшие пробки, салфетки и скомканные листки рукописей.
Увидев входящего Никодима, к нему устремилась дама в радикально вечернем платье, держа перед собой два бокала.
– А вот и вы, – воскликнула она, подходя и протягивая шампанское.
Это была Стелла Радужная, известная на весь свет писательница-нимфоманка, исповедующая тантрическую эротику. Главная парадигма её творчества заключалась в просветлении через секс.
Никодим принял шампанское, с беглым интересом осмотрев бюст и ладные бёдра писательницы.
– Что-то вы решительно не замечаете моего творчества, – на распев произнесла Стелла, глядя на Никодима огромными карими глазами, на дне которых бушевал пламень страсти. – Я ведь заплатить могу не только деньгами.
Стелла небрежным жестом сбросила с плеча бретельку платья, обнажив белое гладкое плечо.
Никодим пригубил шампанское, пытаясь развеять чары писательницы и побороть неуместный мужской позыв. Нет, он не был ни монахом, ни девственником и в его жизни случались женщины. Но, только не писательницы!
Многие лета тому назад, поверженный страстью известной поэтессы, он едва не погиб от её дактилей и хореев. С тех пор Никодим положил себе пользовать только лишь жриц любви, предварительно убедившись в полной их литературной непричастности.