Каждый из нас когда-нибудь ловил себя на мысли, что ему становится скучно. Кажется, что все опостылело и просто нечего теперь делать. А голос в голове навязчиво интересуется: «Ну чем же теперь заняться?». Мы сидим и думаем, как же занять внезапно освободившийся часок. И в момент, когда скука становится удушающей, приходит, наконец, решение, например, позвонить давно забытым друзьям и сходить куда-нибудь, или вспомнить, что вы, когда-то давно очень хотели посмотреть фильм, но почему-то этого так и не сделали.

А теперь представьте, что может случиться с человеком в моем положении, ведь никакого «спасения» от скуки у меня нет. И вот однажды вечером я посмотрел какое-то кино, кажется, это был старый ужастик, не помню точно. И тут я понял, что мне абсолютно нечего делать. Я был сыт, в хранилище был порядок, кино я посмотрел, читать мне не хотелось. И все! Вот тут-то и возникла проблема, в мирное время я бы позвонил кому-нибудь или полез бы в интернет читать, что нового произошло в мире. Но звонить теперь решительно некому, да и нового в мире ничего теперь не происходит.

Весь тот вечер я просто бродил по хранилищу, пока не уморился в конец и не лег спать. Утро не принесло мне облегчения, ведь раньше, скажем так в прошлой жизни, утром я бежал на работу, у меня были какие-нибудь дела, обязанности, потом домой, а там меня ждала Лина, с которой мне никогда не было скучно.

Но теперь время тянулось угрожающе медленно, часы казалось, издеваются надо мной и намеренно медленно двигают по кругу секундную стрелку. Первые дни я через силу заставлял себя читать и смотреть кино, чтобы просто скоротать время, при этом я все время поглядывал на часы, всегда оставаясь недовольным, ибо я считал, что прошло уже несколько часов, но настенные часы не разделяли моей уверенности, сообщая, что прошло всего несколько минут. Через неделю я научился спать после обеда, опять же чтобы просто ускорить бег времени. Но это слабо помогало, я чувствовал, что скоро сойду с ума. Мне начала докучать головная боль, даже не боль, а какая-то тяжесть, пару часов бесцельного брожения по хранилищу и от висков по всему черепу растекалось это ощущение.

К концу четвертой недели я уже был на грани, я снова вспомнил всевышнего, только теперь я просил его не спасти меня, а, наоборот, избавить от этого бремени, забрав мою жизнь. Понимая, что он мне вряд ли поможет, я уже начал придумывать, как максимально безболезненно покончить со всем этим.

Но как-то утром я осознал, что поспешил на тот свет. За время пребывания в хранилище я выходил на улицу только для того, чтобы покурить, да и то не отходил далеко от двери, тот суеверный страх все еще жил где-то глубоко во мне. В одно утро я привычно закурил на привычном месте, но не остался на месте, а, шаркая, поплелся в сторону причала, на котором мы беседовали с безымянным.

Я уселся на бочку, ту самую бочку, на которой мы сидели с безымянным в день его кончины. Тут я совершенно автоматическим движением достал плеер безымянного и включил музыку, я не разбирался в музыке данного жанра, поэтому включил первый попавшийся альбом. Пейзаж передо мной поменялся, что было не удивительно, когда я сидел здесь в последний раз была еще весна, а теперь бушевало лето, удивительно красиво, безымянному бы, наверно, понравилось. Хотя, я не могу знать нравятся ли ему летние пейзажи, я вообще не могу знать, что ему нравилось в этой жизни, а что нет, ведь мы были знакомы всего пару дней. Но отчего-то я был уверен, что ему бы здесь понравилось. Наверно, потому что музыка, играющая в наушниках, идеально подходила к такому пейзажу. Здесь бы очень понравилось Лине. Она у меня любит такие места, вернее любила. Или же вообще не любила никогда. Откуда мне знать. И тут откуда-то из глубины меня вырвался вопрос к самому себе. Интересно, а любила ли она когда-нибудь меня? Я никогда не смогу ответить на этот вопрос. Сейчас я понимаю, что все эти слова вроде «Я люблю тебя», «Я хочу прожить с тобой всю свою жизнь» просто набор букв. Мы сначала вкладываем в это некоторый смысл, не до конца понимая ответственности за эти слова, а потом просто повторяем их по инерции, боясь, разуверится в них. Любил ли я Лину когда-нибудь? Я не уверен в этом. Когда-то я был уверен в себе, в ней, я считал, что все это по-настоящему. Но теперь я задумываюсь, вдруг все это просто самовнушение. Мы прикидывались счастливой семейной парой, а на самом деле нам просто было удобно вместе.

Сейчас, конечно, кощунственно об этом говорить, когда я почти гарантированно отправил на тот свет свою жену, но вряд ли в других обстоятельствах я задумался бы над этим. Мы так бы и прожили всю жизнь, давая ложные обещания. Эти мысли даются мне очень тяжело, совесть кричит: «Да как ты смеешь вообще так думать, убийца! Мало того, что лишил жизни свою жену, так теперь решил попрать ее память?». Но мозг, сдаваясь под натиском совести, говорил, что я прав. Наверно, это время дало шанс мне подумать, еще через пару лет и совесть сдастся, и я решу, что Лина заслужила этой участи. Как же сложна и неоднозначна наша жизнь, безымянный много в ней понимал, но это ему не помогло.

Почему же он все-таки покончил с собой? Еще одна тайна. В мире есть вещи, знать которые нам не дано, что может и к лучшему. Кстати, давно я не был на его могиле. Точнее я не был там с момента похорон.

Я встал с бочки и пошел по направлению к лесу теми же ленивыми шаркающими шагами, как вдруг я пнул что-то металлическое. Я нагнулся и от удивления отскочил. Под ногами у меня лежал пистолет. Наверно, это безымянный выкинул его, когда решился на самоубийство. Я аккуратно поднял пистолет. Раньше я никогда не держал в руках огнестрельное оружие, поэтому очень боязливо вертел его в руках. Кое-как я разобрался, как достать обойму. Патронов в ней не было, но вместо патрона в обойму была всунута сложенная бумажка. Я достал ее, это записка написанная обычной шариковой ручкой. Пистолет достаточно долго лежал здесь под дождями, и она сильно размокла, но можно было разобрать, что на ней написано. Большими буквами неровным подчерком было написано : «РАЗМЕЧТАЛСЯ!!!», и чуть ниже маленькими буквами: «P.S. зато им можно напугать».

Я засмеялся, кстати, я не смеялся, наверно, уже целую вечность. Эта находка повеселила меня, у безымянного весьма специфичное, хотя хорошо развитое чувство юмора. Убрав пистолет за пазуху, я отправился к его могиле. Я постоял там совсем немного, но когда глянул на часы, оказалось, что эта прогулка заняла у меня без малого четыре часа. Я пообедал и лег спать.

Когда еще через целых три часа я проснулся, на меня, наконец, сошло озарение. До этого я жил как все, бегал на работу, потом бежал еще куда-то и снова куда-то и так по кругу. Мы жили в бешеном темпе и вероятно именно это ставил безымянный нам в укор, говоря, что наша жизнь мимолетна, а мы переливаем из пустого в порожнее.

Мы не успеваем понять, что мы делаем. Мы бежим на работу, которую не любим, но мы не успеваем понять, что она нам не нравится, потому что нам уже пора делать что-то другое. Что? Ну, например, хобби, непременно дорогое чтобы было, на что тратить деньги, заработанные на нелюбимой работе и чтобы во время работы не возникало вопросов вроде: «Зачем?». Потом мы торопимся обустроить личную жизнь, скорее, быстрее, надо жениться и родить детей, а то потом не получится. И никаких вопросов, «так надо!» или «так у всех!». А зачем надо как у всех? Затем чтобы не думать, не утруждаться. А потом финита ля комедия – развод. Почему? Зачем было тогда торопиться? Не стоит ли попытаться сохранить брак? Нет, некогда, «все разводятся ничего страшного». Главное быстрее и поменьше об этом думать. В таком бешеном темпе и пролетает наша жизнь, и с такого ракурса она действительно мимолетна.

И только теперь оставшись абсолютно один, я понял, что жить-то я начал именно сейчас. Сознательно проживая каждый день, отдавая себе отчет, что я делаю и зачем. Все, что было раньше, это не жизнь, это просто слепое следование по чужим следам. Я не думал, я торопился делать, делать так, как делал до меня кто-то другой и еще тысячи людей до него. У каждого человека на Земле была программа, которую он выполнял, как заводная игрушка, а когда завод кончался, отправлялся в утиль. Самое страшное эту программу нам никто не навязывал, правительство, тайные организации, нет, все проще, и если грубо, то люди поимели себя сами. Мы настолько отвыкли жить с пониманием, что даже отказались придумывать себе мечты, используя уже готовые заготовки, которые помогают нам следовать заранее установленной программе.

И теперь у меня что-то вроде ломки. Программе больше не надо следовать, но мои собственные мысли и идеи настолько атрофировались, что им тяжело снова рождаться в моей голове. А может они просто не могут рождаться, ведь с самого рождения я попал в этот бешеный водоворот. Но теперь я на суше. Меня спасли. Меня спасли все те люди, которые добровольно залезли в клетку. Я свободен, я просто еще не научился пользоваться этой свободой.

Раз я сейчас думаю об этом, то, видимо, мои собственные мысли уже оттаивают и приобретают форму. Или же мой рассудок просто немного помутился, я не вправе исключать этого. Но мне стало заметно легче. То, что так нестерпимо давило на голову, понемногу разошлось.

Со временем я приходил все к новым выводам на счет моей жизни, и это радовало меня, теперь я все делал медленно и степенно, обдумывая свои действия, принимая решения. Мысль о сумасшествии не покидала меня, ведь годом раньше я бы даже не задумался над тем, что теперь являлось для меня непреложной истиной. Но пусть будет так, я несколько помутился рассудком, зато взамен я получил какое-то приятное чувство легкости и свободы. Меня это устраивало.

Полностью справиться с одиночеством все равно пока не получалось, и иногда, когда я, например, сидел у телевизора, на меня неожиданно накатывала тоска. Пока как-то раз, сидя и смотря в пустоту сдавливаемый неведомой пустотой, я не заговорил.

– Здравствуй, дружище.

Естественно мне ответила только звенящая пустота.

– Как у тебя там дела-то? У меня тоже все неплохо.

И в таком духе я проговорил с пустотой минут десять.

И мне сразу полегчало, та тоска мгновенно испарилась. Как будто рядом со мной кто-то сидел. Я мысленно действительно представлял себе абстрактного собеседника, который мне даже что-то отвечал. Я думаю, с этого момента мое сумасшествие можно считать окончательно подтвержденным фактом.

Но это работало, вскоре вместо абстрактных людей я начал представлять себе знакомых. Безымянного, Петровича, Аркадия, других людей из прошлой жизни. Иногда я разговаривал с Линой, но наш «разговор» быстро переходил на повышенные тона, поэтому я редко общался с ней. Чуть позже я начал включать на телевизоре имитации дневных эфиров. Мне было глубоко все-равно, что там показывали, просто, когда в хранилище работал телевизор, мне казалось, что мои собеседники отвечают мне. Вот такая вот интересная форма сумасшествия. Теперь тоска ушла, скука больше не приносила головной боли. Наконец, мое существование здесь стало похоже на жизнь.

10

Этап третий – побег.

К началу осени меня начала посещать новая навязчивая идея – сходить домой. Нет, не сбежать, просто бросив людей в хранилище умирать, а именно сходить туда и проверить, что же там. Одним глазком взглянуть на диван, на котором я оставил спящую Лину. Поставить точку, если так будет корректно выразиться в моей ситуации. Сначала эта мысль проскакивала в моей голове абсолютно мимолетно. Начавшись с воспоминаний о Лине и былых временах, она тихо возникала где-то на задворках сознания и так же незаметно исчезала без следа, уж больно фантастичной и ненужной казалась она мне.

Так пришла золотая осень, мне казалось, что я уже обрел полное душевное спокойствие. Каждый день я встречал если не с радостью, то с теплым чувством начала нового дня. Кстати, забавно, что в прошлой жизни я никогда не чувствовал этого. Каждый день воспринимался как должное, а то и как мучение. Я и не знал, что утро – это не только время, когда необходимо быстро поесть, одеться и сломя голову бежать на работу. Это еще и время, когда вокруг тебя просыпается мир, этот день абсолютно не такой, как предыдущий и с такой же уверенностью можно сказать, что завтрашний будет отличаться от нынешнего. Жаль, что я понял это только теперь. В прошлой жизни я часто путал даты, дни недели и всегда считал, что это из-за моей рассеяности. Но теперь я понимаю, что причина в том, что тогда дни, и, правда, были неразличимы между собой.

Одиночество научило меня понимать ценность проживаемых минут, а вынужденная праздность научила меня обращать внимание на мелочи и восторгаться ими. Конечно, иногда я усмехаюсь над собой думая, что это просто легкое помутнение, адаптация к новым условиям, но со временем все чаще мне кажется, что эта жизнь мне нравится больше прошлой.

Но одной, еще по-летнему теплой, сентябрьской ночью эта душевная идиллия была подорвана. Мне приснился странный и ужасающе реалистичный сон.

Мне снилось, что я просыпаюсь. Просыпаюсь на своем диване в квартире, где мы жили с Линой. На том самом диване, где я оставил Лину. Я осматриваюсь, в квартире тишина и порядок. Кто-то, кажется, хлопочет на кухне. Я пытаюсь что-то сказать, но понимаю, что в горле у меня сухо, как в пустыне, поэтому вместо речи, я выдаю только нечленораздельный хрип. Я пытаюсь подняться, но и это у меня выходит с большим трудом. Я обращаю внимание на свою болезненную худобу и неестественно бледный цвет кожи. У меня никак не получается сесть, тело наполнено иголками, ощущение такое-же, когда отекает рука, только по всему телу. Я снова пытаюсь позвать того, кто на кухне, но снова лишь хриплю.

Отчаянная попытка сесть, но тело пронизывает спазм, и я с грохотом падаю с кровати. Я лежу лицом вниз и не могу пошевелиться, надеюсь, тот, кто у нас на кухне, услышал грохот и сейчас придет. Я слышу топот, кто-то бежит сюда из кухни, очень характерная манера бежать, чуть припадая на одну ногу, так бегает только один человек. В этот момент кто-то поднимает меня и усаживает на диван. Лина, ну, конечно же, это она.

Только она не похожа сама на себя. Сколько я ее помню, она всегда очень щепетильно относилась к своей внешности, но сейчас она выглядела, как минимум плохо. Волосы лежали в каком-то хаосе, видимо, после сна она не расчесалась. Лицо заметно осунулось и побледнело, под глазами были синяки, будто она не спала неделями или все время плакала. Ее шелковый халатик, который всегда элегантно подчеркивал ее формы, сейчас свободно болтался на ней.

Если бы Лина не была моей женой, а скажем одноклассницей, то я бы вряд ли узнал ее сейчас. Но это она – моя Лина. Лина смотрела на меня, улыбка появилась на ее лице, и вдруг из ее глаз ручьем брызнули слезы. Она бросилась меня обнимать, рыдая и причитая: «Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу!». Я хриплю, пытаясь что-то сказать, чувствуя, что мои глаза тоже готовы наполниться слезами, но слез почему-то нет. Она отстраняется от меня, смотря мне прямо в глаза:

– Что-то надо? Где-то болит?

– Хрррррммм, – я пытаюсь сказать, что ужасно хочу пить, но не могу.

– Не понимаю. Вить, покажи как-нибудь, не говори.

Я несколько раз открываю и закрываю рот. «Воды?» – догадывается она. Я долго моргаю в знак согласия. Она убегает и возвращается со стаканом воды в руках. Придерживая мне голову, она поит меня. Я несколько раз давлюсь, вода, попадая мне в желудок создает ощущение, будто меня ударили ножом в живот, но мне сразу становится несколько лучше.

Все это время Лина смотрела на меня с улыбкой и плакала. Несмотря на кажущуюся реальность происходящего где-то в глубине души я понял, что это лишь сон. Она назвала меня Витей, но ведь я не Виктор, я Артем.

Я думаю каждому из нас приходилось во сне осознавать, что все вокруг иллюзия. Я смотрел на Лину, стараясь уловить каждую секунду, что мне даровало сновидение.

Я попытался обнять ее, тело не особо слушалось, но она поняла мои намерения и обняла меня, так крепко, как никогда раньше. Мне даже показалось, что у меня хрустнули ребра.

– Я.. Вернусь… – попытался сказать я.

– Что? Повтори, я не понимаю, – она вновь отпрянула от меня и теперь внимательно смотрела за моими губами, повторяя мои движения, стараясь понять, что я силюсь сказать.

– Я вернууусь…

– Вернешься? Куда? О чем ты?

– За тхобфффой, – силы покинули меня.

– За мной? Зачем? Я здесь. Я с тобой. Я тебя никогда не брошу.

Я улыбнулся этим словам. Я пытался сказать что-то вроде, я знаю. Но не получилось, и в этот момент я проснулся.

Я вскочил с кровати, весь в холодном поту, тяжело дыша. Мне даже чудилось, что в комнате витает запах Лины. Я никак не мог перевести дух, мотаясь по комнате из угла в угол. Тут мозг пронзило чувство вины, я будто только сейчас подумал о том, что Лина бы меня не бросила. Несмотря на то, что я провел не один час в этих думах именно сейчас они вызывали во мне почти физическую боль. Кто знает, какие грезы скрываются в моем мозгу, может быть, если бы мне установили устройство, то я бы дошел до таких крайностей, по сравнению с чем мечты Лины о разгульной жизни, просто детские шалости. И она бы меня не бросила, я знаю, я уверен в этом.

И тут я решил. Решил бросить все это, всех людей там, в убежище, и бежать со всех ног к своей жене. Мне просто необходимо сдержать слово, я обещал за ней вернуться.

В этот момент я, слабо соображая что к чему, стал быстро одеваться. Вбежав в помещение склада, я стал собирать еду. Естественно, никаких рюкзаков не было предусмотрено, ведь я не должен был куда-то уходить отсюда. Поэтому я схватил какой-то свитер, накидал в него консервов и связал в некоторое подобие авоськи. Закинув ее на плечо, я выбежал на улицу. Стояла темная, пасмурная ночь. С неба сильно лил дождь, его тяжелые капли срывали последние листья с деревьев. Земля под ногами превратилась в месиво.

Но мне было все равно, я бежал по направлению к реке, еще с детства я помнил, что выше по течению есть небольшой старый мост, мой план состоял в том, чтобы дойти до этого моста, перебравшись через который, я окажусь в городе. Точнее на противоположенной по отношению к моему дому его окраине.

Я бежал, то и дело падая, поскальзываясь на мокрой пожухлой траве. Но это не могло меня остановить. Я промок до нитки, кажется, порвал куртку, но продолжал бежать. Как мне казалось, я бежал безумно долго. Иногда я терял из виду реку, мне начинало казаться, что я хожу кругами. Но вот я набрел на грунтовую дорогу, верный знак того, что я иду в верном направлении.

Вскоре я начал узнавать места и понял, что до столь желанного моста осталось уже совсем чуть-чуть, буквально пятьдесят метров. Я добежал до места, где дорога сворачивает прямо к реке, прямо скажу, последние метры, я несся, будто от этого зависела моя жизнь.

Но моста там не оказалось, дорога упиралась прямо в воду. Я всматривался в воду, посреди реки находилась опора моста, но самого пролета нигде не было. Я не понимал, что происходит, пока чуть ниже по течению не увидел ржавеющие остатки металлических ферм лежащих в воде. Я был разрушен, точно также как этот мост. Судя по его состоянию, он давно уже пришел в негодность. Последний раз я был здесь ребенком, поэтому, вероятно, мост уже давно в таком состоянии. Я лихорадочно соображал, есть ли иные пути в город, но не мог ничего вспомнить.

Тем временем ужас, навеянный сном, понемногу проходил. Я понял, чем дольше я торчу здесь, тем больше вероятность простыть или даже замерзнуть. К тому же я даже не знаю, сколько сейчас времени, вероятно, надо торопиться назад в хранилище, чтобы успеть подключить другую емкость.

Я заторопился назад, но по дороге я думал только о том, как же мне теперь попасть в город. Уже подходя к хранилищу, я осознал, что потерял свою авоську с припасами. Таким образом, у меня ушли в пустоту один свитер и банок пять консервов. Так мое сумасшествие скоро оставит меня голодным и голым. Когда я уже держался за дверь хранилища, я обернулся и сказал в пустоту: «Я вернусь». Темная ночь, которая к тому моменту начинала уже немного светлеть на востоке, ответила мне только шуршанием дождя по листве.

Все мы иногда просыпаемся с тяжелыми мыслями после ночных грез. Никто не застрахован от того, что казалось бы давно забытая рана даст о себе знать с помощью сновидений. Но обычно спустя несколько часов сон теряет свою четкость и больше не тревожит нас.

В моем случае меня больше удивлял тот факт, что кошмары мучали меня достаточно редко. Но этот сон действительно выбил меня из колеи. Он как бы тыкал меня носом в тот факт, что Лина бы меня не бросила. Все то утро я провел сидя на причале, бессмысленно смотря на воду. Сны быстро теряют свою яркость и забываются, так уж устроен наш мозг, но этот сон был настолько реалистичным, что остался в памяти как воспоминание, сохранив детали, а не как сновидение, постепенно теряя краски, а потом совершенно пропадая из памяти, оставив лишь туманные образы.

Ближе к обеду я все-таки победил это наваждение. А мое кинематографичное возвращение, когда я пообещал пустоте вернуться, теперь вызывало только стыдливую улыбку. Хотя говорить о том, что я победил, будет не верно, картинки из того сна все время вставали перед глазами, просто я сумел несколько отстранится от них.

Теперь я с ухмылкой вспоминал свою ночную выходку, это было форменное безумие. Сейчас меня волновало то, что я потерял из-за собственной глупости теплый свитер и несколько банок консервов. Это, разумеется, было не критично, но когда живешь в хранилище, имея конечный запас продуктов и теплой одежды, волей неволей будешь беспокоиться о каждой банке тушенки.

Когда я смог более или менее трезво мыслить, я принялся рассуждать о дальнейших своих действиях. Мысли о Лине так и будут преследовать меня, необходимо было поставить жирную точку. Надо действительно как-то попасть домой. Но как это сделать? Моста нет, надо искать другие пути переправы.

Первым планом, который посетил мою голову, был тот, в котором я все-таки бросаю убежище и просто иду вверх по течению, где-то же должен быть мост или хотя бы брод. Но этот план я быстро выбросил из головы, ведь если не обманывать себя, то моя жена уже давно мертва, и я виноват в ее гибели. Если я брошу убежище, то я уже буду виноват смерти многих людей. Тут уже мое чувство вины дает сбой, ради того, чтобы замолить убийство одного человека, оно толкает меня на убийство сотен людей.

Поэтому первым критерием моего плана являлось то, что я не должен нарушить процедуру подсоединения сосудов. То есть моя экспедиция не должна по времени превышать двенадцать часов.

Это автоматически лишало меня вариантов связанных с тем, чтобы идти выше по течению в поисках моста, обусловлено это с тем, что река выше по течению поворачивает в сторону от города. Значит предстоит сделать крюк, а я не был уверен даже в том, что если бы тот мост, у которого я побывал ночью уцелел, мне бы хватило времени на мою авантюру.

Мост мне, естественно, не восстановить, сейчас уже очень холодно для того, чтобы просто переплыть реку, поэтому я решил соорудить что-то вроде плота. Итак мой план был следующим: утром, сразу после процедуры пере подключения сосудов я иду к месту, где был мост, там меня ждет заранее сделанный плот. Я переплываю на нем реку и иду домой, после чего таким же образом возвращаюсь. Все замечательно.

План мой быстро провалился. В силу того, что в хранилище из инструментов были только молоток, набор отверток и набор ключей. Что ж люди, которые комплектовали убежище явно не рассчитывали, что его обитатель будет строить плот.

В тот момент я вспомнил, что военные сооружали крест безымянному, значит, у них были инструменты, не голыми же руками они рубили деревья. Снаряжение – то они забрали с собой, но мало ли что-нибудь забыли впопыхах.

Однако мне опять не повезло, я обшарил всю эту опушку, нашел то место, где они срубили деревья, но, естественно, ничего не нашел. Было глупо надеяться на это. Я потом еще долго удивлялся, как я умудрился сам себе вбить в голову эту идею о том, что они вероятно что-то забыли здесь, и посвятить этой идее полдня.

Необходимо было придумать план, согласно которому не пришлось бы что-то строить или сооружать. Я вернулся к идее с переправой вплавь. Преодолевать реку в такой холод я боялся. Можно было бы, конечно, дождаться лета и переплыть ее, когда вода прогреется, но если не кривить душой, плавал я очень плохо, и даже в теплой воде вероятность утонуть была для меня далеко не нулевой.

Что ж плавание отметается, путешествие вдоль берега отметается, сооружение плота отметается. Мне видится теперь только одно решение – дождаться момента, когда поверхность воды сама по себе будет проходима. То есть дождаться зимы и спокойно перейти реку по льду.

План кажется замечательным, но есть и минусы. Минус номер один, улицы города, разумеется, никто не будет чистить от снега. Поэтому продвигаться я буду очень медленно и к тому же быстро уставать. Второй минус, в хранилище есть теплая одежда, но я сильно сомневаюсь, что она рассчитана на столь долгое пребывание на морозе. Третий минус, город фактически брошен, кто знает, что может быть под снегом, можно легко наступить на какую-нибудь доску с гвоздями или провалиться в какую-нибудь яму, которую запорошило снежком. И четвертый минус, в городе, наверно, целая куча бездомных животных, зимой есть особо нечего, поэтому они могут быть агрессивными.

Эти минусы очень весомы, я бы даже сказал, что они заставили меня отказаться от этого плана. Я сидел весь день и пытался придумать что-то другое. Но сколько я не силился, все рассыпалось в прах при критической оценке. Тем самым план с зимним форсированием реки становился действительным, несмотря на все его явные недостатки.

Предприятие становилось опасным, поэтому все требовало детальной проработки. Для начала было очевидным, что я пребываю не в лучшей физической форме для подобных марш-бросков. Уже несколько месяцев я живу в хранилище, ведя оседлый образ жизни, да и что уж таить греха, и раньше физкультура никогда не была моим коньком.

В библиотеке я нашел какую-то книгу о фитнесе. Пускай она была явно предназначена для женщин, общие указания в ней были, в соответствии с ними я составил себе программу упражнений на каждый день. Естественно, я бросил курить, хоть я уже и пристрастился к этой пагубной привычке и бросить теперь было не так уж и просто, я сумел справиться.

Кроме того, я решил детально проработать свой маршрут: времени у меня будет не так много, а учитывая, что придется идти по колено в снегу, то тогда мое предприятие вообще рискует превратиться в фарс.

В следующие дни в ходе пробежек, которые входили в мою программу подготовки, я изучал маршрут до моста. Потом прошел этот маршрут пешком, все-таки весь поход я бегом не пробегу, к тому же по снегу, поэтому надо было оценивать скорость при быстрой ходьбе. В хорошем темпе я доходил до моста за полтора часа. Той кошмарной ночью я хоть и бежал, но, видимо, все-таки сильно петлял, поэтому дорога заняла у меня порядком больше времени.

Я нарисовал по памяти карту города, конечно, неточности были, но это мой родной город, его закоулки я знаю, как свои пять пальцев. Я примерно прикинул расстояние, примерно высчитал скорость передвижения, и на бумаге все выходило замечательно, я успевал туда, обратно и еще час форы.

Спустя пару недель тренировок я стал ходить дальше вверх по течению, попутно составляя карту. Ничего радостного я там не обнаружил. Но мое тело позволяло преодолевать все большую дистанцию. И я все дальше и дальше уходил вдоль реки так, что однажды забылся и чуть не опоздал назад к смене сосудов в хранилище.

Вскоре я начал преодолевать большие расстояния за меньшее время, частенько я на целый день уходил в поход, естественно, мне требовался провиант. Из еще одного свитера при помощи ниток и иголки я соорудил себе рюкзак, зашив низ свитера и пришив к поясу рукава, конечно, это было несколько неудобно, да и еще один свитер было жалко, но ничем лучшим я не располагал.

К первым заморозкам я чувствовал себя опытным туристом. Я проходил большие расстояния, и расчеты теперь говорили мне о том, что моя фора будет два, а то и три часа. Световой день укорачивался, но я был не намерен считаться со временем, посему брал с собой фонарь.

Вверх по течению я все-таки обнаружил мост. Пускай мост являлся железнодорожным, по нему без труда можно было перебраться, к тому же судя по направлению путей, они вели к городскому вокзалу. Я сделал себе пометку на карте, ведь так можно без труда попасть в центр города, не плутая. Но для моих целей этот мост был абсолютно бесполезен в силу того, что находился в пяти часах пути вверх по течению реки, такое расстояние я собирался пройти за все свое путешествие.

Но первый снег показал, как я ошибался в своих прикидках. Когда подморозило и снег начал падать большими хлопьями, стало ясно, что это замечательные условия для испытаний. Я полностью собрал свое снаряжение и тронулся в путь. Но все пошло наперекосяк. Моя обувь очень скользила и вскоре промокла. Снег быстро промочил куртку, и двигаться было неудобно. Ветер швырял снежную кашу мне в лицо, что не способствовало скоростному продвижению. Лямки «рюкзака», то есть рукава свитера, намокли и растянулись, груз сместился вниз и теперь при каждом шаге шлепал меня по филейной части. В итоге результаты меня удивили и расстроили, до места предполагаемой переправы я добрался за три часа, а обратно и того дольше. Таких результатов я не ожидал, надо было срочно что-то предпринимать.

Самая главная проблема была в снаряжении. Уже на следующий день я предпринял такую же вылазку, но оделся гораздо теплее: одел два свитера, кальсоны и две пары носок. Результат оказался только хуже, немалую роль в этом сыграла погода, снег не прекратился, но стало теплее, от чего он теперь падал не хлопьями, а тяжелыми, мокрыми комками. К этому добавилось то обстоятельство, что, одевшись теплее, я просто превратил себя в ходячую баню. Одежда промокла насквозь, идти было крайне неудобно, лямки «рюкзака» начали потрескивать, пришлось нести его в руках. Времени на эту прогулку я потратил невообразимо много.

Когда я вернулся в хранилище и развесил одежду сушиться, меня начало одолевать странное чувство. Я сидел на кухне, кушал горячую кашу и, постепенно отогреваясь, размышлял об этом предприятии. Эта неудача заставила поднять меня вопрос: «Зачем?» Зачем я все это делаю? Зачем упражняюсь, как будто собираюсь в сборную по легкой атлетике? Зачем малюю карту города и окрестностей? Ведь мои познания в картографии слабы, и вряд ли эта карта достаточно точна. Зачем я пытаюсь попасть в город зимой? Ведь минусы такой экспедиции очевидны и весомы, конечно, ясно, что по другому мне туда не попасть, но не стоит ли тогда вообще отказаться от этой идеи. И главный вопрос. Зачем я вообще все это затеял? Что можно этим исправить? Из-за одного тревожного сна я уже достаточно продолжительное время занимаюсь бессмысленным трудом. Придя домой, я либо найду начинающий тлеть труп, либо пустующий диван. Причем во втором случае точка так и не будет поставлена. Так не бросить ли тогда эту затею?