4
Я медленно шел по дну ущелья стараясь шагать шаг в шаг с впереди идущим Гарсоном. Шли мы следующей очередностью: Гарсон, я, Фрам и где-то в пятидесяти метрах позади медленно плелась «Мальта», которую по возможности аккуратно вел Бернар. У него не очень получалось, в силу того что дно ущелья как выяснилось было не очень равномерным, пласты плотного льда с глубокими но достаточно узкими трещинами чередовались с участками мелкой ледовой крошки. Из-за этого «Мальта» то обрушивала снежный мост над трещиной, который спокойно выдерживал троих людей, после чего выбиралась оттуда с большими усилиями виляя по всему дну ущелья. То вязла в мягкой ледяной подушке, Бернар старался на этих участках вообще не работать штурвалом, но вездеход часто тащило куда-то в сторону.
Гарсон шел первым, потому что был самым легким среди нас и естественно, потому что на Земле почти всю студенческую жизнь провел в горах или на полюсах, участвуя в различных экспедициях. Это часть его натуры, он всегда должен был что-то делать, а остановка была для него просто недопустимой. Фрам шел последним потому что: «Я ничего не понимаю в этих ваши льдах, да и как самый крепкий, я больше помогу, вытаскивая вас из трещины». Что Гарсон перевел на свой лад как: «Я старый дурак, но жить мне еще хочется».
Вообще больше всего во льдах понимал вовсе не я, а наш штатный гляциолог Раджич. Но с Мирко Раджичем в последнее время творилось что-то неладное. В последние дни он стал дико раздражительным, на всех огрызался и в итоге сцепился с Селивановым из-за грязной кружки. У интелигента Селиванова не было шансов, если бы не эта самая кружка, метко ушедшая в ухо Раджичу. Пока Раджич приходил в себя Перес успел вкатить ему приличную дозу снотворного.
Фрам очень уважал сорокалетнего ветерана-гляциолога. Но не стал замалчивать этого эпизода. Раджичу не стали делать выговор за безупречную службу, но лишили зарплаты за два месяца, отстранили на месяц и направили на принудительное лечение вплоть до конца смены. Как итог, Мирко не покидал базу после той вылазки, в ходе которой мы остались без воздуха на времянке. Он откровенно скучал, делал вид, что работает с образцами, жаловался Пересу на сны про «хреномордых собак» и всячески доставал Селиванова.
Сегодня утром Фрам сказал, что агентство оповестило его о том, что Раджича переведут «куда-нибудь поближе», но сначала переправят на Землю – в отпуск. Сам Фрам полагает, что после отдыха Раджича переведут или на Марс или на пояс астероидов. Так же Фрам сказал, что по его решению Мирко не будет допущен к работе до конца смены, но не будет отправлен на Землю. Это значит, что Раджич просидит до конца смены на базе ничего толком не делая.
Не сказать, что я любил Мирко Раджича, этот парень обладал на редкость тяжелым характером и все время с кем-то ругался. И даже вечно недовольный Гарсон вызывал у меня больше теплых чувств. Но из-за такого поворота в жизни Раджича мне становилось его откровенно жалко. Кто знает, какие новости он получил перед дракой из дома? Кто знает, что накипело в душе у бывалого гляциолога? На его месте может быть любой. Только вот если Раджичу еще повезло отделаться «легким испугом», за такое вполне могли списать, а то и отправить на переаттестацию.
Хотя для человека проведшего больше десяти лет в далеком космосе, работа на Марсе, скорее всего, покажется скучной. Но он вернётся на дальние рубежи, только если безупречно отработает следующий срок.
– Повтори? – мы шли перекидываясь ничего не значащими фразами, просто чтобы не чувствовать тишину, глубоко погруженные в свои мысли, поэтому резкие слова Фрама заставили нас дернуться.
– Раджич, я тебя не слышу. – Тут и я начал слышать где-то в глубине помех, обусловленных ущельем, голос Мирко.
– Селиванов… Станция… Фрам… – Голос Раджича то вообще терялся, то тонул в пелене помех.
– Бернар? Передатчик в штатном режиме? – бросил Фрам.
– Да. Все работает, как должно. Ущелье, сер.
– Сер… Селив… Стан…
– Ушел сигнал. – Констатировал Гарсон.
– Что делать будем? – Спросил Бернар.
– Тревога у кого-то сработала? – спросил Фрам
– Нет! – нестройный хор трех голосов.
– Значит все нормально. Идем дальше!
Мы продолжили наше неторопливое шествие по ущелью. Только вот теперь оно проходило в полной тишине. Даже «Мальта», кажется, прониклась тревожной атмосферой и перестала вязнуть в ледовой крошке и метаться по всему ущелью. Теперь каждый из нас, раз в несколько секунд смотрел на свой терминал, проверить, не загорелся ли дисплей красным. Прозевать общую тревогу было невозможно, но у страха глаза велики.
Тревожная кнопка личного терминала сконструирована так, что случайные нажатия исключены. Более того, тревожными кнопками оснащены все скафандры, машины и каждый отсек на базе. Когда ты жал на кнопку, все личные терминалы начинали вибрировать и громко визжать. На базе включались все оповещатели как световые, так и звуковые. Все компьютеры первым делом выдавали координаты точки, где сработала тревога. Центральный передатчик оповещал агентство и ближайшие межпланетники о том, что у нас тут беда. Именно эту кнопку я не стал нажимать на времянке, когда увидел табачный дым из трубки Фрама.
В институте мы отрабатывали действия при тревоге ни один десяток раз. Поэтому каждый член космической экспедиции был знаком со своими действиями в случае беды. Но знаете, что гложет меня теперь? Ведь вчера я сам ограничился лишь световой индикацией, не став сразу нажимать на тревогу. Что если Раджич поступил точно так же не став торопиться и теперь на базе беда?
Я еще раз посмотрел на экран личного терминала, Гарсон повторил мое движение через пару секунд. Каждый знал правила безопасности, но каждый из нас сомневался сейчас в том, что на базе все хорошо.
– Знаете, что говорил мой отец, когда я решил уехать из дома поступать в институт космических исследований? – Фрам вдруг начал говорить таким тоном, будто мы вышли по грибы где-то в лесу под Осло, а не шли по опасному ущелью, рискуя либо попасть под обвал, либо провалиться в бездну.
– На Япете есть институт? – Буркнул Гарсон.
– Хорошая шутка. – Добродушно ответил Фрам. – Так вот, мой отец был ветераном последней войны.
Мы с Гарсоном синхронно обернулись, «последняя война», она же «третья мировая», закончилась пятьдесят восемь лет назад.
– Да, друзья. Я весьма почтенный старик, что уж сказать. Отец сказал мне: «Знаешь Нильс, когда я воевал за твое будущее, я думал, что будущее в том, что ты достроишь тот сарай на нашей ферме, а не в том, что ты поедешь строить сараи в космосе».
– Практичный человек. – Сказал Гарсон. – Мой дед тоже участвовал в той войне. Но он остался лежать где-то под Гданьском.
– Сарай-то достроил? – спросил я. Фрам крякнул, а Гарсон дал мне воздушное пять.
– Да куда там. Я дома не был уже лет сорок. У меня есть младший брат, но он… пожалуй, это не важно, – Фрам вздохнул, я прикусил губу в приступе стыда. – Я шел в космос вперед, вместе с человечеством. Мы построили первую базу на Ио. Я главный доброволец. Бухнули межпланетник на Ганимеде, решив сделать там из его обломков базу. Снова я в первых рядах. Так и добрался до Япета.
– А потом? – Фрам решительно замолчал, но я не сдержался.
– Потом, ты устаешь, – ответил вместо Фрама Гарсон. – Такова природа людей, как далеко ты бы не забрался, тебе всегда хочется домой. А если домой вернуться ты уже не можешь, то ты ищешь новый дом. Для Фрама – это Япет. Я прав?
– Пожалуй, да. Я был уже в возрасте, когда мне предложили возглавить эту экспедицию. Меня тянуло все дальше и дальше от солнца, а вместе с тем, чем дальше от дома, тем сильнее в груди болит, назад тянет. Алекс уже все это начал проходить. Но пока тяга вперед гораздо сильнее.
– Ну, домой пока не очень хочется. – Я естественно лукавил.
– Ты во сне то с мамой, то с какой-то Ритой разговариваешь. Нас не обманешь. Думаешь, мы не в курсе, что ты на второй месяц пребывания на Япете, в кубрике прятался и тихонько слезу пускал? – Бернар видимо решил поквитаться за вчерашнее.
– Я… – я стал пунцовым.
– Ты абсолютно нормальный человек. – Вмешался Гарсон. – Бернар в первой экспедиции вообще угрожал вездеход сломать, лишь бы домой отправили. Бегал по гаражу зареванный с гаечным ключом в руках. Юный саботажник, блин!
– Согласен, что было, то было. – Отозвался Бернар удивительно веселым тоном. – Все это проходят. А учитывая, что Алекса так далеко сразу занесло, то он, пожалуй, даже легко отделался. Я по гаражу на Марсе бегал.
– Я продолжу, – как бы между делом сказал Фрам. – Так вот в какой-то точке пространства сила, которая толкает тебя вперед и сила, которая тянет домой, уравновешиваются. И ты не в силах ни идти вперед, ни вернуться назад. Как удачно сказал Гарсон, ты устал. Нет воли, бороться с этими силами. Место, где ты это почувствовал и есть твой новый дом. Для меня это Япет, а вам, щенкам, еще предстоит поискать себе пристанище… Так всем стоять! Хватит меланхолии, развели тут! Осмотреться и не расходиться. Бернар, займись связью, может получиться связаться.
Я встал как вкопанный и подумал об отце Фрама. Интересно, почему брат Фрама не может помочь старику достроить сарай? Наверно тоже где-то в далеком космосе, ищет свою точку невозврата, кто знает? И что же выходит, получается, отец Фрама прожил остаток лет в одиночестве? Меня передернуло, я бы не хотел, чтобы моя судьба сложилась так, что я больше не увижу своих родителей. И тут же в голову постучалась мысль о том, что я уже одобрил контракт на еще более дальнюю экспедицию. Я посмотрел на спину рядом стоящего Гарсона, неужели меня ждет тоже самое, что и этих ребят, и я больше никогда не ступлю на Землю? Или космос сжалиться надо мной и отпустит ненадолго домой?
Сорок лет, это же ужасно долго. Я столько еще не прожил, а Фрам уже столько борется с космической тишиной. Более того мои родители только встретились и даже не думали обо мне, а Фрам уже мог похвастаться тем, что был там, где до него не ступала нога человека.
Кстати, о последней войне, у меня дома, ну я имею ввиду на Земле, на стене прямо напротив входной двери висят медали моего деда, которые он заслужил во время третьей мировой. Помню, еще ребенком очень любил сидеть на коленях у деда и слушать его военные байки. Но дед достаточно рано покинул этот мир, запоздалая жертва войны. Он попал под химическую атаку на ближнем востоке и серьезно подорвал здоровье, из-за чего и покинул этот мир, едва ему стукнуло шестьдесят пять.
Та война, как ее, пожалуй, справедливо называют «последняя» вообще едва ли не разрушила планету. Сам я естественно не мог присутствовать при этих событиях, поэтому выскажу вам ту картину, что сформировалась у меня благодаря учебникам истории, рассказам деда и других участников этих событий.
Третьей мировой предшествовали несколько локальных войн, которые теперь все чаще рассматриваются скорее как этапы войны, нежели отдельные конфликты. О них я расскажу в хронологическом порядке, но для начала стоит сказать об общем положении дел на мировой арене в то время.
Как известно на тот момент уже много лет не было никаких крупных конфликтов. Все что своим чередом и ничто не предвещало беды. Хотя в некоторых районах проблемы голода и экологического загрязнения достигли бедственных масштабов, на них, казалось бы, никто не обращал внимания. Политики на фоне такого благополучия все больше искали личной выгоды, откровенно превращая любой из существующих на тот момент режимов в бюрократическое болото. Изредка народ требовал от них каких-то решений в то и дело возникавших критических ситуациях, но те, как будто надеялись, что все само собой разрешиться и продолжали в большей степени беспокоиться за собственный карман, прячась за бесконечными заседаниями и комиссиями. Которые, по их мнению, действительно способствовали решению проблем. Если коротко, то ответом на любое сколько-нибудь значимое событие на мировой арене, было лишь внеочередное заседание какого-нибудь комитета по безопасности.
Самое удивительное в том , что долгие годы эта система работала, точнее наш мир спокойно существовал в прежнем своем состоянии. Гигантская машина под названием «человечество» потеряла движущуюся силу, но пока не падала вниз благодаря инерции.
Это относительное благополучие закончились внезапно. Сама мать природа устала смотреть, как главное ее детище неизменно деградирует, и решила дать ему неплохую взбучку. Так, около семидесяти лет назад, начался малый ледниковый период. Его наступление, естественно, было предсказано задолго. Но ученых никто не слушал, правительства продолжали свой курс на увеличение итак бесчисленных заседаний. В конце концов, чтобы ученые, наконец, отстали, был создан специальный совет по решению этого вопроса. Около двух лет совет непрерывно заседал. Все выглядело абсолютно серьезно, международный комитет из двухсот человек, который искал возможные выходы из данной ситуации.
Как показывают рассекреченные ныне протоколы, за два года работы члены комитета успели только хорошо обжиться в отеле, потребовать особое меню на ланч и по нескольку раз выслушать ученых со всех уголков света не сделав ни одного вывода и не совершив каких-либо хотя бы символических шагов. Единственное в чем преуспели члены комитета, так это в попытках побольнее уколоть представителей тех стран, с которыми у их правительства были напряженные отношения на данный момент. То есть действительно искать решение никто и не собирался.
И вот когда шестьдесят семь лет назад снег выпал там, где он никогда не выпадал, а в марте так и не зазвучала капель, мировые лидеры, наконец, сподобились узнать, чем собственно занимается комитет. Члены комитета так и не смогли толком предложить никакого решения, но пообещали в течение следующего года решить эту проблему.
Как известно, ничто так не заставляет нервничать, как слова о том, что все хорошо и надо просто успокоиться. Лидеры всех стран продолжали холено улыбаться с экранов телевизора, рассказывая о том, как важно сейчас не предаваться панике, заверяя в том, что скоро все будет хорошо.
Мир в ту пору напоминал сосуд, в который непрерывно нагнетали давление. Стрелка манометра уже давно достигла предельных значений, но пока ничего не происходило. И еще пару месяцев мир держался в хрупком равновесии. Но народу не нужна была холеная улыбка, им нужно было решение, и они взяли бразды правление в свои руки. Так и начались первые локальные конфликты.
Первыми не выдержали Канадцы, и после небольших стычек на границе США, было принято решение пустить Канадцев в страну в качестве беженцев. Этот небольшой конфликт даже не обрел собственного имени. Его даже нельзя назвать войной, за все время пострадал только один человек, военный с пограничного пункта сломал ногу и то по причине того что поскользнулся на льду и упал с лестницы.
Однако выводов никто делать не собирался. Все действия ограничивались отправлением гуманитарной помощи в районы, пострадавшие от мороза. Эта помощь имела скорее популистские цели, чем реально помогала. Политики цинично продолжали заседать и говорили, что комитет вот уже совсем скоро найдет единственно верное решение.
Прорыв границы на севере США сравним с тем, что на нашем сосуде под названием «человечество» сработал аварийный клапан, давление понемногу стравливалось, давая нам отсрочку, и на какое-то время люди успокоились. Но холод подступал, то давление что привело к срабатыванию аварийного клапана в сосуде никуда не делось, а более того начало нагнетаться с утроенной силой. Сама причина так и не была устранена, давление росло, сосуд был близок к тому, чтобы взорваться, даже отпетые оптимисты начали осознавать, что скоро придется туго.
Люди, которые жили на севере и далеко на юге не видели реального выхода из ситуации, в их домах стало невозможно жить, им потихоньку становилось нечего есть. А границы южных соседей были предусмотрительно закрыты для них. И, разумеется, люди не выдержали, пограничные заставы то и дело подвергались неорганизованным штурмам. С каждым днем число нападений увеличивалось, и они становились более организованными. Сосуд под давлением лопнул, пока он только дал течь, но где тонко там и рвется, и скоро его разорвет.
Первыми начали наступление на юг жители Скандинавии, а вскоре на север двинулись жители ЮАР. «Белые войны», как их ныне называют, были скоротечными, но очень кровавыми. Никто не хотел пускать к себе гостей, учитывая, что продовольствия и в южных областях было уже в обрез. Но отчаяние было сильней, люди с севера хотели жить и давили на границы, которые быстро пали.
За полгода в этой мясорубке погибло около пятнадцати миллионов людей с обеих сторон. Многие из погибших небыли боевыми потерями, огромное количество людей пострадали от мороза и голода. Однако статистика объединяет всех их как жертв «белых войн».
Тем временем, решения все нет, нет людей, которые могли бы найти выход. Бюрократия в лице комитета задушила все задумки ученых, и они находились в настолько низкой стадии готовности, и настолько не верили в собственные силы, что на реализацию мало-мальски дельного проекта ушло бы несколько лет.
Вторая «стадия подготовки» к мировой войне называется теперь «Волна революций». Терпение лопнуло через два года после начала оледенения. К тому моменту на севере Франции уже нельзя было жить, север Скандинавии, Канады и Гренландия были накрыты полярной шапкой. К «Северной коалиции», а именно таким именем обзавелась к этому моменту сборная солянка из людей, которым пришлось покинуть родину, примыкало все больше людей. Еще недавние «южане», видя, что их руководство неспособно на какие-то быстрые и решительные действия, переходили на сторону северян, понимая, что скоро беда придет и в их дом. Таким образом, большинство ключевых точек Европы были сданы без боя. На вчерашних полях сражения имело место поголовное братание.
Однако люди паниковали, видя, что решения нет, их лидеры не готовы им хоть что-то предложить. Последней каплей стало известие о том, что комитет переезжает заседать на Сицилию, где сейчас как раз установился умеренный климат.
Мой дед говорил, что вряд ли близкие к политике люди имели какой-то злой умысел. Просто они, продолжали играть в свои игры, и полностью увязнув в бюрократии, не понимали, что в этот раз само собой ничего не разрешится.
Мой дед родился на берегу черного моря и был призван в ряды армии «южан». Как он рассказывал, служил на блокпосте, проверяя проезжающие на юг по шоссе машины. Разворачивая назад тех, кто не имел специального разрешения на проезд. Иногда на блокпост нападали, приходилось отстреливаться. Разговоры о сдаче блокпоста периодически возникали, но командирский состав жестко их пресекал.
Однако однажды он проснулся и увидел, что трава вокруг блокпоста покрыта инеем, а изо рта валит пар при дыхании. Все бы ничего, но случилось это в июне. В тот день он выслушал пламенную речь командира блокпоста о том, что все под контролем, а с севера бегут лишь нежные трусы, и сам стал перебежчиком. И не он один, под покровом ночи почти весь личный состав оставил блокпост. Они примерно знали, где базируются силы «северной коалиции» и пошли сдаваться. Конечно, как солдат регулярной армии, он какое-то время просидел в «плену» и не допускался до всего, что хоть как-то связанно с армейским ремеслом. Однако уже скоро его опыт срочной службы пригодился в реальных боевых дествиях.
Венгрии досталась сомнительная честь стать первой страной, где произошла революция. Но революцией это называют чисто условно, ведь все произошло практически без крови. Неделя, с момента как люди объявили о том, что не намеренны больше подчиняться воле верхушки. Именно столько сумело продержаться правительство, поддерживаемое разве что самыми фанатичными военными.
Далее все страны хоть как то задействованные в конфликте прошли через это. Все «заседатели», как с ненавистью называл их дед, были казнены, кто-то, конечно, успел скрыться, но народный гнев был столь велик, что те, кого находили впоследствии, завидовали тем, кто погиб во время революций. Даже тон разговоров моего деда о политиках, выдавал его не угасшую за столько лет ненависть.
Однако пока продолжалось объединение под знаменем северян прошло два года. Волна революций закончилась, северяне были едины. Но за это время оледенение достигло лазурного берега.
В южном полушарии все было несколько по-другому, если латинская Америка сумела объединиться и без боя сумела обосноваться у экватора, то в Африке царил настоящий хаос войны. «Войны царей» – вот так называют теперь эту бойню. Конечно, попытки объединиться были, и несколько стран сумели создать куцую коалицию. Но на этом все остановилось, Африка с ее царями, императорами и диктаторами восприняла ледниковый период как повод к тому, чтобы вцепиться в горло соседей, видимо они считали, что остаться должен только один.
Фанатичная армия и продажная полиция разных государств истребляли друг друга со страшной силой. А люди, которые уже не одно поколение жили в угнетении, просто боялись что-либо предпринимать.
Более или менее гладко все получилось у жителей Австралии и Новой Зеландии. Они отправились на север, где сумели объединиться с островными странами в государство Океания. Кстати, забегая вперед скажу, что на момент начала финального этапа третьей мировой Океания была единственным государством в классическом понимании этого слова. У них были действующие президент, парламент и прочие атрибуты государственности.
В отличие от Океании, в Европе не осталось государств и государственности как таковой. Конечно, у каждого региона были определенные лидеры, как правило, ими становились люди, стоявшие во главе революций. Но ситуация обстояла так, что люди постоянно находились в движении на юг, и ни о какой централизованной власти речи не шло.
Единственное с чем более или менее справлялось руководство; это некое упорядочивание движения на юг. Люди продолжали движение на юг еще целый год и вскоре жители севера достигли ближнего востока, где им естественно были не рады.
Шестьдесят три года назад вспыхивает последняя локальная война на пороге третьей мировой. Стоит сказать, что это была не единая война с фронтом, а серия локальных конфликтов. В учебниках ее озаглавили как «Религиозные войны».
Чтобы понять, что происходило в то время, надо видимо было жить в то время. Ибо я никак не могу взять в толк, как можно убивать друг друга во имя создателя? Нет, даже не так, я не понимаю, как можно убить человека за то, что он верит в творца как-то иначе, чем я.
Но тогда это был, видимо, достаточный повод, и лидеры стран ближнего востока подписали заочный смертный приговор всем северянам. Их заявление гласило, что все северяне признаются неверными, то есть окончательно объявлялось, что они неправильно понимают Бога и это достаточный повод, чтобы всех их убить.
Дед говорил мне, что к тому времени институт религии на севере практически утратил силу, без подпитки деньгами от политиков все видные религиозные деятели быстро утратили свой пыл и перестали проповедовать. Сам он признавался мне, что всю жизнь был верующим, но скрывал это. Все скрывали это, дед к тому времени окончательно избавился от клейма «солдата юга» и получил звание сержанта. В армии севера к тому моменту под одним флагом собрались люди из разных стран, с севера на юг, от Норвегии до Греции. Все они были разных нравов и разных религий, но у них была одна цель. Поэтому сослуживцам было просто неловко выказывать свою принадлежность к какой-то религии, особенно учитывая бесчеловечное поведение жителей ближнего востока, которые бравировали своей жестокостью во имя божества.
Поэтому религия сохранилась в виде индивидуального признака. Дед знал молитвы, и как он рассказывал, что часто молился перед сном или перед наступлением. Так делали многие, но делали это про себя, чтобы не смущать сослуживцев.
Учебник истории же в свою очередь считает причиной угасания религии на севере разрушение старого порядка, с делением на государства с границами и противопоставленными друг другу правительствами. Ранее в человеческой истории религия использовалась, как повод начать вражду с другим государством или изобличать людей, которые угрожали действующей власти. Поэтому вместе со старыми устоями угасла и религия как социальный инструмент, оставшись только в сердцах людей.
К тому же времени относят первое появление единого языка. Он родился на севере как раз в то время, хотя называть этот регион «севером» сейчас язык не поворачивается. Дед поначалу не был на передовой «Религиозных войн», находясь в резервном полку, он говорил, что язык пришел оттуда, с передовой, откуда-то из окопов тех войн. Тогда он начал встречать в тылу людей из оттянутых в резерв частей, от них-то он и начал набираться новыми словами, которые постепенно входили в его лексикон. Люди из разных стран охотно приняли на вооружение язык, с помощью которого можно быстро и легко общаться в бою.
Тем временем два года продолжалось это позиционное противостояние между севером и югом. Этот позиционный кризис связан вовсе не с тем, что север выдохся в своем наступлении, вовсе нет. Просто сама природа сжалилась над людьми и наступление холода прекратилось. Не зачем было теперь наступать вперед, когда достаточно держать уже занятые рубежи. Но проблемы была в том, что доведенные до безумия, взвинченные до предела своими духовными менторами, жители востока отказывались от примирения, воспринимая прекращение наступления как проявление слабости.
В этом регионе на момент начала мировой войны ситуация выглядела следующим образом: северяне еще не могли вернуться домой, но идти вперед совершенно не хотели. А религиозные лидеры стран востока так науськали свое население на то, что северяне хотят их всех уничтожить, что уже не могли контролировать стихийные наступления своих людей на позиции северян.
Ненадолго оставим Европу и посмотрим, что происходит в других регионах. Так Северная Америка столкнулась в вооруженном столкновении с Южной, что совпало по времени со вторым годом «Религиозных войн» в старом свете. Причины этого конфликта не ясны до сих пор, война началась по какому-то формальному поводу. Историки сходятся в том, что причиной послужило то что индустрия США, заточенная под нужды армии испытывала кризис из-за того что им некуда было приложить эту военную мощь. До похолодания они регулярно участвовали в локальных конфликтах на чужой территории, но теперь этого, естественно не происходило. Для реформирования промышленности требовалось глубокое изменение жизни простого жителя, чего не хотели ни сами жители, ни лидеры страны. Поэтому и был найден внешний враг.
Историки связывают подобное явление с тем, что в обеих Америках не было конфликта, подобного тому, который привел к сплочению людей старого света. По сути США сохранили старый строй, пустив к себе канадцев как беженцев. А жители Южной Америки планировали по наступлению потепления просто вернуться на изначальные места обитания. Поэтому расселялись около экватора, образуя анклавы по национальному признаку. Этот регион проведет в боевых действиях следующий год до начала третьей мировой.
По итогам этих конфликтов внешний враг для обеих сторон постепенно отойдет на задний план. Так население Северной Америки далеко не поголовно поддерживало экспансию на юг, а когда похолодание закончилось, то это вообще вылилось в массовые акты протеста против войны. В конце концов, США потеряли единство и разделились на два противоборствующих лагеря, и судьба южного соседа их уже особо не заботила. По одну сторону баррикад оказались те, кто хотел сначала добить южного врага, а потом уже разбираться, что к чему. А с другой стороны остались те, кто просто хотел вернуться домой.
Я вовсе не говорю, что одни были отъявленные вояки, а другие пацифисты. Армия США разделилась на два лагеря почти в равных пропорциях. Но основным камнем преткновения были именно отношения с югом.
А сам юг тем временем больше всего походил на Балканы образца конца двадцатого века. Строгое разделение по национальному признаку, и неудержимое стремление полевых командиров устраивать национальные чистки в захваченных областях.
Открытого конфликта не было ни на севере, ни на юге. Но фитиль тлел, рано или поздно в этом регионе грянет взрыв.
Отдельного упоминания заслуживает ситуация в Океании. Она к началу мировой войны по площади занимала весь дальний восток, страны Индокитая и Средней Азии. И оставалась единственным государством в классическом смысле этого слова. Хотя формат самой системы управления претерпел сильные изменения по сравнению с государствами, существовавшими на момент начала конфликта.
Они будто нашли золотую середину между европейскими «Волнами революций» и полным сохранением государственного строя в Америке. Государством Океания была единым, с единым госаппаратом, но другие государства вливались в состав Океании без военизированных переворотов.
Таким был мир на пороге третьей мировой, которая началась шестьдесят один год назад. И началась она именно на ближнем востоке. Лед отступал, началась «Большая весна». Жители севера, наконец, стали потихоньку возвращаться назад. Но возвращались назад они не по территориальному признаку, а скорее в случайном порядке. Кто-то не хотел расставаться с друзьями, и они решали расселиться неподалеку, кто-то обзавелся за эти годы семьей и теперь они старались найти новое место для семейного очага, а кто-то все потерял и теперь шел просто туда, куда ноги ведут.
Отчий дом перестал существовать в физическом смысле, глубокий мороз и сопутствующие стихийные бедствия почти полностью уничтожили инфраструктуру северных районов. Конечно, было много людей, которые стремились вернуться на родную землю, но их было отнюдь не подавляющее большинство. Уже в моем поколении начали встречаться люди со смешанными именами, так моим одноклассником был родившийся в Белграде Яков Эндрюс. И спустя полвека после войны это уже стало совершенно нормальным явлением.
За долгие годы жизни вместе, различия между людьми практически стерлись. Между собой люди различных стран уже говорили на прародителе единого языка – северном диалекте. Все, казалось бы, было хорошо, тяжелые годы миновали. Скоро все вернется на круги своя.
Но это природа прекратила убивать людей, сами люди же никак не хотели останавливаться. Итак, северяне отступают, вместе с этим на ближний восток должен был прийти мир. Но это было крайне не выгодно лидерам, ведь так удобно было держать людей в узде, перед лицом внешнего врага. А теперь, когда враг сам отступает, народ начинает роптать и задавать ненужные вопросы.