Ловелас и два ангела. Мистический триллер

Глава четвертая

Неожиданно объявилась еще одна моя бывшая…

Она приехала из Италии, куда ездила на заработки, и сразу же через наших общих знакомых связалась со мной. Попросила о встрече.

Наш роман с Ириной длился довольно долго – почти два года. Она работала преподавателем одной из запорожских музыкальных школ. Хрупкая, худенькая девчонка двадцати трех лет с живыми зеленоватыми глазами. Познакомились мы случайно – я пришел устраивать в школу сынишку моего приятеля-журналиста. Переговорил с директоршей, которую знал давным-давно, и мальчика взяли. При нашем разговоре присутствовала молодая преподавательница, которая, как оказалось, пишет стихи. Директорша попросила меня оценить их и по возможности помочь с публикацией в газете.

На другой день я заехал в школу, нашел Ирину и забрал у нее толстый ежедневник, в который она записывала свои поэтические излияния. Пообещав через пару дней высказать свое мнение, простился и направился к выходу. Но девушка не дала мне уйти. Смущаясь, сказала, что сегодня она свободна от работы и очень хотела бы пригласить меня в кафе. Я удивился, но приглашение принял. За чашечкой кофе мне пришлось бегло просмотреть поэтические опусы преподавательницы, о чем она попросила. Стихи имели технические недостатки, но, в принципе, мне понравились.

А вскоре уже я пригласил ее в кафе. Там показал свои правки, которые, по моему мнению, следовало внести в стихи, и сообщил, что парочка их будет опубликована в одной небольшой газете, где у меня имеются старые друзья. Ирина горячо поблагодарила и предложила какой-то заумный тост, кажется, за людей, умеющих отличить дактиль от анапеста или что-то в этом роде. Потом я проводил ее домой.

Когда стихи появились в газете, она позвонила мне и попросила о встрече. Я думал, что в знак благодарности получу от поэтессы-преподавательницы приглашение на чашечку кофе, но ошибся. Ирина повела меня к себе домой, где уже был накрыт праздничный стол, как я понял, специально для меня. Родители девушки – люди средних лет, оба – педагоги – встретили меня, словно самого дорогого гостя. Потчевали разносолами, беспрерывно благодарили за помощь в публикации стихов их гениальной дочери, и очень расстроились, когда я отказался пить, сославшись на то, что мне предстоит еще полдня сидеть за рулем автомобиля.

После застолья Ирина взяла с меня слово, что я не забуду о ней и вскоре навещу ее в музыкальной школе. Я, разумеется, пообещал.

И мы потом встретились. Немного побродили по городу, сходили в театр на спектакль, посидели в кафе. В тот вечер я впервые почувствовал, что девушка меня очаровала.

Я так подробно рассказываю о начале этого одного из многих своих романов не просто так. Именно он принес мне горя больше всего, именно он, безо всяких преувеличений, подорвал мое здоровье, в свое время довел почти до безумия, надолго лишил сна и покоя…

У меня дурная привычка делать женщинам предложение, как говорится, прямо в лоб, безо всяких полагающихся в таких случаях предисловий. Вот и Ирине в одну из наших встреч я неожиданно – и для нее, и для самого себя – предложил перейти от приятельских отношений к интимным. Она была шокирована.

– Но вы ведь даже не ухаживали за мной, – только и смогла вымолвить девушка.

В то время мне было тридцать семь лет, я чувствовал себя еще молодым и полным сил. Видимо, поэтому отказы женщин, кстати, нечастые, меня мало трогали. Ну, не Маня, так Таня, а не Таня, так Глафира Прокофьевна из соседнего подъезда – приблизительно таким было мое мужское кредо. И в душе я был готов к отказу Ирины.

– Подумай до завтра, а потом сообщи мне, что ты решила, – попросил я.

– Но вы ведь женаты, – напомнила девушка.

– Да, женат, – подтвердил я. – И не только это обстоятельство свидетельствует против наших встреч. Я ведь еще и значительно старше тебя, и душа у меня не так чиста, как твоя… Но все же подумай, очень тебя прошу!

Проводив Ирину домой, я крепко поцеловал ее в губы. Она не противилась.

А на другой день позвонила и с непонятным мне волнением сообщила, что приняла решение.

– О каких-то иных отношениях между нами, кроме как дружеских, не может быть и речи!

Я только вздохнул и не проронил ни слова.

Но уже через час Ирина перезвонила:

– Вы приедете сегодня ко мне в школу? Я очень, очень буду вас ждать!

Во мне, видимо, взыграла гордость или уязвленное самолюбие, а может, просто врожденная противоречивость характера – Бог его знает, и я ответил отказом, сославшись на то, что сильно занят.

– Тогда – завтра? – с надеждой спросила девушка.

– Думаю, нам вообще не стоит больше встречаться! – заявил я холодно и почти враждебно. – Не морочь мне, пожалуйста, голову!

Утром мне позвонила мать Ирины и сообщила, что ее дочь ночью пыталась покончить с собой и сейчас находится в реанимации городской больницы. Я сразу же поехал туда.

Оказалось, девушка выпила целую горсть разных таблеток, и если бы не мать, которая случайно услышала слабые стоны и зашла в комнату дочери, она бы непременно умерла. Так сказали врачи…

Потом, когда Ирину выписали, мы целую неделю провели вместе. Это была полнейшая идиллия. Встретившись, мы буквально не размыкали рук, обнимая друг друга и целуя. Чтобы чаще и дольше находиться рядом с девушкой, я даже взял на работе отпуск.

Но одним прекрасным утром все кончилось. На свидание вместо моей возлюбленной пришла ее подружка Рита, которая тоже работала преподавательницей в той же музыкальной школе, и молча передала мне записку. «Не обижайся, – писала Ирина, – но я больше не хочу тебя видеть. Я полюбила другого и собираюсь за него замуж…»

Мне даже стало смешно: когда это она успела полюбить и даже собраться замуж? Придумала бы чего-нибудь серьезнее. Но то, что девушка решила прекратить наши отношения, все же задело меня за живое. Прежде, за редчайшим исключением, любовницы меня не бросали, обычно я находил повод, чтобы удрать. Потом, поразмыслив, спрятал свою обиду подальше. Ирина не хочет со мной встречаться? И слава Богу! Зачем мне такая странная девушка? Притом, странная – это мягко сказано! Ее настроение менялось ежеминутно, она то радовалась, то грустила, то ревновала, то была равнодушной. Порвав записку на мелкие кусочки, я вздохнул на полную грудь и отправился по своим делам.

А через день мне позвонила мать Ирины и, рыдая, сообщила, что ее дочь опять пыталась покончить с собой. Она весь вечер не находила себе места, жаловалась на то, что я ее бросил, а потом заперлась в своей комнате. Отцу пришлось вышибить дверь и буквально вытянуть потерявшую сознание Ирину с петли.

От того, что я услышал, у меня подкосились ноги.

– Где она сейчас?

– Дома, – судорожно всхлипывая, сообщила мать. – Сидит и плачет. Приезжайте! Я думаю, только вы в состоянии ее успокоить.

– Попытайтесь успокоить ее сами, – посоветовал я, стараясь совладать со слабостью в ногах и головокружением. – Ваша дочь накануне написала мне, что не желает меня видеть.

Чуть позже меня разыскал растерянный отец Ирины – Сергей Петрович. Этот интеллигентный человек, видимо, так сильно переживал, что забыл сменить домашние брюки на выходные, не причесался и не побрился.

– Я не знаю, что делать с дочерью, – запинаясь, признался он. – Вы никак не подходите ей в бойфренды. И не потому, что старше ее на четырнадцать лет, как по мне – это ерунда. Но вы женатый человек, и я так понимаю, что бросать свою жену ради Ирочки не станете…

– Не стану, – подтвердил я его догадку. – И не только ради Ирины, но и ради любой другой женщины.

– Это правильно, – грустно одобрил Сергей Петрович. И, взглянув мне в глаза, продолжил: – Я приехал просить вас вот о чем. Продолжайте встречаться с Ирочкой, не рвите с ней отношений. Она очень ранимый человек…

– И психически неуравновешенный, – прибавил я со вздохом.

– Это есть, – согласился Сергей Петрович. – Так действует на нее влюбленность. Но я вам обещаю, что Ирочка не будет такой всегда. Как только она поверит в ваши чувства, укрепится в этой вере, сразу же успокоится, ее истерики прекратятся.

– Да откуда вы можете это знать! – перебил я его.

– Я хорошо это знаю, – грустно улыбнулся отец моей странной возлюбленной. – Очень хорошо! Моя супруга Наталья Борисовна – мать Ирочки – в молодости вела себя точно так же, как сейчас наша дочь. Но как только мы расписались в загсе, все в один миг нормализовалось.

– Но я же не собираюсь расписываться с вашей дочерью! – напомнил я.

– И не надо! – воскликнул он. А потом наклонился к моему уху и почему-то стал говорить шепотом: – У нас на окраине Запорожья есть домик со всеми удобствами. После смерти моей матери он пустует. Проводите там время с Ирочкой, а иногда, когда у вас будет возможность, оставайтесь с ней на ночь.

– Вы что, одобряете связь своей дочери с женатым мужчиной? – изображая изумление, спросил я

– Нет, не одобряю, – замотал головой Сергей Петрович. – Но и не особо осуждаю… Кто из нас не грешен?

Его взгляд мне показался ироничным.

В том домике, о котором он говорил, мы и встречались с Ириной почти два года. За это время она трижды прогоняла меня, один раз вскрывала себе вены, обманным путем (именно так!) забеременела, затем лишилась ребенка с помощью искусственных родов, потом опять забеременела и сделала аборт… В конце концов, с неврастенией, язвой желудка, стенокардией и букетом других болячек я сбежал от нее, как заяц от волка, и залег на дно. Даже поменял номера своих телефонов – и мобильного, и домашнего, чтобы Ирина не звонила. А сам со страхом ожидал, какие шаги она предпримет.

Но вскоре она исчезла из Запорожья. До сих пор не понимаю, как матери удалось ее уговорить поехать с ней на заработки в Италию?

И вот, через четыре года после нашей разлуки моя бывшая пассия, с которой я хлебнул не один фунт лиха, вернулась в родной город и жаждет со мной встретиться. О свидание с ней мне даже думать страшно.

Мою душу обуревают тревожные предчувствия…

О проблеме, возникшей в моей жизни, я решил не рассказывать Виве. Зачем ей об этом знать?

Но, как оказалось, что-то утаить от нее не так просто…

Девушка встретила меня возгласом радости и тут же повисла на шее. У меня сразу просветлело на сердце, все тревоги рассеялись. Я крепко прижал к сердцу это милое создание, подаренное мне судьбой непонятно за какие заслуги, и не хотел размыкать рук, боясь, что оно растает, как мираж, как утренний сон.

Вива помогла мне снять куртку и повела в гостиную. На журнальном столике уже стояла вазочка с рассыпчатым печеньем, а в желтых чашечках дымился ароматный кофе. Я удивленно посмотрел на девушку:

– Как ты догадалась, что я приду именно в это время, ведь, кажется, мы договаривались о встрече вечером?

– Сердце подсказало! – мягко улыбнувшись, ответила она.

– И не ошиблось! – засмеялся я.

– Мое сердце никогда не ошибается, – вздохнула Вива. – Вот сейчас оно говорит мне, что у тебя неприятности.

Я нежно чмокнул ее в лоб и беззаботно махнул рукой:

– Какие там неприятности! Все прекрасно!

Девушка усадила меня на диван, сама села рядом и, подав мне чашечку с кофе, тихо произнесла:

– Врать не хорошо! Расскажи мне, Ваня, что случилось?

– Это долгая история, – попробовал отбрыкнуться я. – Как-нибудь в другой раз, ладно, котеночек?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, лучше сейчас.

Пришлось рассказывать.

Вива слушала, не перебивая. Потом задала всего лишь один вопрос: любил ли я Ирину? Так сразу ответить на него мне было трудно. Пришлось хорошенько задуматься.

Время шло, а я молчал…

– Не нужно так морщить лоб, Ваня, – остановила мои размышления девушка. – Не нужно напрягаться! Не любил ты Ирину, не любил!

– Не знаю, – честно признался я. – Она мне нравилась, наверно, были и какие-то чувства…

– Вот именно – какие-то! – Вива бросила на меня осуждающий взгляд, однако тут же ласково погладила мою руку. После непродолжительной паузы назидательным тоном произнесла: – Нельзя связываться с женщиной, которую не любишь всей душой!

– Ты думаешь, если бы я любил Ирину, как ты говоришь, всей душой, то наши отношения не омрачались бы скандалами, ее истериками, припадками ревности и опрометчивыми поступками? – поинтересовался я грустно.

– Могло случиться все что угодно, – согласилась Вива. – Но Ирина не стала бы губить детей, будучи твердо уверена, что она для тебя – самая любимая и единственная на свете женщина.

Мне стало как-то не по себе.

– Ты хочешь сказать, – пролепетал я, еле ворочая отяжелевшим языком, – что в убийстве тех, не рожденных, младенцев есть и моя вина?

Вива вдруг закрыла ладонями лицо и откинулась на спинку дивана. С минуту сидела молча. Потом опустила руки и печально взглянула на меня.

– Вы оба их убили. Ты виноват в том, что не сделал практически ничего для их спасения.

Я сходил на кухню, прямо из-под крана попил воды и возвратился в гостиную. Вива все так же сидела на диване. Я присел на корточки возле ее ног.

– Но я даже не знал, что Ирина беременна! Мы предохранялись, но она…

– Не оправдывайся! – оборвала меня девушка. – Раз Ирина захотела забеременеть, значит, считала, что у нее есть шанс на твои любовь и преданность. Но потом поняла: это всего лишь иллюзия!

– Что же мне делать? – я взял руки Вивы в свои и с жаром сжал их. – Ведь уже ничего не вернуть!

Она высвободила одну свою руку и нежно, как мать, погладила меня по голове. Затем тихо промолвила:

– Да, этот грех нельзя искупить. Он всегда будет чернить твою душу. Помни о нем, кайся и молись!

– Ты говоришь, как священник, – заметил я с долей раздражения.

– Ошибаешься! – возразила девушка. – Священник бы обязательно прибавил, что Бог милостив и простит тебя, если покаешься всем сердцем.

– А, по-твоему, мне нет прощения? – спросил я и плеснул остывшего кофе из кофейника себе в чашку. Затем взял ее, поднялся с дивана и подошел к окну.

– Чтобы заслужить полное прощение, мало каяться и молиться, – изрекла Вива каким-то чужим, отстраненным голосом. И взгляд ее мне не понравился – он казался отчужденным и холодным. – Нужно не повторять своих ошибок, очистить свое сердце от всяких недобрых помыслов, а главное – перестать жить для себя. Тебе все это по силам? Нет, конечно! Поэтому ты если и заслужишь прощение, то неполное. А это значит, что без расплаты за грехи не останешься. Пусть она, твоя расплата, и не будет уж столь суровой…

– Ладно, Вива! – нервно повел я плечом. – Это всего лишь твое мнение, твои личные рассуждения. Они могут быть и ошибочными, ты так не считаешь?

Девушка ничего не ответила. Но, видимо, поняла, что своим менторским тоном задела меня и, чтобы смягчить свои слова, ласково улыбнулась. Потом вскочила, подошла ко мне и обняла за шею.

– Как же мне поступить с Ириной, подскажи? – попросил я совета. – Не встречаться с ней?

– Обязательно встреться! – подала голос девушка, пряча свое лицо на моей груди. – И познакомь нас!

– Ты с ума сошла! – вскричал я. – Нет никакой уверенности, что Ирина будет вести себя пристойно по отношению к тебе.

– Не переживай! – успокоила Вива. – И не сгущай краски. Твоя бывшая любовница, возможно, ищет моральной поддержки, душевного тепла и участия, а не жаждет выяснения отношений.

Я хотел еще что-то сказать, но девушка прикрыла пальцами мои губы.

– Сделай, как я говорю! – ее тон был почти приказным.

Мы стояли минут пять. В объятиях Вивы все мои тревоги отошли на второй план, они уже не так терзали сердце, ко мне вернулся оптимизм, настроение улучшилось.

Позже я принимал травяную ванну, так благотворно на меня подействовавшую в прошлый раз, а девушка что-то стряпала на кухне. Один раз она, излучающая внутренний свет радости, заскочила ко мне в цветастом передничке проверить, все ли в порядке.

– А что ты там готовишь? – поинтересовался я. – В прошлый раз еды было слишком много…

– Да, я тогда немного перестаралась, – засмеялась Вива. – Уж очень хотелось тебе угодить. Но теперь я готовлю всего три блюда: тушеные грибы, салат из капусты и творожный пирог.

– Уверен, это будет божественно вкусно! – искренне похвалил я ее кулинарные способности. – Таких кушаний, как у тебя, мне не доводилось пробовать ни разу в жизни. При этом они вроде бы просты и незатейливы.

Моя похвала вовсе не была преувеличением, девушка действительно потрясающе готовила.

Когда мы на славу пополдничали и сытые вернулись в гостиную, я вдруг вспомнил о полотнах Вивы. И не преминул спросить:

– У тебя, кроме тех двух картин, которые ты мне показывала, есть еще что-нибудь?

Мой вопрос не вызвал у девушки особого энтузиазма и даже несколько смутил ее.

– Есть одна, я ее, правда, еще не окончила, – нехотя ответила она. – Но боюсь, что и эта работа, как и те две, тебе не понравятся…

– А почему ты решила, что они мне не понравились? – удивился я. – Картины написаны рукой мастера. У меня были вопросы лишь к их содержанию. Поэтому смело показывай, что ты там изобразила.

– И будь готова к критике! – прибавила Вива с улыбкой. – Ладно, сейчас принесу.

Она поспешила в спальню и через минуту втащила в гостиную мольберт.

– Картина еще не окончена, – предупредила девушка. – Так что, не суди строго!

Я подошел к мольберту, снял с него покрывало и увидел портрет обычного человека лет тридцати пяти, стоящего в каком-то огромном зале, залитом дневным светом. Человек был одет в ярко-синюю футболку. Он улыбался, однако во взгляде скользили настороженность и что-то похожее на тревогу.

– Неплохой портрет, – констатировал я. – Молодец!

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Вива и как-то застенчиво опустила голову.

– Что такое? – я попытался заглянуть ей в глаза.

– Боюсь твоего вопроса, – обронила девушка, отворачиваясь.

– Какого вопроса? – не понял я.

– Боюсь, что ты спросишь, кто это, – она кивнула в сторону картины. – И мне придется тебе рассказать. А ты не поверишь, станешь смеяться, а то и обвинять меня в сумасшествии…

– Да я уже привык к твоим странностям! – небрежно махнул я рукой. – Так что можешь смело рассказывать, кого изобразила.

Вива подошла ко мне поближе, обняла за талию и, глядя на картину, изрекла:

– Этот милый человек – Джордж. Он… ну, как бы тебе правильно объяснить, чтобы ты понял… В общем, он – биоробот, ни интеллектом, ни чувствами, ни эмоциями, ни организмом не отличающийся от человека…

– Разве такие биороботы уже существуют? – заулыбался я. – Ах да, конечно, существуют – в твоем воображении.

– Я же говорила, что ты будешь иронизировать! – немного обиделась девушка.

– Ладно, извини, – я чмокнул ее в щечку. – Рассказывай дальше!

Она взглянула на меня с сомнением, помолчала, а затем стала говорить:

– Уже давным-давно ученые думают над проблемой продления человеческой жизни. Но пока ничего существенного не получается. И даже тогда, когда врачи научатся заменять износившиеся органы людей на искусственные, толку будет мало. Удастся лишь продлить человеческий век максимум на сто лет. Вся проблема – в износе самого мозга, неизбежных изменениях в нем, происходящих с течением времени. Но однажды решение будет найдено! Группа малоизвестных ученых разработает революционную технологию цифровой записи личности, эдакого копирования сущности любого конкретного человека – его сознания, особенностей характера, памяти…

Вива говорила с таким жаром, так живо, при этом отчаянно жестикулируя и гримасничая, что я поневоле проникся интересом к ее рассказу.

– И вот человек умер, а запись его личности осталась, – продолжала она. – Нужно лишь поместить эту запись в носитель, способный усваивать новую информацию, развиваться, – и человек, пусть на вид другой, совсем не похожий на прежнего, будет опять жить. Он сохранит все черты характера, привычек, всю память, все желания и помыслы умершего… Долгое время ученые будут биться над разработкой носителя. И, наконец, его создадут – через четыре десятилетия после изобретения цифрового копирования личности человека. Носителем станет идеальный биоробот – искусственный, но с более совершенным организмом, человек. Джордж, которого ты видишь на картине, – первый биоробот с заложенной в него сущностью умершего мужчины…

Девушка умолкла. А я, потрясенный ее рассказом, стоял с открытым ртом. В тот момент у меня не было ни малейшего сомнения в правдивости слов Вивы. Но вскоре я пришел в себя, стал нормально соображать. И во мне проснулся скептик.

– Послушай, но ведь эту запись личности можно сделать в любом возрасте, например, в двадцать лет, и, так сказать, законсервировать в хранилище, – начал рассуждать я. – А потом, после смерти человека, годков так через семьдесят, вживить ее в носитель. И получается, что он будет чувствовать, думать, видеть мир таким, как тогда, на момент записи. И любить будет тех людей, которых уже нет, или они изменились до неузнаваемости. Это же чудовищно! Бедный носитель! Он, наделенный эмоциями, переживаниями и чувствами далекого прошлого, обречен на дикие моральные страдания, а то и на сумасшествие.

– Ученые это учтут, – вздохнула Вива. – Не сразу, правда… И примут решение делать записи личности регулярно – через каждые шесть, а впоследствии – через каждые два месяца, и заменять ими устаревшие. Любой желающий продлить свою жизнь, должен будет подписать специальный договор, заплатить определенную сумму и в установленные сроки являться на запись своей личности. Несколько позже мировое сообщество утвердит Хартию жизни, которая сделает запись личности бесплатной и обязательной с трехлетнего возраста.

– А эти биороботы, они и размножаться смогут? – задал я еще один вопрос, мягко улыбнувшись.

– Конечно! – живо откликнулась девушка. – Функции организма биоробота точно такие же, как и функции человека.

– Приготовь, пожалуйста, кофе! – попросил я, почувствовав, что у меня слегка кружится голова. И обессилено плюхнулся на диван.

Девушка без лишних слов бросилась выполнять мою просьбу.

Вскоре горячий кофейник уже стоял на журнальным столике.

Прихлебывая густой, душистый напиток, я, уже довольный и расслабленный, весело обратился к Виве:

– Вот сколько ломаю голову, а толком понять не могу: ты большая фантазерка или действительно ясновидящая?

– А что тебе больше нравится? – в тон мне ответила она.

Я пожал плечами и поинтересовался:

– Закончишь эту картину и будешь еще что-то писать?

– Да, – кивнула Вива, задумчиво улыбнувшись. – Мне хочется написать портрет одного интересного человека. Я люблю писать портреты…

– Говоришь, интересного? – Я достал пачку сигарет из кармана и приготовился выйти на балкон покурить. – А кто он?

– Понимаешь, – немного стушевалась Вива и бросила на меня быстрый взгляд, – этот человек тоже еще не родился. Но скоро появится на свет. В свое время он станет лидером двух стран и одного народа.

– Как, как? – не понял я. И, бросив пачку сигарет на журнальный столик, уставился на девушку. – С каждой минутой ты меня все больше поражаешь!

– Так, может, мне не нужно рассказывать о своей задумке? – потупившись, спросила Вива. – Раз это тебя так напрягает…

– Да нет уж, продолжай дальше! – рявкнул я и, улыбнувшись, сложил руки на груди – приготовился слушать.

– В Европе возникнут две новые страны, – не очень охотно стала рассказывать Вива. – Их народы имеют общий корень, точнее – это один народ. Народ довольно многочисленный, но до той поры часто гонимый, не имевший свободы и полноценной, независимой ни от кого родины. И вот появится человек, идеи которого вдохновят его соплеменников на борьбу и обретение независимости. Я хочу изобразить этого вдохновителя в зените его славы и величия. Думаю так: он сидит в огромном зале за столом и сосредоточенно подписывает бумаги, а на втором плане стоят главы самых могущественных держав мира. На безымянном пальце левой руки лидера нации – очень приметный перстень с красным камнем, на голове – что-то похожее на шапочку или тюбетейку с бело-золотой вышивкой. Именно такую он будет носить…

Девушка умолкла и посмотрела на меня со смущенной улыбкой. Я ободряюще пожал ее пальцы.

– А что случится потом с этим человеком?

– Он останется лидером нации, – продолжила она свой рассказ тихим голосом. – Но лишь духовным, формальным. Ему придется поделиться властью. Каждую из двух стран возглавит президент. Один из них вскоре будет изгнан и поселится в соседней державе, которая его поддерживала на выборах.

Я не знал, что мне делать: верить или смеяться? Девушка говорила так убедительно, как будто она сама была свидетелем всех этих будущих событий. С другой стороны – все ее слова можно было назвать болезненными фантазиями, бредом…

– Ну, а дальше что? – я подхватил сигареты со столика и стал играть пачкой, перебрасывая ее из руки в руку.

Девушка несколько секунд следила за моими действиями, а затем отобрала у меня пачку и положила ее на край стола.

– В стране, изгнавшей президента, начнется война, в ход которой вмешаются сначала две силы, потом – еще одна. Долгих тридцать пять лет не будет покоя на этой земле. Лишь после того, как придет человек с золотой цепью на шее и кулоном в форме полумесяца, кровь, наконец, перестанет обагрять камни, наступит мир, а позже – и всеобщее благоденствие.

Я лишь вздохнул, глядя на одухотворенное лицо Вивы.

Выкурив на балконе две сигареты подряд, я вернулся в гостиную и сразу задал вопрос:

– Скажи, ты можешь ответить на любой вопрос, касающийся будущего?

– Нет, на все вопросы я ответить не могу, – покачала головой Вива. – Да если бы и могла, то не стала бы этого делать.

– Почему? – удивился я.

– Потому, что нет ничего страшнее, чем знать свое будущее, – твердо изрекла девушка. – Ведь жизнь в таком случае практически теряет смысл.

– Зато человек, зная, допустим, что его ждет беда, сможет ее как-то предотвратить, – не унимался я.

– Не всегда! – резко вскинула голову Вива. – Далеко не всегда! Лучше жить, не зная, что тебя ждет завтра!