Выкуп

Сосед. Чёрт попутал

Даже не знаю, с чего я взял, что мужиков нет в квартире.

Я был уверен, что они ушли. Они ведь никогда не сидят дома, так было всегда, с тех пор, как Димыч купил эту квартиру и стал нам соседом.

Обычно Сашка приходит, и они тут же, десять минут – полчаса, снимаются и куда-то едут.

Вот я и был в полной уверенности, что они свинтили куда-нибудь. К девочкам, развлекаться и так далее, – что ещё делать молодым свободным мужикам в такой вечер.

В общем, чёрт попутал.

Это всё из-за курева. Конечно, я мог спуститься вниз и в киоске на Садовом купить эти говённые сигареты. Деньги у меня водятся, Димыч зарплату платит, так что мы теперь не такие уж и бедные и тоже кое-что из себя представляем. А не только некоторые.

Спокойно мог пойти да купить. Я и спустился уже чуток по лестнице, но лень стало, думаю – к Димке-то ближе. А ключи, вот они, под рукой, мы же теперь с Нурали ближние доверенные люди…

Что там говорить, с того дня, когда Димыч взял нас на работу, жизнь так переменилась, что я даже не знаю, как это всё понимать.

Вот сидишь дома без работы. Жена – пилит. Как говорится, совсем не уважает. Денег ни копья. Ни выпить, ни закусить, ни закурить.

И вдруг тебе подваливает такая удача, что ты, жо… то есть, задницу не подняв, получаешь работу, за которую платят вдвое больше, чем ты вчера в мечтах мог представить. А делать-то, если честно сказать, ничего не надо. Только приглядывай за квартирой, да с Нурали корешись, да смотри, да слушай, да всё Димычу рассказывай. Я-то ведь этим всем и раньше занимался, только что Димке не докладывал. И он, само собой, мне за это денег не плачивал.

Чудеса.

Главное, – предупредил нас Димыч, – мы теперь должны знать о каждом человеке, который у нас на этаже возникает. Случайный – неслучайный, ко мне (то есть, к нему, к Димке) – к тебе (то есть, ко мне), к другим двум соседям, – мы должны знать, кто таков. И быть готовы к тому, что выкинет какую-нибудь штуку.

«Какую штуку?» – спросил тогда Нурали. Что с него, таджика, взять, кроме анализа, – не рубит, когда нужно помалкивать, а когда вылезать с вопросом.

Димыч тогда посмотрел на нас, так серьёзно посмотрел и говорит: «Никакой неожиданный гость не должен попасть в квартиру без моего разрешения. Понятно? В любое время дня и ночи».

Он так смотрел, что таджик струхнул, на меня оглянулся и закивал головой, часто-часто. Я тогда ещё подумал: и до тебя, чурка, дошло, наконец, в какую кашу ты вляпался.

В общем, случайный, неслучайный, – газовщик, водопроводчик, пацан к соседской девке, – мы должны это видеть и быть готовыми к любым неожиданностям. К каким таким неожиданностям? – и мне тоже хотелось уточнить. Но я молчал в тряпочку.

Для того, чтобы всё видеть и быть ко всему готовыми, установили три видеокамеры. Маленькие такие, их сразу и не заметишь, ежели специально не приглядываться. Над подъездом во дворе – первая. Внутри, над входной дверью – вторая. А третья – на нашей площадке. Пришли какие-то мужики, за полдня всё поставили. А, кроме того, три компьютера: Димычу, Нурали и – мне.

Да, и мне! Галька чуть не подавилась от удивления, но ничего, зараза, не сказала, будто ей каждый день в квартиру компьютеры притаскивают.

Зато потом она сказанула, когда увидала на экране компа сразу три картинки: двор и две лестничные площадки. Головой покачала и говорит: «Добром это не кончится». Я спорить не стал. Баба, чего её слушать.

Ну и Димыч ещё дверь себе добавил, тяжеленную такую, пупок надорвешь. И сигнализацию хитрую, которая ему на мобильный сразу сообщала, если кто чужой припрётся. Ему, мне и Нурали, да ещё сирену врубала на весь подъезд. А если вовремя сирену не отключить – на весь двор заревёт, так что вся Сухаревка на ушах будет.

И наша задача: не допустить, чтобы хоть одна живая душонка проскользнула мимо нашего внимания. Первый рубеж – за Нурали. Он или его людишки, во дворе и за экраном компа должны всё видеть и сообщать про любое подозрение. Ну а затем – уже я на стрёме. У меня переговорное устройство. Динамик и микрофон на Димкиной двери, а переговоры веду я, из своей квартиры.

Вот так вот. Всё очень серьёзно.

Первая неделя прошла спокойно. Никто нас не беспокоил, мы уже с Нурали решили, что работа у нас такая – деньги получать ни за что ни про что.

Но тут пошло-поехало.

Стали приезжать машины во двор. Вроде бы, мало ли какие машины могут к нам заворачивать. Жильцов – туча. Рядом банк, офисы всякие.

Мы с Нурали тоже сначала думали, что это к жильцам или банковские, просто места для парковки нет, вот они во двор и лезут.

Но потом стало видно: кто – к нам, а кто – случайная шушера.

Наши-то клиенты – они себя ведут совсем по-другому.

К примеру, приедут, станут – и никто не выходит из машины минут пять-десять. Потом выйдет один, а другой в машине сидит, за рулём. Выйдет один, закурит, постоит так, будто ему всё по барабану, а сам взглядом по двору шарит. Потом обязательно голову задерёт и все верхние этажи обсмотрит. Потом – снова в машину, посидит, с напарником, что-то перетрёт. Дождутся жильца – и сразу к нему пристраиваются, пройти вместе с ним. Поднимутся к нам на этаж, но до площадки не доходят. Снова вниз – и уехали.

Или вот – приезжают по трое, по четверо-пятеро. Двое внизу, остальные добры молодцы – в подъезд, стучат. Нурали выходит, открывает. Они его – в сторону, молчи, чурка, – и наверх. Я уже сижу, смотрю. Прибежали, стучат. Я вступаю в переговоры. Им, понятное, дело – подать Димыча. Я им: кто такие, почему без записи? Они, в микрофон: мол, открывай, такой сякой, а то сейчас дверь к такой-то матери вышибем. На что я им отвечаю, что дверь не так просто вышибить, а сразу после того прискачут менты, они тут, за углом, через два дома располагаются. Услыхав про ментов, добры молодцы начинают звонить по мобильнику. Обычно тому, кто сидит внизу в машине. Иногда тот, что в машине, звонит ещё кому-то. Но всегда после этого добры молодцы бегут вниз и уезжают.

Про всякую одиночную шантропу я не говорю. Эти трутся во дворе, лезут в подъезд, но Нурали таких вычисляет и с ними не церемонится.

Самое простое, конечно, и самое приятное, когда всё по плану. Приходит посетитель, неважно, один или с молодцами, – всё в этом случае происходит тихо, мирно, вежливо. Посетитель – в квартиру, добры молодцы – на площадке, а я за ними секу. Иногда выхожу, как будто простой сосед, покурить вышел. Ребята на меня смотрят волком, а я хоть бы хны. Покурю, постою, рассмотрю гостей – и к себе. Вообще-то мне Димыч такие фокусы запрещает, но иногда я балуюсь. Скучно же день-деньской за экраном. От электронных этих игр – уже тошнит. А интернет Димыч не позволяет. Говорит: купи себе свой комп и делай с ним что хошь, ты ж теперь – типа рабочий человек. Смеётся.

Ну а с сигаретами – лажа получилась.

Я уже намылился вниз, на Садовое, а словно нечистая сила под руку: вон, у Димыча, за дверью…

Открыл, сразу к сигнализации, снять. Гляжу: а она не выставлена. Тут бы мне и смекнуть, что дело-то нечисто. Ну, взял пачку из блока и убирайся подобру-поздорову, но жадность фраера точно погубит. Я безо всякой, значит, мысли – в Димкин гардероб и ну по костюмам шарить. Знаю, нехорошо, ведь он мне зарплату платит, но не удержался… В одном кармане полста нашёл, в другом – пятихатку… Вот живут люди, деньгам счёт не знают. Пятисотенная у него вместе с мелочью валяется.

Ладно, выхожу из прихожей. Не знаю, зачем я оглянулся. Шёл бы себе домой, так нет, надо сунуть нос в каждую дырку… И вот на Димкиной широченной кровати, где он баб своих пользует, лежат двое. Полумрак, шторы задёрнуты, но видно, что – двое, что – мужики… И лежат эти двое – так, что у меня душа начинает в пятки проваливаться. Лежат, вытянулись, руки по швам. Не на груди руки-то, как у покойников, а – вдоль тела. Так что бояться вроде и нечего, а у меня очко играет. Я смотрю на этих лежащих и даже какая-то дрожь пробирает. Стою – и с места не могу сойти.

И тут один из них вдруг приподнимается и как гаркнет:

– Ты что здесь шастаешь, урод!

У меня немного отлегло, потому что уродом меня только Димыч называет.

А он, этот лежащий, то есть уже вставший, идёт ко мне. И я вижу, что это не Димыч, а совсем наоборот, – Сашка.

Походит ко мне Сашка, смотрит какими-то страшными глазами, берёт меня за шкеботину и говорит:

– Ты меня достал, Гришка! У тебя опять на сигареты не хватает? А ну, пошёл вон!

Тащит меня в прихожую, выталкивает наружу, так что я лбом чуть свою собственную дверь не выломил.

Ну, я сажусь на своё рабочее место, пялюсь в экран, в себя прихожу.

Минут через пять выходит на площадку Сашка. Показывает мне в камеру кулак, идёт вниз.

Я ничего не понимаю, но моё дело – сторона. Ещё через пять минут выходит сам. На меня, то есть, на камеру – ноль внимания и – вниз. Я – на лестничную площадку, гляжу: во дворе Нурали ему кланяется, а он, Димыч, пёхом – под арку. А «Тойоты» его – нету…

Заходит Галька, смотрит на меня.

– Ты чего?– спрашивает.

– Ничего, – отвечаю я.

Она качает головой.

– Доиграетесь, – говорит и уходит.

Звонит Нурали. Осторожно так: мол, всё в порядке?

– Что ты имеешь в виду? – ору я.

– Не знаю, – отвечает Нурали.

А я знаю?

Саня. Как вышибают души

Мы договорились с Димкой, что я пойду к ресторану пешком, а он меня проводит на машине. Мало ли что. Конечно, его помощь ничего бы не дала, если бы это самое «мало ли что» наступило – то есть, если какой-нибудь обиженный бандюга-олигарх-торговец решится на крайние меры. Но – все под богом ходим. Или – не знаю теперь под кем. В любом случае, кто-нибудь да будет свидетелем похищения известного журналиста. Или покушения.

И вот я выхожу на Садовое кольцо, через подземный переход перебираюсь на другую сторону. Жду, пока Димка развернётся под эстакадой. Потом, не торопясь, иду вверх. А он, вижу краем глаза, – потихоньку рулит за мной.

Начало седьмого, народ валит сплошным потоком. Женщины, каждая вторая, бросают взгляды на меня.

На меня?

Проходя мимо витрины офиса, я гляжусь в зеркальное стекло. Молодой статный мужик в бежевом костюме. Я поднимаю руку – и он поднимает. Я трясу головой – и он повторяет. Там же, в стекле – видна подъехавшая «Тойота». Кто за рулём – не разобрать. Мне ужасно хочется рассмотреть, я оглядываюсь.

Сидит мужик. Ничего особенного. Ужасно знакомый мужик. Только вижу я его обычно не за рулём иномарки, не в чёрных очках, а в зеркале своей ванной комнаты.

Я смотрю на мужика, он – на меня. Затем он делает знак: иди.

Верно, надо идти. Во-первых, могут следить. Мало ли что. Во-вторых, скоро Аня придёт. Нехорошо, если она придёт первой.

Иду дальше. Толпа обтекает меня. Чужие запахи. Мгновения чужой жизни. Взгляд, прядь волос. Радость, грусть, усталость…

Звонит телефон. Я стучу по карманам. Нахожу.

– Ты чего? – это Димка.

– А что? – спрашиваю я и не узнаю свой новый голос.

– Видел бы ты себя со стороны! Ты как-то встряхнись! Ты на себя совсем не похож. То есть на меня. Тебе что, так плохо в моём теле?

– Твоё тело великолепно, – говорю я.

– То есть, претензий нет? – уточняет Димка.

– Ни одной, – говорю я. – Просто… Не привык, наверное.

– Побольше наглости. А то женщина заподозрит, у них чутьё звериное.

– А ты как в моём? – спрашиваю я.

– Отлично! Только… у тебя что, геморрой?

– Какой ещё геморрой? А что это такое?

Но Димка уже хохочет, остряк-самоучка.

Он прав. Надо брать себя в руки, то есть – быка за рога. Пути назад нет, мы перешли какую-то грань, теперь либо всё будет возможно, либо случится что-то такое, что враз вернёт нас на самую простую грешную землю.

Когда Димка рассказал мне свою историю, я ему сразу поверил. Конечно, не знай я его с детства, я принял бы его за психа, обошёл бы стороной и поплёлся бы своей дорогой. В свою обыкновенную жизнь.

Но Димка – дело другое. Не то чтобы я сразу ему поверил до конца, но… Вот представьте себе: приходит ваш друг и заявляет вам: я знаю, как тебе получить твою женщину, твоего кареглазого ангела.

И как же это сделать? – спрашиваете вы. – После того, как она отвергла меня.

Ты возьмёшь моё тело, – говорит ваш друг. – Всё остальное я уже приготовил.

Оказывается, ваш друг успел познакомиться с вашей недоступной женщиной, успел её заинтересовать, и остаётся одно, последнее свидание, после которого можно пожинать плоды.

Одно? – спрашиваете вы.

Одно! – уверяет ваш друг. – Нынче такие правила в приличном обществе. Первый раз познакомились, посмотрели друг на друга. Во второй раз – пообщались как друзья. А в третий раз – можно пробовать друг друга на вкус, на запах, на глубину. На самую полную глубину…

Так и сказал Димка: возьми моё тело, и женщина, тебя отвергнувшая, будет твоей.

Он сказал эти слова и смотрел на меня с тем выражением на лице, которое было мне хорошо знакомо. С таким лицом он стоял перед толпой шпаны на Лосинке, много лет назад, когда мы учились в седьмом классе. Мы загулялись, попали в чужой район и напоролись на чужую толпу. Их было человек десять, от мелюзги до взрослых парней, и они хотели развлечься. Не просто набить нам морду, а насладиться тем, как мы будем унижаться.

А Димка стоял перед ними и смотрел им в лица так, что главный у шпаны крикнул: «Убери глаза!».

А потом они нас били. Сначала мы сопротивлялись, но их кулаки летели со всех сторон, и они сшибли нас на землю. И продолжали бить ногами, и мы закрывали голову и лицо, но не просили пощады.

Когда шпана, удовлетворённая, оставила нас в покое, – мы сидели на земле, отряхивались. И я, помню, сказал Димке: «Убери глаза!», и он захохотал, и мы вместе смеялись всю дорогу, пока возвращались домой.

Вот за это я люблю моего Димку. Он большой пижон, мы разные люди, но – Димка никогда не отводит глаз.

В тот вечер он пришёл ко мне и принёс деньги. Высыпал из сумки кучу долларов.

Велел сделать ремонт в моём жилище стоика. Чтоб не стыдно было привести прекрасную женщину.

«И купим тебе машину, – добавил. – А то твои права скоро выйдут из моды».

Он уже всё продумал.

Я смотрел на эти доллары. Пачки лежали такой художественной горкой, они выглядели диковинкой на моём столе…

«Я знаю, о чём ты думаешь, – сказал Димка. – Да, я нашёл хорошую жилу».

Я поднял глаза на него.

«Ты прав, – сказал Димка. – Возле таких жил долго не живут. А что наша жизнь? Игра. Главное – вовремя выйти из неё. Я смогу».

Вот тогда он и предложил взять его тело. Чтобы получить Аню.

И он стал учить меня – летать.

На это ушло две недели. По ночам я тренировался, учился приподниматься над телом и видеть его стороны. Потом приезжал Димка, в сотый раз объяснял, как нужно действовать, чтобы перейти черту и выпрыгнуть из тела.

«Ты должен увидеть себя – как я тебя сейчас вижу, – горячился он. – Вот этот шрам на лбу, вот эти волосы немытые…»

Но ничего не выходило, я ощущал какое-то препятствие, и у меня стали закрадываться такие мысли, что либо я не способен, либо… Да, надо признаться, я засомневался. Может быть, Димка всё это выдумал? Может быть, он искренне заблуждается? Или, хуже того, у него крыша накренилась…

И тогда он вышиб из меня душу.

Когда я уже совсем отчаялся, он попросил меня продолжать попытки, а сам, втайне от меня, – решил понаблюдать за этим процессом со стороны, выйдя из тела. По его словам, он почувствовал, что можно подтолкнуть меня, мою духовную субстанцию, для выхода наружу. Когда душа готова покинуть тело, но какие-то неведомые нити-связи ещё продолжают её удерживать, – если в эту секунду целенаправленно ударить всей своей духовной сущностью, – пленница сможет покинуть свою клетку и оказаться на свободе…

И я увидел себя со стороны. Моё тело лежало на моей кровати, рот – нелепо приоткрыт, глаза закатились, волосы сбились набок. Вот и шрам над левой бровью, а вот волосок торчит из носа…

«Летим!» – крикнул мне Димка.

Я не видел его, я не слышал его голоса, но я понимал то, что он говорит мне, и чувствовал его присутствие рядом.

Наши тела остались внизу, в моей квартирке, а мы взлетали над землей, над Москвой, над всем этим огромным, страшным и прекрасным миром, где человеку назначено не летать, а ползать…

И вот я иду по Садовому кольцу – заканчивать операцию «Получи свою женщину».

Три недели назад Димка явился прямиком к Ане с предложением написать о её банке. Полчаса беседы – и он договорился о встрече в редакции. Ещё один разговор, уже в течение полутора часов – и получено согласие на ужин. Вот здесь, за углом, в ресторане на проспекте Сахарова. Тут, недалеко, в переулке, Анин банк.

Возле высокого ресторанного крыльца беру небольшую паузу. Димкина машина становится неподалёку, к ней подскакивает парковщик. Водитель, – то есть, мужик в тёмных очках, очень похожий на меня, – слушает парковщика и поглядывает на меня.

Я поднимаюсь на крыльцо.

На секунду атмосфера шикарного ресторана приводит меня в замешательство, я теряюсь, не могу сообразить, что нужно сказать шагнувшему ко мне метрдотелю. Я только верчу головой, словно ищу кого-то в зале, и этого оказывается достаточно. Метр ведёт меня к заказанному столику, усаживает, подаёт меню. Я пробегаю глазами страницы. И заявляю чуть хриплым, незнакомым самому себе голосом, что я жду даму, а пока прошу принести мне воды.

Спустя пару минут официант приносит мне бутылку. Я пью воду и разглядываю себя, то есть, нас с Димкой, в зеркальных стенах. Прямо перед собой я вижу нас анфас, а если скосить глаза – и в профиль. И даже затылок наш мелькает в каких-то зеркальных гранях. И во всех гранях мы так хороши, по-мужски хороши, что всё происходящее кажется нереальным, сродни этой зеркальной чужой жизни.

Дама появляется спустя двадцать три минуты. Перед тем она звонит мне, то есть по нашему телефону, и я слышу знакомый нежный голос.

– Дима, извини, у меня проблема, – говорит она. – Но я её разрешила и бегу со всех ног.

Я сижу и жду её со странным, щемящим чувством. Она бежит… К кому? К Димке? Она бежит к нему, а жду её я, – отвергнутый Саня. Мне вдруг чудится, что мы ошибаемся, что так нельзя, что человек имеет право любить кого угодно и быть с тем, кто ему мил, а не с тем, кого подсовывают ему некие упрямцы из зазеркалья жизни…

Такие горькие, холодные мысли крутятся у меня в голове ровно до той секунды, пока в ресторан не входит Аня. Она возникает в зеркальном пространстве – стройная, как стебелёк, ясная, как майское утро, – и заполняет собой все грани сразу. И все тяжкие мысли улетучиваются из моей головы. Я благодарю того, кто подарил мне это мгновение, и встаю ей навстречу.

Её рука суха и горяча. По моему телу (моему?) пробегает стремительная мгновенная дрожь. Я прикасаюсь губами к аниной руке и вижу в зеркальной стене свою – то есть нашу с Димкой – склонённую голову.

– Прости меня, – говорит Аня, и глаза её блестят так, что у меня сжимается сердце. – Я старалась, но ведь начальство всегда даёт задание не вовремя…

– Ох уж это начальство, – говорю я и вспоминаю Нюхалкова, моего работодателя, который подбрасывает мне заказы на литературную халтуру. – Для них мы всего лишь поставщики идей, которые они обожают присваивать без зазренья совести…

Мы усаживаемся, делаем заказ подскочившему официанту. Аня заводит с ним беседу знатока, а я делаю вид, что мне всё равно, что я готов присоединиться.

Аня решается на рыбу, я соглашаюсь на мясо, и дело доходит до вина.

– Ты за рулём? – спрашивает Аня.

– Нет, – говорю я.

И объясняю. Во-первых, до моего дома рукой подать. А во-вторых, я хочу выпить.

При упоминании дома Аня бросает на меня быстрый оценивающий взгляд. Даже не взгляд, а так, одно движение глазами. И меня укалывает понимание: она не просто стройная, как стебелёк, ясная, как майское утро, – она опытный менеджер, с ней ухо держи востро.

– Ну, тогда и я выпью, – говорит она.

Пусть машина в банке постоит. Есть ведь такси для такого случая, верно?

Аня живёт в Митино, она мне показывала свой дом, когда мы ездили в Новый Иерусалим. Тогда, в другой жизни.

Мы решаем взять бутылку чилийского красного.

Официант уходит, Аня спрашивает:

– Мы обсудим наши дела?.. Ну, я имею в виду юбилейную статью…

Она спрашивает так нерешительно, что я считаю своим долгом заявить, что мы будем обсуждать только то, что нам захочется.

– Например? – лукаво говорит Аня и смотрит на меня сквозь бокал с водой.

– Например? – говорю я и нацеливаю на неё свой бокал. – Например, поговорим о литературе… Ну, про погоду, про любовь… Про футбол, наконец…

– Про футбол? – смеётся Аня. – Почему про футбол? Я ничего не смыслю в футболе.

Я чуть было не признался, что тоже не разбираюсь в этой народной игре, но вовремя прикусываю язык. Да, я ничего не понимаю ни в футболе, ни в хоккее. Я ничего не смыслю в политике, экономике, сельском хозяйстве. Я не представляю, как воспитывать детей, и поэтому, наверное, мой сын плохо понимает меня. Мы с Димкой – разные люди, но сегодня я нахожусь в его теле, и мне надо пытаться быть – им. Может быть, не столько им, сколько – не быть собой. Но как это сделать?

Аня отпивает глоток воды из своего бокала и говорит:

– У меня такое ощущение, что тебя совершенно не интересует эта статья про наш банк…

Я вздыхаю и совершенно искренне отвечаю, что и в самом деле, меня абсолютно не интересует эта статья про их банк.

– Значит, ты пришёл к нам в офис в личных целях…

С новым вздохом я подтверждаю, что Димка заявился в офис банка в целях абсолютно шкурных… Аня качает головой и замечает:

– После таких слов, я, как лояльный сотрудник, должна подняться и покинуть это предательское место…

Она пожимает плечами и тоже вздыхает.

Я склоняюсь над столом ей навстречу.

– Как там, у классика?.. – тихо говорю я. – Честь борется с моей любовью, а вы мешаете борьбе…

– Ну, – Аня не может удержаться от улыбки, – не честь, а моя корпоративная лояльность…

– И не любовь?.. Да? – шепчу я.

Глаза её сияют мягким обволакивающим светом.

– Стремительный Дима, – тихо говорит она, опуская взгляд.

Приносят вино. Я поднимаю фужер. Вино густое, рубиновое, и сквозь него уже ничего не разглядеть.

– Ты любишь красное? – спрашивает Аня, она явно хочет сменить тему, темп продвижения вперёд наших отношений немного напугал её.

– Красное? – говорю я. – Конечно, я люблю красное…

Вдруг телефон в кармане содрогается мгновенной дрожью. Сообщение. Не хочется его читать, но какое-то осторожное чувство заставляет меня достать аппарат.

Мой литературный благодетель сообщает, что ждёт меня в полночь в известном месте. Новый проект.

Чёрт! Чёрт…

Новый проект – это серьёзно. Но почему именно сегодня? Наверное, на моём лице отражается внутренняя борьба, потому что Аня вопросительно улыбается.

– Прости! – говорю я, вставая. – Две минуты!

Она кивает: конечно! Я выхожу на крыльцо.