Zona O-XA

   Иногда, когда бой предстоял совсем не равный, морская пехота снимала и бушлаты и шла в атаку в одних тельниках, опять закусив ленточки, и опять не роняя ни слова. Это их молчание больше всего и пугало фрицев. Как рассказывали чудом уцелевшие немцы, попавшие непонятно каким образом в плен (пленных воины-морпехи не брали, так как знали – идет разборка не на живот), в этом их молчаливом беге чувствовалась какая–то неземная сила и уверенность, заставлявшая сворачиваться души даже самых видавших виды солдат Третьего Рейха, недооценивать которых тоже нельзя было.

– Недаром же немец рискнул напасть на нас, – говорил дядя Саша. – Он знал, что ему обломится, если он нас не сделает в первом раунде (дядька в молодости занимался боксом и мог спокойно завалить одним ударом годовалого быка), но надеялся, что ему подфартит немножко! Но уж потом можно всю оставшуюся жизнь курить бамбук, не напрягаясь. Он знал, что мы это и есть для него последний Воин.

– А не тронь он нас, мы бы все-равно его достали. Так что расчет у немца был верен: сбить нас с ног первым ударом и потом уже в партере дожать.

   С берега опять донеслись звуки песни: – Сидел солдат слеза катилась, слеза ла-ла –ла-ла надежд, а на груди его светилась медаль за город Будапешт.

– Слабовато слова знает Борода, – про себя отметил Санек, открывая данную ему накануне татарином книжку, так как клева до вечера все равно не предвиделось. – А дядька, наверное, уже в отрубе.

– Барада, барада, украшает мужика барада, – последнее, что он услышал с берега.

   Глава 20

   Солнце палило нещадно. Казалось, его полуденный зной заставил впасть в дрему всю окружающую природу. Даже стрекозы, сложив свои хрустальные крылышки и забыв про всякую осторожность, застыли в изнеможении у самой воды.

   Клева не было и в помине. Саня снял майку, намочил ее уже совсем теплой, почти парной водой и обмотал вокруг головы. Затем достал из короба подаренную Бородой книгу и, открыв наугад первую попавшуюся страницу, прямо с середины листа попытался заставить себя читать: «В эзотерических источниках говорилось, что с древнейших времен на нашей планете существовал центр Высшего Разума.

   В этом центре объединялись великие духовные учителя человечества, подвижники духа, обладавшие тайнами материи и неведомыми людям силами природы. Они создавали свою обитель для того, чтобы успешнее бороться с силами Зла и помогать духовному развитию человечества.

   В течение веков и тысячелетий посланники этой обители в качестве выдающихся духовных и общественных деятелей, основателей новых учений учили людей наукам, искусствам и ремеслам. Они выполняли свою просветительскую миссию, ничего не говоря непосвященным о существовании своего центра.

   Передавая людям часть своих огромных знаний, учителя направляли их, прежде всего, на духовность и нравственность. Знание в руках безнравственных людей может быть смертельно опасным, и это было подтверждено историей земных цивилизаций не раз. Именно знание, лишенное духовно-нравственных основ, погубило некогда высокоразвитую в научно-техническом отношении цивилизацию Атлантиды.

   Подавляющее большинство людей нашей цивилизации не пожелало следовать духовно-нравственным принципам древних учений, но Ботхисаттвы не оставили попыток передачи духовных знаний той части человечества, которая способна их воспринимать.

   В мире периодически появлялись посланники Высшего Разума. Целью их был отбор из лучшей части людей Избранных и постепенное приобщение их к законам иных планов бытия, тесно связанным с миром земной реальности.

   Многие из них являлись наследниками Шамбалы. Они утверждали, что расширяя сознание, мы получим возможность знать ауры и лики перевоплощения. Покончив с миром полу материальным, мы перейдем к космическому ясновидению и яснослышанию. – Через расширение сознания и упражнение организма вам удастся понять великое значение психической энергии, – говорили они....»

   В этот момент поплавок побежал в сторону и, два раза подпрыгнув, ушел глубоко под воду. Пацан от неожиданности резко, но с опозданием, дернул удилище на себя. В воздух взметнулся огромный лист кувшинки с полуметровым стеблем.

– Сложноватая книжонка, – подумал паренек, откладывая данную ему татарином книгу в сторону и пытаясь освободить крючок от "улова". – Хотя, что-то в ней такое есть. Он сложил ладони козырьком и посмотрел на солнце в надежде увидеть хоть одно облачко. Глаза сразу заслезились, а в голове послышался тихий, но четкий голос: – Но па шарам, они не пройдут!

– Перегреюсь так на солнцепеке, – подумал Санек, не обратив никакого внимания на голос.

   Испытание жарой продолжалось.

– Прям Сочи, – подумал парень, в очередной раз меняя червя. Из-за того, что вода на мелководье прогрелась очень сильно, трудяга червь был не в состоянии выполнять свою работу более получаса, засыпая прямо на крючке. Хотя червячки сегодня у Сани были первый класс. Он выкопал их с рассады Кастрата (так звали самого знатного в их поселке рыбака, дядьку Тимофея, за его писклявый голос).

   Черви были не маленькие и не очень большие, ярко красные и очень спортивные. С большим трудом их удавалось насадить на крючок по всем правилам из-за того, что они вертелись в руках как первоклассный гимнаст на перекладине. Вот и сейчас один вырвался из его рук и полетел прямо в воду.

– Летчиками что ли в прошлой жизни были, – роняя еще одного червя, но совсем не переживая по этому поводу, весело подумал Саня. Чего-чего, а этого добра у него на сей раз было с избытком. Да и, походу, становилось ясно, что все три дня (на столько были взяты харчи) придется рыбачить одному.

   Глава 21

– Вот, а теперь проверим всю диспозицию, – сказал САМ, поудобнее устраиваясь на стебле кувшинки, – к шустренькому окуньку мы всегда успеем попасть на обед, – добавил он.

   ВГ, почесывая раздавленный хвост, тоже пытался устроиться рядом. Оба червя были безумно рады такому повороту событий. Они даже мечтать не могли о том, чтобы вот так, практически, одновременно и без потерь, им обоим удастся избежать крючка.

   Последний замысел был прост: первый уходит, пока второй отвлекает, а затем уже он помогает оперативно сняться с крючка второму. По такой жаре время играло на их стороне. Но все закончилось для них просто класс. Крючка избежали оба, а это значит, что все пока идет по плану мамы.

– Но как же она нас вычислила, – крякнул ВГ, – ведь так залетели, можно сказать, по полной программе.

– Вот так и вычислила, – ответил САМ, – на то она и Крошка Кэт, а не какая– нибудь там Эпидерсия. Еще скажи спасибо, что на этом уровне остановились (про себя он быстро прикинул: где-то лет на двадцать пять – тридцать назад отбросило, судя по телу).

   В теле дождевого червяка ему еще не приходилось быть, но вот в могильников они уже неоднократно залетали. Две тысячи лет прежний откатик был. Только Кэт одна из всех знакомых ему Черных дыр и могла тогда туда дотянуться, чтобы вернуть их, вспомнил он прежний поход.

– А здесь, вишь, как легко все придумала, – сладко зевнув, с любовью подумал он о маме. – Наверняка, этот Штирлиц сейчас здесь же на озере, только ему еще где-то лет тринадцать, и он нас с этим окуньком съест, и мы опять в его теле будем. Уж очень, похоже, он маме приглянулся, хотя совсем непонятно чем.

– Ну, да это ее дело, – подвел итог своим умозаключениям САМ. – Но куда же забросило Жопку и Языка? Вот это интересно было бы узнать. Наверное, Кэт потому и не раскрывает нам все карты, что потеряла их напрочь.

   В это время поблизости пролетело два маленьких, но очень шустрых окунька, и ВГ чуть было уже не выдал себя.

– Погоди, погоди, не спеши, – приостановил его прыть САМ, – успеем. Давай-ка лучше помаркуем малеха, как нам обломилось такое счастье.

– Ни хрена себе счастье, червем ползать, – заметил обиженно ВГ. – Такое тело из-за тебя покинули. По-моему, ты перемудрил в этот раз, – сказал он, как-то подозрительно глядя на САМа.

– То были при теле и вместе, действительно: Отец, Сын и Святой Дух, а теперь что? Ты сам по себе, я сам по себе, и тело…

   При слове «тело» он ткнул себя в бок: – Студень какой-то. Как все это понимать?

– А так и понимай. Не знаю кто, но в этот раз с нами сыграли совсем на равных. В результате тело Навигатора разлетелось на части. Мы с тобой попали в этого парня, а Жопка и Язык в кого-то другого. Теперь мама пытается нас свести и снова объединить. Только после этого она сможет вернуть назад всего Навигатора и сделать новую установку для дальнейшей работы.

– Во, как, – протянул ВГ. Он всегда после завершения первой фазы операции оказывался первым помощником САМа, но никогда не отваживался его спросить: почему именно он выступает в их экипаже вторым номером.

– А почему я с тобой, а не Язык? – неудержался в этот раз от вопроса ВГ.

– Ну, его-то можно в Жопку спрятать, а представь себе, как бы ты там смотрелся, – усмехнулся САМ.

– Твое место всегда только в Голове, а значит, во мне. Ты мне нужен и мы с тобой – это основная часть нашего организма. Вот выкарабкаемся если, то сможем пред Кэт предстать и в таком, половинчатом виде. Для нее потеря двух членов экипажа – не потеря. Главное дело.

– Да, да, главное дело, – поняв, что ему и в этой операции вновь отведена роль второй скрипки, поддакнул ВГ.

– Ну, что обсудим диспозицию? – он подполз поближе к САМу. – Как дальше будем действовать?

   САМ чуть отодвинулся, делиться своими мыслями с ВГ ему сейчас явно не хотелось.

– Меньше знает, лучше спит, – подумал он. – Значь так, сейчас идем на обед к окуньку. Да, смотри только, что б это был один и тот же окунь, а не то мы тебя потом днем с собаками не найдем.

– Что? Какие собаки? – не понял ВГ.

– Да есть тут такие твари, враги наши, мать их за ногу, – зло прорычал САМ. В последний момент он решил подстраховаться и не рассказывать пока другу ничего про собак – их последний форпост. Не раскрывать до поры до времени все козыри, мало ли что, форс-мажоров в его скитаниях по Вселенной было хоть пруд пруди. Хотя, он и знал ВГ уже много тысяч лет, и у него не было оснований не доверять ему, но, как говорится, береженого – бог бережет.

– Да ты, я смотрю, хорошо информацией уже успел подзарядиться, чешешь экспромтом, я аж не въезжаю, – обиженно засопел Внутренний голос.

– А тебе и не надо, отдыхай. Хотя, погоди отдыхать! Вон, плывет наш окунь, начинаем пританцовывать, чтоб обратил внимание.

   По направлению к ним на хорошем ходу двигался совсем небольших размеров окунек, но, по всему было видно, шустренький. Тихарек (так звали окунька) очень спешил, потому как у него сегодня было первое свидание с возлюбленной, которую он заприметил еще на прошлой неделе и уже решил, что зимовать в этом году обязательно будет только с ней. А по весне!

   Тихарек, представив себе какое счастье ожидает его по весне, тут же от удовольствия закатил свои рыбьи глазки, в несколько раз увеличив свою и без того весьма приличную скорость. Одним из его основных принципов существования был принцип – никуда и никогда не опаздывать. Дал слово –держи.

– Кончится, наконец-то, для меня эта холостяцкая жизнь, – весело подумал он и тут заметил, как впереди на стебле кувшинки пританцовывает довольно упитанный червяк. Тихарек, не останавливаясь, моментально заглотил его.

– Больше не будет борзеть, – ухмыльнулся окунь. – Отборзелся членистоногий.

   Но не успела эта веселая мысль покинуть его рыбью голову, как он увидел второго, еще более крупного червя.

– Два-то уже многовато будет, – подумал он, но животный, а вернее рыбий инстинкт жизни, сделал свое дело и он нехотя заглотил и второго. Движения окуня сразу стали плавными и неспешными. Внутри все потеплело. Спешить уже никуда не хотелось. Естественно, бдительность окунька притупилась.

– Вот мы и на месте, – удовлетворенно крякнул САМ. – Как сам?

– Ничего, ничего, – зализывая рваный бок, ответил ВГ. – Живой пока.

– Немного сегодня не повезло мало’му, вторая дырка за день. Ну да, недолго осталось, – подумал САМ. – Еще пол часика и мы растворимся в этом окунечке полностью, а что дальше будет одной маме известно.

– Не бросит, вытащит, – последнее, что он успел подумать, так как в этот момент огромных размеров щучища метнулась на окунем, который и глазом не успел моргнуть, как она уже была рядом.

   Включив все свои мощи, окунек попытался оторваться от нее. Он уходил на виражах резко вниз, выскакивал из воды, менял направление движения, но не тут-то было. Щука была так же молниеносна, как и Тихарек.

   Эх, ему бы ближе к солнцу и пошустрее, пошустрее! Но он почему-то раз за разом после очередного прыжка вверх пытался уйти на дно и зарыться в плотный песок.

   Щука пришла на сто процентов с ям, и такая тактика Тихарька ей была только наруку. На дне она была как у себя дома, а вот на поверхности, да еще против солнца, щука чувствовала себя совсем неуверенно.

   Она вообще не любила это Солнце, считала его лишним предметом в этом мире и не испытывала к нему никаких чувств вообще, а уж, тем паче, положительных. Зимой и ночью, когда Солнца не было, она чувствовала себя куда как более комфортно, чем сейчас при нем.

– Тяжел сегодня почему-то, – подумалось Тихарьку, и тут же он вспомнил, что пять минут назад съел двух здоровых червяков, которые и заставляли его сейчас делать все в два раза медленнее и пассивнее.

– А вот был бы вегетарианцем, был бы жив, – сказал кто-то изнутри Тихарьку.

– Кто ты? – спросил изумленный Тихарек, уже понимая, что от Щуки ему не уйти.

– Кто, кто… дед Пехто! – раздалось опять где-то у него внутри, – зачем червячка заморил? Вот сейчас и придется отвечать, – последнее, что услышал прожорливый окунь, перед тем щучья пасть проглотила его, практически, даже не задев своими острозаточенными зубищами.

   Глава 22

   Гиров очнулся мгновенно. Сознание говорило ему, что он на рыбалке. Однако, оглядевшись по сторонам, он сразу все вспомнил. Никакой рыбалки, конечно, не было. Он лежал на больничной койке, почему-то привязанный к кровати. Руки от этого жутко ныли.

   Саня попытался развязаться, но не тут-то было. Просить, чтобы тебя развязали, было бесполезно. Раз связали, значит, за «буйного» приняли или сделали таким.

   Руки болели нестерпимо, и он стал потихоньку раскручиваться. Это требовало времени и терпения. На ум опять почему-то пришла рыбалка, в том незабываемом для него семьдесят третьем году, когда он в тринадцать лет пошел на таежное озеро вместе с дядей и чудом остался жив, отделавшись, как говаривал дядька, легким испугом.

– Ехал грека через реку, видит грека в реке рак, – стал бубнить про себя Гиров, пытаясь не затянуться до конца и понимая, что тогда его дело труба.

   В этот момент в комнату вошел какой-то долговязый, носатый парень с козлиной бородкой и, сев на соседнюю кровать, ни слова не говоря, стал внимательно наблюдать за ним.

   Это был Вовочка Пуговкин, отца которого тоже звали Владимиром, отчего в палатах все его называли просто – ВВП.

– Помочь, Второй? – немного понаблюдав, как Гиров выпутывается, дружелюбно спросил ВВП.

– Почему Второй? – не понял Гиров

– А кто ж ты Первый что ли, – ухмыльнулся ВВП. – Первый здесь – Я!

– А ты кто такой, – Гиров начинал свирепеть. Веревки никак не поддавались.

– Я-то? Президент, – выпучив глаза и пристально смотря на Штирлица, глухо сказал ВВП. – Не ожидал такой встречи с Первым?

– Ну, давай, президент, присоединяйся, похоже, я сам не стряхну эти силки.

– Ага, меня потом тоже привяжут, если узнают, что я тебе помог.

– Не узнают.

– Узнают, – твердо сказал ВВП и кивнул на рыжего больного на кровати напротив, – Чубайс заложит.

   В это время веревка на левой руке поддалась.

– Сам справлюсь, – подумал Гиров и решил больше не отвлекаться на разговоры с ВВП.

   Психи тоже не стали докучать его вопросами, а втихаря заключили между собой пари на вечерний кефир – сможет или не сможет выпутаться.

   Веревки врезались в тело все больше и больше. Руки совсем онемели, из-за чего начинало сводить судорогами все тело, хотелось ругаться матом, но Гиров говорил себе: – Молчи и терпи. Помнишь, какая боль была от самоловки, которую ты намотал по глупости на руку, когда на «Мелком» пытался вытащить щуку, попавшую на нее? Ведь тогда же молчал? Вот и сейчас молчи!

– Интересно, сколько уже лежу в этих веревках, – подумалось ему. – Похоже, часа три-четыре, уж больно тело онемело.

   На самом деле шел уже восьмой час, как семи здоровым санитарам и помогавшим им больным, жившим в "Черной дыре" на привилегированных правах, удалось скрутить Гирова по указанию Главврача, заметившего в его глазах звериные блики и решившего, что береженого – бог бережет.

   В "Черной дыре" это вообще всегда практиковалось: всех вновь прибывших привязывать к кроватям. Это называлось ласковым словом "пеленать". И этому никто не противился, за что все имели не очень тугие повязки. Но этот почему-то воспротивился…

   Наконец, веревки поддались и тело, обретя долгожданную свободу, нежно заныло.

– Кайф, – подумалось Гирову.

– Кайф, да? – сказал грозно ВВП. – А я из-за тебя должен кефиром расплачиваться, – и, злобно зыркая на Штирлица, он резко выскочил из палаты. Не прошло и двух минут, как в палату ввалилась целая гурьба персонала и, ни слова не говоря, опять навалилась на Гирова.

– Вы что, суки, совсем обнаглели! – побагровев, заревел он голосом затравленного зверя.

– Вы кого вяжете? Полковника Советской армии? Да я вас размажу… Двое сразу отлетели в сторону и уже больше не приближались к кровати, но оставшихся было вполне достаточно, чтобы сделать свое гнусное дело.

   В этот раз сознание уже не покидало Штирлица и он все происходящее наблюдал воочию. Как только его плотно взяли со всех сторон, подошел Главный и вонзил ему в руку иглу.

– Теперь три дня не то что не развяжется, а даже языком не сможет ворочать, – грубо выругался он. – А? Или ты все же помог ему? Я к тебе обращаюсь, президент хренов? – глядя на ВВП, прорычал он.

– Клянусь Путиным – нет, – запричитал Вовочка, – я из-за него даже кефир потерял, вон Чубайсу отдавать вечером придется, – ткнул он пальцем в сторону рыжего больного.

   Следующих трех дней Гиров вразумительно не помнил. Перед глазами носилась одна и та же картина, как его вместе с плотиком таскает по озеру огромная щука, а он даже не может никого позвать на помощь, потому что язык онемел от страха.

   После этого начался его очередной – восьмой (или уже девятый) по счету кошмарный сон. А в это же самое время (хотя Земляне всегда считали, да и сейчас продолжают считать, что события, происходящие с ними в разном возрасте, не могут происходить одновременно) он уже вел неравную борьбу – "не на живот, а на смерть".

   Тогда, да и сейчас тоже, он еще не знал, что все это звенья одной цепи.

   Глава 23

   Солнце клонилось к закату. Шел уже второй час, как огромная Щука таскала Санька по всему озеру, не останавливаясь ни на минуту. Подхватил он ее, когда уже смотал удочки и выгребал своим единственным веслом в направлении избушки.

– Бойся ходить на ямы, – звенело у него в ушах предупреждение Бороды. – Там такая тварь водится, что если встретишь, получится настоящий бой с Тенью. Тенью мужики прозвали огромную щуку, обитавшую на ямах «Мелкого» с давних времен.

   К слову сказать, к ямам Санек и близко не подплывал. Когда до берега оставалось всего лишь каких-нибудь метров сорок-пятьдесят, он заметил, как самоловка напротив мыска медленно стала сползать.

– На травянку не похоже, та сразу вскачь идет. Развязалась, – подумал пацан и нехотя поехал к жерди. – Надо поправить, непорядок на ночь оставлять не взведенную самоловку, не правильно это.

   Саня привык, чтоб на озере у него все было правильно. Бечева медленно уходила от жерди, но не в берег к кустам, а почему-то в сторону ям.

– Совсем окунек на солнце перегрелся, – подумал Санек, – прет в противоположную сторону и хоть бы что. Еще подцепит на глубине корягу, потом не наныряешься. Обрезать придется, а якорь жаль.

   На всех самоловках в этот раз у них были настоящие латунные якорьки, которые дядька привез из последней поездки в Архангельск, где он продавал связанные за зиму сети по очень даже хорошей цене и запасался патронами, порохом и особенно картечью, которой всегда была нехватка в этих местах.

   До кола (места, где была самоловка) оставалось метра полтора, как, вдруг, движение бечевы прекратилось.

– Ну все, куда-то приплыл, – подумал парень с сожалением, пытаясь зацепить веслом веревку. На противоположном конце что-то тихо булькнуло.

– Похоже, все же съели, – мелькнула у него мысль и он начал наматывать веревку на руку, сняв для удобства самоловку с шеста. Как только до якорька осталось метров пять он неожиданно почувствовал какое-то напряжение. Снасть пошла с натягом. Было такое ощущение, что он все же тянет какую-то корягу.

   Медленно-медленно пацан начал забирать на себя бечеву. Уж очень не хотелось ему сейчас нырять за якорем. Снасть поддалась и стала подниматься со дна.

– Блин, чертов окунек. Похоже, отменную корягу тащу.

   И при этих словах кепка, которая и так еле держалась на чубастом лбу паренька, резко поднялась вверх вместе с волосами. На него из воды смотрела щучья башка! Никак не меньше чем голова трехгодовалого быка Арсения из соседней деревни, только вытянутая и приплюснутая с двух сторон.

– Ну что? Поиграем? – сказала щука, – кто кого, как думаешь? Кто не спрятался, я не виновата! – и с этими словами она показалась Саньку вся.

   Тело парня сразу застыло, как каменное, язык онемел, глаза, не мигая, смотрели на рыбину.

   Щука же (а это была именно Тень) размером никак не меньше самого Санька, а может быть и больше, но уж толще – это точно, решила все сделать одним мгновением.

   Она резко дернулась в сторону, отчего парень чудом остался на плоту, так как броды (сапоги с отворотами по самые "помидоры") зацепились за жердь плота, и он успел упереться ногами в стопорящее бревно. Дальше он помнил все на автопилоте.

   Щука таскала его по всему озеру. Несколько раз она меняла направление, перепрыгивала через плотик (плотик-то не ахти какой был, надо было дядькин брать, да кто ж знал-то), стараясь при этом хвостом сбить его с плота, но Санек все время держался за бревно-стопор, как привязанный, и никакая сила уже не могла его от него оторвать.

   Он бы уже давно отпустил эту дуру, подобру-поздорову (себе дороже), да только вот нож при первом же ударе щуки по плоту ушел под воду вместе с кошелем (кошель он потом выловил, а нож так и не нашел, побоялся в воду лезть), а без него перерезать бечеву было нечем.

   Неизвестно чем бы закончилось это состязание, если бы не проснувшиеся мужики. Подгребая на своем плотике к смертельно перепуганному Саньку, дядя Толя приговаривал: – Говорил же тебе, не заезжай на ямы! Эх, племяш-племяш, не слушаешь ты меня никогда. А в этом деле двух раз не быват.

   Борода за всем происходящим предпочел наблюдать с берега, мирно покуривая самокрутку и качая головой, тихо приговаривал: – Лохнеско чудовище он поймал что ли? Как таскает! Как маленький катер! Ай, нехорошо это, нехорошо! Можно тайные силы озера потревожить, оно потом будет мстить за это.

– Обрубай веревку, Толя! Слышь, че говорю?! Обрубай!

   Но дядька был еще более уперт и азартен, чем его любимый племянник. Он воспользовался моментом, чтобы снять снасть с руки паренька и закрепить ее на бревне, и уже предвкушал, как он достанет этого гиганта.

   Вдруг, все успокоилось. Бечева была свободна.

– Оборвала, такую веревку оборвала, – выдохнул Анатолий и начал было вытягивать снасть, но в это время щука вышла из воды рядом с плотами.

– Не говори никому – не надо, – сказала она, – а встретишь Жавдета, не тронь его, он мой.

   И с этими словами она с силой выплюнула в дядьку якорек с окуньком, которого все это время, оказывается, просто зажимала в пасти. Окунь, тут же оторвавшись, упал в корзинку с рыбой, а якорь попал дядьке точно в глаз и повис на успевшем его прикрыть веке.

– Ты слышал? – хрипло спросил дядька, обращаясь к Сане и вынимая якорек из века.

– Слышал? – снова спросил он.

– Я ничего не слышал, – промычал глухо Санек, облизывая раненную руку.

– Ты что успел с ней до меня пообщаться? – все сразу понял дядька.

– Угу, успел.

– Ладно, поехали уху варить, – просипел дядя Толя. – Есть на уху-то?

– Одни сороги.

– Ага, одни, – глянув на улов, согласно кивнул Анатолий. – Хотя, вон один окушарик все же к тебе залетел, – ткнул он пальцем в корзину.

– Не было там окушариков, – цыкнул зубами Санек. – Я и не ездил сегодня на окуневы места. Вот здесь на плесе просидел полдня, пока эта сучка не подтянула меня.

– За сучку ответишь! – рявкнула Тень так, что даже Борода на берегу насторожился. Она, оказывается, все это время находилась возле плотов и никуда не торопилась уплывать. Щука так двинула по плотику Санька, что тот как пушинка вместе с рыбой перелетел на плот дядьки.

– Свят, свят, свят, – перекрестился Анатолий, – нечистая, больше я сюда не ходок, только бы выбраться сегодня отсюда. Давай, ужинаем и отваливаем, – сказал он клацающему зубами племяшу.

   Но когда уха была уже готова, как это принято говорить в тайге, «на дымок» забрели охотники с соседних угодий. При себе они как всегда имели бутылку и не одну. Дядька размяк и отошел. Он уже не хотел уходить с озера на ночь. Было решено переночевать здесь же и по утру двинуться.

   Охотники же, отужинав, двинулись своим путем. С ними был пацан лет пятнадцати, который на вопрос Санька: – Как звать? Ухмыльнувшись и уминая за обе щеки, пролепетал: – А ты че не помнишь, что ль? Мы с тобой уже знакомы.

– Когда это мы уже знакомы, если я тебя первый раз вижу, – обиделся Саня.

– Когда, когда в недалеком будущем, – засмеялся пацан, – зови меня Левчиком, если, конечно, еще когда-нибудь увидишь.

– В недалеком будущем, – про себя повторил Санек, – а на вид, вроде, на дурика не похож.

   Глава 24

– Учение Шопенгауэра – это серьезный труд. Однако, на самом деле великий философ не постиг истины, которая открывается далеко не всем, – говорил нараспев о модном среди психов философе ВВП, искоса поглядывая на привязанного Гирова, уже второй день лежавшего с одуревшими, ничего не понимающими глазами.

– Позволю с ним не согласится вот хотя бы по этой формулировке: жизнь земная дана нам в качестве испытания. И основой этого испытания является страдание, – выпятил нижнюю губу Вовочка.

– Во-первых, Шопенгауэр говорит, что человек, уже рождаясь, ощущает муки. Но простите, процесс рождения для ребенка абсолютно бессознательный, а, значит, и безболезненный. Для другой половины единого целого – матери, естественно, это слезы, но это в конечном итоге слезы радости, а не горя. А радость, она, как и горе, может вызывать страдание, но это уже совсем другое страдание. Значит, господин Шопенгауэр прав только в том, что вхождение в жизнь сопровождается действительно слезами.

   В это время радио, висевшее на стене палаты №6, психиатрической больницы №9, в простонародье называемой – «Черной дырой», просипело: – Маленькая ремарка. Сегодня интернет издания поместили сообщение об отклонениях, замеченных в психике премьер-министра Великобритании Тони Блэра. Заключение гласит: премьер-министр самой консервативной из всех стран мира – психически не здоров, что выражается у него в мании «героизма». До этого в адрес Блэра звучали обвинения, что он клон. Заключение делали авторитетные психиатры страны. Пресс служба премьер министра была вынуждена оправдываться.

   Прослушав внимательно заявление радио, ВВП деловито выключил приемник со словами: – Это ожидает всех, но продолжим нашу лекцию.

   Больные палаты (все кроме Штирлица, ибо только он один был в привязанном состоянии) деловито склонились над своими блокнотиками в готовности записывать гениальные фразы президента.

– Шопенгауэр прав в одном, – продолжил Пуговкин. – Земная жизнь действительно дана нам в качестве испытания. И основой его является страдание. Но, – поднял он палец к верху, – и это попрошу выделить жирно (Чубайс тут же стал слюнявить карандашик, согласно кивая), что же есть – страдание?

– Почему для одних страдание – это лечение больного зуба, а для других – жизнь без нижней части туловища в течение пятидесяти и более лет. Где грань, где справедливость, где истина? Что есть страдание? Что понимать под страданием, вот в чем вопрос?

– Сам Шопенгауэр ходил в гости с собственной чашкой, чтобы не подхватить малярию или другую заразу, он страдал уже только от одной мысли, что может заболеть или состариться. Вопрос о страдание заставляет нас задуматься о том, что страдание есть величина условная. И то, что одни считают страданием, для других может быть счастьем. Или, наоборот, то, что одни посчитали бы за счастье, для других является страданием.

– Поэтому принцип великого русского Зодчего Козьмы Пруткова: попала заноза в палец, радуйся, что не в глаз, и будешь вечно счастлив – является вершиной всех философских учений!

   Больные зааплодировали. ВВП чуть поклонился и еще больше выпятил нижнюю губу.

– Прям Муссолини, – откуда-то из бездонных глубин сознания медленно приплыла к Гирову мысль.

   Он пытался слушать, но понял, что доза вкаченного ему накануне нейролептика неимоверно велика и никаким усилием воли он не сможет себя заставить работать головой эти несколько дней, пока действие препарата не ослабнет.

   А ВВП между тем продолжал: – А основой всего является по-прежнему мысль. Если ты можешь заставить себя думать, что ты счастлив – ты счастлив. Если ты думаешь, что ты несчастен – ты несчастен, не смотря на все твои миллионы.

   Если ты в состоянии заставить себя думать, что ты здоров, то ты не испытываешь болезни. Если твоя мысль постоянно говорит тебе, что твоего лица коснулись грязными руками и у тебя теперь может выскочить прыщ, у тебя обязательно выскочит чирей.

– Возникает вопрос: каким образом Мысль – венец всего, направить в нужное русло? Как помочь ей оказать помощь нам простым смертным? Самый простой способ, человек от природы запрограммирован: если мы улыбаемся, даже когда нам плохо, то мозг постоянно получает об этом сигнал от наших клеток, лица в данном случае, что в его понимании означает хорошее настроение.

– Путь более сложный: необходимо принять как должное то, что происходит и четко себе представлять, что жизнь является испытанием для всех нас, причем для каждого из нас – это индивидуальное испытание, которое зависит во многом от наших корней. И, может быть, дети как раз и отвечают за своих родителей или следует копнуть еще глубже, что для меня лично уже явно.