Падение в высоту

2

Как ни упрашивали его мать и Света, Леня не пошел учиться дальше, а устроился в магазин грузчиком.

–Ну и дурак! – рассердилась девушка, узнав, где он работает. – Да с твоей голевой тебе в любом университет рады будут.

– Потому и не пойду.

– Не поняла!

– А ты подумай. Если я поступлю в один институт, в другом обидеться могут. Мол, почему не в наш? Поступлю туда – в третьем декана инфаркт может схватить. Вот ради спокойствия и здоровья наших преподавателей я лучше пока поработаю грузчиком. А там видно будет.

– Идиот! – в сердцах выпалила она, и прижалась к его груди. – Тебя же в армию заберут.

– Надеюсь.

– На целых два года.

– Если повезет, то и на три.

– Ты что, от меня сбежать хочешь? – Света отпрянула от Лени.

– Ну, что ты, глупенькая. Просто я думаю, что каждый нормальный парень должен побывать в армии, чтобы в случае чего уметь защитить родину. А какой же из меня защитник, если я винтовку только в тире, да на уроках НВП держал? Горе, а не солдат. Вот отслужу… Кстати, ты меня ждать будешь?

– Вот еще! Буду я два года из-за какого-то дурака страдать. – Света склонила голову и стала искоса наблюдать за его реакцией.

– Ладно, – с дельным равнодушием ответил Леня, и откинулся на спинку дивана. – Вернусь, найду другую.

– Я тебе найду! Я тебе найду! Бабник этакий! – набросилась она на него, легонько колотя кулачками по мальчишечьей груди.

Тут в дверь его комнаты легонько постучали.

– Входи, мам, не бойся, я ее держу, – громко сказал Леня и схватил Свету за руки.

Тамара Михайловна вошла в комнату и, чуть сдерживая, волнение произнесла:

– Тебе повестка пришла, сынок. В понедельник с вещами.

Света ахнула и глаза ее вмиг наполнились слезами.

– А если в Афган? – с дрожью в голосе спросила она.

– Значит так нужно Родине, – сразу стал серьезным Леня.

Он нежно отстранил от себя девушку, встал, взял из материнских рук небольшой клочок бумаги и вышел на кухню. Когда парень вернулся, то увидел, как сидя на диване, мать в обнимку со Светой размазывали ровным слоем по щекам тушь.

– Девочки мои дорогие. Прекратите слезы лить так, будто меня уже туда забрали, – он растерянно развел руками. – Ну что мне с вами делать?

Леня втиснулся между ними и обнял их за плечи. Поток слез с новой силой полился ему на рубашку, а он сидел и молча глядел в потолок.

Оставшиеся пять дней до понедельника прошли в суете и хлопотах. Мать после работы металась по соседям и знакомым, отдалживая деньги, а Леня ходил по кабинетам. Писал заявления, подписывал бумаги, получал расчет, а затем они втроем, Света с раннего утра до позднего вечера всегда находилась рядом, бегали по магазинам, закупали продукты и разные предметы, которые, по мнению матери, должны пригодиться Лене на службе.

В воскресенье квартира Клиневских была до отказа заполнена родственниками и друзьями, которые пришли пожелать Леониду ни пуха пи пера в выполнении своего почетного долга. Сидя за прощальным столом, гости говорили тосты, напутственные слова, шутили, старшие вспоминали свою службу, и только герой дня молча сидел на своем почетном месте крепко сжимая под скатертью Светину руку и просительно глядел на мать, когда та вбегала в комнату, чтобы сменить тарелки. Дескать: «Прости мамуля, что причинил тебе столько хлопот».

Вечером, когда гости вышли из-за стола, чтобы под музыку утрясти все, что они съели и выпили за день, Леня отвел Свету в сторону и, грустно поглядев ей в глаза, спросил:

– Ты действительно не будешь меня ждать?

Девушка удивленно округлила глаза:

– С чего ты взял?

– А тот разговор, неделю назад.

– Глупенький! – она нежно прижалась к его груди. – Ведь это я так, чтобы позлить тебя. Ну конечно же буду!

– Даже если три?

– Даже если пять!

– А если в Афган? А если ранят или… – он замолчал, не решаясь продолжить свою мысль.

– Перестань! А то обижусь! – нахмурилась Света и отошла от него на шаг. – Я же сказала, где бы ты не служил, через сколько и какой не вернулся – все равно дождусь! Ты мне не веришь?

– Верю, Светик, верю, – улыбнулся он и, взяв ее за руку, привлек к себе. – Знаешь, еще с пятого класса я хочу сказать тебе одну вещь, но все как-то не решался.

– Какую? – девушка подняла голову, чувствуя как ее сердечко затрепетало в сладостном ожидании.

– Ты мне нравишься, – Леня сконфужено замотал головой. – Нет, не то, – он набрал побольше воздуха в легкие. – Я тебя люблю!

Радостным перезвоном колокольчиков раздались в девичьих ушках эти слова. Голова немного закружилась и ей почудилось, что она, как в детстве, взлетает на качелях высоко-высоко над землей, а на душе так светло и радостно, что хочется смеяться и плакать, петь, танцевать и вообще сделать что-нибудь такое, что никогда бы не посмел сделать в любом другом случае. Но вместо этого Света лишь крепче прижалась к Лениной груди и тихо прошептала:

– И я тебя.

Парень глубоко вздохнул, словно освободился от очень тяжелой ноши, нежно приподнял девичье лицо вверх и их губы наконец-то встретились.

За стол влюбленная пара вернулась с блестящими от счастья глазами, а на Светиных щеках играл нежный румянец. С этой минуты все, что происходило в этой комнате, даже в городе, мире – для них не существовало. Их мир находился в их глазах, сердцах, чувствах, все остальное – такая мелочь.

В понедельник в семь ноль-ноль железная дверь райвоенкомата захлопнулась за спиной Клиневского, словно отсекла его от той прошлой жизни, которая осталась стоять под накрапывающим дождем.

– Ну что, товарищи призывники, все собрались? – раздался где-то впереди привыкший к командам голос. – Тогда следуйте за мной.

Пятьдесят парней с сумками, рюкзаками и чемоданами двинулись по коридору, с любопытством разглядывая друг друга и то место, куда привела их почетная обязанность. После переклички и небольших формальностей их повели на последней медицинский осмотр.

– На что жалуетесь? – спросил терапевт, когда Леня вошел в кабинет.

– На погоду.

– Не понял? – врач тупо уставился на парня.

– Я пошутил, – поняв, что юморить здесь может только начальство, спешно поправился Леня. – Со мной все в порядке, доктор, здоров как бык.

– Простуженный?

– Кто? Я?

– Бык. Ладно, я тоже пошутил, – он черкнул что-то Клиневскому в карточку и протянул ее парню. – Молодец, дуй в следующий кабинет.

И Леонид помчался из одной двери в другую. Врачи задав один-два вопроса, писал в его карточке годен и отправляли дальше.

Через два часа призывники снова собрались в коридоре. Парни выстроились вдоль стены и наблюдали за прапорщиком, мирно вышагивающим у них перед глазами.

– Так, – начал он, когда немного утих гомон. – Сейчас мы грузимся в автобус и направляемся в областной город. За воротами, возможно, будут стоять чьи-то родственники, друзья, девушки. Просьба через окна не сигать, не орать, стекол не бить. Все поняли? Тогда дальше. Сейчас вы покажете мне свои сумки, или что там у вас, на предмет выпивки.

– А что товарищ прапорщик, выпить хотите? – спросил один из призывников и коридор наполнился дружным смехом.

– Нет, малыш, сам не хочу и тебе не дам. Расстегнуть ручную кладь!

После проверки их повели к автобусу. Железные ворота с лязгом распахнулись, и машина, отчаянно сигналя, стала медленно рассекать толпу провожающих. Леня бросился вместе с другими к окну, чтобы последний раз взглянуть на милое, самое дорогое в мире лицо, но кругом было все чужое: чужие люди, чужие глаза, чужие слезы. И лишь в тот момент, когда автобус выехал на свободный участок дороги, он увидел стоящую в стороне от всех мать, а на груди у нее рыдала Светлана. Клиневский тяжело вздохнул и присел на заднее сиденье.

– У тебя какая команда? – спросил его рядом сидящий крепыш.

– Тридцатая, – неохотно ответил Леня. Общаться сейчас ему хотелось меньше всего. В голове была какая-то пустота, а на душе так же серо и пасмурно, как этот осенний день.

– Т я из тридцатой! А звать тебя как? – не унимался сосед.

– Леней.

– А меня Тимофей. Тимохой значит. Ну что, будем знакомы? – он протянул Лене свою широкую, крепкую ладонь. – Как-никак вместе придется два года сапоги топтать.

Клиневский молча пожал его руку.

– Что ж это у тебя лицо такое, будто умер кто-то или, может, я автобус перепутал. Он действительно в армию везет, а не на зону?

Тимофей секунду помолчал, внимательно оглядывая Леню, а затем осененный догадкой, весело рассмеялся.

– Что, брат, твое сердце у ворот военкомата осталось? Тогда понимаю. Но ведь это даже и хорошо, что на время расстались. Дождется – значит настоящая, не дождется – грош цена такой, и не за чем тогда по ней убиваться. Проверка временем – самая лучшая проверка.

Леня заинтересованно взглянул на парня.

– Ну вот, уже лучше! – воскликнул тот и легконько ударил его по плечу.

«А ведь и в самом деле, чего я раскис?» – подумал Леня и расправил плечи. – «Ведь сам же сколько раз говорил, что настоящий мужчина должен отслужить в армии, научиться защищать Родину, а как только от юбки оторвался, сразу скис! Эй, Леня, Леня, хреновый пока из тебя мужик получается. А ну, быстро взять себя в руки! И хватит хныкать по мамкиным пирожкам!»

Клиневский откинулся на сиденье, в глазах появился прежний задор, а на губах заиграла лукавая улыбка.

– Спасибо, Тимоха. Со мной все в порядке. Так ты говоришь вместе будем? Это хорошо. А не знаешь, кто в нашей команде?

– По-моему, здесь нас всего человек шесть. А вот кто, точно не знаю. Приедем на сборный пункт – увидим.

– А что это мы так скучно едем? – повысил голос Леня, оглядывая салон с угрюмо молчащими призывниками. – Генералы! Давайте что-нибудь споем?

«У солдата выходной, пуговицы в ряд» – затянул он первую, какая пришла на ум, песню. Вторую строчку они уже пели вдвоем с Тимофеем. Затем прибавился один голос, затем еще и еще. К концу пел уже весь автобус. Потом была другая песня, третья, четвертая и так они пели, пока за окнами не замелькали дома областного центра.

Через полчаса слегка охрипшие, но бодрые и веселые парни выходили из автобуса на призывном пункте областного военкомата. Там их снова быстро осмотрели врачи, затем всех отвели в большое помещение, очень похожее на спортзал и сказали ждать, когда вызовут.

– Тим, а не заколоть ли нам по этому поводу цыпленка? – предложил Леня, развязывая рюкзак.

– Согласен. А колоть мы его будем колбасой пиханой ни чем-нибудь, а исключительно большим пальцем, – с готовностью поддержал его Тимофей, раскрывая свою сумку.

– Надеюсь не ноги?

– Обижаешь. Сам лично делал. Вот этими руками, – и он продемонстрировал свои широкие мозолистые ладони.

– Ладно. Убедил. Доставай ее родимую.

Перекусив, друзья, вышли во двор военкомата.

– Слышь, Лень? Ты не знаешь, где здесь туалет? – вдруг занервничал Тимофей.

– Нет.

– Блин. Где же его искать? Что-то так прихватило.

– Наверное, ты моему цыпленку не понравился, вот он и решил выйти досрочно.

– Все шутишь, да? – поморщился Тимоха. – Ладно, я пойду искать.

– Беги, а я к вещам вернусь.

Когда товарищ скрылся за углом здания, Леня прислонился к стене и прикрыл галаза6 «Ну вот, брат, шутки кончились. Началась настоящая, суровая жизнь. Без мамы, папы, хотя его у меня никогда не было, без учителей и няни. Теперь посмотрим, на что ты годен!»

– Эй, земляк! Дай-ка закурить.

Леня открыл глаза. Перед ним стояли два, слегка подвыпивших, призывника.

– Я не курю.

– А че тогда тут стоишь?

– Да так. Дышу.

– А бабки у тебя есть? – один подошел к нему поближе.

– Ну, есть немного.

– Там за забором магазин. Давай на пузырь, мы сгоняем.

– Нет, пить не буду.

– Ты деньги давай! А выпить мы и сами можем.

– С какой это радости? – подобрался Леня, готовясь к обороне.

– Бабки гони! – прошипел сквозь зубы, который поздоровее, и вытянул руку, чтобы схватить его за горло, но Леня в последний миг уклонился, и пальцы ухватили воздух.

– Ну, козел, получай! – взревел нападавший и с силой выбросил вперед руку.

Леня присел и кулак врезался в стену. Не вставая Клиневский ударил нападавшего по ногам и тот с глухим стоном рухнул на землю. Второй бросился было на Леню, но, споткнувшись о своего товарища, кубарем покатился по асфальту.

– Что здесь за шум? – выглянул из здания дежурный офицер.

– Да так. Ребята решили на последок родной травки пощипать, – невозмутимо ответил Леня и отошел в сторону.

– Ну, падла, я еще с тобой поговорю, – простонал первый нападавший, придерживая пострадавшую руку.

Проводив их взглядом, Леня вернулся в здание. Через некоторое время напряжение сегодняшнего дня и почти бессонная прошлая ночь дали о себе знать. Ребята дремали сидя в уголке, когда до их слуха донеслось: «Команда тридцать, на выход!»

Среди призывников произошло шевеление и парни, разогнав дремоту и взяв сумки, вышли из здания. На бетонной площадке их ждали офицер и двое сержантов. После очередной проверки, капитан уложил бумаги в сумку и прошелся вдоль выстроившихся в шеренгу ребят.

– Значит так, парни. С этой минуты вы поступаете в мое подчинение до тех пор, пока я не доставлю вас к месту службы.

– А куда? – раздался вопрос из строя.

Офицер недовольно поморщился.

– Во-первых, разве вас не учили в школе, что перебивать старших это не хорошо, а во-вторых, с сегодняшнего дня задавать вопросы вы будете только с разрешение командира. Детство кончилось. Вы в армии.

– О-о-о, теперь ты в армии, – пропел кто-то и по шеренги прокатился смешок.

– Оставить спех! – повысил голос капитан. – Сейчас мы грузимся в автобус и едем на вокзал. Там не расходится. Ждать меня. Вы все поняли? Вопросы есть?

– Так куда нас ведут? – не унимался все тот же парень.

– Думаю, тебе там понравится. О месте прохождения службы вы узнаете чуть позже. Больше вопросов нет? Тогда в машину.

Только поздно вечером уставших новобранцев посадили в поезд, следовавший в Москву. Леню, как и всех, мучил вопрос: «Куда же все-таки их везут?» Он и так и эдак подкатывал к сержантам, стараясь узнать хоть что-то, но ответа так и не получил. Тогда парень махнул на все рукой, забрался на полку и уснул. Вскоре его примеру последовали и остальные.

Утром пассажиры проснулись в качестве гостей столицы. Леня давно мечтал побывать в главном городе страны и сейчас, получив такую возможность, он с широко открытыми глазами вертел головой на все триста шестьдесят градусов, чтобы ничего не пропустить.

– Что ты все оглядываешься? – удивленно спросил его Тимофей. – Ищешь кого?

– Тим. Это же Москва! – восторженно ответил Леня, с восхищением разглядывая Белорусский вокзал.

– Ну и что?

– Как что? Тимоха! Ты что, не понимаешь? Это же МОСКВА!

– Ой, да ладно. Шумно, грязно, машин – не пройти и людей – не проехать. У нас в деревне намного лучше.

Больше Леня спорить не стал, и оставшуюся часть пути до метро он проделал молча, внимательно рассматривая и запоминая каждый метр улицы. Подземная часть столицы поразила его не меньше. Леня восхищался всему: и бегущему вниз эскалатору, и отделанной мрамором станции, и проносящимся мини электропоездам, и неповторимому запаху метро.

– У вас в деревне тоже такое есть? – толкнул он Тимофея, когда электричка унесла их в темноту тоннеля.

– Зато у нас озеро красивое, – буркнул парень и, помолчав, добавил. – Не люблю я это. Такое ощущение, словной нас гигантский червь проглотил и бежит по своим коридорам к туалету. Даже мутить начинает.

Вскоре новобранцев вывели на одной из станций и, поднявшись из метро, они оказались на площади трех вокзалов. Капитан провел их в зал ожидания Ярославского вокзала, где они присоединились к группе из пятидесяти таких же наголо стриженных, разношерстных новобранцев и приказал ждать. За четыре часа ожидания ребята перезнакомились между собой и узнали, что они собраны практически со всех уголков Советского Союза, а везут их куда-то на север.

Ближе к вечеру, когда терпение у парней начало иссякать, их наконец посадили в поезд и повезли туда, где им предстоит целых два года прослужить вдали от дома.

3

Они стояли друг напротив друга, пытаясь с первого взгляда ответить каждый на вопрос. Сержанты – что за люди пополнили ряды их роты? Новобранцы – что ожидать от этих солдат и как им с ними себя держать? Изучение продолжалось не больше минуты, затем дверь отворилась и в казарму вошел офицер.

– Рота. Смирно! – что есть духу заорал дневальный.

– Вольно, – последовала команда, и офицер повернулся ко вновь прибывшим.

– Вот, сержанты, принимайте молодое пополнение. Сразу в галоп их не гоните, помните, что они еще как слепые котята. Ничего не знают, ничего не умеют. Поэтому обучайте потихоньку, но не забывайте, что на все про все у вас месяц. А вам, – он повернулся к новобранцам, – объясняю. До присяги вы находитесь здесь, на карантине, а после вас растусуют по ротам. Ясно?

– Ясно, – нестройно ответили ребята.

– Не понял! Я спрашиваю – все ясно?

– Так точно! – вдруг нашелся Леонид.

– Молодец. Как фамилия?

– Клиневский.

– Первая благодарность, Клиневский.

– Служу Советскому Союзу! – вырвалась сама собой эта фраза у Лени.

– Дальше, – продолжал офицер. – На время карантина командирами у вас буду я – старший лейтенант Туполев и сержант Янов. Со всеми вопросами обращаться в начале к нему, а уже потом ко мне. Понятно?

– Так точно? – уже более стройно ответили новобранцы.

– Уже лучше. На этом знакомство пока закончим. Сержант, покажи им их кровати, тумбочки, ну и … короче, пусть пока устраиваются. Через час ужин.

Как только старший лейтенант вышел из роты, из глубины казармы раздался крик: «Духи – вешайтесь!»

– Ободряющее приветствие, – прошептал Лене на ухо Тимофей.

– Ничего. Прорвемся, – улыбнулся Леонид и легонько подтолкнул друга в спину. Пошли становиться солдатами.

Первых два дня сержант действительно обращался с ними как воспитатель детского сада с детьми. Он все им терпеливо объяснял, показывал, рассказывал, и даже иногда отгонял не в меру назойливых старослужащих, которые пытались внести свой вклад в обучение.

– Кажется эта часть ничего, – шептались в курилке новобранцы. – «Старики» не лютуют, кормят сносно, офицеры особо не напрягают. Вроде нам повезло.

Леня слушал это и, кажется, так оно и было, но что-то ему подсказывало, что все еще впереди. Глядя в столовой на застегнутых до подбородка, с затянутыми туже некуда ремнями, в потертых ПШа одних солдат, и расстегнутых, с болтающимся ремнем, со сдвинутой на затылок шапкой и вечно засунутыми в карман руками других, понял, что в этой затерянной в тайге части, очень далеко от уставных отношений. Но больше всего Леню поразили лица. У молодых они были осунувшиеся, измученные, голова вжималась в плечи от постоянного ожидания удара и затравленный взгляд загнанного в угол и, покорившегося своей участи, зверя. Старослужащие же наоборот, в большинстве своем ходили выпятив грудь, широкого распрямив плечи, глядели даже на офицеров по верх голов. Все говорило за то, что «курсы молодого бойца» будут не из легких. Начались они в конце третьего дня, перед отбоем.

Сержант после вечерней проверки личного состава не подал ожидаемую команду: «Вольно, разойдись!», а продолжал с ухмылкой прохаживаться вдоль строя.

– Кто знает, за сколько времени должен одеваться солдат по команде «Подъем!» – спросил вдруг он, остановившись по центру.

– За сорок пять секунд! – выкрикнул кто-то из новобранцев.

– Правильно. А раздеваться?

В строю молча пожали плечами.

«Начинается» – промелькнуло в голове у лени.

– Тоже за сорок пять секунд. А вы, как стадо баранов, и за полчаса подняться не можете. Вдруг война, а вы раздеты! В каком виде будете отражать атаку? То-то. Могу вас заверить, что противник ваших кальсон не испугается. Ну непугливый нынче враг пошел, хоть ты тресни. А поэтому, с сегодняшнего дня будем тренироваться выполнять свой первый норматив. Сорок пять секунд, отбой!

Строй оцепенело остался стоять на месте.

– Не понял! – сержант удивленно оглядел новобранцев. – Вы че, бойцы, команды не слышали? Я сказал отбой, сорок пять секунд!

Парни сорвались с места и, толкая друг друга, двинулись к своим кроватям. Когда затих скрип кроватных пружин, сержант неодобрительно покачал головой:

– Нет, вы не солдаты, вы беременные бегемоты. Прошло пять минут, пока последний из вас вскарабкался в свое гнездо. Оценка – хуже некуда. Подъем, сорок пять секунд!

У Лени кровать находилась на втором ярусе и, соскакивая с нее, он угодил ногами в спину вскочившего с нижней кровати солдату. Тот упал на четвереньки, Леня на него, бегущие сзади солдаты – на них и через секунду в проходе образовался затор из человеческих тел.

– Отставить! – сдерживая смех, крикнул сержант. – Поднимаетесь вы еще хуже, чем ложитесь. По такому подъему противник Москву возьмет прежде, чем вы оденетесь. Подъем, сорок пять секунд!

На этот раз Леня, прежде чем прыгнуть на миг задержался, пропуская вперед нижнего. На это раз кое-как одетые бойцы все же построились.

– Мужики, взгляните, – обратился он к рядом стоящим старослужащим. – Сыновья Тортиллы построились! А что это за форма одежды такая? Китель расстегнут, штаны чуть держаться, портянки не намотаны? А если вам сейчас марш-бросок на десять километров? Да вы сдохнете в таком виде на первых же ста метрах! Солдат должен становиться в строй полностью одетым и обутым. Отбой, сорок пять секунд!

И Леня, раздеваясь на ходу, снова полетел к своей кровати. Часа через два, у одуревших и измученных парней, стало более или менее кое-что получаться.

– Ладно. На сегодня отбой, – смилостивился сержант, глядя с улыбкой, как самый малосильный солдат в изнеможении пытается вскарабкаться на свою кровать.

Свет погас и Леня блаженно закрыл глаза. «Какое счастье, что дядя Миша научил меня наматывать портянки» – успел подумать он и сразу же провалился в глубокий сон.

С того дня армейские будни повернулись к парням своим истинным лицом. От подъема до ужина их до седьмого пота гонял старлей Туполев, часами отрабатывая с ними то строевой шаг, то физическую подготовку, а в перерывах все до одури зубрили устав и военную присягу. После ужина молодое пополнение попадало полностью в распоряжение сержанта Янова и его братьям. От этого парням легче не становилось. До самого отбоя, а часто и до глубокой ночи они носились по казарме, то наводя чистоту в туалете и других местах общего пользования, то отрабатывали команду: «Отбой! Подъем!», а то и просто выполняя разные, зачастую унизительные, приказания старших.

Лене было чуть легче остальных. Крепкий физически и неразбалованный в быту, он быстрее остальных подстроился под армейский уклад жизни, хотя в первые дни, как и все, без сил падал на постель и мгновенно засыпал.

– Лень. Ты по дому скучаешь? – шепотом спросил его Тимофей, когда им разрешили лечь спать и в казарме выключили свет.

– Первые дни как-то не до того было, – честно признался Клиневский. – А сейчас бывает вспоминаю, но все это: дом, школа, друзья, так осталось далеко, словно в прошлой жизни. «И Светино лицо вспоминается все туманнее и туманнее» – мысленно добавил он.

– Вот и у меня так же, – вздохнул Тимофей. – Последние дни все больше о еде думаю. Ты чтобы сейчас хотел съесть?

Но в ответ раздалось сладкое посапывание.

Присяга. Сколько пота, нервов и сил было потрачено для того, чтобы в этот морозный декабрьский день выйти, чеканя шаг на середину плаца, взять в руки красную паку и, под развивающимся знаменем, глядя в глаза всему полку громко и четко сказать: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды вооруженных сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…».

Стоя в строю и слушая клятву товарищей, Леонид волновался так, как никогда в жизни. Сейчас он произнесет слова, которые должен не только помнить до конца, но и выполнять. И должен сказать это так, чтобы народ, Родина, все, к кому они обращены, что это не просто заученный текст, а присяга на верность, честность и самопожертвование на благо своей страны, своим близким, своему народу.

– Рядовой Клиневский!

– Я! – выкрикнул Леня и волнение вмиг улетучилось, голова стала ясная и только дрожь в пальцах выдавала его нервное напряжение.

– Для принятия присяги выйти из строя!

– Есть!

Леонид сделал три шага вперед, взял со стола красную папку и повернулся кругом. В морозном воздухе зазвучал его чуть хрипловатый голос. Оторвав на секунду взгляд от текста, он вдруг увидел, что нет перед ним ни ровного строя солдат, ни занесенного снегом плаца, а стоят совершенно незнакомые люди. Кто в красноармейской буденовке, кто в мундире 1812 года, кто в матросском бушлате, а кто в пробитом пулями кителе. Пенсионеры и первоклассники, ветераны и младенцы, все стояли в этом ряду и слушали. Слушали и верили, что этот солдат не подведет, что они могут спать спокойно. А вот и мать со Светой. Стоят в обнимку, как тогда у военкомата, стоят, улыбаются, одобрительно кивают головой. Клиневский еще крепче прижал к груди автомат и теперь не было во всем мире такой силы, из-за которой он мог бы нарушить клятву, данную своему народу.

Оставшаяся половина дня прошла для принявших присягу в праздничных мероприятиях. Тех к кому приехали друзья и родственники отпустили в увольнение, а остальные пошли в клуб на концерт, который был организован специально для них.

Леня сидел в первых рядах зрительного зала, но ни сцены, ни участников концерта не видел. Его мысли были далеко-далеко отсюда. Он находился в квартире небольшого белорусского городка, а в руках держал маленькие. Теплые Светины ладошки.

– Здравствуй, Ленечка! Как я счастлива, что ты снова рядом со мной! – кричали ее искрящиеся от радости глаза.

– Я тоже, – прошептал парень.

– Мы не виделись с тобой целую вечность, – Светин взгляд нежно коснулся его щеки.

– Прошло всего чуть больше месяца, – тяжело вздохнул Леня.

– А мне кажется – сто лет.

– Ты уже устала ждать?

– Нет, нет, Ленечка, что ты! – ее взгляд испуганно прижался к его груди. – Это я так, по глупости. Что такое два года? Так, пустяки. Я даже институт закончить не успею. А ты, почему так редко обо мне думаешь? – Светины глаза перешли на шутливо-сердитый тон. – Я уже твой голос забывать стала.

– Перед присягой гоняли сильно, еле до кровати доползал, совсем сил не оставалось.

– Бедненький, – ее взгляд пригладил чуть отросший за месяц «ежик». – Ты уже прости, что не приехала, далеко очень и, если четно, денег нет даже на дорогу.

– Да я как-то и не ждал. Сюда мало кто смог добраться.

– Я тебя сейчас поздравляю. – Светин воздушный поцелуй мягко коснулся Лениных губ. – И помни, что мы тебя любим и ждем.

– А ты?

– А я сильнее всех. Кажется, тебе пора идти.

– Да, – грустно вздохнул Леня. – Концерт закончился. До встречи, любимая!

– Жду, люблю, скучаю. – Светин взгляд нежно прижался к нему, сладкий ветерок обласкал Ленины губы, и комната выросла до солдатского клуба.

– Встать! Выходим строиться!

– Тебе понравилось? – спросил Тимофей, когда они пробивались к выходу.

– Очень.

– И мне. Как тебе девочки?

– Какие?

– Которые танцевали, – ошарашено ответил Тима и взглянул на Леню. – Да ты дрых весь концерт!

Клиневский лишь счастливо улыбнулся.

На следующий день принявших присягу распределили по ротам. К большой радости Лени и Тимофея их направили в третью роту.

– Отлично! Теперь точно на дембель вместе пойдем, – сказал Клиневский, упаковывая вещи.

– Но перед этим пуд соли съедим, – ответил Тимоха, весело хлопая друга по плечу.

– Надеюсь, до пуда мы не дотянем, – засомневался Леня. – Но по мешку перловки точно хряпнем.

– Побыстрей, давайте! А то возитесь как ленивцы, – крикнул из коридора сержант.

– Вот, блин, козел! – процедил сквозь зубы Тимофей.

– Достал этот Янов! Никогда по человечески не скажет. Вечно орет, да с разными насекомыми сравнивает. Убил бы, гада!

– Во-первых, орать у него должность такая, – вдруг вступился за сержанта Леня. – А во-вторых, ленивец это не насекомое.

– А в третьих?

– А в-третьих, пошли быстрей, пока он кирзачем не подогнал.

Рота, в которой друзьям предстояло служить оставшееся время, встретила подозрительной тишиной. Старший лейтенант Брагин, теперешний их непосредственный командир, первым делом завел молодое пополнение в учебный класс и провел с ними небольшую беседу.

– Значит, так, бойцы. Объясню сразу. Рота у нас тихая, но боевая. Дедовщины, какую вам показывали на гражданке в фильмах ужасов, здесь нет, но сесть себе на шею старослужащие тоже не позволят. Во всем нужна мера. Поэтому, если где-то что-то, говорите мне. Но не дай Бог я узнаю, что кто-то из вас не подчинился сержанту или взводному! Лично заставлю очки драить. С этим понятно?

Солдаты утвердительно кивнули головами.

– С этим разобрались. Теперь дальше. Как вам, наверное, уже известно в нашей части основной упор делается на физическое развитие солдата, но наша рота непосредственно выполняет и боевую задачу. Поэтому к физической подготовке у нас добавляется моральное и духовное развитие. Предупреждаю, будет тяжело, но надеюсь, что к концу службы из вас получатся настоящие защитники. И не только Родины. Для первой беседы, я думаю, хватит. Вопросы есть? Тогда все. Выходи строиться!

– Дежурный! – крикнул старший лейтенант, когда они выстроились в коридоре. – Покажи бойцам кровати и пусть до обеда займутся уборкой помещений.

– Ну, как тебе новый дом? – спросил Тимофей, натирая до блеска краны в умывальнике.

– Поживем – увидим, – уклончиво ответил Леня, усердно работая тряпкой.

Началась настоящая служба. Благодаря занятиям в спортивной секции физические нагрузки для Клиневского оказались не так уж и тяжелы, как предупреждал их командир, политические и специальные занятия тоже не были для него обузой, а когда старослужащие узнали о том, что он играет на гитаре, Ленин авторитет вырос в несколько раз. Через три месяца службы Леня уже имел такие привилегии от «стариков» и от офицеров роты, о которых солдат, не прослуживший хотя бы полгода, и мечтать не мог. А вот Тимофей сломался. Физически крепкий с виду, он оказался слабоват духом. С каждым днем Тима становился все молчаливей, с лица не сходило угрюмое выражение, похудел, осунулся. Взгляд стал неспокойным, бегающим. Леня пытался с ним поговорить, подбодрить как-то, помочь, но всегда наталкивался на раздражительный отказ и просьбу отставить его в покое. А когда старослужащие стали приглашать Клиневского на свои вечерни посиделки, Тимофей и вовсе перестал с ним общаться. Через полгода в санчасти освободилось место помощника фельдшера, и Леня с огромным изумлением узнал, что его друг чуть ли не на коленях просил, чтобы его взяли на эту должность.

«С гнильцой оказался пацан!» – с сожалением сделал вывод Клиневский, и вычеркнул его из коротко списка своих друзей.

Они стали избегать встречи друг с другом.

Но не долго длилось Ленино переживание о потере товарища. Перемены в его армейской жизни заглушили боль утраты, а частые Светины письма вытесняли из сердца горечь обиды и наполняли любовь и нежностью.