Избранное. Рассказы и фельетоны

– И об этом я думал, – сказал Федя с досадой. – По логике – да! Раз рыба начинает гнить с головы, с головы её и надо лечить… Но сейчас такое время упущено – рыба уже вся почти разложилась… Я нашёл способ влиять одновременно на всех: и на высших, и на средних, и на мелких паскудников. Для нас сейчас это более важно: с президентами мы не часто общаемся, а вот с местными чинодралами – почти ежедневно… Моя система охватит всех разом… И верхних, и нижних, и тех, кто к ним сбоку пристроился!

– Значит, – опять уточнил я, – эта система будет действовать автоматически и постоянно?.. Её раз запустишь и все?!..

– Конечно! Её надо всего лишь один раз запустить! А она потом уже сама будет наводить должный порядок!.. А насчёт постоянности… Когда коррупция будет изжита, а в этом теперь я ни капельки не сомневаюсь, система перейдёт на спящий режим. Можно, конечно, запрограммировать самоуничтожение, но лучше – спящий режим… Так, на всякий непредвиденный случай…

Федя, растолковывая мне своё хитроумное намерение, светился от удовольствия. Я все же не совсем представлял эту механику, не все понимал, но слушал почтительно, поскольку уже безоговорочно верил ему. Я убеждал себя: «Не понимаю же я многое из того, что творится вокруг… Я не понимаю, если говорить о той же коррупции, почему против неё применяют метод утопления щуки в реке? Высшим коррупционерам постоянно повышают оклады!.. Не учителям, и врачам, которые бедствуют, а тем, кто и без того купается в роскоши! Неужели кто-то считает, что у этих щук пробудится совесть, и они добровольно откажутся от мздоимства? Никто же не отказался! Стали не только принимать дары, но и вымогать их! И теперь аппетиты их выросли во столько же раз, во сколько возросли их оклады!.. Не понимаю я и того, почему растёт численность этих чиновников! Они же сами ничегошеньки не производят, не создают никаких ценностей, они только их потребляют! Почему же их стало так много, и становится все больше и больше? Почему нас принуждают раболепствовать перед ними? Почему мы раболепствуем? Я всего этого не понимаю, но так оно есть!.. Моё непонимание – не повод сомневаться в реальности гениальных Фединых замыслов, Федя в них верит, а я верю ему! Дай только Бог, чтобы он не затягивал время». И я нетерпеливо спросил:

– Когда же ты разработаешь такую программу?.. Когда она сможет взять все в свои руки?..

– Хоть завтра!.. У меня, практически, уже все готово, могу в любой момент её запустить… Правда, есть тут одна загогулина…

Федя испытующе посмотрел на меня, но мой преданный вид располагал к откровенности.

– Двоюродный братишка получил из военкомата повестку, – продолжил он доверительно, – а тётка моя хочет его отмазать от армии… Ищет подходы к обходам. Вот, как разрулит она эту проблему, так сразу и запущу… Через месячишко, я думаю…

Я тут же стал прощаться с Зайчонком: вспомнил вдруг про свою загогулину. На семейном совете мы дочку решили пропихнуть в институт. Знаний у неё на копейки, но амбиций – на доллары: заблажило стать доктором. Придётся к её разнесчастным копейкам прибавлять свои сбережения и тоже искать варианты. Только б успеть, пока Федя не начал чихвостить коррупцию – месяц пролетит незаметно…

Сеанс вразумления

Завтрак в это воскресное утро проходил в необычно тягостной атмосфере. Виталий Иванович Блеклый, мелкий чиновник районной администрации, хмуро поглощал забелённый сливками кофе и метал недовольные взгляды на сына, из-за которого, собственно, и пахло в доме скандалом. Он накануне слишком поздно пришёл с дискотеки, и от него густо несло табачищем.

Курение Виталий Иванович считал самым дурацким и вредоносным занятиям: табачная копоть проникает в сосуды и наносит удар по всему организму. Втянуться легко, а бросить почти невозможно.

«Упустил парня! – упрекнул себя Блеклый, – все дела и дела. Хотя какие, к черту, дела важнее воспитания сына! Все отдал на откуп жене, и вот – результат!».

– Вадим?! – произносит гневный родитель, встречая сына в дверях, и шарит на поясе брючный ремень, но поскольку он вышел в трусах, экзекуция не состоялась. К тому же, Виталий Иванович вспомнил, как его самого, в таком же, приблизительно, возрасте выпорол нещадно отец, почуявший запах от папиросы. Порка запомнилась, но не она отбила охоту к курению. Наоборот, тогда он стал чувствовать себя как бы героем, стойким героем – подпольщиком. И Виталий Иванович подумал, что ремень и здесь уже не поможет.

– Ступай спать! – приказал он. – Завтра поговорим…

Всю ночь огорчённый отец перебирал в уме варианты приемлемых воспитательных мер, и к утру созрело решение – воздействовать надо на разум и психику. «Парень он почти взрослый – скоро четырнадцать лет. Можно и убедить, и внушить».

После завтрака Блеклый увёл сына в зал, дав наказ супруге и тёще, чтобы те им пока не мешали.

– Вадик, – вкрадчиво начал Виталий Иванович, посадив его рядом с собой на диване, – все ребятишки со временем становятся взрослыми, а это многое значит. Взрослый человек должен работать. Раньше работал он для того, чтобы приносить пользу обществу: быть полезным стране, государству, народу. Сейчас – быть полезным себе!.. Но не будем пока вдаваться в эти нюансы, главное – надо работать!.. Как ты представляешь себя лет этак через двадцать?..

Сын молчит, не понимая вопроса.

– Кем бы ты хотел стать, когда вырастешь? – помогает отец.

– Космонавтом.

– Замечательно!.. А каким, по-твоему, должен быть космонавт?

– Ну, умным, грамотным, – перечисляет Вадим, – смелым…

– Правильно, – кивает одобрительно Блеклый. – И обязательно с крепким здоровьем. Со слабым здоровьем тебя не возьмут в космонавты будь ты хоть даже профессором… Вот и давай по порядку разбираться в этих вопросах… Начнём с того, что ты сам признаешь очень важным, с того, что космонавт должен быть знающим. А какие знания можно получить в дискотеках, куда ты так пристрастился ходить?.. Или на передачах по телевидению, таких как «Дом – 2», от которых тебя тоже силком не оттащишь?.. А в них – одни свистопляски, разврат и насилие! Это вредные передачи!

И Виталий Иванович лихо драконит телепрограммы, разлагающие, по его убеждению, лопоухих юнцов. Не оставляет он без внимания и многоликие азартные розыгрыши.

– Это же надо! – возмущается он, – десять миллионов рублей обещают тому, кто правильно скажет, у какой из распутных певиц было больше мужей и любовников! Или – во сколько раз престарелая кляча старше своего последнего мужа!.. Идиотизм!.. Вокруг полно безработных и нищих, а эфир заполняют какой-то бодягой!..

Далее Блеклый излагает забытые истины, говорит, что искусство призвано положительно влиять на людей, воспитывать в них лучшие качества, а то, что сейчас на экранах, это не искусство, а сплошная халтура.

– Зачем же её тогда разрешают?..

– Именно потому!.. Потому что такие программы оглупляют народ, а глупцами легко управлять! Умный человек стал сейчас неудобен: он сразу замечает все несообразности, пытается найти их причины и создаёт непростые проблемы. А глупцу все равно, глупца легко обвести вокруг пальца. И обводят!.. Подсунут ему смешные пустышки, он и доволен, до упаду хохочет и не замечает того, что творится вокруг! А махинаторам разных мастей это и на руку: набивают карманы, строят себе королевские замки и, на всякий пожарный, нанимают себе отряды охраны!..

Виталий Иванович, вспомнив вдруг что-то, задаёт сыну вопрос:

– Ты видел передачу по телевизору о том, как Колумб впервые прибыл в Америку?.. Нет?.. Я так и думал… Ты такие передачи не смотришь, а зря! Пора бы тебе уже приобщаться к серьёзным вещам… Так вот, когда Колумб со своими матросами высадился, их встретила группа аборигенов во главе с их вождём. У европейцев глаза разгорелись: на каждом аборигене висят золотые изделия! Много золота! Килограммы на каждом! И европейцы их быстренько раззолотили! И без насилия, хотя у них были ружья, а у туземцев только копья и стрелы! Туземцам стали показывать погремушки, бубенчики и прочую дребедень. Совсем, как вам сейчас демонстрируют дешёвую пошлость.

Блеклый опять не удержался от шпильки по адресу распространителей лжеискусства.

– Аборигенам безделицы страшно понравились. И эти наивные люди добровольно, заметь – добровольно – стали снимать с себя золото и менять его на дешёвую мишуру! И были безмерно счастливы! Они не знали настоящую цену тому, чем владели!

Виталий Иванович посмотрел с лёгкой грустью на сына и продолжил:

– Так и сейчас никчёмные передачи отнимают у молодёжи самое драгоценное – время! В молодом возрасте время не ценится и тратится безрассудно! А когда человек становится взрослым, в голове у него накопилась одна пустота… Пустоголовыми очень легко управлять! – заключил он с досадой.

Мысль о молодёжи, брошенной государством на произвол не давала ему покоя все последнее время, но обсудить её где-то, скажем, у себя на работе он опасался: не мог же он там открыто сказать, что при попустительстве власти молодым людям морочат головы – мигом получишь по шапке. Скажут: а сам-то ты кто? Ты – та же самая власть! Ты – чиновник, ты – служащий власти. И никто не признает, что чиновник чиновнику рознь, что мелкий чиновник – безликая рабочая лошадь. Вернее, гибрид – рабочая лошадь и козел отпущения. Да и по уровню жизни мелкий чиновник мало чем отличается от нечиновника. Ему достаются только объедки и крохи со стола крупных чиновников. Конечно, на службе об этом даже не заикнёшься – иначе лишишься и крох. Но Блеклый был дома, и здесь он мог немного расслабиться.

– Дети – будущее страны! – воскликнул он патетически. – Почему же в руководстве страны не видят, что пичкают в головы нашего будущего махровые авантюристы?! Обязаны видеть! «А может быть видят? – спросил себя мысленно Виталий Иванович. – Видят и аплодируют?..»

Ответить на этот кардинальный вопрос он не смог.

– Те, кто мечтает о космонавтике и других серьёзных занятиях, эти вульгарные передачи не смотрит, – сказал он спокойнее. – Эти передачи рассчитаны на людей с примитивным мышлением. На тех, кому уготовлено быть в жизни на второстепенных ролях… Я, конечно, никого не хочу здесь обидеть – любой труд уважаем, но тебя мне хотелось бы видеть не подсобным рабочим, а… Пусть не космонавтом, а хотя бы рядовым инженером. Когда ты вырастешь, инженеры снова будут необходимы… Кстати, что такое артист, посредством которого морочат вам головы?.. Простой лицедей! Кривляка! Исполнитель чужих произведений! Авторов этих произведений даже не всегда называют, а вот артист – на виду! Он в почёте, в достатке. Потому что он помогает выкачивать деньги!..

Виталий Иванович в первый раз проводит с сыном такую беседу, и тот его внимательно слушает. Отцу это нравится.

– У меня к тебе ещё есть вопрос, – говорит он. – Из твоих друзей кто-нибудь тоже хочет стать космонавтами?

– Да, почти все.

– А смогут ли они ими стать?.. Они готовятся к этому?.. Как они учатся?..

Вадим заметно смутился.

– Вот видишь… Ты уже мальчик большой, подумай, о чем мы с тобой сейчас говорили… Теперь, о здоровье… Может ли космонавтом стать человек, который ещё школу не кончил, а уже портит своё здоровье куреньем?.. Может ли космонавтом стать человек с дырявыми лёгкими?..

– Почему с дырявыми? – спросил недоверчиво сын. – Сейчас даже женщины курят…

– А давай-ка мы поглядим, что от курения становится с лёгкими…

Виталий Иванович поднялся с дивана и прошёл на балкон. Внизу, во дворе у машины с открытым капотом толпились соседи.

– Петрович! – крикнул одному из них Блеклый – Угости сигареткой!..

– Так ты же, вроде, не куришь…

– Надо! Для научного опыта… Сейчас я Вадима пришлю…

Через пару минут Вадим принёс сигарету.

– С фильтром, – удовлетворённо отметил Виталий Иванович. – Отлично! Так будет ещё показательней… Принеси-ка спички из кухни.

Вадим, предвкушая любопытное зрелище, мигом смотался на кухню.

Блеклый вынул из коробка спичку и приготовился чиркнуть, но задержался.

– Ну вот, ты сам посуди, – сказал он настороженному мальчику, – лёгкие предназначены для чего?.. Для того чтобы кровь насыщать кислородом! Они выделяют из воздуха кислород, а им вместо воздуха – дым!.. Зачем?!.. Воздух, он – чистый, прозрачный, его мы даже не видим, а дым?!.. Смотри, что дымом заносится в лёгкие!..

Виталий Иванович поджёг сигарету, втянул в рот порцию дыма и тут же, приложив к губам ребро ладони у основания пальцев, с силой подул. На пальце, по контуру губ образовалась овальная жёлтая линия.

– Смола! – жёстко констатировал Блеклый. – Вся она оседает на лёгких при каждой затяжке! Представь теперь – сколько этой гадости останется в них после всей сигареты? После пачки? При постоянном курении?.. А сигарета-то – с фильтром! Какая-то часть осталась на фильтре… Ты усекай, усекай!..

Вадим с неприязнью смотрел на ядовитую полосу. Именно этим наглядным примером когда-то привил отвращение к курению одноклассникам Блеклого мудрый учитель химии, продемонстрировав его на одном из уроков. Наблюдая реакцию сына, Виталий Иванович решил усилить эффект:

– Теперь попробуй ты сам, – предложил он Вадиму. – Возьми в рот немного дыма и выдуй его через руку.

Сын наотрез отказался, его затошнило.

Виталий Иванович мог поздравить себя с важной победой на трудном воспитательном фронте: его незатейливый опыт дал превосходные результаты. Табачного запаха от сына он больше не чувствовал. Вадим стал прилежно учиться, записался в библиотеку, начал ходить в бассейн и борцовскую секцию.

И что ещё удивительно: неподалёку от школы, в которой учился Вадим, сгорел табачный киоск. Правда, значился он по-иному, но школьники называли его «табакерка». Смуглолицый владелец киоска стал от волнения красным и беспрестанно вопил, что его подожгли, что ему угрожали поджогом. Но пожарники сошлись на другом – замыкание электропроводки.

– Меня подожгли! – истошно кричал погорелец. – Он был новый совсем! Его недавно построили!

Ему снисходительно пояснили: замыкание проводки возможно и в новом киоске. При нахальной его неуместности.

Ноу – хау

Эта безымянная рукопись (ни заголовка, ни фамилии автора) у меня оказалась случайно. Уборщица, зачищавшая шкафы после съехавших на днях арендаторов комнаты, подошла ко мне с пожелтевшей папкой-скоросшивателем и произнесла озабоченно:

– Вот, поглядите: кажись, позабыли. Как бы не хватились за ней… Кажись, какой-то роман…

Это был не роман, а, скорее, рассказ. Рассказ об одном драматичном событии, случившемся в наших краях где-то на заре перестройки.

Не вдаваясь в анализ происходивших в те годы государственных потрясений, автор повествует о том, какое несчастье свалилось тогда на захолустный приволжский посёлок, и как далёкий от геройских достоинств, заурядный российский мужик взялся вызволить (и, главное, вызволил!) многих людей из, казалось бы, непоправимой беды. Портрет этого чудотворного избавителя нарисован правдиво и красочно.

Рассказ мне понравился, и думаю, что понравится многим. Полагаю, что он не должен дальше оставаться в безвестности в полумраке канцелярского шкафа, и предлагаю его своим современникам в том изложении, в каком появился он у меня.

Сюда, в четвертую городскую больницу, я попал по направлению из поликлиники: участковый терапевт заподозрила у меня язву желудка и настояла на стационарном обследовании.

– Даже если я ошибаюсь, – сказала она напоследок, – ничего страшного: полежите, отдохнёте немного, отвлечётесь от повседневных забот. Условия там хорошие.

– Уж лучше бы вы ошибались! – не смог удержать я в себе свои чувства, думая, конечно, только о язве.

Условия, на мой взгляд, были далеки от хороших и даже посредственных: палата – на семь коек, только две из них были рядом с окнами, другие отступали в глубину помещения. Мне досталась самая крайняя, у внутренней стенки, в полумраке и духоте. Кроме коек здесь были ещё тумбочки с тараканами, круглая железная вешалка и три постоянно кочующих стула. Туалеты и комната гигиены находились в дальнем конце длинного коридора. Про кормёжку и говорить неохота: почти вся пища оставалась в тарелках не съеденной. Выручал молочный магазин, приютившийся возле ворот больничного комплекса. «Хорошо, если бы доктор также заблуждалась и относительно язвы!» – опять думал я, погружаясь в устоявшийся здесь неуют.

Обследование началось с продолжительной беседы с палатным врачом по имени Нина Петровна, спокойной немолодой женщины в чистом белом халате, лёгких комнатных тапочках и очках с круглыми стёклами в металлической белой оправе. Она простукала и промяла меня тонкими, но сильными пальцами, спускаясь от шеи к середине трусов, прослушала с помощью фонендоскопа, измерила кровяное давление, затем присела на принесённый мной стул и стала выспрашивать у меня сведения сугубо личного плана: о том, как я живу, как питаюсь, когда и как отдыхаю.

Я понимал, что такие вопросы помогают врачам докопаться до причины и характера заболевания, и потому отвечал ей охотно и достаточно откровенно. Пришлось рассказать и об одном странном случае, когда я вдруг оказался во власти непонятного мне, какого-то кошмарного состояния.

В августе прошлого года я получил кратковременный отпуск, вернее, отгулы за работу в выходные дни и почти неделю предавался безделью. Жил я один, понукать меня было некому, и основными моими занятиями были пляж, кафе-столовая и телевизор. Его-то я и считаю главным виновником начала моих неприятностей.

Одна из передач по второму каналу называлась «Умеете ли вы отдыхать?». В ней убедительно, с опорой на бесстрастные цифры и далеко не бесстрастные иллюстрации, утверждалось, что многие граждане нашей необъятной и великой страны потрясающе расточительно и неразумно распоряжаются самым ценным, что у них есть, а именно – здоровьем и временем. При этом время выводилось на первое место, называлось ведущим фактором в этом тандеме, фундаментом как для здоровья, так и для всего остального. Молодые напористые телеведущие наперебой и взахлёб вразумляли нас, зрителей, и призывали ужаснуться тому, как бессмысленно и бездарно протекает наша единственная и неповторимая жизнь. Приводилась весомость мгновения, минуты, не говоря уже о других, более крупных бесценных и безвозвратных отрезках.

Эту передачу я зачарованно просмотрел до конца и расстроился основательно. Я вынужден был признать, что отношусь к числу тех невежд, кто безоглядно транжирит столь драгоценное своё состояние. Я, конечно, имел в виду только то время, которое находилось в моем полном и непосредственном распоряжении, то есть, исключая время работы: там подход к его оценке особый, и не оно являлось причиной моих сокрушений.

Я вспоминал, как проводил свои отпуска, субботы, воскресенья, и мне становилось не по себе. Я свободно мог оказаться отрицательным персонажем этой поучительной телетрансляции. После неё я стал как-то побаиваться полагающихся мне дней отдыха и заранее начинал мучиться над вопросом: как следует поступить в этот раз, как опять не опростоволоситься, как сделать неотвратимый досуг насыщенным и полезным? Охота? Рыбалка? Посещение библиотеки? Кино? Стадион?.. Все, что ни приходило на ум, казалось слишком обыденным, чем-то не тем, что нужно мне, человеку теперь просвещённому, человеку, которому посчастливилось наконец-то прозреть, осознать глубину своего прозябания.

Следует, правда, отметить, что ведущие не относили те же, скажем, стадион или библиотеку к числу осуждаемых увлечений, а про охоту и про рыбалку прямо так и сказали, что по сведениям, дошедшим до нас из глубины далёких веков, время, проведённое на этих мероприятиях, боги даже не засчитывали в счёт отмеренной жизни.

Но мне уже хотелось чего-то большего, чего-то такого, что не только было бы оправданным в текущий момент, но и в какой-то степени восполнило бы мои прошлые промахи и упущения.

Удовлетворить, однако, мои такие запросы оказалось непросто. Чего бы я не придумывал, все мне казалось незначительным и наивным. Я ломал голову в размышлениях, путался в вариантах и их комбинациях, но ни на чем не мог окончательно остановиться. Наступали свободные дни, и все проходило так, как обычно – самотёком, о чем я в дальнейшем опять сожалел и долго терзал себя думами о новых утратах. Дело дошло до того, что нерабочий день страшил меня так, будто мне предстояла изощрённая пытка.

От этих гнетущих страданий избавил меня неожиданно человек, не связанный ни с медициной, ни с журналистикой – мой дядя, Алексей Васильевич, бывший военный лётчик истребительной авиации. Прожив трудную, полную опасностей жизнь, он относился к ней философски.

– Плюнь ты на свои заумные штучки-дрючки, – авторитетно произнёс он, выслушав мои тоскливые откровения. – Живи, как живётся, радуйся тому, что имеешь и не бери себе в голову лишнего!..

Удивительно, но этот немудрёный совет возымел целебное действие. Мне стало как-то полегче, мысли о собственной неполноценности, навеянные с голубого экрана, постепенно растаяли, период глубокой неудовлетворённости своим образом жизни благополучно был завершён и почти позабыт. Я вспомнил о нем только под рентгеном вопросов дотошной Нины Петровны.

Когда я поведал ей о последствиях той телелекции, она объяснила:

– Все это очень похоже на нервы, на истощение вашей нервной системы. В таком состоянии внушаемость повышается, наблюдаются различного рода депрессии, срывы… Нервы повинны во многих наших болезнях. Нервы и нерациональное питание – верный путь к язвам… У вас, вероятно, был напряжённый период работы?..

Мне захотелось кое-что уточнить.

– Видите, доктор, работа у меня действительно беспокойная, но, когда случился тот, как вы называете, срыв, я несколько дней не работал – находился в отгулах.

– В этом и заключается коварство болезней, – доверительно сообщила Нина Петровна. – Они подстерегают нас именно при расслаблении. У меня был знакомый – хирург, он работал в полевом госпитале. Так он однажды рассказывал: в войну бойцы зимой ночевали прямо в окопах и – никаких простудных заболеваний! Зато после у тех, кому посчастливилось уцелеть, вылезли все болячки… Так и у вас: в период относительного спокойствия, после спада нагрузки, организм подвергся атаке притаившейся до поры болезни. Потом, когда вы опять вошли в свой привычный рабочий ритм, она опять временно отступила, и вы о ней позабыли… Я говорю о принципиальной характеристике этого механизма, – спохватилась она. – Совсем не обязательно, что вы нервнобольной, или, что у вас уже язва! Здесь ещё предстоит во всем тщательно разобраться.

Врач сама передвинула стул к другому обитателю нашей палаты, а я, устроившись полусидя на койке, стал размышлять над её разъяснениями, проецируя их на свою, теперь уже трудовую, сторону жизни.

В больнице время тянется медленно, и мне, соблюдая, естественно, установленный здесь режим и выполняя назначения Нины Петровны, многое удалось воскресить в своей памяти и даже провести детальный анализ того, чем я жил в последние месяцы.

Начал я этот анализ с прошлогоднего ноября. Именно тогда с помощью дяди, о котором я уже говорил, я освободился от наваждения и стал занят только привычной работой.

Работал я в ПМК – передвижной механизированной колонне, занимавшейся строительством сельских водопроводов. Тот, кто хоть немного знаком со строительным производством, может представить себе, что творится здесь в последние месяцы года. Процентовки, отчёты, акты, протоколы, справки различного рода и для разных инстанций, перечни недоделок и планы мероприятий по их устранению… Бумаги и совещания, новые бумаги и новые совещания… И в центре этой сплошной кутерьмы находится ПТО – производственно-технический отдел, начальником которого я был уже несколько лет.

Предновогодний ажиотаж, как правило, в декабре не кончается, а захватывает и январь, налагаясь на новые хлопоты: составление титульных списков, заключение и пролонгация договоров, открытие финансирования, и так далее, и тому подобное.

Когда, уже в феврале, были закрыты проблемы прошедшего года и свёрстаны планы текущего, облегчения мы не почувствовали – начался период притирки в работе с новым начальником ПМК, Лемехом Николаем Максимовичем. Бывшего начальника перевели для нас неожиданно в трест, на должность заместителя управляющего, а нам прислали нового, со стороны.

Лемеха до этого мы не знали и отнеслись к нему настороженно: новая метла, она всегда новая, как она будет мести – неизвестно. Представлял его коллективу сам управляющий трестом. Он говорил, что Лемех – опытный руководитель, что работал он долгое время в городском коммунальном хозяйстве, и он, то есть управляющий, очень надеется, что он, то есть Лемех, сумеет обеспечить должный уровень нашей работы.

Из этой речи я понял, что Лемех не специалист по нашему профилю, что идея его появления здесь исходит не от нашего треста, а от кого-то повыше, и что нам предстоит трудная жизнь: амбиций у этого Лемеха может быть сколько угодно, а знаний нашего дела – кошкины слезы. У меня был уже опыт работы с начальником-дилетантом – дрожь до сих пор пробирает.

По внешности Лемех походил на представителя солнечной Азии: смугл, круглолиц, коренаст. Несколько позже стал ходить слух, что он из потомков немцев Поволжья, но слухи есть слухи.

В своём выступлении Лемех сказал, что будет рад возглавить такой достойный участок работы, о ПМК он знает только хорошее и убеждён в том, что эта положительная тенденция будет продолжена. Говорил он внятно, спокойно, уверенно, но не по речам судят людей у строителей.

У Лемеха если и были недостатки в знаниях по строительству сельских водопроводов, то их ещё надо было распознавать, а вот хватка жёсткого руководителя у него была проявлена сразу. Когда я представил ему конъюнктурный обзор состояния строительства, он тут же зафиксировал главный наш недостаток.

– Я вижу, произнёс он, пробежав глазами весь список, – что почти на каждом объекте не было никакого движения: на начало прошлого года освоение средств было на девяносто процентов, так эти же девяносто процентов остались и на начало текущего года. Почему какие-то жалкие десять процентов за целый год не освоены?!

Я был готов объяснить, но Лемех не стал меня слушать.

– Дальше так не пойдёт! – пристукнул он кулаком по столу.

На первой же планёрке он объявил, что пока не будет сдано госкомиссии то, что не сдано по непонятным ему причинам, и вдаваться в которые он не намерен, новые объекты он начинать не позволит.

Лемеха можно было понять – зачем ему отрабатывать чужие приписки?!

Прорабы, естественно, в панике, пытаются растолковать, что у строителей всегда так: план делают за счёт новых объектов, а старые подчищают потом, между делом, иногда за счёт дополнительных средств заказчика.

Лемех был непреклонен: отчёты и процентовки должны соответствовать реальному положению вещей!

– Сумели напортачить в отчётах, сумейте вовремя выправлять! – чеканил он свои установки. – Все!.. Помощь я вам, конечно же, окажу: за каждым объектом будут закреплены кураторы из управления. Те, кто так же виновен в приписках! В течение первого полугодия все должно быть приведено в норму!

В числе кураторов было названо и моё имя. Мне досталась Грачёвка, село на севере области, участок старшего прораба Шакина. В общем, это был не худший объект: освоение средств по отчёту на нем действительно было почти стопроцентным, но и дела там были близки к завершению – оставались отделочные работы в насосной станции второго подъёма, а так же опрессовка и промывка сетей.

Однако нельзя умолчать и о том, что грачёвский водопровод не был второстепенным объектом. Наоборот, он находился, как принято теперь говорить, в фокусе пристального внимания многих влиятельных людей и организаций. Его держали под неусыпным контролем как снизу – жители этого старинного поселения, так и сверху – администрация области.

Местные жители, можно сказать, выстрадали своё право на чистую, пригодную для питья воду и, понятно, жаждали получить её как можно быстрее. Они буквально дышали в затылок строителям.

У областного начальства имелись свои причины не вычёркивать этот сельский водопровод из перечня ответственных дел до полного его завершения и ввода в эксплуатацию.

Грачёвка располагалась на правом берегу Волги километров в девяноста от нашего города. Берег там высокий, обрывистый, и по этой причине вода была главной головной болью здешнего населения. Веками её в село везли в бочках, сначала в лошадиных упряжках, позднее, когда здесь был создан совхоз, появилась автомобильная водовозка. Водовозка работала круглыми сутками без выходных, но воды все равно не хватало. Дефицит её был виден по облику Грачёвки: из зелени – только полынь да верблюжьи колючки, во дворах – ни единого деревца, почти не было огородов. Занятием жителей были: работа в совхозе, разведение кур и рыбалка. Кое-кто сумел соорудить примитивные водокачки, но они не решали проблемы. В летние дни село казалось безлюдным, ставни в окнах были закрыты, по улицам суховей играл клубами пыли.

Многие поколения грачёвцев мечтали о настоящем водопроводе и жгуче завидовали другим, особенно левобережным волжским посёлкам, в которых вода уже давно была в изобилии и подавалась бесперебойно не только в уличные колонки, но и во дворы, а то и в дома, почти так же, как в городе.

Понятно, что жители Грачёвки были нисколько не хуже людей, населявших другие посёлки, и страдания их объяснялись только одним: сложным техническим решением системы водоснабжения, точнее, первой, головной её части. Уровень Волги был ниже Грачёвки метров на десять-двенадцать, и высота эта не была постоянной – зависела от времени года. К тому же, во время весеннего половодья берег почти всегда подмывался, обваливался. И это дополнительно затрудняло выбор решения.

Обычные сельские водопроводы, если говорить упрощённо, состоят из труб большого диаметра, проложенных в реку, и берегового колодца, в который вода по трубам идёт самотёком. Отсюда, уже насосами, она подаётся на очистные сооружения, потом в водонапорную башню и наконец – в сеть. На концах труб, что в реке, делаются различные устройства защиты: от попадания в них молоди рыб, от повреждения их ледоходом, судами, но важно не это для понимания неспециалисту сущности имевшихся затруднений. Важно другое: вода в прибрежном колодце постоянно должна иметься в таком объёме, чтобы обеспечить работу мощных насосов, чтобы они не успевали его осушать, а это значит, что дно колодца должно находиться значительно ниже концов труб, протянутых в реку. Если учесть, что сами трубы предстоит заглублять (вода в них не должна замерзать в зимнее время, а в меженный период они не должны быть близко к водной поверхности), да ещё учесть высоту берега, то можно представить, на какой глубине должны быть проложены трубы – не менее пятнадцати метров!