Боже, откуда у неё это видео? Это было почти семь лет назад. Подруга у меня всегда была одна, поэтому то, что я не рассказывала ей, я доверяла своему плюшевому мишке. Какая же я была глупая.

После очередной реплики сестры, толпа вновь смеётся и начинает тыкать в меня пальцем. Я оступаюсь, но удерживаюсь на месте. В комнате образовалась уже два круга: в одном стоит Рэйчел и Чак, а в другом я и чуть подальше, но ближе остальных стоит Алан.

Чак вновь запускает видео, Рэйчел отходит в сторону, чтобы все могли видеть этот позор.

Видео

– Я влюбилась в него. Я каждый день мечтаю, чтобы он подружился со мной. Кажется, он не замечает меня, и мне так от этого грустно. Из нас бы вышла не плохая пара. Элиан Мэй и Алан Мориссы – звучит!

Плазма гаснет. Рэйчел вновь выходит в центр. Я уже почти ничего не вижу. Всё мутно, лицо горит, голова начинает кружиться.

– Дорогая моя сестра. Алан мой, поняла? Я знаю, что ты до сих пор влюблена в него, – я поворачиваюсь, Алан смотрит на меня.

– Забудь, тебе ничего не светит здесь, – мерзкий голос Чака врезается в голову. Дальше всё, как в тумане.

Когда Чак, уже было, открыл рот, чтобы что-то добавить, кулак Стива врезался в его челюсть. Я по-прежнему не вижу Келли. Она так мне нужна сейчас.

Я расталкиваю толпу, кричавшую мне в след, кучу гадостей, тупых шуток. Выбегаю на улицу. Людей здесь не меньше, все в стельку пьяные. Ко мне начинают лезть, толкать меня, я теряю равновесие и падаю в бассейн. Шлейф путает мои ноги, у меня не получается выбраться. Я беспомощно барахтаюсь в воде, пока чьи-то руки не помогают мне выбраться.

– Алан?

– Элиан, успокойся, п…

– Успокоится? Ты с ума сошёл? Она опозорила меня на всю школу! Меня снимали и фотографировали, а ты хочешь, чтобы я успокоилась? Отстань от меня!

Я вырываю и стоящего рядом молодого парня бутылку спиртного и делаю несколько больших глотков. Напиток обжигает горло. Алан вырывает у меня бутылку и продолжает молчать смотреть на меня. Я смотрю на него, и во мне просыпается ненависть. Он стоял и ничего не сделал. Просто смотрел, как и все! А теперь пытается меня успокоить.

Слёзы вырываются наружу. Я больше не могу здесь находиться. Я открываю ворота и выбегаю на дорогу.

Я бегу очень долго. Ноги очень устали и болят. Я бегу босиком, туфли слетели, когда я упала в бассейн. Перед лицом всё- то стоят лица смеявшихся людей, злое лицо сестры и улыбка Чака. Слёзы скатываются по моим щекам, хочется выть от боли. Голова кружится от ударившего в голову алкоголя.

Асфальт тёплый и влажный. Я бегу, даже не думая куда. Машины стремглав пролетают, и я сворачиваю с дороги на тропинку. Перед глазами пелена, с каждым метром боль усиливается. Слёзы льются, и я не вижу ничего. Ещё секунда, и я лечу. Удар и тишина…

Глава 3

«Диагноз-неудачник»

Яркий белый свет болезненно бьёт даже по закрытым глазам. Веки кажутся настолько тяжёлыми, что не поднимаются. Мерзкий запах лекарств, вперемешку с хлоркой ударяет в нос, и я окончательно прихожу в себя. Тело безумно ноет, кажется, что каждая его клеточка медленно отмирает. Ноги затекли, и я не могу ими пошевелить. Рядом стоит капельница, на лице маска для кислорода. Надоедливое пиканье аппарата раздражает уши.

Полностью открываю глаза. Вокруг никого нет. Оглядываюсь вокруг себя: белая тумба с цветами; за кроватью стол, на котором лежит что-то чёрное и блестящее; в углу комнаты кресло, на нём мамина чёрная сумка. Что я тут делаю?

Я делаю попытку встать, но она не обвенчалась успехом: резкая острая боль пронзает спину и голову, и я падаю обратно.

Спустя какое-то время в палату заходит мама. Не сразу замечая меня в сознание, она ставит ещё букет цветов. Красивые белые цветы теперь делят тумбы с бледно-розовыми пионами. Я срываю с лица маску, но слова не сразу сходя с губ.

– Ма…Мама,– горло пересохло, говорить очень больно. Мама вздрагивает и поворачивается ко мне.

–Доченька, как ты?– мама подбегает к кровати, её голос дрожит от подступивших слёз, – Тебе больно?

Силы не сразу находятся, чтобы ответить.

–Норм…Нормально,– голос хриплый, каждое слово даётся с большим трудом.

– Ты упала с заброшенного моста четыре дня назад, и всё это время пролежала без сознания. Тебя Алан увидел, ему нужно было съездить до дома зачем-то, он проезжал мимо, увидел тебя и… И привёз в больницу.

Алан? В голове начинают постепенно всплывать воспоминания. Вечеринка у Келли, всем весело. Что произошло? Я смотрю на маму в надежде услышать ответ. Она делает несколько нервных вздохов.

–Он увидел, как ты стояла на мосту, а потом,– мама поднимает голову вверх и вытирает слезы платком,– зачем ты сделала это?

– Что? – я ничего не понимаю. Я не помню никакого моста, и что я откуда-то прыгала.

Мама набирает воздуха в грудь, перед тем, как сказать эти страшные для неё слова.

–Ты хотела покончить с собой? – внутри что-то ёкает. Мне больно смотреть на маму. Видимо, что все эти дни она просидела рядом со мной и не спала. Её глаза красные от слёз, кофта мятая, волосы небрежно спрятаны за уши. Мне становится стыдно, я не могу ей сказать, что она права. Пусть я и не помню, как было.

–Я … Я не хотела, я-вообще-ничего-не-помню, – в горле сухо, как в пустыне.

Мама обнимает меня и уходит за врачом. В голове все больше воспоминаний: я бегу босиком по теплому асфальту и снимаю шлейф. Бегу очень долго, а потом пустота. Что было до этого? Вечеринка, я ищу Келли, вновь пустота… Все смеются, смотрят на кого-то, на кого? На меня? Как в эту историю замешался Алан?

В палату заходит врач и мама.

–Мисс Дэвис, – врач довольно молодой. У него стриженные светлые волосы, небольшая щетина.

– Можно просто Элиан.

– Вы пролежали в коме четыре дня. Как вы себя чувствуете?– у него довольно приятный голос. Он светит фонариком мне в глаза.

– Я не чувствую ног, – голос дрожит. Мама наклоняется к врачу и что-то шепчет.

– Элиан, всё хорошо, ходить вы будете. Вы долго пролежали, ноги должно быть затекли. Ничего страшного в этом нет. Скорее всего, вы упали с небольшой высоты. Серьёзных повреждений не обнаружено: пару синяков, вывих правой лодыжки. Мы её вправили, сейчас она может вызывать неприятные ощущения при движениях, но вскоре это пройдёт. И ещё…– врач замолкает и, словно спрашивая разрешения, смотрит на маму. Она чуть заметно машет головой, и тогда врач продолжает:

– Элиан, Вы ударились головой обо что-то тяжелое, камень или что-то вроде того, и серьёзно повредили голову. Мы сделали вам компьютерную томографию мозга, пока вы были без сознания. Результаты не утешительные.

Сейчас нужно назначить лечение. Думаю, пару недель вы побудите у нас. Так будет лучше и безопаснее для вас.

– И, какой диагноз? Что со мной? – врач не отвечает. Мама опережает его реплику:

– Доченька, тебе нужно отдохнуть. Не стоит сразу перегружать себя. Мистер Эндрюс, вы согласны со мной? – мама укоризненно смотрит на доктора и тот кивает в знак согласия. Затем пожелав мне хорошего отдыха, выходит из палаты.

– Я съезжу до дома. Хочу переодеться, я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое. Ты же не против?

– Конечно, поезжай! – мама целует меня в макушку и, взяв с кресла сумку, уходит. Палата наполняется тишиной.

***

Битый час я стараюсь вспомнить, что произошло на вечеринке, но всё без толку. Хочется кричать от этой неизвестности. Тело ноет, хочется встать, но боль в спине не позволяет.

Я пытаюсь сконцентрироваться, сосредоточится на вечере у Келли, но боль в голове сбивает все мысли. Я помню, как помогала ей, как что-то всех рассмешило; помню, как бежала очень долго, сначала по дороге, потом по какой-то тропинке, но дальше сплошная чёрная дыра. Неизвестность душит, я чувствую подступившую истерику, но стараюсь сдержаться.

Я бью по койке. Руки бессильны, кожа на них саднит от царапин и порезов. Слёзы скатываются на подушку. Я бью по кровати, пока последние силы не уходят от меня. Я продолжаю плакать. Так я засыпаю.

– Мисс Дэвис, проснитесь, – меня будет молодой женский голос.

Медленно открываю глаза: передо мной стоит медсестра, в руках у неё поднос с какими-то инструментами и препаратами.

– Здравствуйте.

Растерянно смотрю по сторонам, пытаясь опомниться после сна.

– Я поставлю Вам укол, а потом можете дальше спать. Если после укола будет хуже, обязательно сообщите. Я сейчас уйду, но сменщицу я предупрежу, – медсестра очень вежливая, у неё приятный заботливый голос.

– Что за препарат, – с трудом переворачиваюсь на живот. Боль пронзает всё тело. Голова «раскалывается».

– Ноотроп. Обычное дело. Лекарства этой группы прописывают для более быстрого восстановления после черепно-мозговых травм или нарушений мозгового кровообращения, а также поможет Вам с концентрацией, – ничего не понимаю. Травма, нарушения. Врач мне толком ничего не сказал. Я даже не знаю, что стало последствием падения.

– Черепно-мозговой травмой? – медсестра аккуратно вводит лекарство. Резкая и неприятная боль, нога отнимается.

– Ну да. Не волнуйтесь. Я видела Вашу карту и всё, что вам назначено. Всё по назначению Вашего лечащего врача.

Сестра вынимает иглу, сгладывает мусор в небольшой контейнер и уходит из палаты. Я остаюсь одна в глубокой тишине. Вопросов не стало меньше, наоборот: их ещё больше. Почему от меня скрывают диагноз? А если всё хорошо, то почему не скажут об этом?

Возвращаюсь на спину. Кажется, я скоро сойду с ума.

Мама и отец приезжают ко мне через час, после того, как мою палату покинула медсестра. В руках у папы большой синий пакет и пиджак: по костюму было видно, что они приехали сразу, как папа вернулся с работы. Мне так стыдно… Я всегда думала, как им безразлична моя жизнь, а теперь по их красным глазам, понимаю, какими страшными для них были эти четыре дня. Четыре дня они плакали, не теряя надежду, что их дочь придёт в себя.

– Я испекла твой любимый пирог с клубникой, – мама ставит пакет на тумбу возле кровати и целует меня.

– Привет, дочка, – папа подходит ко мне и берёт за руку, – ты не представляешь, как я рад, что могу снова видеть тебя!

– Мы привезли тебе ноутбук. Сможешь что-нибудь посмотреть, когда тебе будет лучше. Ещё тут фрукты, сок и…– мама начала всё доставать из пакета. – Майк, мы забыли апельсины. Ей же нужны витамины, Майк, – мама в секунду становится нервной, её голос дрожит. Вот-вот она заплачет.

–Мама, всё в порядке,– я пытаюсь привстать, но спину пронзает боль, и я сильно жмурюсь. – Мама и папа… прошу, не нужно так загонять себя. Всё… всё хорошо.

Мама всё в той же мятой чёрной кофте. Она не потратила на себя и секунды.

– Спасибо за всё, я очень рада вас видеть, – мама тихо выдыхает, папа встаёт и подходит к ней. Он обнимает её, и внутри меня разливается тепло. Я так рада видеть их такими близкими.

Мама и папа вместе тридцать лет, с самой школы. Я никогда не спрашивала, как они познакомились и стали парой. Но я готова спорить с каждым, что они любят друг друга, как никто не может любить. Папа во всём поддерживает маму, с ним она кажется такой хрупкой. Мама же сильно забоится об отце, и без неё он и дня не продержится.

Мама вздрагивает в объятьях папы, когда в тишине звучит мой голос:

– Мама, я хочу поговорить с моим доктором.

–Я, я не думаю, что это хорошая идея.

– Мама, ты не можешь скрывать от меня, что со мной. Я хочу знать, – мои глаза наполняются слезами. Я пытаюсь их скрыть, чтобы не делать больно родителям.

– Дакота, она права.

– Нет! – мама вырывается из рук папы, – Ной, ты не можешь, она ещё не готова, – мама пытается сдержаться и не перейти на крик.

Я набираюсь сил.

– Мама, пожалуйста! Мне плохо от этой неизвестности, – я плачу, мама отрицательно машет головой и тоже начинает плакать, – прошу. Пожалуйста.

Мама сдаётся. Она выходит из палаты, а папа бежит за ней. Через пару минут в палату заходит доктор Эндрюс. Один. Я моментально напрягаюсь.

– Элиан, Вы хотели меня видеть?

–Что со мной?– перебив врача, спросила я. Мне становится неловко. Я виновато опускаю глаза, но не извиняюсь, слова застревают в горле.

–У Вас ушиб головного мозга, тяжелой степени, – доктор выдыхает и садится рядом на стуле. – Я говорил, что, скорее всего, произошёл удар обо что-то очень твёрдое. Камень, балка от моста – это не важно. Травма серьёзная. Справой стороны затылочной зоны у Вас гематома, отсюда резкие боли. Я настаивал миссис Дэвис, сообщить Вам сразу, но она категорически была против этого, и настояла на том, чтобы я Вам не говорил.

Я машинально дотрагиваюсь рукой, до головы. Ноющая боль вызывает чувство тошноты. Гематома оказалась небольшой, но вызывала жуткую боль, при каждом резком движении, волосы на том месте слиплись в крови.

–И, что дальше? – Почему-то я чувствую абсолютное безразличие к себе. Я злюсь на себя за всю эту ситуацию. Мне безумно стыдно перед родителями, и перед теми, кто был на вечеринки у Келли. Келли…. Как же мне хочется увидеть её и всё у неё узнать. Она – единственный шанс, во всём разобраться.

– Я повторю, что это очень серьёзная травма, теперь вся Ваша жизнь – сплошной риск. Куча противопоказаний, долгое лечение. Вы должны быть счастливы, что та легко отделались.

– Легко? – а врач то шутник. Начинаю психовать, но доктор Эндрюс сохраняет полное спокойствие.

– Да, только представьте. Вы могли бы погибнуть, или лишится возможности ходить. Параплегия, полная потеря памяти, долгая кома. Вам же стоит лишь соблюдать противопоказания и лечение. Ваша жизнь почти не изменится.

– Что, что мне нельзя? – я вновь перебиваю доктора, но сейчас мне не до манер. Я на полном взводе.

– Вам нежелательно долго находиться на солнце, все нагрузки категорически исключить. Любой спорт, йога, танцы – опасны для Вашей новой жизни.

Доктор Эндрюс продолжал перечислять запреты, но я его уже не слышу. Я словно поместилась в вакуум. Уши заложило, боль ушла на второй план. Весь мой мир, вся моя дальнейшая жизнь, разрушились прямо сейчас. Я закрываю глаза, в надежде мгновенно уснуть. Убраться из этого кошмара. Я больше не сдерживаю слёзы. Они льются быстрым ручьём на подушку. Сквозь гул в ушах я слышу крик, и не сразу понимаю, что это я кричу. В палату забегает мама, за ней отец и медсестра. Я бью бессильными руками, плачу, и не могу ничего сказать. Мне ставят укол, но я дёргаю рукой, и маленькая струйка крови, стекает по руке, из новой ранки. Через пару секунд, а может это были и минуты, десятки минут, я отрубаюсь.

***

Я первый раз стою на пуантах, которые мне подарили на Рождество родители. Хореограф хвалит меня, не первый раз за занятие и я расплываюсь в улыбке. Мне пять лет…

Мама уже пришла за мной и стоит в дверях. Я вся вспотевшая и красная от жары, не смотрю в её сторону, чтобы не сбиться.

«Раз-два-три», – повторяю у себя в голове.

Мама улыбается, когда я подпрыгиваю возле станка.

Урок заканчивается, миссис Рокковски, грозно смотрит на нас, говоря домашние задание. Я слушаю её, как заворожённая. Впитываю каждое слово.

Одиннадцать лет спустя.

Играет громкая музыка. Я прилично разбегаюсь, отталкиваюсь от пола и взмываю верх, как птица. Выгибаю спину, вытягиваю ноги. Плавно приземляюсь. Мы ставим мюзикл « Ромео и Джульетта», в современной интерпретации… Моя первая ведущая роль.

– Зря ты ушла из классического балета, – Миссис Рокковски появляется из неоткуда, вовремя перерыва.

– Здравствуйте. Я рад Вас видеть,– она прекрасная. Высокая, статная. Волосы чёрные, затянуты в шишку. Длинное чёрное платье подчёркивает тончайшую талию.

– Не жалеешь? – она кивает в сторону сцены, – Современный балет люди воспринимают совершенно по-другому. Мы с группой ставим «Сон в летнюю ночь», ты бы идеально подошла на роль Титании.

– Ого, это серьёзное произведение. Мне приятно, что вы верите в меня, но я хочу накопить достаточно опыта в разных направлениях, перед тем, как буду поступать в академию. Современный балет – ещё один этап в моей жизни!

– Что ж, у тебя ещё достаточно времени подумать, чего ты хочешь. Не советую часто метаться от одного к другому. Но знаешь, ты можешь попробовать пройти кастинг, в какую-нибудь труппу или мюзикл, и всё пойдёт куда быстрее.

– Я люблю учиться.

Настоящее время.

Я мечтала стать хореографом. Профессионально заниматься балетом. Практически каждый день я упорно тренировалась по пять часов. Танцы были огромной частью моей жизни, и занимали приличное место в моём сердце. Неужели мне придется бросить всё это? Оставить танцы – равносильно для меня, что отрезать и выбросить на мусорку часть своего сердца. Столько сил, слёз и нервов были потрачены, по пути к своей цели. Теперь мне придётся оставить всё это.

Когда у меня случилась истерика, мне вкололи укол успокоительного, и спустя время, я уснула. Я проспала несколько часов, и проснулась, когда отец уехал. С огромным трудом я заставила маму вспомнить о себе и съездить домой, отдохнуть. Ей было необходимо поспать, принять душ – отвлечься от меня.

Ко мне заходила медсестра, молодая, лет двадцати пяти, с огромными губами, накрашенными бледно розовым блеском. У нее был противный, писклявый голосок. Она сказала мне, что я пролежу здесь ещё, не меньше недели, и принесла мне ужин. Есть мне естественно не хотелось, и через некоторое время поднос с нетронутой едой забрали.

Я смогла, наконец, встать. Мои ноги сильно отекли, но я могла их чувствовать. Прошла я не много, шагов пять до раковины. Зеркала в палате не было, и до сих пор я не видела, как выгляжу.

Я аккуратно расчесала свои волосы, убрав при этом в косу; в горле мгновенно пересыхало, и, на радость маме, я выпила весь сок.

Я лежала на спине и тупо смотрела в потолок. Моё внимание привлекла трещинка возле лампы. Трещины на зданиях, как шрамы на теле людей. Таят в себе секрет, и напоминают о случившимся. Трещины напоминают зданию о том, как много ему лет, или как давно делали ремонт. Шрамы, надоедливо напоминают о боли. Так и мои раны и ссадины станут шрамами, и станут напоминание о том ужасном дне, когда я так много потеряла: надежды, мечты, будущее, смысл жизни.

Почему все думают, что я хотела покончить с собой? Я уверена: это не так. Я не помню, как оказалась на мосту, не помню, почему ушла с вечеринки. Я даже не помню, как прыгнула. Но жить я хотела и ни за что не прыгнула бы специально.

Была уже глубокая ночь, через окно было плохо видно небо: мне мешали деревья, которые тянулись до него, словно хотели забрать себе его и укутать им свои ветки. Всё же мне удаётся увидеть сквозь усыпанные листвой ветви яркую звезду, она отличалась от всех.

Я всегда любила ночное время. Иногда, когда мне не спалось, я открывала окно и садилась на небольшой бордюр, включала «Linkin Park» и наблюдала за звёздами, лишь звук проезжающих машин оставлял меня в реальности. Я всегда восхищалась звёздами, они свободны, их никто не может поймать или достать, до них нельзя дотронуться, ступить на них. Мне кажется, это завораживает и притягивает.

Я пролежала несколько часов, тупо смотря на небо. Потихоньку начинало светать, но мне совершенно не хотелось спать. Я боялась, что замкнув глаза, я снова окажусь в коме. Странно и неприятно осознавать, что ты потерял несколько дней своей жизни. Ты не мёртв, но при этом лежишь бездвижный, а мир тебя не ждёт. День сменяется ночью, солнце – луной, и наоборот. А ты этого не чувствуешь. Кусок твоей жизни просто испаряется. Четыре дня, девяносто шесть часов, пять тысяч семьсот шестьдесят минут и ещё больше секунд… Да, по сравнению с людьми, которые всю жизнь «парят» между жизнью и смертью – это ничто. Но если задуматься, как много я могла сделать, как много можно было изменить, становится горько и страшно.

***

В коридоре больницы раздаётся громкий звук, словно что-то тяжёлое упало. Прислушиваюсь, но больше ничего не слышно. Снова глухой удар. Мне становится любопытно. Сажусь на кровати. Больше не слышно ни звука. С неимоверной болью в голове и в ногах, я всё же встаю, и, накинув на себя толстовку, направилась к двери. Приоткрыв её, я вижу, как мальчик лежит возле инвалидной коляски. Я сразу понимаю, что он упал с неё и не может встать. Медсестра почему-то не идёт, хотя звук падения был громкий.

– Я сейчас позову сестру, – поднять сама я испугалась, ведь не знаю причину, по которой он не может передвигаться самостоятельно, и боюсь сделать что-то не так.

Подбегаю к дежурной стойке, и что я вижу? Медсестра сладко спит, подложив под голову медицинские карты. Как так можно? Спать, когда в любой момент любому из больных может стать плохо и понадобится помощь.

Я решаю не будить дежурную и беру себя в руки. Подхожу к этому пареньку: он лежит неподвижно, закрыв глаза. Он очень худой, под его глазами «мешки». Да уж, вид у него болезненный, хотя о чём это я, это же больница, тут таких много, я – не исключение.

– Эй, ты спишь? – мальчик медленно открывает глаза, – Сейчас я тебе помогу.

Сначала я решила поднять коляску, чтобы потом посадить его, но стоило мне взять её, как боль появилась и в руках. Я воротила её несколько минут, но мне всё же удалось поставить её так, чтобы она перестала складываться.

– Сзади есть блокировка колёс, чтобы она стояла на месте, – я вздрагиваю от неожиданной реплики мальчика. Голос у него довольно взрослый, но на вид ему не больше пятнадцати.

Смотрю назад, нахожу педаль и давлю её ногой. Раздаётся щелчок. Проверяю: коляска больше не двигалась, а стояла твёрдо на одном месте.

Я обхватываю парнишку руками, сжимая на спине руки в замок. Отрываю его от пола и прижимаю к себе. Делаю шаг до коляски и не спеша опускаю его в сидение.

Кажется, всё это время я не дышала. И теперь выдохнув, я, со спокойной душой, сажусь прямо на пол рядом с креслом. Мышцы на руках заныли, голова закружилась. Откидываюсь спиной на стену и закрываю глаза.

–Спасибо,– тихо произносит мальчик. Я открываю глаза, на меня он не смотрит, а смотрит в пол.

–Пустяки,– с улыбкой отвечаю.

Начинаю подниматься, но затем я чувствую, как ноги подкосились, в глазах резко потемнело и сдавило виски. Я понимаю, что начинаю падать, и не могу удержаться. Резко меня хватают за руку, и я успеваю сама сесть.

–Теперь мы квиты,– произносит мальчик, которого я недавно выручила. Отдышавшись и придя в себя, я, наконец, могу поблагодарить его:

– Это уж точно. Спасибо.

Повисло неловкое молчание. И я решаю попрощаться, когда он вдруг выдаёт:

–Хочешь, покажу кое-что классное?

–Серьёзно, мы же в больнице, неужели здесь есть что-то интересное?

–Ну, да. Я тут уже месяц, поэтому знаю всё. Поэтому сними тормоз с колёс, а потом, я тебе покажу.

Я повинуюсь его словам, и, встав за коляской, поднимаю педаль.

– Ну, что дальше?– он говорит, что нужно идти прямо до конца коридора, затем свернуть налево, и пройти до конца.

Я взялась за ручку коляски, и мы отправились. Спустя минут пять, не больше, мы подошли к стеклянным дверям, ведущим на балкон. Остановившись возле одной из дверей я, обойдя коляску, открываю её.

–Нам сюда можно? – спрашиваю, силой надавив на ручки в низ.

–Наверное, нет, но всем без разницы.

Я продолжила надавливать на ручку, но она не поддавалась.

– Слушай, кажется, тут заклинило,– дёрнув последний раз, я убедилась, что ручка сломана.

– Извини, я что-то задумался. Эта дверь не открывается, попробуй другую, или могу я.

Я повторяю тоже с другой дверью, нота с лёгкостью тут же открывается. Парнишка подъезжает, и я помогаю переехать ему порог.

– Не нужно было, я и сам мог,– мальчик явно раздражён. Наверное, он не любит, когда ему помогают по каждому пустяку.

Я отпускаю инвалидное кресло, и мы разом оказываемся на балконе. Немного запыхавшись, я не сразу обращаю внимание на то, куда смотрит тот мальчик. Но отдышавшись и подняв голову, я ахаю.

Тёмно-голубое, утреннее небо, медленно светлеет, проникаясь нежно-розовыми оттенками, напоминая мне сахарную вату; едва заметные жёлтые блики, видневшиеся на горизонте, будто напоминали о скором появлении солнца. Картина завораживала.

Таким Сиэтл я не видела. Тихий и спокойный. Без толпы шумных людей и кучи проезжающих машин. Лишь изредка слышались шум мотора, или случайно брошенная фраза. Живя в маленьком доме, окружённом другими домами и небоскребами, ты не замечаешь такой естественной красоты. Красоты, за которую не надо платить или что-то менять, отдавать. Природа всё сделала сама, позволив нам молча любоваться, так как это делали мы. Не говоря ни слова, мы думали об одном.

Не знаю, сколько мы уже стоим: уходить совсем не хотелось. За десятками крыш небоскребов уже начало поднимается солнце. Раскидывая по небу свои лучи, оно не спеша возвышалось над бесконечным городом. Сиэтл просыпался.

–Это очень красиво, дух захватывает. Когда ты находишься «внутри» города, вдыхая всю жизнь Сиэтла вместе с пылью, этого не видно, и ты даже не думаешь об этом. Мы так много прекрасного пропускаем, – я замечаю позади парнишки лавку. Подтащив её к коляске, сажусь на неё рядом с мальчиком.

–Я Майк, а ты?– совсем не подумала, что мы даже имени друг друга не знаем, хотя прошло не меньше двух часов с нашей встречи.

–Элиан, можешь называть меня Лиа.

– Приятно познакомится Лиа, – Майк улыбается, но тут же отворачивается и продолжает наблюдать за рассветом.

Теперь я могу разглядеть его: милый темнокожий парень, лет пятнадцати, худощавого телосложения, с мелкими брейдами на голове. Мне становится очень любопытно как давно он здесь, и я даже не успеваю подумать о корректности, когда слова вылетают из моего рта:

– Можно спросить, как ты сюда попал, – Майк хмурится, я мысленно ругаю себя. Спустя минуту молчания он всё- таки отвечает мне, но с явной дрожью в голосе.

– Это было где-то полгода назад, после Рождества, – он замолкает, и я уже не жду продолжения. – Мы ехали в аэропорт – провожали мою сестру на учёбу, после каникул, – Майк вновь замолкает, рассказ даётся ему с трудом, и я жалею, что разбередила эту рану.

–Прости…

–Ничего. Сзади нас ехал огромный грузовик, и в один момент он начал беспрерывно сигналить. Мой отчим, Мэтью, не понимал в чём дело, и начал жутко нервничать. Грузовик продолжал сигналить, но нам некуда было деться. Машины несли по встречной, одна за другой, и перед нами было ещё куча машин. Мотом водитель грузовика перестал сигналить, Мэтью и мама успокоились, мы с сестрой тоже. Но дальше… Дальше случилось то, что грузовик подрезал нас сзади, автомобиль Мэтью занесло прямо на встречную полосу, – небольшая слеза скатывается по лицу Майка, я тоже хочу заплакать от жалости, но боюсь это не уместно.

– Мэтью вылетел через лобовое стекло, а мама умерла на месте от потери крови. Нас сестрой забрала реанимация. Я был в сознании, и видел, как мою сестру Кору пытались откачать. Им не удалось вернуть её к жизни. Девятого января, я потерял всех. Меня доставили в больницу, сделали множество операций, но всё было зря. Перелом нижних позвонков, отказ конечностей. И всё подобное.

Майк заканчивает рассказ. Я не нахожу, что ответить. Это очень страшно, очень. Потерять всех, кого ты любил разом. Остаться совершенном одному на всей планете.

– Мне очень жаль. Не нужно было спрашивать.

– Как ты сюда попала?

– На самом деле, я точно не знаю. Я была на вечеринке у лучшей подруги. Все веселились, я долго к ней готовилась, а дальше – провал. Помню только, как я бежала куда-то, но не знаю почему. Мне сказали, что я упала с какого-то заброшенного моста, но сколько я не пыталась вспомнить все моменты того вечера, у меня не выходит,– от воспоминаний о той вечеринки начинает болеть голова.

Я увожу тему, спросив, сколько ему лет. Я была права – пятнадцать.

***

После встречи рассвета на балконе, настроение было не таким плохим. Жизнь продолжалась, но смериться со всем, что я потеряла, я пока была не готова. Но я была рада, что в таком унылом месте, у меня появился друг.

Сейчас было восемь часов утра, и через тридцать минут в больнице начинался завтрак. Перед тем как показаться перед другими больными, я решила, наконец, взглянуть на себя. В палате, была своя душевая, что меня очень обрадовало, и там оказалось зеркало.

Взяв собой чистую одежду, которую вчера привезла мама, я зашла в душевую комнату и оставила её на полке с полотенцами.

Подхожу к зеркалу. Я, конечно, не ожидала увидеть там красавицу, но и не думала, что всё так плохо: кожа у глаз высохла и покрылась трещинками, на левой щеке был синяк и ссадина над бровью; волосы, не смотря на то, что утром я слегка их расчесала и заплела в косу, выглядели, как воронье гнездо, а в месте, где была гематома, были склоченные и липкие от крови.

Я не могла смотреть на себя, без чувства отвращения. Слёзы подступили к глазам, но я взяла себя в руки.

Помедлив с минут, я решилась снять с себя больничную рубаху. Картина была не лучше: все ноги в синяках и глубоких порезах, руки все исцарапаны, в местах сгиба синячки от капельниц.

Встаю под тёплый душ. Струйки воды скатываются по телу, позволяя ему расслабится. Беру шампунь и наливаю на руки. По кабинке мгновенно разносится запах ванили, я полностью отключаюсь от всех мыслей. Наношу шампунь на голову: рану неприятно щиплет. Но я стараюсь игнорировать эту боль, чтобы не возвращаться в тот день, и не гадать, что произошло.

Мыльная вода смешивается с грязью, забирая всё плохое, и уносит с собой. Я немного освобождаюсь от груза боли и незнания. После душа мне становится легко. Я почти не думаю, о случившемся той ночью, и о том, что за этим последовало, однако потревоженные раны ноющей болью напоминают о себе. Тело словно горело.

***

Мы с Майком вместе сели на завтрак. Настроение у обоих было располагающим, и грустить нам не пришлось. Еда была, мягко говоря, невкусная. Я взяла овощной салат и пюре из кукурузной каши. Назвать это пюре было сложно – тягучие месиво с кусочками зелёного лука. Салат был свежим, но не солёным. Аппетита у меня не было, но для скорейшего восстановления нужно откуда-то брать энергию.

Весь завтрак я и Майк разговаривали без умолку. Обсуждая одну тему за другой, мы то смеялись, то печально вздыхали. Для своих лет он очень начитанным, знал о многих вещах. Наизусть рассказывал биографии спортсменов, перечислял редких животных, обитающих в Америки, рассказывал о своих школьных проектах по физике.

Я слушала его с таким удовольствием, что совершенно не вспоминала о каких-то проблемах.

Zurück 123 4 5 ...17 Weiter

Босиком по звёздам

Andere haben auch gelesen: