Быть жертвой больше не выгодно. Дополненное издание

Папа, я хочу, чтобы ты был!

Работа с отцовскими темами на терапевтической группе – испытание не для слабонервных.

Всякий раз, собирая «отцовскую» группу, я готовлюсь к худшему: на какие мины придется наступить? Какие фонтаны боли выльются наружу? Какие старые раны вскроются?

Все отцовские темы известны: защита, признание ценности, достижений, прав, достоинства, женственности/мужественности.

И, увы, редкий человек избежал травмы, редкий человек обошелся без душевных повреждений разной степени тяжести…

Папа, признай меня!

Есть такой вид непризнания, который не оставляет тебе места для жизни.

Нет, физически ты живешь, но тебя все равно нет. Нет тебя как человека. И прав у тебя тоже нет.

Нет права заявлять о себе. Нет права предъявлять себя, нет права хотеть. Нет права, когда ты не признан сыном или дочерью.

Это очень глубокая рана. Очень тяжелая рана. Ее наносит отец, когда говорит: «Ты не мой сын. Ты не моя дочь».

С такой раной ты становишься вечным скитальцем в поиске признания, ты пытаешься его заработать, заслужить…

Тебе важно заслужить, ибо только когда тебя признают, ты будешь. Только тогда ты получишь право дышать, ходить по земле. Будешь иметь право. Ты выворачиваешься наизнанку или же становишься незаметным… Все тщетно.

Ты между молотом и наковальней; получаешь только то, чего больше всего боишься… Кто-то другой, кто признан, будет обласкан вниманием и поддержкой, но не ты сам. Как ни старайся.

Папа, защити меня!

Не так важно, присутствует ли отец физически или же его нет; важнее всего наличие его намерения встать на твою защиту. Важнее всего то, допускает ли он, что ты можешь нуждаться в нем. Допуская это, твой отец поддерживает тебя.

Готов ли он лично пригрозить обидчикам, научит ли давать отпор; вмешается ли в случае семейных разборок, где тебя запутывают в паутине вины или долга, или же просто, приняв твой страх, поможет найти выход, подбодрит…

Пока ты мал, беспомощен и слаб, ты нуждаешься в отце, который сильнее тебя. Сильный, справедливый отец подарит тебе пожизненное право на защиту себя.

Если же этого не случилось, ты не был защищен, ты обречен бояться – тех, кто напоминает тебе больших или сильных, взрослых или даже детей. Ты будешь бояться тех же, кого боялся в детстве.

Папа, поговори со мной!

«Мой отец всегда молчал; как будто его не было. Всем в семье рулила и заправляла мать, она обладала настоящей властью в семье; отец был гибридом свадебного генерала и тени отца Гамлета, до него невозможно было достучаться.

Наверное, будучи ребенком, я очень страдала, находя отца в вечной эмоциональной коме, но потом привыкла… Я потеряла его, никогда не имея; только теперь я понимаю, какую боль мне это причиняло. Вероятно, потому именно с эмоционально открытыми людьми я чувствую себя в безопасности, но в тех отношениях, которые создаю сама, я очень закрыта, недоступна.

Я снова страдаю от отсутствия связи».

Отсутствующий отец – это вечно ноющая ссадина в душе.

В будущем, когда ты сам будешь создавать отношения, ты будешь попеременно страдать от «отсутствия», отдаления партнера или же сам будешь становиться таким избегающим, отдаляющимся «отцом».

Ты будешь играть эти роли попеременно и будешь в бессилии наблюдать, как твои собственные отношения тают, истончаются от недостатка близости, доверия, тепла.

Папа, возьми ответственность!

«Папа оставил нас с мамой и ушел»; «Папа пил»; «Папа врал, не сдержал ни одного слова»…

Когда отец – маленький ребенок, то кто-то должен стать взрослым. Этим взрослым становится сын или дочь; они приучаются брать на себя ответственность, заботясь о таком папе, или же маме и папе, или же маме, папе и еще братьях и сестрах.

Жизнь превращается в служение, которого невозможно избежать, одиночество, эмоциональный голод и тоска загоняются поглубже, а навыки серьезного, ответственного… гиперответственного человека растут и крепнут.

«На выходе» мы имеем грустную, усталую, замороченную рабочую лошадь, не имеющую никакой собственной ценности, кроме как пахать и вкалывать. Эта лошадь уважает себя (и других) только за те же способности, она одновременно ждет, что ее освободят, и не верит в то, что освобождение возможно.

Все они ждут. Все ждут, что это произойдет, что кто-то додаст, вернет, ответит, кто-то защитит, признает, сделает жизнь интересной.

Люди заперты в клетках своего прошлого, их память не оставляет им шанса на спасение. Ибо его не было, они так и остаются Жертвами. Жертвы живут в клетках, страдают и не знают, как выйти.

Они тратят все силы на то, чтобы убедить себя, что в клетке хорошо (уходят в фантазии и рационализацию). Или изо всех сил уважают себя за свою гиперответственность, тайно или явно отвергая сибаритов; они запрещают себе хотеть оттуда выйти, подавляя свои личные «хочу»…

Они жаждут, чтобы их освободили родители, в данном случае – отец, который, повзрослев, примет на себя ответственность за свои чувства, свои действия, свою жизнь. И, повзрослев, скажет: «Прости, я сам не справился со своей жизнью… Ты не виноват. Имеешь право… живи, как сочтешь нужным».

Все пленники ждут этого освобождения. Даже от тех, кого уже нет в живых.

Сценарии сложились давно и работают безотказно. Пленники сами не готовы освободить себя.

Они ждут… Папа, будь сильным, и тогда я смогу стать слабой, твоим ребенком. Папа, возьми ответственность за маму, и тогда я смогу жить своей жизнью, отдельно от нее. Папа, я хочу гордиться тобой, уважать тебя. Папа, помоги мне почувствовать себя ценной. Папа, защити меня…

Избавление от страха

Мы очень часто испытываем этот страх – страх заявить о своих границах, защитить себя, обозначить свою позицию.

Почему же нам, взрослым людям, так нелогично страшно?

Потому что всякий раз, когда мы в него «попадаем», мы уже не взрослые люди.

Мы боимся той своей частью, которая известна как «внутренний Ребенок».

И мы эмоционально «проваливаемся» в тот опыт, который переживали, будучи маленькими, зависящими от своих родителей…

И боимся мы, как правило, того, что когда-то пережили в отношениях с ними.

Что-то страшное, что так сильно пугает, что легче изнасиловать себя в миллионный раз, чем рискнуть-таки заявить о себе.

«У мамы был юбилей, на празднование которого она пригласила множество родственников. В какой-то момент она возвестила мне: «А от тебя я жду еще одного подарка. Станцуй для меня!»

Я занималась танцами с детства, она много труда вложила, чтоб меня на них водить; тратила деньги на занятия и костюмы. Поэтому она считает, что имеет право получить отдачу от своих вложений. Одного только она не знает: я ненавижу танцевать. Потому что занималась не для себя, а для нее, потому что она так хотела… И тогда все внутри меня противилось ее “просьбе”, но я так и не решилась отказать. Когда встает выбор между моим и ее желанием, я предпочитаю насилие над собой, потому что я не в состоянии снова пережить свой ужас отвержения, который меня преследует с незапамятных времен».

«У меня есть подруга. Она частенько позволяет себе критику и поучения в мой адрес – довольно уничижительные. А я… ничего не могу ответить. У меня как будто язык отнимается. Потом я мучительно переживаю эти ситуации внутри себя, мне очень больно, что со мной так поступают, но я даже и помыслить не могу, чтобы сказать хоть слово в свою защиту. Сразу возникает такая угроза наказания и уничтожения, что я предпочитаю быть размазанной, но живой, чем рискнувшей, но уничтоженной».

«Я не говорю своему парню и половины того, что чувствую. Не сообщаю ему о том, что мне не нравится. Подчиняюсь его сексуальным желаниям, даже если не хочу секса. И я очень, очень боюсь, когда он раздражен или недоволен… Мне кажется, что, если я буду плохо себя вести, он уйдет и больше никогда не вернется».

Такие похожие истории. Истории детского страха во взрослом возрасте.

Ребенок боится недовольства родителя, потому что зависит от него. И ему легче заставить себя, чтобы справиться со страхом, чем настоять на своем.

Именно поэтому многие живут в хроническом самонасилии, не рискуя даже заявить о своем нежелании соответствовать чьим-то требованиям.

Избавление от такого страха требует огромного мужества и усилий…

Сначала мы «обнаруживаем» сценарий. Учимся видеть, сколько насилия мы совершаем над собой в попытке избежать страха (чаще всего – отвержения и наказания).

Причина всегда есть… Эта причина – в какой-то детской истории или ряде повторяющихся обстоятельств, где ты застыл в состоянии беспомощности. Где ты не узнал, что бывает иначе.

…Мне повезло. Один из моих родителей мне сказал – в ситуации насильственного обращения: «Так поступать с тобой нельзя. Это жестокое обращение».

Я и теперь опираюсь на его напутствие в тех обстоятельствах, которые похожи на ту самую историю, будучи уверенной в незыблемости моих прав.

Однако многие другие не получили такой защиты, да и я сама оказалась запутавшейся в иных, не похожих на ту историю жизненных обстоятельствах. А там, где не укоренилось право на защиту, оказывается укорененным страх…

В этом сценарии мы сами ответственны «вырастить» такого внутреннего Родителя, который скажет в ситуации, грозящей насилием: «Нет, это нам не подходит. Так со мной поступать нельзя».

 

2
Оказывается, я – в Жертве?

Можно ли утолить свой эмоциональный голод?

Каждый носит внутри себя свою нужду, свой голод, который образуется в результате систематичного оставления уязвимого ребенка без критически значимой эмоциональной пищи; в результате человек не умеет накормить себя сам и не умеет использовать самые разные источники «питания».

Если высказаться метафорично, человек, не получивший грудного молока, будет тосковать именно по нему, не умея усваивать и вообще признавать съедобными другие виды пищи.

Другими словами, не оценит и не заметит ни единой возможности, которую предоставляет жизнь, будучи внутренне нацеленным исключительно на то, что недостает. И будет ждать человека, который эту необходимую пищу ему предоставит.

В этом нет ничего стыдного или ужасного, это большая трагедия, хотя большинство людей очень стесняются своего дефицита – сами или же в результате внушенного стыда (стыдно быть слабым, нуждающимся и не справляющимся).

Когда твоя уязвимость выдавлена на самые задворки твоего осознания себя, это самое скверное положение вещей, ибо накормить себя, не ведая (или стесняясь) того, что ты голоден, становится практически невозможно.

Напротив, большинство преуспевают в попытках скрыть все признаки своей эмоциональной нужды и сами страдают от этого, а еще изводят своих близких в неосознанной надежде восполнения дефицита.

Поэтому только осознанность, пристальный взгляд на свою нужду и историю ее образования, дает хоть какой-то шанс ее рассмотреть, найти собственные болевые точки и для начала попытаться их защитить новыми, более взрослыми способами, а впоследствии, признав и нужду, и уязвимость, согласиться их насытить-напитать.

В результате длительной работы, осознания можно прийти к такой точке, где нужда уже не будет «рулить» всеми действиями и поступками, заставляя убегать из отношений с людьми или же настойчиво требовать того, чтобы эти люди накормили-таки твоего внутреннего Ребенка грудным молоком.

По моему личному мнению, для того чтобы это произошло, необходим опыт нескольких партнерских отношений, проведенный в анализе, в терапии, – для того, чтобы выйти из созависимости, так характерной для нашей сегодняшней ментальности.

Итак, если мы начинаем обращать внимание на свою эмоциональную зависимость от партнера – на любом полюсе: важно ли что-то от него получить или же важно, чтобы он оставил в покое, и если и то и другое связано с сильными переживаниями страха, стыда или вины, то первый шаг к свободе уже сделан.

Здесь стоит отметить, что у каждого нужда локализуется в какой-то собственной зоне, имеющей особую значимость, и это всегда зона травмы.

Некоторым чрезвычайно важно чувствовать заботу: слышать такие вопросы, наблюдать такие действия по отношению к себе, которые убедят их в том, что о них хотят позаботиться и, следовательно, их любят.

«Как ты?», «Что с тобой?», «Почему грустишь?» – они тоскуют об элементарном внимании и потому легко «западают» на соответствующую стратегию партнера, если даже он единожды поинтересовался, проявил заботу.

Другим важно, чтоб на них обращали внимание, замечали красоту (уникальность) и выражали это словами: «Я никогда не встречал такой красивой (уникальной) женщины». Таким людям внушали, что в них нет ничего особенного, они – такие, как все, или даже хуже других.

Третьим необходимо признание своих усилий: «Ты так много делаешь для нас, мы так благодарны тебе».

Осознание своего дефицита помогает понять: только от меня зависит, смогу ли я освободиться от проклятого наследия, или же я останусь навечно в тюрьме страха и ожиданий.

Одновременно с осознанием своего голода и того, как он локализован, начинаешь видеть острую зависимость от того, как тебя накормит конкретный человек (если мы ведем речь об отношениях).

…Я хочу, чтобы меня любил именно он, заботился – он, признал ценность – только он, отпустил, оставил в покое – он… Только тогда я почувствую себя важной, любимой, значимой, нужной, только тогда я почувствую радость жизни.

…Сколько нужно пробыть в этой точке в терапии? Сколько месяцев; сколько слов обиды и злости должно быть высказано, сколько слез тоски и одиночества пролито?

Опять же: чем больше на твоей душе ран – тем дольше, и тут уж ничего не поделаешь – плачь и иди дальше.

Ты будешь вспоминать – как часто ты оставался один – без поддержки, без помощи, как много тебя лишали любви, и ты будешь отчетливо видеть взаимосвязи: как все повторяется – сейчас, в настоящем. Ты увидишь, как ты сам продолжаешь линчевать себя, оставляя голодным, и надеешься на внешнее сострадание.

– Я больше так не могу. Я ужасно устала.

– Отчего ты устала?

– Я устала за всех отвечать. Мне нужно обо всех позаботиться, всех организовать, меня мучает вина, когда я «ничего не делаю». И уж тем более я не могу отказать близким ни в одной просьбе. Я не могу вынести собственной вины, которая тогда возникает.

– А когда в таких случаях ты уважаешь себя?

– Когда сделала все, что было спланировано, когда смогла помочь всем своим родным.

– А за что еще тебя можно уважать?

– (Сквозь слезы) Не за что меня больше уважать! Нет во мне больше ничего ценного…

Она не находит в себе ничего ценного, признавая лишь свою функциональность. Она не верит, что ее можно ценить за что-то иное. Она ждет, что все нуждающиеся в ней, которых она, по детскому сценарию, «замкнула» на себя, оставят когда-нибудь ее в покое, заживут своей жизнью и освободят, а она получит право на свою жизнь – без вины.

Не освободят. Не признают. Не дадут. Придется отвоевывать свои права – у собственного страха, вины и стыда.

Любое отвоеванное право – право на «не хочу», право на «не могу», право на значимость своих переживаний, право на собственный выбор и тому подобное – вырывает тебя из лап зависимости, добавляя устойчивости твоему внутреннему Взрослому, который поддержит твоего Ребенка в его нужде.

Все, кто пережил этот опыт внутренней революции, говорят:

«…Было очень страшно. Страшно, что отвергнут, не поймут. Страшно потерять близких, которые увидят, что ты не такая уж хорошая. Было смертельно страшно, и одновременно я чувствовала эйфорию – что наконец-то настояла на своем».

Наконец-то согласилась со своей нуждой. Сказала то, что думала, а не то, что хотели услышать; разрешила себе чувствовать то, что чувствуется; позволила себе отдых, уделила себе время…

Именно так мы ее удовлетворяем – свою нужду, – поступая в соответствии со своими желаниями, в соответствии со своей внутренней субъективностью, своей правдой, какой бы она ни была. Уважая себя, присваивая свои достоинства – именно так, и никак иначе. Поступая в соответствии с собой и своими нуждами – вот так мы кормим себя.