Ведущая на свет

Ну… Ему легче. И вчера я была готова нести за это желание ответственность. Значит, нужно нести ее, следовать своему стремлению до конца. Правда, все еще непонятно, почему нет никакой инструкции к тому, как это все работает. Я что, единственная такая идиотка, которая вдруг решила помолиться за демона?

– Мы пытаемся этого не допустить, Агата, – устало и будто слегка утешающе произносит мистер Пейтон, – мы работаем над тем, чтобы поймать его до того, как он догрешится до восьмого класса. Тогда его просто вернут на поле, ну а вам… Вам придется отрабатывать свою привычку игнорировать предписания, но это то меньшее, чем вы можете отделаться.

– Вы беспокоитесь обо мне? – с недоумением переспрашиваю я, заслышав какие-то новые интонации в голосе мистера Пейтона. – Обо мне?

– Ну разумеется, – тоном “ну это же очевидно” отвечает Артур. – Агата, мы боремся за каждую душу, которая еще не сдалась. Вы не демон, вы…

Он запинается, потому что его корректность и предельная жесткость явно сейчас столкнулись в нешуточной битве.

– Дура? – я облегчаю страдания бывшего босса, и он кивает, явно испытывая удовольствие от того, что ему не пришлось произносить это вслух.

– Но глупость не самый страшный грех, – продолжает Артур невозмутимо, – и в конце концов, мы понимаем, что поддаться влиянию демона может абсолютно любой. Не повезло вам, но в ад вас отправлять за это нам резона нет.

Лестно-то как, черт возьми.

И вот за что это все? За одну молитву?

– Я могу идти? – еле выговариваю я непослушными губами.

– Конечно, мисс Виндроуз, идите, – милостиво кивает мне мистер Пейтон. Видимо, оказанный его словами эффект найден моим бывшим боссом более чем достаточным.

Уже в дверях кабинета Артура я сталкиваюсь с высокой блондинкой, вьющиеся волосы которой обстрижены чуть ниже затылка. И она, лишь мельком глянув на меня, брезгливо кривится. Серафим. Не меньше. С ярко проявляющейся “аллергией на грязных грешников”, как и говорил Генри.

– Анджела, – доносится из-за моей спины голос мистера Пейтона, – я надеюсь, ты принесла мне хороших новостей.

Анджела? Анджела Свон? Карающий хлыст Небес, Орудие Молнии, еще один член Триумвирата, так же, как и Артур, так же, как и Катон? Известная в Лимбе своей яростной ненавистью к демонами и всем грешникам, кто не может взять себя в руки? Ох-хо, никогда ее не видела. Слишком высоко летает эта птица, она занимается ловлей демонов непосредственно в смертном мире.

Мисс Свон оттесняет меня в сторону плечом – выражение лица у нее при этом, будто она обо что-то испачкалась, – и проходит внутрь. Решив, что задерживаться смысла больше не имеет, я выхожу и, лишь закрывая за собой дверь, слышу их диалог.

– Это она? – презрительным голосом спрашивает мисс Свон.

– Она, – еще более измученным откликается Артур.

Раздражение накатывает на меня, как и всегда, когда я сталкиваюсь с какой-то несправедливостью в свой адрес.

Папа говорил, что это грех моей гордыни, но какая гордыня? Ладно, Небеса, оценившие жест моего сочувствия к Генри некой величиной сухих цифр вычета по кредитному счету. С Небесами спорить смысла не имеет. Но Артур и Анджела – это всего лишь архангелы. Да – они выше, да – они уже отработали свои кредиты, но им так же, как и мне, нельзя осуждать. А они осуждают. Меня. За молитву. За простое сочувствие, за попытку попросить Небеса быть чуть помягче к одному конкретному демону. Это уже стоило мне и минуса по кредиту, и “заманчивых перспектив” по ссылке в ад. Так какого черта добавляют еще и они?

Так, ладно, еще пара минут – и я уже сама начну осуждать, а я этого делать не хочу. Ей-богу, хватает минусов по кредиту от одного рыжего… персонажа.

По сути, мне нужно бы забрать вещи из кабинета, что я делила с Рит, но для этого нужно подняться на слой выше, а я уже сейчас чувствую себя профессиональным ковриком для ног.

Я просто ухожу, киваю на прощанье Лили – она выглядит заинтересованной в происходящем, но я не в том настроении, чтобы рыдать в ее жилетку. Да и с Лили мы даже не подруги, чего уж там.

Завтра, я разберусь со всем завтра.

Тем более, что с меня сейчас никто и ничего не спросит, мне даже оформлять неделю отгулов после отравления демонами не надо.

И нужно бы заглянуть хотя бы к Джо, но в моем нынешнем состоянии я точно знаю – он будет меня жалеть. А я и так чувствую себя отвратительно.

Поэтому я просто возвращаюсь к себе. Прохожу в комнату, сбросив в прихожей обувь, и оседаю на кровать.

Опустошение – вот какое слово отлично передает мое состояние сейчас.

Просыпаясь вчера утром, я совершенно не представляла, что меня ждет столько неприятностей. Падение во время полета, личное соприкосновение с крестом одного из демонов, столько взысканий за его освобождение…

Все-таки почему нет ни единой строчки о том, что нельзя молиться за демонов, ни в Кодексе Святой Стражи, ни в общем регламенте работников Чистилища?

Почему Генри вообще отпустили, если он так опасен? И опасен ли? Почему мне так сложно поверить в характеристику “зверье”, данную Артуром в адрес исчадий.

Генри не походил на зверя, таким, каким я его помню. Возможно, в некоторых моментах диалога с тем же Айвеном, но в общении со мной – не особенно он отличался от того же Найджела Рэдклиффа, который примерно так же флиртовал с Рит, когда мы возвращались вместе с ней со смены.

Но… Генри сбежал, он в смертном Лондоне, и я теперь уже точно ничего не выясню, не смогу даже на секунду понять, насколько Артур прав в своих суждениях.

От досады я сжимаю ладонь и слышу шорох сминаемой бумаги.

С удивлением гляжу на собственную руку и вижу в ней ту самую выписку по своему кредиту, которую по инерции забрала с собой.

Разворачиваю лист, снова смотрю на цифры списаний, вгоняющих меня в лишний минус по кредиту.

И цепляюсь взглядом за новую строчку.

“… в.п.п. Генрих Хартман – нарушение режима, находящегося на испытательном сроке, соблазнение замужней женщины… 22:15… адрес… дата”

Я отстраненно цепляюсь взглядом за таинственное “в.п.п”, но, честно говоря, толком подумать на тему, что бы это значило, не успеваю, до меня доходит весь смысл этого предложения.

Ну вообще!

Я тут огребаю за него, а он уже пытается оприходовать чью-то жену. И это ложится на мой счет теперь.

И что, неужели уже так поздно?

Я кошусь на часы и замираю. Восемь. Восемь пятнадцать. А на листе – ну точно, десять.

Нет, с Небесами не спорят, их учет грехов никогда не ошибается. Но…

Получается, я знаю, где будет Генри через два часа? И чем я рискую, если проверю это?

Чтобы выбраться из Чистилища в мир смертных, многого не надо, на самом деле.

Но и нельзя сказать, что это просто, быстро и легко. Внутри Лимба – шастай как хочешь, но в смертный мир можно только по разрешению.

Нужно добраться до Департамента Учета Внешних Перемещений, высидеть очередь, состоящую из таких же утомленных и задолбавшихся работников твоего слоя, оформить себе положенный по работе увольнительный, взять комплект сухого пайка – а он полагается всем уходящим, чтобы побороть обостряющийся в смертном мире греховный голод.

А потом только после получения пайка ты получаешь ключ – теперь уже для выхода в смертный мир. Одноразовый. Его хватит на то, чтобы выйти в смертный мир и вернуться. После этого ключ рассыпается в твоих руках белой пылью.

Вообще-то я теперь безработная. Но у меня есть три неиспользованных и несгоревших увольнительных за этот месяц и за предыдущий, которые мне полагаются как работнику Святой Стражи. Полагались. Но ведь они не должны сгореть из-за увольнения, да? Я же работала и имею право увидеть свою семью?

Когда я прихожу – в Департаменте Учета царит разгром и разруха. На гладком темном паркете – царапины, выбоины, оплавленные пятна.

И пусто. Очень пусто. Обычно тут полным полно народу, а сейчас холл Департамента пуст, как будто это не самое популярное место на восьмом слое.

– Что случилось? – спрашиваю я у Молли Митчелл, которая работает тут оператором и занимается приемом заявлений на выдачу увольнительных.

Молли – этакое миловидное создание, с изящным острым подбородком и россыпью веснушек по всему лицу. Солнце явно зацеловало эту девушку, и не зря – характер у неё очень теплый. У нас с ней хорошие отношения, я её даже рисовала несколько раз.

– Ты не слышала о побеге исчадия? – Молли удивленно таращится на меня и я запоздало хватаю воздух ртом. – Он прорывался через нас вчера. С боем. Не моя смена была, но мне рассказывали. Мы с утра разбираем документы, он нам тут форменный ад устроил.

– Много пострадавших? – виновато уточняю я, чуть прикрывая глаза. Поэтому и очередей нет, люди просто напугались. Понятно, что исчадия уже здесь нет, но привычное человеческое “а вдруг” никуда не девается и работает в посмертии даже лучше, чем при жизни.

– От нас четверо, – вздыхает Молли, – слава богу, час был неприемный, людей почти не было. Агата, тебе оформить выход?

– Ага, – я киваю, затем оглядываюсь на творящийся вокруг беспредел, – Молли, а ты можешь мне за один раз три пропуска выдать? Сейчас все подотойдут, понабегут, и очереди будут совсем адские, а я сама после отравления, совсем не хочу выстаивать их…

– Соскучилась все-таки по своим? – понимающе улыбается Молли, потом оглядывается на кабинет руководителя отдела, и встает. – Сейчас спрошу у мистера Уоллеса. Вроде нет в регламенте запрета на единовременное оформление.

– Да, конечно, спрашивай, – я киваю, а сама скрещиваю пальцы под столом. Умалчиваю, что дело вовсе не в “соскучилась по своим”. Честно говоря, даже полгода спустя мне все еще неловко приходить в свой смертный дом. И пусть ни отец, ни мать меня не видят, все равно как-то тяжело.

Рональд Уоллес не был архангелом, не был серафимом – и возможно поэтому Молли выходит из его кабинета сияющая довольной улыбкой. Наверное, Анджела Свон, только заслышав мою фамилию, отказала бы мне в пропусках в смертный мир. Навечно.

– Разрешил, – Молли так искренне за меня радуется, что мне поневоле становится стыдно, – сейчас, погоди, я оформлю бумаги. Заполняй заявления пока. И кстати, раз уж так, три пайка сразу забирай, поняла? И без нашей еды в смертный мир не суйся.

– Да, я помню инструкции, – киваю я и склоняюсь над заявлениями.

Мне кажется, что я что-то нарушаю, по крайней мере, пока я заполняю бланки, руки мои, сжимающие ручку, потихоньку трясутся. Кажется, сейчас вломится в дверь Департамента Перемещений Артур Пейтон, схватит меня за шиворот и отправит куда-нибудь в карцер.

Нет, в нашем отделении карцеров нет, но кто его знает, может, ради меня заведут?

Молли даже замечает мою нервозность, притаскивает мне мятного чая и даже какую-то булочку из собственных запасов, заставляя меня чувствовать себя еще более неловко. Впрочем, увернуться от дружелюбия Молли – почти преступление, поэтому я не брыкаюсь и выпиваю чай. И булочку тоже щиплю. Слегка с украдкой.

Никто не является, никто не изобличает меня как ту самую дурищу, что освободила исчадие, и сорок минут спустя я получаю и три изящных ключа на выход в смертный мир, два из которых тут же прячу в карман, и три продуктовых набора – кстати довольно неплохих, по крайней мере если сравнивать с продуктовым снабжением постящегося. Слава богу, я взяла с собой рюкзак. Честно говоря, и не думала, что оформлю три увольнительных сразу, это была импровизация – я серьезно опасаюсь, что приди я позже – и слух о моей причастности к побегу исчадия доползет и сюда, и с выходом будут известные проблемы.

Ключи работают просто. Ты берешь, запихиваешь их абсолютно в любую замочную скважину, хоть в дверцу шкафа, поворачиваешь ключ три раза, и вуаля. Теперь за дверцей твоего шкафа не четыре отглаженных форменных пиджака, а гулкий зал Вестминстерского аббатства, или какого-нибудь другого храма, куда загадаешь, туда и попадешь.

Перед тем как все-таки толкнуть дверь, я замираю, прислоняясь лбом к теплому дереву. Сегодня могу себе позволить, сегодня никто не дышит мне в спину и не торопит, потому что “я тороплюсь увидеть сына, а ты тут копаешься”. Да и сегодня потряхивает меня совсем не от того, что я боюсь видеть отца и угрызаться совестью от того, как я его подвела. Сегодня я намерена пойти на серьезную авантюру. Ну, по крайней мере, для меня это точно авантюра.

– Все будет хорошо, Агата, – тепло щебечет за моей спиной Молли, и я слабо улыбаюсь. Бывают же такие люди-солнышки, которые пытаются тебя согревать в любое время дня и ночи.

Выдыхаю, толкаю дверь от себя и шагаю в прохладу смертного мира.

В кармане рубашки, у самого сердца лежит сложенная вчетверо кредитная сводка.

Ну что ж, Генрих Хартман, держись.

Я иду по твою душу!

6. Поймать демона

Лететь над смертным Лондоном и не ностальгировать – просто невозможно.

Лондон Чистилищный – это даже не Лондон, там нет ничего привычного, там даже расположение улиц совершенно другое, не говоря о том, что нет никакой привычной архитектуры. Ни тебе Тауэра, ни Биг Бена, ни Лондонского Глаза, хотя это – еще самые поверхностные отличия.

А мне не хватает лондонских улиц, не хватает аллей Сент-Джеймского парка, по которым мы с Ханни гуляли по выходным, не хватает общественного Сада в Сент-Данстане, в котором часто рисовала летом, сбегая с последних пар в академии.

Одно обидно, когда ты оказываешься в смертном мире – он крутится без тебя. И Ханни растет без меня, и подружка по академии, та самая, с которой мы фотографировались на обшарпанной, но такой потрясающе живописной Принслет-стрит – она вышла замуж в прошлом месяце. Я должна была быть подружкой невесты и крестной её ребенка, но мне, увы, – уже не до этого.

Для смертного мира я призрак, причем невидимый. Демоны меня видят, собственно поэтому я приземляюсь, только когда нахожу нужную улочку и нужный ресторан.

Найтсбридж… Ничего себе, в дорогой район занесло Генри. Здесь хорошие виды, хорошие заведения, а я-то думала, что это будет какой-нибудь дешевый ночной клуб и какая-нибудь случайная девица, которая вдруг подвернулась ему под руку, пока он искал, с кем бы ему поразвлечься.

Проходить в ресторан мне нет необходимости. Те, кого я ищу, сидят на летней веранде, за одним из столиков, ближайших к улице.

Генри сложно не заметить с его-то рыжей гривой, пусть и собранной в хвост, а напротив демона сидит брюнетка. Зрелая, вполне привлекательная, кстати, мой придирчивый взгляд не замечает откровенных изъянов, хотя она же из Найтсбриджа, наверняка есть деньги на косметолога и парикмахера. Полновата чуть-чуть, но в том виде, в котором обычно это добавляет женщинам только аппетитности.

А Генри люди видят… Вот эта девушка его точно видит. Хотя, чем сильнее демон, тем дольше он может удерживать себя в видимой и осязаемой смертными форме. Человек не увидит только того, что ему видеть не положено – например, рогов, и прочих демонических меток.

Я стою шагах в семи от Генри и в принципе опознала его только по волосам, хотя ладно, рога у него тоже очень приметные. Он времени не терял, уже где-то прибарахлился. На демоне какая-то черная кожаная куртка, и уже даже это подчеркивает линию его плеч. И джинсы, не пойми откуда взятые, отлично, кстати, сидящие на его бедрах…

Черт, Агата, ты тут не для этого вообще-то…

Но эстетичная картинка же! Ведь я уже говорила – телосложение у Генри такое, что если бы он позировал в художественной академии – с высокой степенью вероятностью, ему пришлось бы отбиваться от орды озабоченных первокурсниц.

Я привыкла смотреть на мир вот этим взглядом, очерчивающим контуры предметов и перекладывающим их на бумагу, отмечать достоинства, думать над тем, как превратить какие-то изъяны картинки в фишечки.

Знаете, сколько раз я срывала Джону обеды? Только из-за того, что меня озарило вдохновением и желанием срочно-срочно набросать его профиль.

Я не слышу, о чем говорит своей собеседнице Генри, он делает это настолько приглушенным и интимным шепотом, что ясно – ничего приличного он там ей не рассказывает. А девушка – девушка вообще ничего не ест, и вообще вот-вот растечется по столику.

Она заворожена, это очевидно. Я отсюда вижу, как она облизывает губы, как пылают её щеки.

И я её самую капельку понимаю.

Всякое движение Генри – плавное, неспешное, в них сквозит этакая ленца, и это действительно гипнотизирует.

Он всего лишь чуть склоняется через столик, подцепляет пальцами прядь волос женщины, а у меня уже ощущение, что я подглядываю за тем, как он её раздевает. Впрочем, я не одна такая, женщина за столиком Генри в этот момент явно близка к обмороку от восторга. Наверное, встреть она Тома Круза, и то меньше была бы впечатлена.

Нет, ну не гад ли, а? Меня отравил, сбежал, подставил под целую кучу неприятностей, и сейчас сидит тут… Развлекается…

Я лишь крепче сжимаю лямку рюкзака на своем плече и шагаю вперед.

В конце концов, я сюда и явилась для того, чтобы “испортить ему малину”. Потому что новые списания по кредиту мне совсем не желательны. И так ушла по уши в долг.

– Лана, я отлучусь ненадолго, – очень многообещающе произносит Генри, хотя мне до него остается еще пара шагов. Это из-за меня? Я настолько громко топаю, что демоны слышат меня за километр?

– Ну, если ненадолго, – томно откликается Лана, Генри же “на прощанье” касается самых кончиков её пальцев губами. Это вроде невинно, но от этого жеста у меня аж дыхание перехватывает. Лана же явно не против, чтобы ей принесли ведерко из-под шампанского, без шампанского, но с горкой льда сверху.

Там, на Холме Исчадий, мне, кажется, совсем не показалось, что этот мужчина прекрасно знает, как задурить голову женщине.

Демон же поднимается из-за стола и неторопливо шагает внутрь ресторана.

Я иду за ним. Ну, не ждать же мне у столика Ланы, так ведь? Она-то мне абсолютно не нужна сейчас. А там, может, мне удастся с ним все-таки заговорить? Окликнуть?

До меня доходит, что я совсем не знаю, что ему сказать сейчас. Что? Не надо, пожалуйста, соблазнять эту женщину, Генри, она замужняя, и вообще ты этим вгоняешь в долги меня.

Ага, так ему и важно, что его грехи теперь аукаются и мне.

Я все равно не успеваю ничего придумать, потому что хлопает дверь за моей спиной. Дверь, которая прячет Генри от глаз смертной, с которой он тут был.

И в эту же секунду демон резко разворачивается и бросается на меня.

Я не успеваю толком испугаться. Движения у Генри слишком быстрые, я просто успеваю заметить какую-то быструю тень, а уже секунду спустя мир замирает снова. Только условия изменились.

Демон прижимает меня к стене – и нет, абсолютно не романтично, как это я видела в фильмах еще при смертной жизни, не грудь к груди. Меня уткнули лицом в шероховатую декоративную штукатурку, руки бы вырвать тому дизайнеру, который разрабатывал проект для этого ресторана.

И я сейчас хорошо ощущаю всю демоническую силу – ну, а может, не всю, но ему достаточно одной ладони, чтобы удерживать вместе мои выкрученные руки.

Вторая ладонь… Вторая ладонь шарится по моим карманам. Я понятия не имею, что он пытается там найти, у меня вообще ощущение, что ничего, и вообще у этого действия совсем другие цели.

И это ужасно бесит.

– Прекрати это делать, – выдыхаю я раздосадованно. – Прекрати меня лапать, черт тебя возьми.

–А то что? – от его яростного тона у меня волосы на спине встают дыбом. – Что ты мне сделаешь, птаха? Помолишься?

На самом деле, я могу. Есть защитные молитвы, только глаза прикрой и начни шептать, вот только на сильных демонов они почти не действуют.

Я решаю проблему “просто”: я просто лягаю демона в голень. С ним в боевой форме это не прошло бы, но сейчас срабатывает.

Правда, не очень эффективно. Потому что я успеваю только развернуться, и меня снова вколачивают в стену, только на этот раз затылком.

И пальцы демона, уже нечеловеческие, искаженные, впиваются в мое горло, не сильно, но с когтями, будто напоминая: одно движение – и все, яд уже в моей крови…

Да черта с два ты меня запугаешь, Генрих Хартман!

Уже травил. Не страшно.

В глаза демону я смотрю спокойно и твердо, выдох за выдохом успокаивая собственно сердце. Ну что может быть сильно хуже, чем просто отравление? Разве только если он меня выпьет и растерзает душу в клочья. Но если бы хотел – уже бы выпил, да?

Демон смотрит на меня, глаза в глаза, и я вижу, как вертикальные его зрачки расширяются и сужаются, будто откликаясь на биение его сердца.

– Технику безопасности ты тоже проспала, птаха? – хриплым шепотом интересуется Генри, склоняя голову набок. – Ты не знаешь, что боль – это не самый лучший способ взаимодействия с демонами? Если делаешь больно, готовься к драке.

– О технике безопасности мне думать поздновато, раз я к тебе пришла, – я нервно дергаю уголком рта.

– Где твоя святая братия? – отрывисто спрашивает Генри, чуть болезненнее впиваясь когтями в мою шею. – И не ври мне, птаха, я ведь не посмотрю, что тебе должен. Сутки моего яда ты уже попробовала. Пятнадцать лет не хочешь?

Пятнадцать? Ох-хо. А ведь яд с зубов концентрированнее, говорят, и ощущения от него куда более неприятные.

– О чем ты вообще, – я морщусь и пытаюсь вжать шею в стену, лишь бы ослабить на мою кожу давление когтей, втайне мечтая, чтобы работали законы тех фильмов и сквозь стены можно было ходить, – я пришла одна.

– Одна? – повторяет Генри медленно, шумно втягивая воздух, явно принюхиваясь к моим эмоциям и недоверчиво глядя на меня.

– Да, одна, – осипшим голосом отвечаю я, – ты не мог бы отпустить мою шею? Мне больно.

Наверное, это самое глупое, что можно было сказать в этой ситуации. Зато честное.

И эффективное – к моей неожиданности.

Рука Генри отдергивается даже слишком резко, он с неудовольствием косится на нее, будто и не хозяин ей вовсе. Встряхивает кистью, вновь придавая ей человеческий вид. Ну что ж, какая-то динамика в нашем диалоге уже наблюдается.

И с секунду демон просто стоит надо мной, упираясь рукой в стену рядом с моим правым ухом, и смотрит на меня пронзительно и слегка пугающе. Но он на меня не нападает. Что бы там ни говорил мистер Пейтон – смотрит на меня, что-то думает, но не бросается, пытаясь выпить душу. И это исчадие ада, да, по-прежнему. То самое голодное зверье, которым пугал меня мой бывший начальник.

И я почему-то смертельно довольна, удовлетворена самим фактом ненападения гораздо больше, чем могла бы. Дело совсем не в целости моей души.

– Как ты меня нашла? – наконец резко спрашивает демон.

– Я… – я запинаюсь, сомневаясь, что стоит рассказывать. – А это так важно?

– Важно, – Генри издает раздраженный смешок. – Видишь ли, птаха, я очень заморачиваюсь на тему того, чтобы не светиться в кредитных сводках. То есть вообще грешу по минимуму возможного и тут же ухожу из того района, где грешил.

– По минимуму – это затаскивая в постель замужних? – Я вскидываю брови повыше, но даже без этого слова оказывают странный эффект. Лицо демона затвердевает, как будто он не живой человек, а мраморное изваяние. Неприятное выражение. Не хотела бы я быть виноватой в такой его гримасе…

Генри довольно резко отстраняется от меня, с видимым усилием в выражении лица снова переходя в материальную форму. Он не говорит ни слова, просто быстрым почти резким шагом возвращается на летнюю веранду, к Лане, радостно просиявшей при его появлении.

А я… А что я. А я все тем же невидимым для смертных призраком семеню за ним. Мне не то чтобы к лицу шпионить, но я с ним даже не поговорила толком. Поэтому и становлюсь невольным свидетелем не самой веселой сцены.

– Ты так долго? Я уже соскучилась, – Лана даже из-за стола встает, тянется к Генри, пытаясь прижаться если не к его груди, то хотя бы к плечу.

А Генри же смотрит на нее весьма прохладно, убрав руки в карманы джинсов.

– Ты замужем, Лана?

Девушка замирает от этого вопроса, будто ей только что под лопатку вошла стрела. И все понятно без слов. Даже демонического нюха не надо, чтобы понять правду. Хотя я в принципе эту правду знала, что уж там.

– Кто тебе это сказал, Генри? – нервно выдыхает девушка.

– Птичка напела, – вполголоса замечаю я, пользуясь тем, что смертная меня услышать не может, и вижу как дергается уголок губ у Генри. Ему явно понравилась эта шутка.

– Всего хорошего, Лана, – со всем возможным ядом улыбается демон, уклоняясь от пояснений. – За ужин спасибо, но занятые женщины меня не интересуют.

Он развел ее на ужин? Очаровательно. Хотя… То, что дано добровольно, за кражу не считается, в кредитную сводку не попадает. Нет, в чем не откажешь Генриху Хартману – так это в пронырливости.

Нет, правда, он в Лондоне чуть более суток, и за это время успел и адаптироваться, и замаскироваться под местного – причем кражи одежды в сводке я не припомню, значит, как-то выкрутился и с ней. И девчонку подцепил, причем с расчетом на выгоду не только для тела, но и для дела. Правда на ее замужество он, кажется, не рассчитывал. И вот эта ситуация напоминает что-то глубоко личное. Или все-таки дело в том, что непотребство с замужней в сводке светится?

Лана явно пытается что-то пискнуть, но у Генри настолько убийственное выражение лица, что девушка только нервно всхлипывает и оседает за столик, пряча в ладонях лицо. Мне ее даже жаль чуточку.

Шагает Генри быстро, даже в человеческой форме – я несусь за ним едва ли не вприпрыжку. Демон доходит до ближайшего угла дома и снова сбрасывает с себя материальность, видимо, чтобы не тратить силы попусту, и оборачивается ко мне.

Я думала, он будет выглядеть разочарованным и усталым, а с него вся эта ситуация уже стекла как вода с гуся, демон окидывает меня насмешливым взглядом и развязно улыбается.

– Ну что, готова скоротать со мной ночку вместо Ланы, а, Агата Виндроуз?

Он вообще, что ли, осатанел?

– С чего бы это? – ошалело интересуюсь я. Вопрос застал меня врасплох. Чего угодно ожидала, но не этого.

– Ты мне должна вообще-то, – Генри пожимает плечами, мол, это само собой разумеется, – ты сорвала мне вечер. Другую женщину мне сейчас искать некогда. Да и не время, я Лану еще вчера подцепил. Так почему бы вместо Ланы тебе не доставить мне удовольствие, а, птичка? Тем более что ты очень даже ничего.

Нормально, да? А формулировочки каковы? Его величество до меня снисходит.

Вдох-выдох.

Раздражение, вскипевшее в моих легких, я выдыхаю из себя. Это не то, что мне нужно.

Получается. Хотя нельзя сказать, что это мне ничего не стоит – я сейчас гораздо злее, чем была до отравления. Да и смертный мир делает мои эмоции гораздо сильнее и острее.

Везет же мне на озабоченных придурков. Что в жизни, что в посмертии. И ладно бы выглядела как какая-нибудь голливудская кинодива, так ведь самая что ни на есть обычная.

Мир вокруг просто теряет свою актуальность, я даже не особенно замечаю, когда сквозь меня проходит кто-то из смертных.

Самое парадоксальное – при том, что чутье точно обрисовывает демону, как он меня бесит, Генри шагает ко мне. Опускает ладони мне на талию, тянет к себе, нарушая все правила по вторжению в личное пространство. И я по бесстыжим глазам вижу, что он намерен нарушить их еще сильнее.

– Отпусти немедленно, – пыхчу я, вырываясь. Ну точнее – пытаясь вырваться. Наверное, из хватки спрута легче выпутаться, чем из клещей Генриха Хартмана.

– Птичка, не бойся, я тебе все покажу и тебе все понравится, – коварно и очень многообещающе шепчет демон, прижимая меня к себе еще крепче.

Ох… Этот раскаленный кисель чистой незамутненной ярости попробуй выдохни еще…

Ну сам на себя пеняй, Генрих Хартман.

Четыре слова призыва святого огня звучат резко, и правый мой кулак окутывается белым огнем и тут же впечатывается демону в живот, заставляя охнуть даже при всей его силе. Без святого огня этот удар для исчадия ада что слону дробина, со святым огнем же он вздрагивает и ослабляет хватку. Достаточно, чтобы я все-таки вывернулась и все той же окутанной белым огнем ладонью, от души и бесконечной щедрости залепила ему пощечину.

Опять-таки, сомневаюсь, что без усиления святой защитой Генри вообще бы эту пощечину заметил. Демоны его уровня и возраста это посчитают скорее за щелчок по носу, чем за удар. Не больно, но самолюбие уязвляет.

Генри рычит, явно раздосадованный моим ударом. Тем взглядом, что он сейчас на меня смотрит, можно не только гвозди заколачивать, но и бетонные сваи.

– Ты вообще обучаемая? – зло выдыхает Генри. – Я ведь тебе уже объяснил про боль. Тебе так хочется, чтобы я сорвался?

Я скрещиваю руки на груди, раздраженно гляжу на демона. Он же – в двух шагах от меня, держится за щеку и тяжело дышит, явно пытаясь сделать то же самое, что и я десять минут назад. Выдохнуть.

Но он все еще на меня не бросился.

– Ты знаешь, сколько у меня из-за тебя неприятностей? – ровным тоном уточняю я. Не буду я отвечать на его вопрос, обойдется.

– Ну только не говори, что я не предупреждал тебя, что они будут, – Генри раздраженно качает головой, – ты же понимала, что Пейтон тебе за молитву оторвет голову, это был вопрос времени.

Ага. Понимала. Но даже не представляла, что одной молитвы хватит для того, чтобы освободить демона.

– Зачем ты пришла? – хрипло спрашивает Генри. – Хочешь, чтобы я сказал тебе спасибо? Спасибо, Агата Виндроуз. Так и быть, прощаю, что ты испортила мне вечер. В конце концов, благодаря тебе я не засветился в сводке. Мы закрыли все вопросы, и ты можешь уже убраться к черту или тебя еще что-то интересует?

Какой очаровательный посыл. И какой хороший вопрос.

Зачем я пришла…

Лист кредитной сводки из кармана я достаю чисто из любопытства, мне интересно, изменилось ли в нем хоть что-нибудь. Или дело обстоит как в том фильме, когда делай – не делай, ничего не исправишь, и как я ни старайся, но сегодня Генри все-таки закадрит какую-нибудь миссис с далеко идущими порочными намереньями.

Он изменился…

Исчезли строчки про соблазнение замужней, зато прибавилось много других. Длинных.

С моим именем и фамилией в качестве жертвы.

О, это что такое в самом конце? “Нападение на поручителя, коэффициент отягчающих обстоятельств – 1,95”. И все списание – в два раза больше, чем общая сумма косяков.

Круто.

Если он нападет на меня, мне же за это и прилетит, причем даже с отягчающим коэффициентом. Если – или когда?

Остальные строчки я проглядываю мельком. Впечатляюсь.

– Какая у тебя изощренная фантазия, Генри, – замечаю задумчиво, поднимая глаза на демона, – я восхищена.

– Что это у тебя? – Генри шагает ко мне, выдирая из моих пальцев лист кредитной сводки, уставляется в него. Про то, как замирает его лицо, можно не говорить.

– Это моя сводка, – зачем-то поясняю я.

– И в ней отображается то, чего я еще не сделал? – ошеломленно и, кажется, не особенно нуждаясь в ответе, спрашивает Генри.

– Для меня, по крайней мере.

Я не успеваю даже заметить, как лист разлетается в клочья, движения демона просто смазываются, и потом лист осыпается на тротуар под нашими ногами белой пылью.