Как начать разбираться в архитектуре

Мастера (не только мужчины, но и женщины, правда, довольно редко) разделялись на бригады и в начале рабочей декады (египтяне делили месяц не на недели, а на десятидневки) уходили в Долину царей на работы. В течение недели художники писали домой, и эти письма тоже сохранились. Все рабочие дни фиксировались, все виды выполненных работ заносились в табели.

В Древнем Египте культура, т. е. духовная жизнь человека, воплощенная в материальных объектах, очень тесно связывалась с природой. Эту особенность впоследствии переняли у египтян древние эллины. В дальнейшем мы увидим: чем дальше движется человеческая история, тем сильнее обе области расходятся, но в Египте этот процесс еле-еле намечался и был заметен разве что в том, что в природе нет абсолютно прямых линий, а в архитектуре они есть, или вообще в геометрии пирамид. Чувство единства материального и духовного выражено в образе египетского храма, предназначенного не для единственного мертвеца, а для множества живых людей и неумирающих богов.

Египетский храм в плане представляет собой прямоугольник. Со временем он увеличивался в размерах и менял форму, поскольку новые фараоны распоряжались пристраивать новые части. Хотя чаще происходило даже не это: цари распоряжались снести предыдущую постройку и на ее месте возводили новую. В храме потолок символизировал небесный свод, стены – поля, пол – первобытный океан. Справа и слева от сравнительно узкого входа стоял пилон из двух симметричных частей, расположенных по сторонам от дверного проема. В больших храмах пилонов могло быть несколько. Они напоминали небольшие усеченные пирамиды. А во внутренних помещениях (по длинной оси зоны под крышами чередовались с открытыми) находились колонны.

Древнеегипетскую колонну – непременную часть храмовой архитектуры – интересно проанализировать как знак связи не только мира естественного с рукотворным, т. е. созданным человеком. Помимо того, что колонна – символ единства природы и культуры, она еще и знак связи верха и низа, земли и неба, смерти и жизни. Первые колонны делались из связок папируса или тростника, плотно стянутых у основания и у соцветия. При этом зонтичное соцветие не срезалось, и груда стеблей свисала по кругу, а когда на такие колонны клали перекладину, то место перевязи скрывалось, оставались видны только цветки, и колонна воспринималась как растение. Позже, когда колонны стали каменными и выяснилось, что в камне нельзя в точности повторить формы соцветия папируса, капители (верхние части) стали вырезать в форме бутона лотоса с едва раскрытой чашечкой и появившимися изнутри лепестками. Прототип другого вида древнеегипетской колонны – пальмовый ствол, причем под сводом скрупулезно воспроизводилась обвязка пальмовых листьев.

Некоторые исследователи считают, что в Египте существовал культ колонны. Однако утверждать, что так оно и было, наверное, все же не стоит.

Формы капителей могли быть и другими. Например, в храмах, посвященных Хатхор, капители имели или форму головы этой богини (ее священным животным была корова, а также Хатхор изображалась в виде женщины с коровьими ушами и рогами) или форму систра – музыкального инструмента (трещотки), культового предмета этой богини, украшенного ее головой. При этом существовала и колонна, изображавшая связку тростника или сноп пшеницы. Храмовые колоннады производили грандиозное впечатление, и первая ассоциация, которая в связи с этим возникает у нас, – это, конечно, священная роща или лес, посвященные тому или иному богу или нескольким божествам. Только роща рукотворная. И здесь мы неожиданно видим связь с доисторическим искусством, которую можем установить благодаря очень смутным отзвукам древнейших мифологий, чудом сохранившимся в преданиях и легендах исторических народов. Культ дерева, наверное, столь же стар, сколь и культ матери-земли; дерево – естественный знак связи верха и низа, земного и небесного, ведь корнями оно связано с землей, а ветвями устремляется в поднебесье. Недаром у древних скандинавов Вселенная имела облик гигантского ясеня Иггдрасиля, соединявшего миры мертвых, живых и небесных существ. Кстати говоря, это свойство дерева прекрасно выражено в стихотворении русского поэта Афанасия Фета:

 
Заря прощается с землею,
Ложится пар на дне долин,
Смотрю на лес, покрытый мглою,
И на огни его вершин.
 
 
Как незаметно потухают
Лучи и гаснут под конец!
С какою негой в них купают
Деревья пышный свой венец!
 
 
И все таинственней, безмерней
Их тень растет, растет, как сон;
Как тонко по заре вечерней
Их легкий очерк вознесен!
 
 
Как будто, чуя жизнь двойную
И ей овеяны вдвойне, —
И землю чувствуют родную,
И в небо просятся оне.
 

Однако вернемся в Египет…

В египетской мифологии все растения появлялись на свет благодаря Осирису, который давал жизнь стеблям и листьям, тростнику, ячменю, пшенице и фруктовым деревьям. Широко распространен был культ дерева, идущий с древнейших времен. В храмах встречались изображения фараонов, стоящих перед деревьями на коленях (например, перед священной сикоморой – Древом жизни). Сешат, богиня письменности, покровительствовавшая писцам (!), фиксировала продолжительность правления фараона на листьях священного дерева.

Колонные залы называются ныне гипостилями. Чтобы понять, насколько величественным становилось внутрихрамовое пространство благодаря этому архитектурному элементу, обратимся к описанию, сделанному исследователем Х. А. Хинк. Рассказывая о храме верховного бога Амона в Карнаке (построен не позже эпохи Среднего царства), она отмечала, что его ипостиль поистине огромен. Самый большой из других известных нам – ипостиль времен Нового царства в храме фараона Хоремхеба, последнего в XVIII династии, – меньше в два раза. Что уж говорить об остальных!.. Количество колонн в гипостильном зале карнакского храма – 134. Они стоят в 16 рядов, идущих с севера на юг. С запада на восток простирается центральная аллея шириной шесть метров. Таким образом зал делится на две симметричных части по 67 колонн. 12 колонн вдоль центральной аллеи достигают диаметра более трех с половиной метров и 21-метровой высоты. И по этим показателям храм Амона уникален: был также грандиозный храм Птаха в Мемфисе, однако он плохо сохранился и почти не изучен. Кстати, колонны Парфенона в Афинах ниже в два раза.

Колонны в храме Амона представляют собою стилизованные стебли папируса и покрыты росписью: верхние части, капители, выполнены, как положено, в виде соцветия. Они дорастают до потолка, покрашенного в синий цвет. На нем парят коршуны. Роспись и рельефы покрывают и стены зала. Его боковые части (нефы) ниже центральной на 10 метров, и два ряда окон, верхний и нижний, открывали доступ солнечного света в святилище. Дополнительное декоративное средство – иероглифические тексты на стенах, благодаря которым возникала возможность «читать» храм как гигантскую книгу (или свиток), прославляющую божества и царей Египта.

Двойственность египетской культуры проявляется в резком противопоставлении света и тьмы. Свет – примета обыденной жизни, в которой есть место бытовым занятиям. Тьма, полумрак – необходимая обстановка для почитания богов. Против тьмы и восстал фараон-еретик Эхнатон, провозгласивший бога видимого солнечного диска Атона верховным и даже сменивший из-за этого династическое имя. Он восходил на царство как Аменхотеп IV, но из «Амон доволен» (примерно так переводится имя «Аменхотеп») превратился в «Угодного Атону». Эхнатон сделал свет непременным условием культа, начав строить храмы вообще без крыши. И вот после смерти он оказался предан поруганию и забвению.

Как правило, храмы освещались не так обильно, как святилище Амона в Карнаке; через окна в верхней части стен внутрь попадал не прямой свет, а смягченный тенью потолка, рассеянный или отраженный. Его, однако, оказывалось достаточно, чтобы молящийся мог видеть красоту внутреннего убранства. В некоторых храмах свет был перекрестным, и ничего лучшего человечество никогда не сумело придумать. Некоторые храмы напоминали пещеры, и в этом, наверное, можно усмотреть связь с древнейшими религиозными культами эпохи ледникового периода.

При строительстве храмов возникали не только визуальные, но и акустические эффекты, причем некоторые из них оказывались спонтанными. Так, в храме в Эдфу в 1901 г. было отмечено удивительное явление. После падения двух кровельных плит и опасности обрушения остальных их укрепили, для чего проделали в каждой отверстие. И тогда камень… заговорил: каждое утро, когда солнце поднималось над горизонтом и его лучи касались каменных поверхностей, начали раздаваться звуки, похожие на гром. Причем в этой каменной речи слышался отчетливый ритм, она звучала то громче, то тише, то как выстрел или пальба, то как удар, то как вздох. Рассчитывали ли строители на такой или подобный эффект? Как можно сейчас утверждать? Но одно нам ясно: какие-то тайны пирамид унесло с собою время, и мы никогда их не разгадаем.

В храме Рамсеса II в Абу-Симбеле (примерно 1279–1213 годы до н. э.) солнце на рассвете проникало во внутренние помещения, которые на мгновение оказывались ярко освещенными и затем вновь погружались в полумрак. На закате в зале царил сумрак, но зато в дверной проем были видны холмы, излучающие розовый и янтарный свет, вода отражала цвет небес, и полутемные своды воспринимались как величественная рама божественной природной мистерии.

Вообще в Древнем Египте статуи могли становиться вместилищем божественной сущности. Маленькие фигурки богов приносили молящиеся в храмы, просившие помощи в каком-либо деле. Крупные статуи в праздники обносили вокруг храма, чтобы боги могли видеть свои владения, а верующие – своих богов.

В каждом храме по его главной оси располагалась святая святых. В храме Сети I (правил в 1290–1279 годах до н. э.) в Абидосе это была странная камера. Попав туда, молящийся испытывал мистические ощущения. Древнеримский поэт и философ Апулей, побывавший там, описывал свое впечатление: ему казалось, что он достиг рубежа смерти, переступил порог бытия и в полночь ему открылось яркое солнце. Как технически достигался такой эффект, можно только гадать, однако древнеегипетские инженеры, не забудем, были ко всему прочему сведущими физиками-оптиками.

Животных в Египте почитали. Со временем некоторые боги утратили зооморфные черты, но у остальных они сохранились: богиня Сехмет имела обличье львицы, Бастет всегда изображалась в виде кошки, у Себека была крокодилья голова, у Хнума – овечья. Ра в Книге Мертвых назван Большим Котом, а Амон имел все атрибуты овна. Анубис, посредник между земным и небесным мирами, изображался с головой шакала. Культ крокодила был распространен по всему Египту и был одним из древнейших. Боги снисходили до использования человеческих ног, чтобы быстрее передвигаться, но и все – обычный человек не нес в себе ничего божественного, если, конечно, не обладал выдающимся знанием или умением, как Имхотеп. Геродот утверждал, что за всю древнюю историю ни один бог не принял образ человека.

Особую роль в культуре Древнего Египта играло слово. В древнейшем мемфисском теологическом трактате сказано, что в начале было слово. Все существующее возводилось к богу Птаху, демиургу (творцу), покровителю Мемфиса. «Величайший» Птах – «сердце и язык». Получается, что примерно в середине III тысячелетия до н. э. мир объясняется как работа божественной мысли и слова. Мысль и сердце отождествляются, язык же есть то, благодаря чему они проявляются в мире. Недаром античные авторы, говорившие о Логосе, ссылались на египтян.

Богиня Исида узнала тайное имя бога Ра и обрела над ним власть. Если человек подвергался проклятию и его лишали имени, то с тех пор он практически не существовал: никто, ни бог, ни люди не могли ничего узнать о нем. Проклятие распространялось также и на того – будь это даже фараон! – кто захотел бы помочь родственникам или потомкам изгнанника.

Память о правительнице-фараоне Хатшепсут безжалостно стирал ее пасынок Тутмос III, потому что, согласно египетской традиции, ни одна женщина не должна была обладать божественной силой мужчины-фараона. Царь-еретик Эхнатон сбивал и ее имя, и имена других своих предшественников с картушей храма в Дейр-эль-Бахри. Таким образом он как бы уничтожал имя бога Амона, вместо культа которого установил поклонение Атону.

Все, касавшееся божественной и земной жизни фараонов, тщательно записывалось. Если кто-то совершал проступок в священные дни, посвященные богам, то боги через жрецов передавали ему порицание, запрещая всем и каждому произносить имя нарушителя до тех пор, пока тот не раскается в содеянном.

В храме обожествленного зодчего Аменхотепа, кстати говоря, расположенном неподалеку от Дейр-эль-Медины, сохранилось множество табличек с изображением ушей и глаз. Это – уши бога, который слышит молящегося, и его глаз, устремленный на верующего. Уши не всегда парные, но зато их может быть изображено до сотни, если проситель очень нуждался в помощи. Другое прочтение – это уши верующего, который готов преданно внимать воле божества. И в храме Птаха в Мемфисе, и в храме Амона в Карнаке также были найдены такие таблички. Дыхание также символизировалось: после удачной военной кампании фараона Рамсеса III побежденные правители Амора и Ливии взывали к нему, прося владыку поделиться с ними своим дыханием. Сегодня, конечно, эта надпись читается двояко: с одной стороны, можно допустить, что побежденные просили фараона вдохновить их, а с другой, увы, – дать им дышать, не задыхаясь, после разгрома. В любом случае Рамсес выступал как источник жизни.

Общегосударственная идея иерархии и власти распространялась и на религию. Демон – низшая сущность, причастная силам хаоса, враждебная порядку. Для изгнания таких существ существовали специальные ритуалы в культе Осириса, и применялись они в конце года. Однако если демоноподобная сущность подчинена божеству, значит, она не обязательно только злобна: ее поступки суть следствие воли бога. Можно говорить, что у египтян имелись довольно устойчивые представления о сущностях-стражниках и сущностях-странниках: древнеегипетский «демон» выражает идею промежуточного существования, он ни в порядке, ни в хаосе, ни в добре, ни в зле, он индифферентен и делает только то, что ему велят. Странники путешествовали между небом и землей, а стражники охраняли отдельное место, но тоже жили как бы между охраняемым пространством и всем остальным миром. Будучи свободными и не привязанными к какому-либо месту, сущности обитали в воде, причем не только в реках, а в болотах, каналах и др. Стражники близки к месопотамским, а позже и древнеримским «гениям».

Особенно большим количеством сущностей управляли беспощадная жестокая Сехмет и бог смерти Анубис. Если «демоны» вырывались из-под контроля, они творили только зло. Такими были, например, Апоп, Сехакек (он насылал головную боль) и некоторые другие. Демонесса Лилит – уроженка Месопотамии. Против демонов помогали защитные амулеты и заклинания.

Стражникам при встрече необходимо было их опознать. Они так же, как боги, обладали и зооморфными, и антропоморфными чертами. Чем ближе к Новому царству, тем теснее демоны связывались с материальным миром, с отдельными вещами и предметами, с каждодневным обиходом человека.

О египетской культуре можно говорить бесконечно, и все равно останется ощущение, что тема не исчерпана. Подчиненные единой идее, продуманной до мелочей знаковой системе, создания всех видов искусства отличались потрясающим разнообразием и красотой. Тайна смерти и радость жизни – два полюса, вокруг которых строилось мировоззрение тех, чья жизнь целиком зависела от разливов реки Нила.

А в междуречье Тигра и Евфрата существовала своя культура.

* * *

Посмотрим, какие государства и когда располагались в Месопотамии и как они формировали свой облик, а значит – какая там была архитектура.

В начале III тыс. до н. э. на юге области возникли поселения таинственного народа шумеров. Таинственный он потому, что никто не знает, откуда шумеры появились в Месопотамии. Их города-государства воевали друг с другом. Значит, города были прежде всего крепостями. Кстати, как только возникают города, тут же из отдельных племен образуются и народы – общности бо́льшие, чем племя. В XXIV–XXII веках до н. э. на этой территории возникло Аккадское царство. Царь Нарамсин, или Нарам-Суэн, о котором речь дальше, сделал свое государство крепким и сильным, однако в таком виде оно просуществовало не слишком долго, и уже к концу XXI века до н. э. в Междуречье появилось Шумеро-Аккадское царство с центром в городе Уре. Кочевники со временем разгромили и его, и к началу II тыс. до н. э. здесь находились отдельные небольшие государства. Затем наступила эпоха Вавилона (так называемое Старовавилонское царство) во главе с царем Хаммурапи (с начала II тысячелетия до н. э.). Под натиском хеттов пала и эта держава, чтобы уступить место разнообразным другим, воевавшим между собой и поочередно возвышавшимся и приходившим в упадок. Среди них был и Ашшур – предшественник Ассирийского царства, которое образовалось в Междуречье в XIV веке о н. э. и достигло расцвета на рубеже II и I тысячелетий, также периодически ослабевало и вновь становилось могущественным (VIII–VII век до н. э.). Однако Вавилону суждено было подняться еще раз (Нововавилонское царство – 626–538 годы до н. э.). и даже способствовать гибели Ассирии. Но триумф длился недолго: в 539 году до н. э. Вавилон покорился персидской державе Ахеменидов.

В шумерскую эпоху городские крепостные стены в плане представляли собой ломаные линии, в стенах находились узкие окна-бойницы. Внутри крепостей располагались дворцы. Все строилось из кирпича-сырца. Понятно, что жаркое солнце Междуречья работало здесь вместо печи для обжига изделий из глины, хотя у мастеров на тот момент и такие печи уже имелись. Жилища отдельных семейных родов представляли собой, как мы сказали бы сейчас, небольшие городские усадьбы: главное помещение, а вокруг него двор с подсобными строениями. Все было сравнительно невысоким, хотя главные «усадебные» дома могли достигать и двух этажей.

Храмы, конечно, возвышались над городом. Их возводили на высокой глиняной платформе. Внизу стены покрывали черным битумом, вверху белили. Вход в храм охраняли деревянные, покрытые битумом и медью скульптуры священных животных, быков (бык – символ бога Наннара) или львов (лев – символ бога солнца Уту). Глаза у них были инкрустированными, т. е. набранными из небольших отшлифованных кусков драгоценных камней. Внутри храма тоже было много круглых скульптур (круглой скульптура называется, если ее можно обойти со всех сторон) и рельефов (выпуклое изображение на плоской основе, в той или иной мере выступающее над поверхностью). Очень часто при изготовлении скульптур использовалась медь.

Жители города Ура впервые в истории создали зиккурат – ступенчатый храм. Как будто три башни-параллелепипеда поставлены друг на друга: нижняя – самая широкая, средняя – поменьше, верхняя – еще меньше. Нижнюю обмазали битумом, среднюю не покрасили (вот она была сделана из обожженного кирпича и потому красная, в цвет местной глины), а верхнюю побелили. Пройти снизу наверх можно было по широкому пандусу – ровному кирпичному подъему, как бы прорезавшему все три уровня. Там, где заканчивался нижний и средний этажи-уровни, строители установили ворота, придавшие зданию еще более торжественный, монументальный облик.

Своих покойников шумеры хоронили на кладбищах. Знатных людей в загробный мир сопровождали красивые священные предметы, сделанные из золота, синего лазурита, белого алебастра, черного просвечивающего обсидиана. Шумерские ювелиры знали свое дело. Саркофаги, в которых покидали земной мир властители, представляли собой ящики с довольно высокими стенами, и на этих стенах располагались изображения людей, сгруппированные… ярусами! Так выглядит захоронение Мескаламдуга, принадлежавшего к царскому роду, но, скорее всего, погибшего раньше, чем появилась возможность занять трон.

Даже прощаясь с землей, древние шумеры находились во власти всеобъемлющей иерархии. Вот как прочно она впечаталась в их сознание.

В честь победы над врагом шумеры устанавливали памятные стелы, по форме напоминавшие менгиры, но уже покрытые искусно выполненными рельефными изображениями и надписями. Однако надписи имели вспомогательную роль, главными были фигуры рельефов. Увы, древнейшая «Стела коршунов» дошла до нас в нескольких небольших фрагментах, и единственное, о чем мы можем судить – так это о высоком мастерстве камнерезов.

Имя царя Нарамсина или, в иной транскрипции, Нарам-Суэна, аккадского царя, завоевавшего в середине III тысячелетия Шумер, означает «любимец божественной Луны». Даже археологи, обнаружившие стелу около четырех тысячелетий после изготовления, поняли, что фигуры на ней представляют собой очень связный визуальный рассказ о войне и победе. Но и он организован иерархически: над двумя ярусами небольших человеческих фигур возвышается огромный царь, беседующий с небесным светилом.

Торжество Аккада продолжалось примерно сто лет, и после его падения Шумер вновь возвысился. Его поздний расцвет продолжался еще два столетия. Главным шумерским городом стал Лагаш, и все потому, что правил им замечательно умный человек по имени Гудеа (по одним данным, он был просто правителем, по другим – царем). В письменных источниках Гудеа прославлен тем, что всячески поддерживал строительство новых храмов и следил за восстановлением древних, однако время не сохранило следов его деятельности в области архитектуры. Зато до нас дошли скульптуры того времени, и почти у каждой из них гипертрофированные уши. Почему так, мы узнаем чуть позже, а пока продолжим знакомиться с фактическим материалом.

Следующий город, возвысившийся во втором тысячелетии, это Вавилон. Слава у него громкая, однако памятников как таковых до нас дошло очень мало, главным образом он известен по легенде о Вавилонской башне. Исследователи единодушны в том, что она представляла собою опять-таки зиккурат.

Зато Ассирия, чей расцвет пришелся на первое тысячелетие нашей эры, представлена многими памятниками. Они носят в основном светский характер, здесь царские дворцы значили больше, чем храмы. Первое, что обращает на себя внимание, – это четкая планировка городов и дворцов в виде сетки с прямыми углами (с такой планировкой мы столкнемся, когда узнаем о Гипподамовой системе устройства древнеэллинского полиса). Конечно, и города, и дворцы были очень хорошо укреплены и настолько же напоминали крепости, насколько пространство для мирной жизни. Принцип их устройства такой же, как и в «городской усадьбе» Ура, но только, конечно, масштабы значительно больше. Храмы также строились в форме зиккуратов и достигали семи этажей.

Чем ближе к нашему времени, тем четче организация городского пространства и, можно предположить, государственного устройства. Кажется, при такой власти каждый человек, даже свободный, должен был ощущать себя колесиком и винтиком социального механизма. Меж тем мы говорим о пробуждении индивидуального начала. Нет ли здесь противоречия?

По-видимому, нет. В Междуречье человек хорошо знал свое общественное место, но также он понимал, что и душой, и телом связан с миром богов и духов. Поэтому основные пять человеческих чувств – зрение, слух, обоняние, осязание, вкус – были всегда мобилизованы для того, чтобы воспринимать волю богов или посланцев из мира неземных сущностей.

По-видимому, этим объясняются некоторые отличительные черты скульптуры Месопотамии.

Впервые упомянув о статуе Гудеа, мы отметили ее оттопыренные уши. Надо сказать, что слух вместе с дыханием в месопотамской религии воспринимались как способ поклоняться божеству. Уши для древних месопотамцев – самый главный орган, вместилище разума и памяти. Недаром на статуях они очень часто акцентированы и даже гипертрофированно оттопырены. Статуя как будто говорила богу-покровителю: «Я весь внимание! Я весь обратился в слух и жду приказаний!» Кстати говоря, с этим связан один интересный обычай. Житель Междуречья редко наслаждался праздностью. Как правило, он был подолгу занят на государственной службе. А как же тогда молиться? Чтобы обеспечить постоянное общение с божественным покровителем, статуи или бюсты в молитвенных позах – с улыбкой на устах, широко открытыми глазами и оттопыренными ушами – помещали в храмах и в домашних святилищах (в зависимости от социального положения верующего), где они стояли, вечно готовые услышать божественную волю. Это вотивные, или посвятительные, статуи. Поскольку в восприятии древних человек и его скульптурное изображение отождествлялись, нетрудно понять, что таким образом какой-нибудь вавилонский чиновник изъявлял постоянную готовность соответствовать приказаниям свыше. Слух из физиологического человеческого свойства превращался в метафору «внимания к богам».

То же самое касается глаз скульптур: они широко открыты, даже выпучены, подчеркивают внимание молящегося.

Органы чувств должны пребывать в согласии с миром. Громких и резких звуков в Месопотамии не любили. Причем не только люди, но и духи, в частности, злые. Их можно было отогнать шумом, поэтому было принято увешивать себя бусами и браслетами, серьгами и диадемами из маленьких колокольчиков. Позвякивая при движении, украшения охраняли владельца. Правда, в определенных случаях шум должен был быть особенно громким, отталкивающим, лязгающим: при трудных родах, например, члены семьи бегали по дому с жуткими криками, гремели чем попало и вдобавок распускали омерзительную вонь.

Метафоризировалась и еще одна физиологическая способность, а именно дыхание, которое связывалось с душой и с духом. Можно было разделить душу и тело, как с хорошими намерениями, так и в дурных целях. Когда какая-нибудь женщина собиралась рожать и родственники отправлялись за повивальной бабкой, то с собой они захватывали вещь, к которой роженица прикасалась чаще всего, допустим, миску или нож. В нее переселяли на время душу будущей матери – тонкой материи вовсе не обязательно присутствовать в теле при родовых муках. Когда мужчина, уходя на войну, желал предотвратить неверность жены, он забирал с собой ее душу в платочке, который подвязывал под мышкой.

А щеголихи носили свои души с собой в коробочках с благовониями. Периодически они открывали шкатулки и вдыхали нежные изысканные ароматы. Поскольку жизненное начало вообще отождествляли с дыханием, то вдохнуть в себя благоуханный запах значило укрепить жизненные силы, обогатить сущность собственной души. При случае в шкатулку или сосуд (его так и называли – «обитель души») можно было и выдохнуть душу на время.

Души живущих для сохранности связывались в узел, вражеские же можно было насильно развязать и рассеять по ветру, таким способом обрекая на верную смерть их обладателей.

Почти то же самое мы видели в Древнем Египте: и слух, и дыхание там были священны. Но, если современные исследователи правильно интерпретируют древние знаки, то получается, что одно и то же явление в разных знаковых системах приобретает разные смыслы.

Кажется, что в месопотамских религиях – или все-таки единой религии, существовавшей во многих вариантах в зависимости от народа и эпохи – боги в большей степени сохранили привязанность к «семейному» началу. Они оставались прародителями, родоначальниками определенных семей – тогда как в Египте, став покровителями власти, боги приобрели особые сверхполномочия и отдалились от конкретных людей. Родственность между богами и сотворенным ими миром делала домашний очаг в Месопотамии священным. И не только живущий в каждом доме бог-хранитель (в Риме таких богов называли ларами и пенатами, в библейских легендах – терафимами) оберегал своих домочадцев, но и главные лица пантеона, несмотря на занятость большой политикой, отечески относились ко всему живому. Да и воспринимал их обычный человек именно как родоначальников. «Домашняя», бытовая ипостась как бы стояла между грозной сущностью бога – и людьми, примиряя два различных масштаба.

Не случайно дух алад, как называли его шумеры, или по-аккадски шеду, чьи изображения издревле охраняли все значительные государственные здания, одновременно считался воплощением и хранителем индивидуального человеческого начала, причем не только мужского: для дам в Шумере существовали ла́мы, а Аккаде – ламма́су. У них была голова человека, туловище быка или льва и орлиные крылья. Создавая изваяния аладов-шеду, художники-месопотамцы решали чрезвычайно важную проблему движения в скульптуре. Дело в том, что эти фигуры располагали при входе в здание, в проеме ворот, таким образом, что лица и две передние ноги находились по сторонам проема, а туловище, более длинное, уже на стенном массиве. Та передняя нога существа, которая приходилась на угол, оказывалась общей для обоих ракурсов, но вторая, парная, изображалась и на стене, причем не статично, а в шаге, отнесенная чуть назад. Получалось, что у шеду пять ног. Каменные шеду, технически зачастую представлявшие собой комбинацию рельефа и круглой скульптуры, служили также и охранителями углов, что важно практически для любой культуры: в углах и на перекрестках дорог имела обыкновение скапливаться разная нечисть (поэтому во всех религиях существовали специальные духи перекрестков). Между прочим, это древнейшее поверье еще жило в России XIX века: не случайно мастера, изготавливавшие киоты для икон, прямым углам предпочитали закругленные.

С большой осторожностью нужно говорить о ювелирном искусстве древнего ближневосточного региона – прежде всего потому, что до нас почти не дошли предметы, которыми украшали себя простые люди, а ведь трудно поверить, что этого не происходило. То, чем располагают археологи, было найдено в царских гробницах или в местах захоронения знати. Но наши небогатые знания наводят на мысль о стилистической близости украшений храма – и человека. Особенно, конечно, властителя. Сам собой напрашивается вывод о культурной монолитности, о ее внутреннем единстве.

Такой же монолитностью характеризовалась и домашняя жизнь. На небесах Междуречья она мало отличалась от земной. Последовательность бытовых действий была неизменной, неприкосновенной, святой, как и части ритуала при богослужениях. И то и другое обеспечивало порядок жизни в целом. Показателен такой миф. Перед смертью умирающий и воскресающий бог Думузи видел страшный сон. Кто-то заливал водой костер на его пастбище, маслобойку забирал из маслобойной ямы и чашку снимал с колышка, на котором она всегда висела. Секунду спустя в поле зрения спящего попали его козы и овцы, лежащие в пыли, – и рядом с ними перевернутая чашка и маслобойка без капли масла. Конец жизни – это разрушение священного бытового порядка, одинаково страшное и для бога, и для человека.