Однако он не договорил. Его взгляд пристальный и одновременно удивлённый задержался где-то позади собеседника. Берхард, не понимая, что вдруг произошло с другом, обернулся, дабы увидеть, причину столь резкого изменения. В сторону юношей торопливым, но уже усталым шагом шла пожилая женщина в чёрных потрёпанных одеяниях.

– Это же Хельга, – признал её Берхард. – Та ведьма из леса.

– Да, она, – подтвердил Кларк.

– Что ей здесь надо?

Хельга увидела, что юноши её заметили, и тяжело опустилась на землю. Ноги уже не имели прежней силы и быстро устали.

– Берхард! – подозвала она, протянув руку. – Берхард!

Не раздумывая, Берхард пришпорил коня и, подъехав к женщине, сошёл на землю. Кларк последовал за другом.

– Берхард! К тебе спешу я. – Хельга тяжело дышала, голос её срывался. – Опасайся, Берхард! Смерть кружит вокруг тебя. Она подобралась совсем близко. Руки уже протянула. Будь осторожен, не доверяй.

– Кому не доверять? – спросил Кларк.

– Близким людям. Близким, но чужим. Опасайся брата, Берхард. Его ненависть к тебе наполнила до краёв его сердце!

Берхард смотрел на женщину хмуро и настороженно. Её мрачные предостережения крепким кольцом сжимали разум. А Хельга всё нагнетала:

– Он не отстанет от тебя. Уничтожь его первым. Не жалей, ибо тебя он не пожалеет!

Но Берхард помотал головой и резко приказал:

– Замолчи! Густав – мой брат. И я найду способ жить с ним в мире.

Хельга замолчала. Паника в глазах её вдруг сменилась на печаль и навернулись слёзы.

– Мой милый мальчик, – тихо и устало вздохнула Хельга. – Ты, как и твоя бедная матушка, веришь в торжество добра. И всё же прошу, не пренебрегай моими советами. – Женщина протянула руку. – Помоги мне встать, Берхард.

Юноша наклонился, подставил плечо и руку. Опершись на них, Хельга поднялась.

– Боюсь я за тебя, Берхард. Очень боюсь.

Взгляд женщины наполнился таким теплом, такой материнской нежностью, что сердце Берхарда дрогнуло. Ещё никто ни разу в жизни так не переживал за него. Да, перед ним стояла ведьма, женщина с чёрной репутацией, и всё-таки она – родной ему человек, человек, который страдает вместе с ним.

– Не бойся за меня, – уже мягче произнёс Берхард. – Я сумею за себя постоять.

– Что бы ни случилось, не расставайся со своим амулетом. Он – единственная твоя защита.

– Я буду это помнить, – пообещал Берхард.

Вскочив на коня, юноша помчался в сторону замка. Кларк же задержался.

– Что именно задумал Густав? – потребовал он ответа у Хельги.

Женщина с надеждой кинулась к молодому всаднику.

– Помоги ему, – просила она. – Я не знаю, что замышляет Густав, но чувствую запах яда. Не доверяйте ему, а лучше убейте его.

– Яд. Как подло. И когда он решится на это?

– Не знаю, Кларк, – почти простонала Хельга. – Но рука его уже наготове, и смерть подошла к Берхарду слишком близко. Помоги ему.

– Я буду рядом с ним, – дал слово Кларк. – А теперь возвращайся домой.

Развернувшись, он поторопился вслед за другом. Хельга провожала их с грустью, но с надеждой в сердце.

– Я буду молиться за вас. Молиться за тебя, Берхард. Не дай погубить себя.

Кларк нагнал Берхарда уже на внутреннем дворе. Юноши сошли с коней и спешно направились в замок.

– Ну что теперь ты скажешь? – поинтересовался Кларк у друга. – Или ты не поверил Хельге?

– Представь себе, поверил, – отозвался Берхард.

– И что намерен делать?

– Теперь я ещё больше хочу отдать Густаву этот пресловутый трон. И сделаю всё, чтоб он его получил. Мне надоела война из-за наследства.

– Хельга говорила о яде.

– Подло, зато быстро и эффективно, – усмехнулся Берхард, поднимаясь по ступенькам.

– Я смотрю, ты всё равно относишься ко всему, как к игре? – бросил ему вдогонку Кларк.

Берхард резко остановился и развернулся.

– К игре? – юноша вонзил в друга жёсткий взгляд. – Хороша игра. Да я никогда в жизни не был столь серьёзен и решителен! Думаешь, мне весело? Эта нескончаемая неделя обратилась для меня настоящим испытанием. Я словно целую жизнь пережил. А завтрашний день вообще станет судом Божьим! А теперь ещё и брат-отравитель. Я устал. Хочу скорее всё разрешить да уехать отсюда. Я люблю Регентропф, но он для меня стал адом. А теперь подскажи, Кларк, в каком месте этой игры мне можно посмеяться?

– Я же просил тебя не опаздывать! – отчитывал Генрих своего старшего сына. – Приказывал тебе сегодня никуда не уезжать! Почему я должен искать тебя?

В окружении нарядной свиты ландграф и Берхард в богатых одеяниях, соответствующих торжественному случаю, ехали в город, чтобы встретить важных и долгожданных гостей, маркграфа фон Фатнхайна и дочь его Зигмину, прибывающих в Регенплатц на корабле.

Генрих пришёл в бешенство, когда узнал, что Берхард ослушался его и снова с утра покинул замок. Его разозлило не столько отсутствие Берхарда, сколько то обстоятельство, что всегда послушный и учтивый сын вдруг превратился в дерзкого бунтаря, вдруг стал создавать проблемы и лишние хлопоты.

– Ты уже взрослый мужчина, в тебе должно быть чувство ответственности! – продолжал гневаться Генрих. – Теперь из-за твоего ребячества мы можем опоздать, уважаемым людям и твоей невесте придётся ждать нас на пирсе, как каким-то заезжим путешественникам.

Берхард молчал. Не возражал ни словом, ни жестом.

– Представляешь, какое отрицательное мнение они могут сложить о нас? – Генрих взглянул на каменное лицо сына. – Нет, он не представляет. Берхард, я с тобой разговариваю! О чём ты только думаешь?

– О Гретте, – спокойно отозвался Берхард.

Это ещё больше разгневало ландграфа.

– Негодный мальчишка! – взревел он. – Я запрещаю тебе, слышишь?!

Окружающие обернулись, прислушались. Лишь Берхард сохранял невозмутимость. Генрих огляделся – действительно, не место и не время для выяснений отношений с сыном. Кое-как он постарался успокоиться, хотя внутри него эмоции бурлили и клокотали.

– Я ожидал неприятных сцен от Густава, от Патриции, – снизив голос, высказал Генрих. – Да от кого угодно, чёрт побери, только не от тебя. И зря ты просил брата моего вступиться за тебя. Он сочувствует тебе, но против правил и против моей воли не пойдёт. Ты меня разочаровываешь, Берхард. Сейчас прибудет Зигмина, и я тебе запрещаю даже на шаг отходить от неё до самой свадьбы. Понял? Приказываю быть любезным, учтивым, вежливым, улыбаться и за ней ухаживать. А Гретта – женщина для тебя чужая.

Берхард опустил глаза. Чужая женщина – какой абсурд. И почему его любовь должна зависеть от согласия отца? Нелепо. Глупо.

– Отец, прошу вас, пока не поздно…

– Нет! Никаких просьб слышать не желаю! – вновь прикрикнул на сына Генрих.

– Я умоляю вас…

– Я сказал НЕТ! Ты женишься на Зигмине Фатнхайн и сядешь на трон Регенплатца – будет так и не иначе. Твои мольбы и капризы на меня не подействуют.

Берхард это понимал. Однако отступать и смиряться не собирался. После некоторого молчания он решил повести разговор с другой стороны.

– Вы знаете Хельгу, отец?

– Какую Хельгу?

– Знахарку, что живёт отшельницей в лесу.

Генрих нахмурился.

– Да, знаю, – ответил он.

– Сегодня она нашла меня и предупредила, что Густав хочет меня отравить.

Генрих усмехнулся.

– У Хельги слава знахарки, целительницы, никак не вещуньи.

– И всё-таки я ей верю. Густав не успокоится, пока не займёт трон Регенплатца.

– Ты опять за своё? – прорычал Генрих. – Через пару дней ты станешь полноправным правителем Регенплатца, Густав вынужден будет тебе подчиниться.

– Но я не перестану быть для него врагом, соперником, – тихо, но уверенно продолжал спор Берхард. – Или вы предлагаете мне роль братоубийцы?

Генрих нервно передёрнул плечом. Разговор его раздражал, да и сердце начинало ныть.

– Густав вовсе не собирается с тобой воевать и вообще чинить каких-либо бедствий. Он не глуп и понимает, что слабее тебя. Это внешне он перья распускает, а в душе его заячья дрожь. К тому же, я говорил с ним сегодня утром, пока ты наслаждался бездельем. Мы говорили о его будущей жизни, об обязанностях, которые вскоре будут возложены на него. Под его правление перейдут не такие уж малые земли, и за жизни многих людей он станет нести ответственность. Густав всё понял, принял и заверил меня, что претензий к тебе у него нет.

– И вы ему поверили?

– Он мой сын. А вот ты поверил какой-то полоумной старухе. Разве не странно, что ни к кому она не приходит сама, дабы поведать будущее, а к тебе специально пришла? Разве не подозрительно?

– Хельга боится за меня…

– Именно за тебя? Это почему, интересно?

– Она сказала, что Эльза Штаузенг – её родная дочь, а я – её внук.

Генрих замер:

– Как дочь?

– А вы разве не знали?

Генрих даже растерялся. Глупость какая-то. Этого не могло быть.

– Она солгала тебе, это очевидно, – высказал он. – Ахим Штаузенг некоторое время жил в другом городе, там женился, жена умерла при родах. После с младенцем-дочерью он вернулся в Крафтбург.

– И никто никогда не видел его жены?

– Конечно, нет. Ахим просто не успел привезти её в отчий дом. Ахим Штаузенг и его семья – весьма порядочные и уважаемые люди. Никому, и мне в том числе, и в голову не приходило не верить его словам. К тому же много лет назад по городу уже гуляли подобные грязные слухи о происхождении Эльзы. И Ахим тогда сам лично просил меня о защите от злословия.

Берхард задумчиво разглядывал далёкий горизонт. Ему хотелось верить отцу, но что-то мешало сомневаться в признаниях чёрной женщины.

– Я видел лицо Хельги, – произнёс юноша, – в нём есть черты моей мамы. В нём есть и мои черты. И ещё она мне говорила…

– Послушай, Берхард, – нервно прервал сына Генрих. – Если тебе так приятно верить, что твоя мать – дочь ведьмы, что твой дед мог спутаться с прислужницей дьявола, так верь в это. Только не заставляй в это верить других!

– Но Густав…

– И Густава тебе бояться не надо! Я всё тебе сказал, всё объяснил, и хватит об этом!

Что же такое с сыном творилось? Генрих совершенно не узнавал всегда сдержанного, рассудительного Берхарда. Ландграф внимательно посмотрел на старшего сына – гордая осанка, на лице непроницаемая маска холода. Но взгляд всё же беспокойный, будто ждущий чего-то. «Неужели он поверил этой старой ведьме? Неужели она смогла породить в нём панический страх перед родным братом? Берхард, конечно, никогда не питал иллюзий относительно любви Густава, однако ожидал от него честной борьбы, открытого спора, а не подлого удара в спину из-за угла. А Густав хоть импульсивен и обидчив, но он не подлец. Берхард должен понимать это и не верить в глупые предсказания старухи. И всё-таки, почему же она наговорила ему такое? Хочет стравить братьев? Но зачем ей это? Может, кто-то заплатил? – ландграф терялся в догадках. – Ещё и родство своё выдумала. Наверняка для того, чтобы Берхард ей поверил».

Генрих снова взглянул на сына. «Как он похож на свою мать. Если бы родился девочкой, то был бы копией Эльзы. А вот характер мой: упрямый, дерзкий, даже в чём-то эгоистичный. Как, должно быть, разочарован Берхард, узнав, что его бабушка – чёрная ведьма. Как только посмела она придумать такое! Выставить себя матерью прекрасной чистой девушки!» Генрих попробовал вспомнить лицо знахарки. Он видел её всего один раз, в день рождения Берхарда, в тот день, когда умерла Эльза. Но это было слишком давно. Образ Хельги уже стёрся в памяти. И единственное, что вспомнил Генрих – чёрные волосы и тёмно-карие глаза. Да, такие же, как у Эльзы, но это ещё не повод роднить столь разных женщин.

И вдруг кольнуло сердце. А что если Хельга всё-таки права? «Нет, не верю, – отмахнулся Генрих. – Всё равно не верю ни в её родство с Эльзой, ни в коварство Густава. Ахим не лгун, а мой сын не подлец. А вот с ведьмой этой нужно разобраться. Я позволил ей спокойно жить на моей земле, творить свою ворожбу только потому, что она людям ничего плохого пока не делала. Но если она решила отблагодарить меня гнусной ложью или, ещё хуже, предательством, то век свой закончит она на костре. Как только стихнут праздники, прикажу привести клеветницу в замок и допросить с пристрастием».

И всё же тяжесть на душе осталась.

На пристани собрался почти весь город. С цветами и приветственными криками народ встречал причаливший к берегу большой корабль. Паруса свернули, спустили трап. Зигмине Фатнхайн не терпелось скорее сойти на твёрдую землю, долгое плавание утомило её. Она устала, и голова болела. Сейчас бы прилечь, отдохнуть, но нужно было держать себя в руках, сохранять твёрдую поступь, гордую осанку и приветливую улыбку на лице.

Сойдя с трапа, Зигмина остановилась и взором королевы обвела пёструю шумную толпу своих будущих подданных. Впереди них, словно вождь, стоял ландграф фон Регентропф в блестящих начищенных латах и в развивающемся на ветру тёмно-синем плаще. Зигмина видела ландграфа всего один раз несколько лет назад, но сразу узнала его. Впрочем, сейчас личность правителя Регенплатца не слишком её интересовала, её внимание привлёк молодой статный юноша, стоявший рядом с Регентропфом. На нём так же были латы и синий плащ, чёрные волосы трепал ветер. Но взор. Взор чёрных глаз был столь горд и величественен, что даже она, привыкшая смотреть на всех свысока, не выдержала и смутилась.

На пирс сошёл Олдрик фон Фатнхайн крупный мужчина с овальным чисто выбритым лицом и цепким взором серых глаз. Одежда его также нарядна и богата. Опираясь на его руку, рядом с ним шла и супруга его в шитом серебром платье и накинутом на плечи дорожном плаще.

– Добро пожаловать в мирные и гостеприимные земли Регенплатц! – радушно приветствовал гостей ландграф. – Я и мой народ рады видеть вас, маркграф, вашу супругу и вашу прекрасную дочь Зигмину, о красоте и уме которой ходят легенды. И конечно же, всех, кто вас сопровождает, мы тоже приветствуем!

И новая волна восторженных возгласов пронёсся по толпе.

– Рад. Рад снова видеть вас, Генрих фон Регентропф! – Маркграф с широкой дружеской улыбкой подошёл к ландграфу и крепко обнял его. – Рад, что породнимся с вами, что дочь моя любимая войдёт в семью вашу. Я знаю… Я уверен, что здесь она будет счастлива. Ваш сын?

Олдрик фон Фатнхайн кивнул в сторону Берхарда.

– Да, мой старший сын, ваш будущий зять, – ответил Генрих.

Берхард учтиво поклонился высокочтимому гостю, и маркграф ответил тем же.

С корабля сошла немногочисленная свита, привели коней. Рослые сильные матросы начали сгружать тяжёлые сундуки. Солнце палило нещадно. Женщины достали веера, мужчинам в парадных латах было несказанно жарко. Генриха беспокоило такое неприятное неудобство столь важных гостей. И он не стал задерживать церемонию встречи, а наоборот призвал всех поскорее седлать коней и отправиться в замок Регентропф к его щедрому столу, в его желанную прохладу. Гости с радостью поддержали призыв ландграфа, сели на коней и гудящим неровным строем под нескончаемые возгласы радостных горожан, потянулись по городской булыжной дороге. Лишь несколько слуг Ландграф оставил на пристани, дабы те помогли с выгрузкой и доставкой в замок вещей приезжих.

Зигмина Фатнхайн, изнывая от жары в тяжёлом платье из бордовой парчи, ехала на своей любимой белой кобыле рядом с Берхардом Регентропфом. Девушка молчала. Молчала и смотрела по сторонам. Зигмине понравился молодой человек, выбранный ей в мужья, понравилось его лицо, красивые, хотя и немного холодные чёрные глаза, вот только слишком неразговорчив он был, слишком хмур и невнимателен к ней, к своей спутнице, к своей невесте. Он даже не взглянул на неё ни разу. Зигмина молчала, ждала, когда же Берхард соизволит заговорить с ней, хотя бы о каком-нибудь пустяке. Но вскоре она поняла, что ничего не дождётся.

– Какой красивый город Крафтбург, – не выдержала девушка и первая завязала разговор. – Я здесь никогда не бывала раньше.

Ответа на её замечание не последовало.

– Мне кажется, люди, живущие здесь милые и добрые. Правда?

– Да, – коротко и сухо ответил её спутник.

Зигмина тяжело вздохнула. Приятная внешность и молодость – это, конечно, хорошо, однако как же будет плохо, если у этого мужчины окажется скверный характер.

– Прибыл ли в Регенплатц король Фридрих? – вновь заговорила Зигмина.

– Нет.

– Я слышала, что и сын его Конрад так же приглашён вами?

– Не знаю.

Беседа так и не завязывалась. Берхард по-прежнему был сух и нелюбезен, продолжал смотреть куда угодно, только не на собеседницу. После долгой паузы молчания Зигмина поинтересовалась:

– Вы всегда столь неразговорчивы, Берхард?

– Всегда, – не меняя бесцветного тона, отвечал юноша.

– А отец мне говорил о вас, как о довольно интересном собеседнике.

Действительно, Берхарду приходилось пару раз общаться с маркграфом фон Фатнхайном, но весьма кратко. И в последний раз это было два года назад на празднике у герцога Швабского. Вот там, наверное, у Генриха и появилась мысль женить сына на Зигмине.

– Так что прошу вас не притворяться, – продолжала девушка и даже изобразила кокетливую улыбку, – и не обижать меня своим молчанием.

Берхард усмехнулся. Смотри-ка какая, ещё не успела стать женой, а уже ставит требования, как ему вести себя и что нужно делать.

– Зигмина, я не собираюсь болтать с вами лишь для того, чтобы доставить вам удовольствие, – тихо, но твёрдо высказал Берхард. – Я по жизни угрюмый, замкнутый человек. И коль уж судьба связывает наши жизни, вам придётся смириться с этим.

Девушка изумлённо приподняла бровки и недовольно повела плечом.

– Но послушайте, Берхард, так вести себя… – начала было она спорить, однако резкий и жёсткий взор чёрных глаз буквально заставил её закрыть рот.

Зигмина не выдержала этот взор и отвернулась. Неужели ей придётся жить под мужским кулаком? Боже, и ради этого каменного сердца она проделала столь долгий и утомительный путь. Ради него она терпела массу неудобств! Ради этого ледяного холода она отказала другим женихам, их жарким признаниям и пылким заверениям в любви! Что ж, сама виновата, позарилась на графство Регенплатц, на статус королевы в этом богатом мини-королевстве. Остаётся надеяться, что заботы власти заполнят собой пустоты любовных отношений.

Продолжая путь, молодые люди больше не разговаривали. Берхард понимал, что обидел девушку, но совершенно не испытывал чувства вины. Наоборот, он посчитал, что если произведёт на Зигмину наихудшее впечатление, то она не слишком расстроится, а скорее даже обрадуется, когда узнает, что её свадьба с ним не состоится.

Вот и улицы города уже позади. Людей вдоль дороги всё меньше, криков и вовсе не слышно больше. Берхард тоскливо рассматривал пейзаж вокруг, аккуратные светлые дома с черепичными крышами, да редких прохожих у обочины. Его взгляд остановился на высоком седовласом мужчине, одетом скромно, но не бедно. Внимание Берхарда привлёк странный взгляд старика. Он был беспредельно добрым и… влажным. Да, в глазах блестели слёзы. Улыбка под седыми усами таила в себе нежность и тоску. Нет, как бы подданный ни был доволен своей жизнью, он никогда так не смотрел на господина. Почему же у этого старика такой взгляд? И что-то шепчет себе по нос. Странный какой. Проехав вперёд, Берхард после обернулся – старик перекрестил юношу и, не снимая с губ улыбку, продолжал глядеть вслед.

– Я вижу, народ вас любит, – вдруг заметила Зигмина. – Вон, старик, провожает вас столь ласково, словно сына родного. Вернее, внука, учитывая его возраст.

Внука? Берхард вновь обернулся. Неужели это Ахим Штаузенг? Мужчина всё ещё смотрел на юношу, и в его глазах поблёскивала грусть. Ахим Штаузенг никогда не приходил в замок, а сам Берхард, бывая в городе, никогда не интересовался этим человеком. «А зря, – подумал Берхард. – Он смог бы мне многое рассказать о моей матери. И сейчас меня не мучил бы вопрос, действительно ли она являлась дочерью ведьмы? В ближайшее время нужно будет обязательно навестить дом Штаузенга».

Едва кортеж въехал во двор замка, Берхард покинул гостей и скрылся в своей комнате. Он ждал возвращения Кларка Кроненберга. Сейчас волновало его только одно – сможет ли Кларк уговорить какого-нибудь священника совершить тайный брак. Должен смочь. Золото в таких делах весьма хорошее подспорье. Ожидание растягивало время и томило. Наконец, раздался стук, и дверь отворилась. Однако на пороге стоял ландграф.

– Почему ты сбежал? – недовольно насупив брови, поинтересовался Генрих. – Сейчас состоится ужин, торжественный пир в честь гостей. Ты сядешь рядом с Зигминой…

– Отец, она мне не по душе, – возразил Берхард.

– Ты опять!? – прикрикнул Генрих. – Что в ней может быть не по душе? Приятная девушка, молодая, красивая!..

И Генрих сделал жест, призывая в свидетели портрет юной графини. Но тут он обнаружил, что портрет этот закрыт покрывалом.

– Ты зачем завесил картину?

– Не хочу на неё смотреть, – просто ответил Берхард.

Генрих даже прорычал от негодования.

– Мне надоели твои глупые капризы, Берхард! И обсуждать их я больше не желаю! Переодевайся и спускайся в залу. Немедленно! – И перед тем, как выйти из комнаты, Генрих строго добавил. – Ты можешь быть влюблён в кого угодно, хоть в жену короля, но женишься на Зигмине фон Фатнхайн! Это мой отцовский приказ. И только попробуй ослушаться!

Выпустив ландграфа, дверь громко захлопнулась.

– Что ж, отец, придётся вас ослушаться, – вздохнул Берхард.

Юноша опустился на стул и продолжил прерванное ожидание. Ну почему отец упрямо считает, что без него, Берхарда, без его супружеских связей с Зигминой Регенплатц погибнет? Почему не доверяет правление Густаву, своему законному сыну? Неужели так страшна его болезнь? Из груди молодого человека вырвался усталый вздох. Как же Берхард был далёк от всей этой суеты за власть. За власть, ради которой Густав готов пойти на любые сделки, на любое преступление. Так пусть забирает эту власть. Нет, Берхард не боялся брата, и ему не безразлична судьба Регенплатца. Он любил свою родину, но… Но, видимо, не настолько, чтобы положить на её алтарь свою свободу, свою любовь, счастье.

В дверь снова постучали.

– Войдите, – пригласил Берхард.

В комнату заглянул слуга и, поклонившись, сказал:

– Его сиятельство ландграф просит вас, господин, как можно скорее пройти в рыцарскую залу.

– Хорошо, спасибо. Ступай.

Слуга удалился. Берхард же не тронулся с места. Ему не хотелось идти на пир. А хотелось взять Гретту и умчаться с ней далеко-далеко отсюда. Туда, где их никто не знает, где им никто не указывает, туда, где их никто никогда не разлучит. Почему для такой малости столь много препятствий?

Ничего не случится, если он немного опоздает на пир. Нужно дождаться Кларка. Впрочем, долго ждать не пришлось. Вскоре дверь отворилась, и в комнату вошёл Кларк Кроненберг.

– Наконец-то, ты вернулся, друг мой! – Берхард вскочил навстречу вошедшему. – Ну, что скажешь ты мне?

– Я договорился с отцом Антонием, – сообщил Кларк. – Он согласен провести тайный брак. В полночь он будет ждать нас у ворот монастыря.

Лицо Берхарда озарилось счастливой улыбкой.

– Как хорошо, – выдохнул он. – Это замечательная новость. Спасибо, друг. Сегодня ночью Гретта станет моей полноправно, и уже никто не сможет отнять её у меня.

– А сама Гретта не передумает?

В глазах Берхарда на мгновение промелькнуло лёгкое сомнение. Но лишь на мгновение и лишь промелькнуло.

– Нет, я верю Гретте, – ответил влюблённый юноша. – Она не передумает.

– А что будет завтра?

– Завтра? – Берхард пожал плечами и после короткой паузы ответил. – Мне уже всё равно, что будет завтра.

– Ну, пошли на пир, Кларк Кроненберг! – призвал Берхард. – От таких хороших новостей у меня даже аппетит разыгрался!

– Как тебе Зигмина Фатнхайн? – поинтересовался Кларк по дороге.

– Знаешь, в жизни она милее, чем на портрете, – признался Берхард. – И голос у неё приятный.

– Может, всё-таки не следует от неё столь скоро отказываться?

– Нет-нет, – замотал головой Берхард. – Будь Зигмина хоть трижды красивее, даже будь королевских кровей, мне не нужна она.

На пиру Берхард был задумчив и немного рассеян. Ни разговоры, ни танцы, ни гости не занимали его, не интересовали. Все думы его были только о предстоящей ночи, только о событии, которое должно произойти через несколько часов. Уловив момент, Берхард шепнул Гретте Хафф, чтоб ближе к полуночи она была готова. Девушка замерла, побледнела и молча кивнула. Нет, она не боялась. Чего ей бояться, когда Берхард будет рядом? Просто волнение коснулось сердца её. Но ничего, останется только пережить скандалы завтрашнего дня, и они с Берхардом станут свободны, и будут жить в покое и счастье. Так обещал Берхард, а Гретта ему верила. Верила, потому что любила.

Зигмину праздник тоже не забавлял, душа её прибывала в унынии. Девушку разочаровал её избранник, он оставался с ней сух, не уделял ей никакого внимания. Конечно, Берхард составил ей пару на целых три танца, однако было заметно, что делал это только ради приличия; он улыбался ей и даже высказал несколько комплиментов, но сухо и неискренне. Семейная жизнь с этим мужчиной обещала стать ужасной.

– Почему вы грустите, дорогая Зигмина? – подойдя к девушке, поинтересовался Густав. – Наш пир для вас не весел?

– Что вы, здесь очень весело, – заставив себя улыбнуться, ответила Зигмина.

– Тогда вас, верно, кто-нибудь обидел? Может, мой братец?

Зигмина не смогла сдержать усмешку разочарования.

– Ваш брат хмурый и скучный человек.

– Да? – Густав изобразил удивление. – Странно. Берхард славится, как интересный рассказчик и галантный кавалер.

Вот как? Тогда получалось, что Берхард так ведёт себя с ней нарочно. Но зачем? Зигмина ещё больше расстроилась.

В полумраке залы девушка взглядом отыскала своего жениха. Он стоял в стороне и разговаривал с Кларком Кроненбергом. Необходимо наконец избавиться от фальши и недоговорённостей, и Зигмина уверенно подошла к собеседникам.

– Можно мне прервать вашу беседу, судари? – старательно подделывая весёлый тон, с улыбкой спросила Зигмина.

– Конечно, дорогая Зигмина, – с учтивым поклоном ответил Кларк.

– И вы позволите мне украсть у вас вашего друга? – обратилась девушка к молодому Кроненбергу, раз уж Берхард не желал разговаривать.

– Вашей красоте дозволено всё, – Кларк был по-прежнему галантен. – Я после найду тебя, Берхард, – сказал он другу и удалился в толпу гостей.

Берхард повернулся к девушке, на его лицо снова надета маска безразличия.

– Ну что ж, я вас слушаю, Зигмина. Чего вы хотели?

– Здесь очень душно, и я хотела бы выйти на улицу. Проводите меня, пожалуйста.

Берхард сделал одолжение.

После жаркой дневной духоты сумерки вечера ласково обволакивали прохладой. Но Зигмину столь приятные ощущения не трогали. Иными чувствами была наполнена душа её.

– Почему вы так жестоки ко мне, Берхард? – спросила она у идущего рядом с ней молодого человека. – Я всего лишь полдня у вас в гостях, а вы меня уже ненавидите. Почему?

– Кто вам сказал такую ерунду? – усмехнулся Берхард.

– Вы. Вы сами своим безразличием ко мне, своей холодностью.

– Я говорил вам, что у меня дурной характер…

– Не прикрывайтесь дурным характером, – прервала Зигмина. – В обществе о вас идёт совсем иная молва. Неужели вам легче и приятнее играть ужасную роль злого и грубого человека, нежели просто сказать мне правду?

– Правду? Но вам она будет ещё более неприятна.

– Пускай. Зато я перестану путаться в многочисленных вопросах. Не обижайте меня своим притворством.

– Что ж, как пожелаете.

Не по нраву был Берхарду начатый разговор, однако он понимал, что рано или поздно придётся всё рассказать. Так, может, действительно, лучше сейчас, чем позже.

– Моё сердце несвободно, Зигмина. Я люблю другую девушку. И мои чувства к ней настолько серьёзны, что я даже просил отца отменить нашу с вами свадьбу. Я не откажусь от этой девушки ни при каких обстоятельствах.

Зигмина опешила. Ещё не вышла замуж, а уже нелюбима, уже не нужна. Она, конечно, не ожидала, что жених с первых же минут воспылает к ней страстью, но на некоторую симпатию и тепло рассчитывала. Девушка отвернулась от собеседника, не желая, чтобы тот заметил навернувшиеся на её глаза слёзы обиды.

– И… ваши чувства взаимны? – осторожно поинтересовалась она.

– Да.

– А можно узнать имя этой девушки?

– Нет.

Зигмина даже вздрогнула оттого, сколь резок был данный ответ. Она вдруг почувствовала себя вещью, которую насильно навязывают новому хозяину.

– Раз ландграф не стал отменять свадьбу, значит, он решил, что та девушка недостойна вас и вашей фамилии, – предположила Зигмина.

– Я не буду с вами обсуждать это, – категорически ответил Берхард.

Скорее всего, так и есть.

– Но зачем вы стали столь грубы со мной?

– Что ж, говорить правду, так уж всю. Я не хочу нравиться вам, Зигмина. Я не хочу, чтобы вы меня полюбили. Скажите отцу, как я плох, попросите его отменить свадьбу. Если он любит вас, то не позволит вам стать несчастной.

Берхард уже хватался за любую соломинку, лишь бы предотвратить грозящий скандал, избежать позора, обид, сохранить мир и согласие. Он хотел слишком многого.

Зигмину охватило недоумение. Широко распахнув полные изумлением глаза, она повернулась к собеседнику.

– Вы хоть понимаете, что предлагаете мне? – пока тихо, но с быстро растущим возмущением спросила Зигмина.

– Я предлагаю вам отказаться от мужа, который будет изменять вам, который не даст вам ни тепла, ни радости, с которым вы познаете только тоску и одиночество…

– Молчите, жестокий человек!

– Просите отца освободить вас от этого жестокого человека!

Зигмина вновь отвернулась. Она задыхалась от возмущения, сердце её тяжелело от гнева. Подлый человек! Не так уж сильно он притворялся. Как смел он требовать от неё добровольно принести в жертву её честное имя и ради чего? Ради того, чтобы он жил в счастье и любви с какой-то безродной девкой, а она… С чем останется она? С дурной славой и одиночеством? Даже Регенплатц ей не достанется. Не будет любви, так хоть тщеславие своё утешить. И, в конце концов, что такого страшного в том, что у мужа будет любовница? Жена тоже может любовника завести, да ещё какого! Красивого да ласкового, который сумеет восполнить всю недостачу супружеской любви.

– Нет, Берхард, – твёрдо ответила Зигмина и, повернувшись к юноше, уверенно взглянула в его глаза. – Я не стану говорить с отцом об отмене свадьбы. Я даже не скажу ему, насколько вы плохи оказались, и как разочаровалась я в своём выборе. Наоборот, я стану восхвалять вас. Свадьба состоится, я хочу этого. Особенно теперь, когда вы раскрыли мне всю правду.

Зигмина думала, что Берхард расстроится, как она, обидится, разочаруется, хотя бы занервничает. однако ничего подобного с ним не произошло. На серьёзном и спокойном лице юноши не дрогнул ни один мускул. Берхард лишь коротко пожал плечами и произнёс: