Когда пробили все переборки, все снесли, в последнюю минуту матросы заторопились, засуетились и сбросили… чайник, которые, впрочем, ловко подхватили внизу на барже… «Скорее, скорей! Все долой! – кричал, горячась, Макаров, – сейчас переменится ветер, и судно поставит прямо» (а прямо судно было-бы ниже, чем боком, потому что оно очень широко). «Можно взрывать!» Одна за другой две мины в носу и в корме взвили громадные столбы воды и грязи, и судно, вздрогнувши, сначала, действительно, выпрямилось, а потом стало валиться. Корма скоро заполнилась водой и села на дно, но нос сильно поднялся кверху, показывая страшную язву, нанесенную ему миной. Адмирал очень горячился: «Значит, переборки не перерубили! Значит, переборки не перерубили!» – и ходит по-скобелевски, как тигр в клетке, на заваленной всякой дрянью барже, делает три шага вперед и три навал, и так снует, что твой тигр или белый медведь… Наконец, все налилось водой, и судно легло под воду, как-раз на намеченном месте, так, что остался над водой только небольшой знак от одного бока – точно длинная рыба… Теперь уже отчасти за одним из их брандеров, отчасти за затопленным нами судном минононосцы наши могут, не боясь неприятельских мин, выжидать.