– Да-с, вы – отец и не смеете войти в детскую своей дочки!.. Что?.. И ко мне не смейте ни ногой… Слышите!? Я и принял-то вас для того, чтобы сказать вам это. Жена моя вон там, в столовой. Я приказал ей сидеть у камина и слушать, что я вам скажу. А скажу я вам следующее: если вы или она будете назначать друг другу свидания – убью и вас, и её, и Леночку!.. А потом уже и с собой покончу!.. Слышите?..

Художник подошёл к двери в столовую, приотворил одну скрипнувшую половинку и сказал:

– Слышишь, Наташа?.. А теперь, – добавил он, обращаясь к Суслину, – а теперь, как говорится, «звольте вам выйти вон!..» Вон!.. Вон!.. И чтобы никогда у меня не бывать!.. И чтобы вы не смели при встрече со мною или с женою раскланиваться!.. Замечу – публично морду набью! На улице прибью, в театре, в церкви и то не пощажу!..

Он говорил и шёл за торопливо удалявшимся к двери инженером, – шёл, тяжело дыша и грузно ступая по паркету.

– Я отомщу вам… Да-с!.. Вот вы – отец Леночки, а не смеете войти в её комнату… Да-с!.. Потому, она – моя дочь, а не ваша!.. Ваша она и не ваша… Да-с!..

Художник стоял в двери в прихожую и насмешливо смотрел на инженера, руки которого дрожали, и он никак не мог попасть в рукав пальто. Свинцов помог Суслину надеть пальто и сказал:

– Помните же… Леночка – моя дочь!.. Моя, не ваша!.. Я её буду любить, целовать буду, ласкать, а вы будете жить, знать, что у вас есть дочь, и не будете её ласкать!.. Ого!.. Я отомщу вам!..

Эта сцена навсегда осталась в памяти Суслина. Точно околдовал его жирный художник своими словами, точно приворожил его к Леночке. И как будто каким-то неумолимым проклятием нависла над ним эта девочка, которую он не имеет права ласкать и целовать. Пусть бы лучше художник избил его у себя в кабинете, но лишь бы позволил бывать у него в доме, чтобы видеть Леночку… А теперь он живёт и мучится мечтою о Леночке. Его дочь эта, белокурая, голубоокая девочка, и он не может целовать её. Она даже не знает, что он – её отец, а не этот обрюзгший, толстый художник…

* * *

Последние годы он только издали решается смотреть на Леночку. По воскресеньям отправляется на Караванную и долго ходит мимо дома № 17. Ходит и ждёт, когда Леночка выйдет на улицу в сопровождении бонны.

Бонна – пышная блондинка с густыми волосами и с вздёрнутым носиком. Одевается она франтовато, и, когда Суслин идёт им навстречу и смотрит в ясные глазки Леночки, немка жеманно и кокетливо заглядывает на Артемия Иваныча и что-нибудь весёлое рассказывает Леночке по-немецки.

Иногда взгляд Артемия Ивановича встречается с простодушным и весёлым взглядом милой девочки, и горькое чувство укалывает сердце одинокого инженера. Так и хочется наклониться к девочке и сказать: «Милая моя Леночка… Здравствуй!.. Ужели ты не узнаёшь своего папу?..»

Смешно бы это вышло, а может быть, и грустно, почти трагично!.. Сказал бы он так Леночке, а та с недоумением посмотрела бы на «чужого дядю», а может быть, и шарахнулась бы в сторону. У неё уже есть папа – толстый человек, с седыми висками и с бородой, которая тоже седая. А какие игрушки он ей покупает! А как смешно, когда папа, – большой седеющий папа, – как мальчик начинает бегать по комнатам и играть с Леночкой! А летом на даче что он с нею делает!.. Научил Леночку играть в крокет, купил ей бильбоке, завёл на озере лодку с красными каймами по борту и даже лодку эту назвал «Леночкой». Большими белыми буквами выведено на носу лодки её имя. И Леночка, вообще-то ещё плохо умеющая читать, твёрдо знает семь букв в её имени, и этому научил её папа, большой толстый и седеющий папа.

Инженер Суслин летом особенно скучал по Леночке. Уезжает семья Свинцовых на дачу и увозит с собою белокурую девочку, и он прекрасно знает, где Леночка проводит лето: в белой даче, на холме, поросшем высокими соснами. Недалеко от белой дачи озеро, а на озере лодка с красными бортами, и на самом носу лодки белой краской выведено дорогое Суслину имя, милое, хорошее слово: «Леночка».

В воскресенье утром спешно едет инженер Суслин на Финляндский вокзал, садится в поезд, и ему кажется, что вот именно этот поезд, в который он сел, движется медленнее всех поездов в мире. Спешит он в знакомую дачную местность, к холму, на котором расположена белая дача, а поезд движется медленно. И сидят около инженера Суслина, и против него, и за ним неизвестные ему, чужие люди. Надоедливый, плоский разговор этих людей и противный их смех… И всё скверные рожи, чужие, холодные, чопорные, скверные рожи!.. А в представлении рисуются образ милой Леночки, и её белокурые волосики, и её светло-голубые глазки, милые глазки…

Останавливается поезд у знакомой станции. Выходит из вагона инженер Суслин и идёт знакомой дорогой к белой даче на холме с соснами. А сам всё озирается, опасаясь, как бы не встретиться с Натальей Дмитриевной, с её мужем или с Леночкой.

Он боится остаться с глазу на глаз с Леночкой. Ведь не может же он в самом деле подойти к ней и сказать: «Здравствуй, Леночка… Милая моя деточка!.. Ведь я – твой папа, настоящий папа!..» Не может он сделать это, потому что знает, что Леночка не поймёт его и скажет: «Не знаю я чужого дядю… Ай, боюсь, боюсь!..» У неё есть папа, толстый, седеющий человек.

Боится Артемий Иваныч встречаться с Леночкой, но любит смотреть на неё издали, когда она играет у себя в саду, или идёт по дороге к станции с бонной, или стоит на дебаркадере станции и поджидает поезд, который привезёт из города её папу, противного толстого художника. Как-то раз он видел, как Леночка и Наталья Дмитриевна и бонна шли на озеро. Он шёл за ними медленно, с опущенной на грудь головою, и всматривался в Леночку, идущую рядом с мамой. А по другую сторону Леночки идёт бонна, кокетливо одетая и такая, что вся её внешность и её близость к девочке возбуждают в Суслине глухую и острую неприязнь к этой чужой женщине, имеющей право быть такой близкой к его дочери… Идёт он и думает: «Я и Наталья Дмитриевна около Леночки… Это так понятно! Но зачем она, эта белобрысая, противная бонна близка к ней?..»

Вот вышли они на побережье озера, прошли к лодке, на борту которой написано «Леночка». Бонна оттолкнула лодку, уселись они все в лодку и поплыли. Бонна гребёт вёслами, а Леночка сидит рядом с мамой, наклоняется за борт лодки и брызжет блестящей на солнце водою, опуская в воду ручонку и выбрасывая ею целые каскады брызг. Наталья Дмитриевна потянула к себе Леночку и сказала что-то девочке. А та подняла кверху ручонки и принялась бить в ладоши…

Стоит Суслин за углом изгороди чьей-то дачи и исподтишка следит за тем, что делается в лодке.