Русь Чёрная – 2. Своеволие

Глава 7

Аоши – это муж старшей сестры. В даурском так много терминов для самых разных степеней родства, что Санька до сих пор не мог их запомнить, хотя, говорил на этом языке уже вполне свободно. Но «аоши» знал. Ведь это он и был. И не слово его смутило, а интонация. Делгоро сказал это с гордостью. Он гордился своим некровным родственником из чужого роду-племени. Из племени, которое много бед принесло его народу.

Это дорогого стоило.

– Мой аоши, – продолжал Делгоро. – И я пришел к вам для того, чтобы вы его выслушали…

– Смотрю, не так уж и здоров старый Галинга, раз девку свою лоча поганому продал…

– Чипа! – окрикнул Правого старый князь. – Придержи язык! Или не знаешь ты, какой крови дочь Галинги?

– Делгоро, – подался чуть вперед Лобошоди. – Прошу тебя простить неразумные слова Чипы. Род Онон недавно потерял немало людей…

Но Делгоро молчал. Сын Галинги словно окаменел, только правая рука его плавно вынимала из ножен саблю.

– Ежели Чипа трус, рожденный от брехливой суки, я, пожалуй, его прощу, – негромко выговорил Медведь.

«Ох, не по сценарию всё пошло» – вздохнул Санька и тоже положил руку на плечо родственника, чтобы успокоить. Но Делгоро неуловимо вильнул покатыми плечами – и рука тут же слетела.

А князь Чипа, побледнев на миг, быстро выхватил свой клинок, вскинув его над головой.

– Можешь нападать верхом, – снисходительно бросил чохарский «принц». – Я разрешаю.

Разумеется, после этого Чипа спрыгнул с лошади.

– Я скормлю тебя псам, слуга лоча! – выкрикнул он и кинулся вперед.

Конечно, это должен быть эпический поединок, который все запомнят и будут рассказывать внукам. Но нет. Дауры сошлись в очень сумбурной и неуклюжей схватке. Было много криков ярости, столкновений саблями и телами. С удивлением Дурной осознал, что Делгоро не особо привычен к пешему бою. Равно, как и его соперник. Чипа выглядел побойчее и клинком орудовал ловко. Но ононский князь был чуть ли не вдвое легче чохарца, и когда последнему удавалось сблизиться на расстояние пинка или удара свободной руки – тут же отлетал метра на три. А в целом, Санька неожиданно осознал, что без коня смог бы одолеть любого из поединщиков – уроки Ивашки проходили не зря.

Чипа дважды проходил защиту Делгоро, но сабля северного даура бессильно клацала по доспеху. Уже раза три уставшие от махания клинками поединщики останавливались и восстанавливали дыхание.

Атаман все губы искусал, не зная, как помочь другу. А тот – большой и тяжелый – уставал гораздо сильнее соперника. Наконец, он так упарился гонять Чипу, что остановился и, тяжело дыша, уперся руками в колени. Ликующий северянин крутанул саблю и ринулся в атаку. С невероятной прятью Делгоро вдруг разогнулся, подсел на одно колено, перехватил оружную руку врага, дернул на себя и, ровно овцу, закинул Чипу себе на плечи. Крякнул, поднатужившись, поднял его на вытянутых руках и грохнул оземь. Ононский князь шмякнулся так, что несколько секунд вдохнуть не мог.

Сабля Делгоро в это время свисала на темляке. Неуловимым движением чохар подхватил оружие, взмахнул…

– Нет! Стой! – закричал Дурной, и елмань замерла у самого подбородка Чипы.

– Извинения приняты, – криво улыбнулся Делгоро и шагнул к Саньке.

– Я хочу, князья, чтобы вы выслушали моего аоши. Благодаря которому Чипа остался жив.

Лобошоди и старый князь согласно кивнули. Главный потер подбородок и тоже согласился. Санька, взволновавшись, вышел вперед. Надо было сказать что-то очень важное.

– Я лоча. Лоча, которого вытащили из темных вод Амура. И которого злой Хабара держал в темнице. Я взял в жены дочь князя Галинги из рода Чохар. И я нашел и вернул пектораль Бомбогора – даурского князя, который дрался с богдойцами за свой край. За ваш край.

Князья слушали Саньку, как дети – сказку на ночь. Лобошоди даже после каждой фразы переводил взгляд на Делгоро: не врет ли демон? Беглец из будущего, кстати, догадался, что Лобошоди – это, скорее всего, князец Лотодий из казачьих отписок. И он оказался самым заинтересованным среди слушателей. Побитый Чипа, понятное дело, вообще не слушал. Остальные же князья не могли преодолеть накрепко вколоченное недоверие.

– Хочешь сказать, что ты и есть – новый Бомбогор? – спросил Главный князь.

Санька только в грудь воздуха набрал, но его снова опередил Делгоро:

– Этой весной Сашика повел шесть родов на богдойское войско. Я такое большое войско и не видал никогда. Но мы победили.

Пока дауры пребывали в легком нокдауне от этой информации, атаман быстро перехватил инициативу.

– Я знаю, что мой народ принес вам много бед… И не исключаю, что еще принесет. Сейчас я не говорю за всех лоча, не говорю за Белого царя. Только за себя лично. Если мы договоримся – я сделаю всё возможное для того, чтобы мы смогли жить мирно и дружно. По-новому жить. Делгоро подтвердит: эта жизнь на зейских берегах уже начинается.

Князья смотрели на Дурнова исподлобья. Они видели перед собой врага и с трудом верили, что уста его говорят такие слова.

– Более того, я приглашаю вас к нам! Можете всеми родами поселиться на левом берегу Зеи и на Амуре. Старый Балдачи послушался приказа богдыхана и увел в Маньчжурию свой род Жинкэр и другие рода. На Черной Реке опустели городки Кокурея и Толги. Опустела дючерская Дува и другие их селения. Вы знаете, что это за земля. Лето у нас на две недели дольше, чем здесь, на севере. Земли жирные, богатые; есть уже обустроенные поля и огромные заливные луга. Приходите! Конечно, придется платить Белому царю ясак пушниной, но мы четко оговорим размер заранее, и я не стану брать больше.

Князья совсем призадумались.

– Не надо спешить с решением, – улыбнулся Санька. – Подумайте! Тем более, что сегодня я пришел по-другому делу.

Атаман собрался с духом и продолжил.

– Я хочу забрать тех русских людей, что вы окружили вон в той деревне.

– Вы слышали? – радостно подал голос Чипа, уже слегка оклемавшийся от падения. – Лоча не меняются! Налил нам в уши, а сам просто за врагами нашими пришел.

– Не врагами! – Дурной уже начал жалеть, что остановил Делгоро. – Я знаю, что на вас недавно нападали. И знаю, кто это был. Но здесь совсем другие люди. Они впервые попали на Черную Реку. И они не враги вам. Однако станут ими, если вы продолжите сражаться.

– Они станут мертвыми врагами, – кровожадно улыбнулся Старый князь. – Это хорошие враги.

– Сашика, – чуть мягче добавил Лобошоди-Лотодий. – Ты говорил странно, но слова Делгоро станут охраной тебе и твоим людям. Идите с миром. Однако, не указывайте нам, что делать.

– Нельзя так! – поднял голос Санька. – Этой кровью вы только продолжите путь смерти! Только на этот раз это уже ваша кровь будет!

– Не бойся, лочи! – злобно улыбался Чипа. – Мы их быстро кончим. Путь смерти тут и закончится.

«Ох, не факт, – покачал головой беглец из будущего. – Все-таки 40 человек отсюда ушли, чтобы потом погибнуть от рук дючеров. Значит, не так уж успешно закончится здешняя схватка».

Надо было что-то делать. И быстро. Купить жизни сорокинцев? Но как…

– Погодите-ка! – Дурной обратился к Главному. – Вы на кораблях лоча взяли какую-нибудь добычу?

– Нет, – хмыкнул даурский князь. – Жадные лоча всё утащили на своих горбах.

– Тогда вот что, – Санька чуял, что ввязывается в авантюру, но иного пути не было. – Отпустите наших людей, а я тогда уговорю их отдать вам свои товары.

– Ха! – снова подал голос Чипа. – Их товары станут нашими, когда мы перебьем подлых лоча.

– А вот и нет, – холодно улыбнулся Известь. – Я точно знаю, что у этих людей должно быть много товара. На себе столько не унести. А в дощаниках вы ничего не нашли. Значит, богатство где-то спрятано…

– Спасибо, что подсказал… Сашика, – с той же холодцой ответил Главный. – Мы умеем развязывать языки.

И даурский князь погладил богатую рукоять кинжала.

«Вот сука! – вспыхнул атаман. – Так, главное не подать вида».

Санька старательно рассмеялся.

– А я думал, князь, ты нас знаешь. Лоча плюнет тебе в глаза, но ничего не скажет. А, чтобы ты пуще свои локти кусал – даст тебе ложную наводку, чтобы ты грыз пустые скалы и ничего не нашел.

Дауры засомневались.

– Ты точно уговоришь их отдать нам товары? – спросил Старый.

– Разве я вас когда-нибудь обманывал? – нагло ухмыльнулся Известь.

Глава 8

Торговались еще полчаса. Санька не знал, но догадывался, что «гуляя» по Лене, Сорокин с бунтарями пограбил основательно. Чего? Да всего подряд. И мехов, и оружия. Конечно, немало должно быть у него тканей, которые здесь, в Восточной Сибири и на Амуре, в великой цене.

Вот последнее и отдам, решил атаман. Жалко, но без камчи да парчи люди переживут. А вот без пищалей, пороха, да сабель с копьями – вряд ли. А пушнина для местных не так ценна, как для русских. В итоге, порешили отдать даурам всю ткань, одежду (кроме личной, что «воры» носят); всё серебро, бронзу да медь. И соль.

После этого Дурнова пропустили в деревеньку на горке. Атаман оставил своих командиров на месте, велел не терять бдительность, а с собой взял пяток казаков самых доверенных, да Аратана. Всадники Лотодия проводили их почти до самого частокола, но оттуда вдруг грохнуло – стволов из трех-четырех сразу. Взвился дымок, и какой-то нервн ый срывающийся голос проорал:

– Пшли к чертям, нехристи!

– Вздерни ствол, православный! Свои мы! – выкрикнул присевший атаман.

Им долго не верили, но, в конце концов, пустили. Дурной со свитой перелез через завал, которым перекрыли воротца.

– Который тут Михайла Григорьев Сорокин? – властно спросил атаман, давай понять, что он тут всё про всех знает.

Какой-то служивый со смешанным выражением надежды и подозрения в глазах махнул им рукой и повел вглубь деревни. Санька шел по дорожке, оглядывался, и общая картина уныния потрясала его всё больше с каждым шагом. Народу тут было немало: явно за сотню, а то и все две (многих он мог не видеть). Но большинство «воров» сидели под тынами, замотанные в грязные тряпки и с тоской в глазах.

– Людишек – тьма, а воев совсем почитай нету, – вздохнул один из его казаков и был совершенно прав.

«Воры» вяло бродили туда и сюда; хоть какой-то порядок имелся разве что у частокола.

– Вин! – махнул рукой провожатый на большой навес, вздохнул и потащился обратно к воротам, едва не волоча пищаль по дорожной пыли.

Перед навесом сидели полтора десятка людей, которых вполне можно было назвать воинами: в куяках и панцирях да с хищным блеском в глазах.

– Хто таке? – хмуро бросил один из них. Почему-то появление посреди осады своего, русского человека, его не особо удивило и совсем не обрадовало.

– Сорокина давай!

– Вин твий Сорокин, – криво усмехнулся казак и кивнул на навес. Там Санька рассмотрел невысокого мужчину в дорогих одеждах, который, ссутулившись, сидел над другим мужчиной – явно больным или раненым.

– Который? – бросил атаман казаку.

– Та обоя! – хохотнул хам и вдруг зычно крикнул. – Яшка! До тоби тут прийшли.

«Пижон» повернул к говорившим полные страдания глаза.

– Пришли? Кто?

– А я знаю? Можа спасати прийшли… можа вешати. Сам вызнавай!

Яшка (видимо, Яков Сорокин) встал и подошел к Дурнову. При этом, не переставая оглядываться на раненого.

– Ты кто таков?

– Сашко Дурной, – представился беглец из будущего, сдерживая порыв щелкнуть каблучками. – Человек приказного Онуфрия Кузнеца. Со мной полсотни человек. А ты – Яков Сорокин?

«Пижон» даже не удивился, что местный служилый знает его имя. Сорокина взволновало другое.

– А дауры? Ушли, чай? Отогнали вы их?

– Нет. Дауры продолжают осаду. Их тут с полтыщи – не прогнать. Они нас пропустили сюда, – на лице Сорокина сразу проявились новые вопросы, и Санька его остановил. – Погодь! Сначала вы расскажите. Раненый – это Михайла Сорокин? Если да, то кто сейчас у вас старший? С кем речь вести?

– Со мной веди, – опустил голову Яшка. – Мишка редко когда из беспамятства выходит… Нда, не такого мы в Даурской земле ждали…

– Тут и не такое бывает, – хмыкнул Дурной. – Земля райская, зато люди обычные. Расскажи, Яков, как вы сюда попали? Не на Амур – это я знаю – а в осаду к даурам. Да еще и так далеко от реки.

«Пижон» после слов «это я знаю» с прищуром присмотрелся к гостю.

– Мы… с Олекмы пришли. Как Тугиру переволочили, так сторожно итти стали, – Санька понимающе кивнул. – И на ночь хоронились, да струги хоронили. Вот так нас нехристи и взяли. Втайне ударили, да и с бережку. В реку выйти мочи не было… А Мишку-то в первой же стычке стрелой ущучили. Я и повелел в лес хорониться…

– «Повелел», – криво передразнил командира казак с черкасским говором. – Орал: бежите!

Санька покачал головой: похоже, без руководства старшим Сорокиным «воровской полк» напрочь утратил как единство, так и боевой дух.

– Понял я, – вздохнул он. – В общих чертах. Короче, есть у меня к вам два слова. Одно про день сегодняшний, другое – про день завтрашний. И начну со второго. Знаю я, кто вы, как бунт на Лене учинили, и как сюда сбежали. И приказной Кузнец знает. Так что первым делом он вас повяжет и воеводам отдаст. А людей у Кузнеца полтыщи, так что сил хватит.

Лениво сидевшие у костра казаки начали медленно подниматься, так что Санька решил побыстрее перейти от кнута к прянику.

– Но вас могу взять я. У меня есть свой острожек, и там вас не будут спрашивать о вашем прошлом. Конечно, если вы наши законы примете. Только сразу говорю: мы грабежами не промышляем. Ни местных не разоряем, ни, тем более, своих. Мы трудимся. Земли у нас полно, заводим скот, железо варим, ткани ткём. Любое мастерство приветствуем. Ну, а если трудом пользу принесете – то, думаю, со временем и приказной вас простит, а воеводы, даст бог, забудут. Ясно ли?

Дурной обвел «воров» взглядом.

– Разве мочно такое? – удивился один из служилых.

– Мочно, – улыбнулся атаман. – Так вышло, что два года назад и мы были беглыми. И нас тоже «ворами» звали. Правда, мы не душегубничали, как вы… Но власти это без разницы. А теперь у нас свой острог, большое хозяйство, защищаем новые рубежи российские. Так что решайте: если согласитесь, то попробую вас вызволить.

– Как? – подскочил к беглецу из будущего Яшка Сорокин.

– А это уже второе слово, – Санька перевел дух, понимая, что сейчас будет непростой разговор. – Дауры жаждут вашей смерти. Но я смог с ними договориться. Вас отпустят под нашу поруку. Но вы отдадите им часть своей добычи. В качестве выкупа.

«Воры» недовольно загудели.

– Ишь чо! – подступали к гостям сорокинцы. – Своим барахлом торгуйся! Наше не имай!

Хамоватый черкас подошел вплотную к Дурнову. Был он невысокого роста и лез так настырно, будто хотел рассмотреть что-то важное у Саньки в ноздрях.

– Паны-казаки, не зразумею я, як вин хочет с нехристями договоритися. Индо волшбою их разгонит?

Яшка Сорокин ненавязчиво оттеснил наглеца.

– Охолонь! – рыкнул он старательно властно, но сам тоже впился в приезжего. – Слушай… Сашко. Ты же с отрядом пришел. Давай купно по местным вдарим! Мы ить сила!

Дурной покачал головой.

– Мало сил, Яков. Уйма народу поляжет по обеим сторонам. Если б за жизни ваши и наши драться пришлось – я бы вступил в бой. А за барахло ваше я воевать не собираюсь, – беглец из будущего обвел сорокинцев взглядом. – Уймите жадность, казаки! Неужели хочется получить копье в пузо за свой дуван? Знаю я, как вам достались эти богатства… Ничего говорить не буду – бог вам судья. Но мой вам совет: отдайте добычу даурам! И жизни спасете, и совесть облегчите.

«Воры» продолжали недовольно гудеть. Большая часть готова была рискнуть, но не расставаться с награбленным богатством. И тут под навесом зашевелилось.

– Та отдайте уж… – голос больного был слабый, но одновременно властный. – Выкопайте и отдайте… Животы сберечь – важнее всего… А, Господь посулит, еще надуваним…

«Нормально бога приплел! – изумился Дурной. – Православие во всей своей красоте».

И все-таки полумертвый Михайла Сорокин принял его правоту. Может, и сладится всё.

– Да щчас! – зарычал вдруг хам-черкас. – Ужо рассупонился!

Внезапно выхватив из-за пояса здоровенный кривой кинжал, казак всадил его в живот Дурнову с кривой ухмылочкой:

– Нако-ся, подавися!

Глава 9

Черкас вёл тяжелый клинок снизу вверх, чтобы тот вошел под пластины якутского куяка, в который был облачен темноводский атаман. Однако Дурной рефлекторно дернул рукой. Сильно порезался, но изменил траекторию удар. Кинжал клацнул по доспеху, а обожженный болью Санька внезапно подумал: и почему это казаки не носят наручи?

– Климка! – испуганно заорал младший Сорокин. – Охолонь, Донщина!

Но хам уже с тихим шелестом выпускал на свободу татарскую саблю. Дурной отскочил назад и выхватил свой клинок. После весенней битвы на ледяном окопчике атаман обзавелся новым оружием. Маньчжурская (или китайская) сабля имела излишне широкий и потому тяжелый клинок, у нее практически не было гарды, зато сталь – первостатейная! Рукоять у нее такой длины, что и в два кулака можно ухватиться. А навершием ей служила бронзовая, потемневшая от времени голова дракона. Монстр скалил пасть на весь мир, постоянно готовый к бою.

«Нда, а я вот не готов оказался, – скривился Известь, глядя на присевшего, ровно кот перед прыжком, Донщину. – Забавно: второй поединок за час. И как-то мы на фоне дауров не очень по-рыцарски смотримся».

Донщина решил, что хватит уже «даурской подстилке» рефлексировать и резко кинулся в атаку. Сорокинцы ему не мешали, но и останавливать не спешили. Нормальная пацанская разборка, восходящая своими корнями к божьим поединкам. Черкас действовал намного быстрее, но «драконий меч», благодаря массивности, останавливал удары противника даже вяло поставленными блоками и сливами. Тогда как уже его удары легонькая татарская сабля сдерживала с трудом. Климу Донщине приходилось отводить удары и уходить с линии атаки. А это нелегко даже такому обладателю кошачьей ловкости.

Главное, на чем сконцентрировался Санька – берёг пальцы. Противник быстро понял, что гарда «драконьего меча» их толком не защищает и принялся бить именно туда. Дурной постоянно менял руку, брал оружие двойным хватом, аки самурай. И время от времени рубил по Донщине с плеча: безыскусно, но по-молодецки. Черкас отпрыгивал, но снова врывался в круговерть боя.

Левое предплечье Дурнова всё сильнее пульсировало болью от пореза. И кровопотеря – пусть и небольшая – давала о себе знать. Ухватить бы казака, да грохнуть оземь… Но Санька не Делгоро, а противник его заметно ловчее князя Чипы. Он не позволял Дурнову развернуть себя лицом к солнцу, не дал зажать между собой и кострищем. Донщина всегда находил, куда ускользнуть во время атак «драконьего меча».

«Я однозначно выдохнусь первым, – кусал губы беглец из будущего. – И рука левая отяжелела».

Невольно косился на своих: не помогут ли. Но те стояли на месте… И правильно делали. Если принцип единоборства нарушить – тут их всех и перебьют. А потом уже дауры перебьют сорокинцев… вместе с остальными темноводцами. Объяснить бы это бесноватому Донщине – но как это сделать? Да и не послушает.

– Дебил! – заорал на него непонятно Известь. – Что ж ты всё портишь, падла?!

И ринулся в атаку.

…Наверное, это и впрямь был божий поединок. Потому что всё решилось само собой: уходя от разъяренного «драконьего меча», Донщина ловко прыгнул в сторону – и наступил ногой на полешко, которые были раскиданы вокруг костра. Полешко крутанулось, нога взлетела вверх, а черкас, согласно всем законам физики, грохнулся на спину. В это время тяжелый «драконий меч» продолжал свой «полет» и с размаху впился в голень. В самую косточку, которую слегка-то ударишь – и стонешь от боли. А тяжелый китайский клинок вошел в кость сантиметра на два.

– Сучий потрох! – завыл от боли Клим Донщина и в ярости метнул свою сабельку в атамана.

Но сабля не копье, да и разум черкаса от боли помутился. Санька только слегка отвернул плечо, и «татарка» бессильно скользнула по стальным пластинам. А вот «драконий меч» для колющих ударов гораздо более сподручен. Дурной понимал, что жалеть сейчас не надо. Нельзя ни в коем случае! Задавить протест в корне, жёстко и бесчеловечно. Нависнув над проигравшим, он развернул клинок в горизонтальной плоскости и двумя руками всадил его Донщине меж ребер. Чуть слева от «солнышка»…

…Как выяснилось, «сорокинцы», действительно, спрятали большую часть награбленного. Устроили схрон в скалистых расщелинах на Тугирском волоке.

«Части дувана мы лишились еще допреж, – вздохнул Яшка Сорокин. – Кто из народу, когда вняли, что брате мой и впрямь нас на Амур ведет – спужались. Людишек с сорок учинили бучу. Ну-тко, по итогу уж менее их стало. Но один дощаник гаденыши умыкнули и вертались на Олёкму».

Что «воры» сберегли – честно закопали в горах. Еще до сумерек Дня Двух Поединков, братья Сорокины отобрали десяток своих людей, Санька добавил два десятка своих – и темноводские дощаники пошли на Урку-реку, выкапывать сокровища. Остальные решили за это время восстановить порушенную флотилию «воровского полка». Хоть часть.

Верхнеамурские дауры воспротивились было этому. Они не хотели подпускать лоча к реке, опасаясь, что те сбегут. Помогло лишь посредничество Делгоро. Да еще то, что Санька сам предложил дать северным князьям заложников. Сорокинцы загудели возмущенно, но беглец из будущего удивил всех, отдав в аманаты пополам своих и чужих. «Я не вижу разницы между вами и нами» – как бы сказал этим атаман. Причем, из своих он выбрал тех, кто уже немного балакал на даурском и имел немало приятелей среди зейских родов.

– Задача, мужики, у вас непростая, – проинструктировал он свою пятерку. – Я хочу, чтобы вы изо всех сил пытались сблизиться, сдружиться с местными. Надо показать, что мы вполне можем общаться друг с другом. Как равные. И даурам показать, и нашим новым знакомцам. Делгоро и его батары тоже будут поблизости – поддержат, если что.

Северные дауры раскинули лагерь поблизости и старательно следили, как две сотни «жертв царизма» пытались собрать из обгорелых развалин дощаники. Точнее – 227 душ (без тех, кто уплыл за кладом). И среди них были не только мужики. «Воры» привезли с собой полтора десятка баб. Дети тоже имелись, но совсем чуток. Оказывается, некоторых уводили на Амур целыми семьями. И именно что уводили! Силком! Что называется «за уши тянули к свободе». Так, среди сорокинцев оказалась целая семья Кондрашки Деребы. Его с братом и сыном забрали насильно, ибо это была семья корабелов… Ну, по сибирским речным меркам. Больно нужные мастера оказались, так что их разрешение особо и не спрашивали.

Санька оживился и принялся вовсю «анкетировать» сорокинцев, но увы – мастеровых здесь оказалось немного. В основном, голытьба, которая никак не могла себя реализовать под бдительным царевым оком. Костяк «полка» составляли с полсотни служивых, большей частью – ссыльные литвины и черкасы, попавшие в плен в ходе многочисленных стычек Москвы с Речью Посполитой. Будущие белорусы и украинцы говорили чудно (даже по местным меркам), но это было мало похоже на мову населения двух братских советских республик. Впрочем, и русский язык образца XVII века сильно отличался от того, на котором изначально говорил беглец из будущего.

Ссыльные были шумны, дерзки и своевольны; каким-то неуловимым образом они заметно отличались от московитов. А ведь здесь, на Амуре, собрались самые яркие и буйные представители великорусского племени. Пассионарии (Санька успел в вузе познакомиться с модной теорией ранее опального советского ученого Гумилева).

Работы шли споро, но дауры порушили корабли лоча с особой тщательностью. Так что по итогу удалось собрать два дощаника и одну купеческую барку. Суда скрипели-пердели, но на воде кое-как держались.

– Ничо, сойдет! – усмехался темноводский атаман. – Нам, главное, на низ сплавиться – думаю, выдержат дорогу.

За прошедшие несколько дней только одна новость омрачила общий эмоциональный подъем: Михайла Сорокин все-таки помер от полученных ран. Ужасающийся собственному цинизму Дурной не мог решить, рад он этому или нет. С одной стороны, ему нафиг не упал под боком яркий авторитарный лидер, а главарь «воровского полка» несомненно был таким. Но, с другой стороны, только он мог держать в кулаке эту беспутную вольницу. Ни у его брата, ни у есаула Федьки Красноярова это делать не выходило. Более того, в служилом ядре сорокинцев явно формировалась «фронда».