Она опять замолчала. Видно было, как тяжело ей даётся говорить об этом.
– Эгоистично с моей стороны было говорить тебе, что твой уход от нас – это ПРАВО, а не обязанность. Просто….
Она подняла свои глаза на меня.
– Просто, я тоже не хочу, чтобы ты уходил. Потому что, если вы всё время будете ТАМ, а мы – всё время здесь, то ЗАЧЕМ МЫ?
– Ну как же зачем – улыбнулся я – для радости, зачем же ещё!
– Ну да. Для радости. А если мы НЕ МОЖЕМ принести её вам – что тогда?
Я невольно погладил её по голове.
– В мире должна быть Радость. Ну, пусть, не там, где ты, но хоть, где-нибудь…. Тут можно и самому порадоваться. За компанию, так сказать.
***
Гриша пришёл к нам ближе к пяти, но Наташа отправила его домой. Где-то, через полчаса, работу закончили и мы, и пошли домой, переодеваться. Пока мы работали – мы, практически постоянно, перешучивались. Хотя, шутил, в основном, я – она только осваивала эти обороты речи. Но осваивала она их с удовольствием.
Забегая вперёд, скажу, что мне было легко и просто общаться с местными, но с ней – особенно. Наверное, это было потому, что она ВИДЕЛА мой мир. Ей довелось выживать в нём, она понимала, ОТКУДА я пришёл, потому что и сама была когда-то обожжена этим миром. И это роднило нас. Валера тоже знал мой мир, и знал его гораздо глубже и больше, чем Наташа…. Но я чувствовал, что всё, связанное с моим миром – вызывает у него страдания. Видимо, в нём, тогда, произошёл какой-то надлом, который он так и не смог склеить….
Пополдничав, она предложила мне пойти на танцы. Вообще, танцевать я никогда не любил и не умел, но здесь – мне, почему-то, самому захотелось потанцевать с местными. Наверное, дело не в танцах, а в людях. И уж тем более, я никогда не ходил на танцы после работы. После работы, мне всегда был один путь – до дивана. И вспомнив об этом, я, вдруг, осознал, что Наташа, хоть и является местной, а не падает от усталости, как Гриша, а готова даже танцевать…. Не знаю почему, но мне стало как-то не по себе от такого…. Но спрашивать её о причинах этого явления – тоже было как-то неловко.
***
Танцы происходили совсем не так, как у нас. У нас неумелый партнёр – это досадная помеха, от которой надо избавиться, а здесь – наоборот. Каждая собака пыталась научить меня всему, что умеет, и каждая учила хоть немного, но на свой лад. И, чёрт возьми, с ними было очень приятно танцевать! Наверное, потому что это было приятно и им. Просто ещё одно место, где мы просто радовались друг другу…. Да и просто тому, что мы – есть.
Через час таких танцев, я еле стоял на ногах, но мне хотелось продолжать. Меня чуть ли не насильно усадили на скамейку. И, это было очень кстати, так как началась концертная часть. Подозреваю, что это было сделано специально для меня, чтобы дать мне отдохнуть.
А под ту музыку, которую играли здесь – моя душа, действительно, отдыхала. Это был настоящий биг бит шестидесятых, с совершенно невероятными вкраплениями психоделии. Здесь, как будто продолжались шестидесятые, ну, может быть, семидесятые, отсилы.
В какой-то момент, я понял, что параллельно с музыкой – я вижу сны. И опять, меня пришлось вести до кровати. Мы шли по тихим улицам, где свет редких фонарей, просвечивал сквозь сплетения ветвей и листьев. Я, как будто видел себя со стороны – простого, рабочего парня, идущего с танцев, и провожающего до дома свою девушку…. Но и тут, мне приходилось себя одёргивать. Я был в этом мире лишь гостем. И Слава Богу, что хотя бы гостем, но я попал сюда. Что мне выпало это счастье – поработать на сохранение этого маленького мира. Да и такой ли уж я гость здесь? В самом деле, с каким миром у меня больше общего – с этим, или с тем?
С этими мыслями я и заснул…. В ванне. Проснувшись, и смыв с себя пот, я покачиваясь дошёл до кровати, и без чувств, и без мыслей свалился на неё. Мысль была лишь одна – спать до упора, и ни на какую работу завтра не идти….
Проснулся я в семь, и сделав зарядку, ощутил уже привычный мне зуд. Невероятно, но я ХОТЕЛ РАБОТАТЬ!!!
***
В этот раз, Гришка свалился только после того, как пообедал, а тушёная капуста у Наташи – получилась на славу. Да и танцевал я несравненно лучше, чем в прошлый вечер! Вобщем, один сплошной прогресс. Увидев, как я усвоил их уроки – мои наставники пришли просто в дикий восторг, и вовлекли меня в какую-то безумную пляску, перекидывая меня пируэтом, от одного партнёра – к другому….
Когда танцевальная часть закончилась, и на сцену вышли музыканты – я чуть не закричал от неожиданности. Это были мои… даже не знаю, как правильно назвать. Соотечественники? Единомирники? Братья по виду? Короче, это были люди моего вида, люди из одного мира со мной. Невероятно, но я, за каких-то два дня, успел совершенно отвыкнуть от них! Как будто, это не два дня прошло, а два года…. И уж тем более странно, было видеть их ЗДЕСЬ…. Да ещё на сцене! Впрочем, чему тут удивляться? Ведь наши миры расположены совсем рядом. Соседи, можно сказать. Но что больше всего меня поразило – это их красота. Оказывается, люди моего вида – ничуть не безобразнее собак! Такие же светлые лица, такие же ясные глаза…. И когда их главарь начал свою приветственную речь – я понял, что эти люди, как и белореченцы, не используют в своей речи ложь. Но всё-таки, какая-то неуловимая грусть, лежала печатью на их лицах – они, как и я, жили в Мире Лжецов. И они, также как и я – должны были вернуться. Но сейчас, сегодня – они были ЗДЕСЬ. С нами. И это был праздник, как для них, так и для нас.
Играли они средневековую музыку Западной Европы, и играли так, что я снова, как и вчера, впал в транс. Я уже не видел вокруг себя танцплощадку, я видел зубцы древнего замка, окружившего меня своими стенами. И так странно было возвращаться из этого транса…. Но это не было для меня неприятным сюрпризом, ибо мир, в который я вернулся – был ничуть не хуже, а пожалуй, что и лучше того, в который я только что улетал! И теперь, между этими двумя мирами, я как будто видел эту тонкую, еле уловимую связь. Между миром, который когда-то был, и миром…. Каким? Который должен быть? Да, наверное, так. Теперь я видел, что все эти столетия, тот, средневековый мир, шёл именно к этому состоянию. Состоянию…. Как бы это правильнее сказать? Состоянию простого совершенства, во! И да, я рад был вернуться в этот мир. И особенно, я был рад за своих собратьев, музыкантов. Хоть какое-то время они отдохнут здесь…. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что они, собрав свои инструменты, поспешно двинулись по направлению к платформе «Депо». Я не удержался, и побежал за ними. Я догнал их уже в лесу Пограничья.
– Вы что же…. Совсем не погостите здесь?
Лютнист, с обвисшими усами (видимо, белорус), посмотрел на меня с улыбкой, и сказал:
– Я бы погостил…. Но нас ждут ТАМ. Пока мы живы – мы должны играть. Станешь музыкантом – поймёшь.
– Ну хоть пару дней…. – сказала Наташа. Вот чёрт, я и не заметил, как она догнала меня! Джембист подошёл к ней, и обняв её за плечи, сказал:
– Когда нам станет невмоготу – мы ОБЯЗАТЕЛЬНО приедем к вам и погостим. Но пока мы ещё сильны.
Он провёл рукой по её голове.
– Мы отличаемся от вас. Вы счастливы сами в себе, в своём Городе, а мы так не можем. Мы должны жить в пути, и искать своё, потерянное Белоречье. Искать его для всех. Но, ненадолго лягушке хвост, придёт и ваш черёд. Когда-нибудь, и в вас загорится этот беспокойный Огонь, и вы сами оставите свой Дом, и никто не удержит вас. Да что я говорю? Ведь в тебе Он уже есть! И в вас есть сила. Вы – сильны, и вы выстоите. Мы не сомневаемся в вас, и потому – уходим от вас с лёгким сердцем. Впервые, за долгое время. А ТАМ – не выстоят без нашей помощи. ТАМ – мы нужны. Значит, нам нужно ТУДА. Но мы встретимся. Обязательно! Так что, до встречи!
И они, обняв нас, быстро развернулись, и такой же быстрой походкой, развевая на ветру полы своих плащей, направились к платформе.
Мы возвращались домой вдвоём, и мой язык, буквально чесался от вопросов, вертящихся на нём…. Но я, опять прикусил его – я видел, как тяжело ей расставание с этими светлыми людьми. Как ей хотелось бы, чтобы они остались здесь, хоть ненадолго…. Я взял её за руку, чтобы утешить, и она сжала мне её до боли.
Попрощались мы у дома Валеры, и поднимаясь наверх, я решил – уж сегодня-то, непременно спать…. Ну, хотя бы, до десяти. Потому что впечатлений на сегодня, было, пожалуй перебор, и надо было как-то это…. Э-э-э-а-а-а-у-ух, зевота, зевота, перейди на енота…. Да, это уже бы надо как-то…..
Проснулся я в шесть утра, и сделав зарядку, и позавтракав, побежал ставить трубы. В этот раз, Гриша держался молодцом, и засыпать начал только ближе к концу смены. Я решил не мучить его, и отпустив его домой в 15 часов, пошёл гулять по Белоречью.
***
Говорят, что человеку, которому довелось попасть в какую-нибудь волшебную страну, ну или там, в другое измерение, надо какое-то время, чтобы освоиться. Может кому-то и надо, но в том-то всё и дело, что этот мир мне совершенно не казался каким-то особенным. Скорее, свой родной мир мне казался каким-то странным и непонятным отсюда. Немыслимые массы населения, производственные мощности, всё это тонуло в какой-то бессмысленной суете и, в конечном счёте, работало на пустоту, вхолостую… и рушилось на глазах.
Я знал, что, когда я вернусь, многие будут просить меня, чтобы я рассказал об этой стране как можно больше, но что можно рассказать о нормальном, простом мире, где можно ПРОСТО ЖИТЬ? О мире, в котором нет превосходящего любое воображение богатства, но нет и нищеты, где человеку просто не позволят стать нищим? Где люди не обогащаются за счёт других, просто потому, что им это НЕ ИНТЕРЕСНО? Возможно, потому я и не провёл здесь должной разведки, что ощущения, которые я здесь испытывал, были гораздо ценнее для меня, чем те детали, которые обычно так интересуют всех.
А теперь, я просто шёл по улице, просто дышал и просто ЖИЛ. И впервые в своей жизни, я ЛЮБИЛ. Любил по-простому, без страха. Любил, как ЛЮБЯТ. Любил, просто потому что любовь – естественна, естественна, как само существование этого Мира. Любил, потому что ЗДЕСЬ – моя любовь была НУЖНА. Потому что любя ЗДЕСЬ – не надо оглядываться. Здесь любовь не предаётся. Здесь – она не отдаётся на поругание. И здесь – она не оскверняется и не смешивается с грязными потоками вездесущей и всеобщей похоти. И здесь похоть имела своё, строго-отведённое место, за пределы которого не имела права выходить. И здесь, моё сердце билось не боясь.
Ходил я долго – заходил в лес, снова возвращался в город, заглядывал в окна…. Пока меня не начали зазывать в гости. Разносолов у них не было, но даже банка с вареньем, которая ставилась на стол, казалась мне каким-то невероятным лакомством. Наверное, когда это делают с любовью к тебе, и с открытым настежь сердцем – оно чувствуется совсем по-другому. И вдруг, я услышал шум за окном – это опять собирались на танцы. Или на концерт….
***
Концерт предстоял не вполне обычный. Хотя…. Необычным он был, пожалуй, только для меня, а для местных – это было почти обычным делом. Почти. На сцену вышли ребята вида…. Ну, прямо скажем, несколько страшноватого. Почему-то, когда я их увидел вживую – у меня не было такого шока, как при осмотре фотографии «Курьяново-1947». Может быть, потому что вид у них был не такой замученный, не такие тощие шеи…. А может, потому что держались они вполне естественно. Да, собственно, ничего такого уж выдающегося в них не было. Ну подумаешь, носы большие? У кавказцев они, пожалуй, не меньше. Это только сначала они мне показались орлиными клювами…. Ну подумаешь, глаза маленькие, подумаешь, широко разнесены? Ну, головы маленькие, может быть. А так, вообще, ничего, симпатичные даже…. По-своему. На клавишах, вон, девчонка стоит, и ничего так себе, вполне.... Красавицей, прям, конечно, не назовёшь, но взгляд добрый, живой, открытый. Подумаешь, нос….
И тут, меня пихнули локтём в бок. И пихнули весьма ощутимо. Вообще, для белореченцев пихаться локтями – дело обычное. Оглянувшись, я смог увидеть, что пихала меня Наташа, племянница Валеры.
– Видел их раньше?
– Вроде нет. Хотя….
И я вспомнил, что вообще-то, я видел их и раньше. Задолго до того, как попал сюда. И видел их неподалёку отсюда – в Курьяново. Впрочем, попадались мне такие люди и в других районах застройки конца сороковых…. В тех районах, где дома имеют по мало этажей, зато крыши – высоки и покаты. Но почему-то там, в своём мире – я не обращал на них внимания. А здесь – у меня, как будто глаза открылись.
– Наверное, да? – Усмехнулась она.
– Наверное. А ещё на фотке у Валеры видел. Кто это?
– Птероиды. Потомки Тирольских Орлов.
– Странно. Они ходят открыто среди нас, не скрываются....
– Так ведь и мы от вас не скрываемся! Так вы один хрен, не видите ни черта…. Даже то, что у вас под носом. Но да, у них нет своих скрытых земель, как у нас…. Так сложилось, что они уже много веков живут на открытых землях…. Ну, преимущественно. Вроде, в Тироле, когда-то была у них скрытая….
Тем временем, вокалист постучал в микрофон, и объявил, что поскольку их гитарист, со сломанной килевой костью лежит в лазарете – им нужен гитарист из местных. Гитарист нашёлся довольно быстро (уж кого-кого, а гитаристов в Белоречье – хоть отбавляй). И тогда я обратил внимание, что басист тоже был местным.
– Надо же. Слушай, так ведь Тироль-то – не самый ближний свет.
– Ну, знаешь…. Камчатка-то подальше будет, а? Хотя да, между нами и Тиролем – не одна страна лежит. Но, как говорится, с хорошим оператором, можно и в дальний тур отправиться. А у них он был не самый завалящий, далеко не самый.
– И что-ж это за туроператор был?
– Люфтваффе. Слыхал про такой*?
* Многие районы малоэтажной застройки конца сороковых, строились пленными немцами. В том числе и Курьяново.
***
Про Люфтваффе я, конечно, слыхал, но вот такой музыки…. Пожалуй, нет. И больше всего, меня поразило, насколько гармонично именно эта музыка – вливается в простой и добрый антураж этого места. Она была такой же трогательно-простой, и задорной одновременно. Многие не смогли просто стоять и слушать, и принялись танцевать друг с другом.
Всё как у нас, и всё по-другому. Мы просто танцевали друг с другом, и радовались друг другу. Просто от того, что видим глаза друг друга, что держим друг друга за руки…. Тут, ноги как-то сами шли в пляс. И то, что язык песен был непривычным для нас – швейцарским – совершенно не вносило дисгармонии в мелодию, частью которой мы были.
Беда случилась внезапно. Скажу честно, я несколько раз переписывал этот эпизод, потому что каждый раз, это получалось как-то коряво, скомкано…. Но что делать, видимо, это – один из тех эпизодов, которые хочется написать поскорее – и забыть. В конце концов, я плюнул, и решил оставить всё как есть, ведь лучше – я, наверное, не напишу, а из песни – слова не выкинешь.
Это случилось, когда орёл запел какую-то совсем уж безумно залихватскую песню, чем-то похожую на марш. Песня была смешной, и ритмичной, но как танцевать под неё – было не вполне понятно. Хотя, конечно, сплясать под неё можно было, но на какое-то время, мы все немного растерялись. И тут-то, нелёгкая и занесла этого пса на сцену. Откуда он взялся в таком наряде, и почему мы не замечали его раньше? Тем не мене, он появился, и появился, можно сказать, вовремя – все взгляды были устремлены на него. И убедившись в этом, пёс начал свою, незадачливую клоунаду.
Почему незадачливую? Потому что с шутками здесь вообще, дела обстояли не самым лучшим образом. Ведь неправду здесь не говорили, а значит, и думали тут тоже только правду. Поэтому, любой вымысел, хоть художественный, хоть клоунский, пёс не всегда может правильно воспринять. Особенно, если его внимание переключить слишком быстро. Я сам, пару раз, чуть было не попал впросак из-за своих шуток, но мне повезло, я шутил в относительно спокойной обстановке, и для меня всё обошлось благополучно. Псы вовремя поняли, что я шучу, а не вру, и ничего мне худого не сделали. Правда, один из них сказал мне, что за такое тут схлопотать можно, и сказал это с явным раздражением (которое, впрочем, сразу прошло). Ну и другая неприятность случилась, когда один из псов чуть не умер из-за моей шутки – с ним случилась истерика, он никак не мог остановить смех. Спасло его только присутствие рядом врача, который вколол ему транквилизатор. Я понял, что с шутками тут надо быть поосторожнее, иначе может случиться самая настоящая беда….
У этого явления, есть и другая сторона. Когда псы играют в театре – верить в истинность происходящего начинают не только зрители, но и актёры. Им нет необходимости вживаться в роль, они её не отыгрывают, а вполне искренне её переживают. Зато на выход из роли им требуется время. И не всегда получается сделать это самостоятельно. Иногда, приходится класть актёра под капельницу, и держать его в состоянии полной тишины и темноты очень долгое время. Когда я попал в Белореченский театр, у меня самого чуть чердак не улетел. И мне повезло тогда, пьеса была вполне нормальной, без примеси абсурда. Будь это Гоголь, или Чехов – дурка мне была бы обеспечена. А что касается профессии актёра в Белоречье – то это самая опасная профессия, без преувеличения.
Пёс, выскочивший на сцену – слабонервным явно не был. Да и вообще, он был не из слабых, крупной породы псина…. Но больше всего поражал его наряд. На нём были надеты начищенные до блеска сапоги, в которые были заправлены идеально выглаженные брюки. Коричневую рубашку пересекала портупея, а на голове – красовалась кэпи штурмовика НСДАП. Все собравшиеся просто остолбенели, когда он начал маршировать по сцене туда-сюда. Даже при всей своей незатейливости, это выглядело достаточно забавно, и я засмеялся….
Но кроме меня – смеялись совсем немногие, из собравшихся здесь. И на тех немногих смеющихся, с оторопелым удивлением, смотрели все остальные. Которые не смеялись. Они хлопали глазами, и никак не могли понять, что же происходит. А с шутником – случилась обычная вещь, какая случается с белореченским актёром – он врос в роль намертво. И теперь, он, видимо, сам искренне поверил, в то что он – гитлеровский штурмовик. А певец, тем временем, стал пропевать очередной, задорный куплет, чуть смазывая и растягивая звуки, как будто бы выпил лишнего…. И шут, конечно же, представил себя сидящим в таверне и выпивающим, представляя себе «картины дней минувших»…. И конечно же, в его глазах, всё это отразилось. И надо сказать, выглядело это некрасиво. Даже для меня.
И тут, со всех сторон послышался чуть сдавленный рык. А шут как будто не замечал этого, и сидел на краю сцены, чуть покачиваясь из стороны в сторону. А когда он, всё-таки, увидел наливающиеся кровью глаза его собратьев, то он уже не в состоянии был выйти из своей роли. Он, со всей своей Эс-Ашной наглостью, вскинул морду на своих «врагов», и с таким же вызовом, начал напевать песню, каким-то непостижимым образом, вплетая её мелодию в основную «аванти, аванти, аванти».
Так как микрофона у него не было – я не сразу понял что он поёт. А когда разобрал – сам впал в лёгкий шок. Хорст Вессель. Эта песня, исполняемая здесь – входила в страшный диссонанс буквально СО ВСЕМ, что здесь было. Со всем, из чего весь этот мир был, как будто соткан…. Скажу честно, мне и самому пришлось сделать над собой некоторое усилие, чтобы убедить себя в том, что передо мною сидит не штурмовик, а белореченский актёр. Мир, как будто изменился в тонах, я словно бы услышал топот сапог, отбивающих ритм марша по улице…. И где-то, в глубине моих мозгов, этот топот, как будто преломлялся в рёв бомбардировщиков на разгоне. И судя по лицам людей окружавших меня, можно было понять, что и у них ассоциации были ничуть не лучше.
Наверное, самым правильным, было бы спихнуть его со сцены – понимая, что клоунада зашла слишком далеко, что дальше – опасно, что зрители явно не готовы к такому. Но никто его не спихнул. И я не догадался стащить его со сцены, за что и поплатился потом. Мгновением позже – я уже просто не мог к нему пробиться – вокруг сцены начала собираться толпа. А он – вскочил на лапы, и раскинув руки в стороны – запел во всю глотку:
– В последний раз мы вышли без оружья!!!
К борьбе давно готов любой из нас!!!..
В этот момент всё и произошло. Гитарист, который тоже вжился в свой образ – вдруг, осознал, КАКОЙ смысл вкладывает в его игру этот, ни пойми откуда взявшийся «штурмовик». И осознав, он ударил по струнам резко, со всего маха, всей пятернёй, отчего пара струн лопнула, отдавшись мерзким и громким звоном в колонках и мониторах. Партия соло-гитары замолкла, и вслед за ней – обвалились и все остальные инструменты. Только басист, какое-то время продолжал своё «бум-бам-бам, бум-бам-бам», но вскоре стих и он, сбитый раскатистым пением шута, который продолжал уже в наступившей тишине:
– Мы этот мир – без сожаления разрушим,
Позору рабства – отведён лишь час!