Когда я, обернувшись полотенцем, вышел из ванной, дядя Валера уже ждал меня за столом. На столе стояли тарелки с перловой кашей и тушёнкой, а для меня стояла ещё и тарелочка с редиской и щавелем. Как и у нас, в красном углу весели иконы…. А на другой стене – портрет Андропова. Очень странно было его тут встретить, но мало ли? Может, тут был какой-то отдел, подведомственный ему…. Мало ли у него отделов было…. Висели и другие фотографии, рассматривать которые не было сил. Я замотался простынёй, и прочтя молитву, мы уселись за стол. И только сев за стол, я понял, как я устал. Вообще, усталость для меня – почти норма, но бывает, что только когда с тебя сняли нагрузку – ты понимаешь, что устал. А начав есть, я понял, что голоден. Тем более, что каша была просто невероятно вкусной. Я понял, что именно такой каша и должна быть, что когда-то и у нас была такая каша, но что-то случилось, и всё пошло не так. И каша начала терять вкус и вода – запах.
– Что, вкусно? – Спросил пёс.
– Да, очень! И вода у вас хорошо пахнет…
– Кушай, кушай. И запоминай вкус. Как тебя звать-то?
– Вася.
– А меня – Валера.
– Дядя Валера?
– Для местных – дядя, а тебе – Валера. Мне так приятнее.
– Мне тоже.
И мы замолчали. Я впервые сидел за столом с псом и сидел с ним на равных, а не как хозяин. Я чувствовал, как с каждой минутой мне становится всё легче и легче дышать. Здесь даже воздух был другим и с каждым вдохом и выдохом из меня выходил смрад, которым я дышал с рождения и считал его воздухом. А ведь тут рядом должно быть Курьяново, отстойники….
– Валера, а всё-таки, где мы находимся?
– В Москве, в Белоречье.
– Я почти 40 лет живу в Москве и не слышал про такой район. Здесь ведь район Печатники, если на карту смотреть?
– Если на вашу карту – то да, Печатники, а если на нашу – то Белоречье. Здесь пространство и время… ну, как бы разветвляются что ли. Изгиб дают. И по какой развилке пойдёт человек или зверь – во многом зависит от его восприятия мира. Ну и от устройства души, что ли. И наши души, кстати, различаются. Да ты и сам это заметишь, если не заметил ещё. Но и у вас, обезьян, тоже души разные.
– Как и у вас?
– Нет, у нас такой разницы нет. Например, каждый из нас может попасть в ваш мир, но мы стараемся не попадать к вам. Тяжело нам в вашем мире.
– Нам тоже.
– В нашем или в своём?
– В своём. В вашем я отдыхаю.
– Отдохни, отдохни. Я вижу, как ты устал. Так вот, любой из нас может попасть к вам, но из вас – далеко не все могут попасть к нам. И даже из тех кто попадает сюда – далеко не каждый может попасть сюда снова.
Валера вздохнул.
– Да, тебе довелось сюда попасть, но мала вероятность, что ты попадёшь сюда снова. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы ты пришёл сюда ещё. – Валера улыбнулся.
– Но есть и такие, которых мне не хотелось бы тут видеть совсем. Слава Богу, такие и не могут сюда попасть. Да и мало кто из них этого хочет – раз-два и обчёлся. Я не хочу о них говорить, как, впрочем, и они обо мне.
Когда Валера разлил чай по стаканам, я понял, что уже совсем уже клюю носом.
– Будет здорово, если ты у нас погостишь. Ты ведь промальп, да?
– Да. Кстати, мне надо позвонить одному человеку…
Валера посмотрел на меня с болью.
– Может, не надо? Мне кажется, он – скверный человек.
– Мне тоже так кажется. Но надо хотя бы отзвониться и сказать, что я не приеду. Я и сам уже не хочу ехать к нему.
– А что ты ему скажешь?
– Ну, скажу…
И я начал думать, что же я скажу этому жуку. Не говорить же в самом деле, что я упал в яму с грязью и теперь пью чай в соседнем измерении с киноидом? А скажу я ему, что…. И тут я чуть не захлебнулся чем. Я увидел полные ужаса глаза Валеры. То, что так естественно для нас, людей соседнего мира, оказывается, может быть немыслимым кошмаром для людей нормальных, здоровых. Валера понял, почуял, увидел по глазам, что я обдумываю ложь. И тут я разозлился. Из-за этого навозного жука, Сергея, который живёт в своём поганом навозе, любит свой навоз, и ничего кроме своего вонючего навоза знать не желает, я осквернил это место помыслом о лжи! И я ещё собирался как-то оправдываться перед ним? Да это ж как должны были вывернуться мои мозги, чтобы начать думать, как мне отмыться перед тварью, которая сама, по своей доброй воле ползает в грязи, любит свою грязь и так облипла грязью, что её саму уже от грязи не отличить?! Нет уж! Пусть эта козлина думает обо мне что хочет, но я скажу ему всё в цвет, что я не верю ему, что я не хочу работать на условиях расчёта в конце объекта! Что я не верю в то, что при такой расценке выработка будет нормальной! Я не хочу даже один день работать, потому что не верю, что получу в конце дня свой заработок! Скажу, что готов работать, только если он будет платить мне деньги в начале рабочего дня! Да, Серёжа, только так! А если нет… Я выживу без твоего объекта.
Я взглянул на Валеру, и меня сразу отпустило. Валера смотрел на меня своим радостным собачьим взглядом. Он почувствовал, что врать я раздумал, и что вообще, я больше не буду здесь врать. Я собрал телефон, который уже успел просохнуть и нажал набор номера. Удивительно, но меня не трясло совсем. Эта тварь ничего мне не сделает и ничего не предъявит.
– Алло, Вась, ну чего, ты приедешь?
– Нет, Сергей, я не приеду. Я упал в яму с грязью и весь угваздался и угваздал всё снаряжение. И вообще я устал. Так что сегодня я не приеду.
Я сам удивился тому, насколько по-другому звучит мой голос. Сергей это тоже услышал и молчал. Но через несколько секунд, он всё-таки выговорил:
– Василий… ты… ТАМ?!
– Нет, Сергей, я – здесь. Это вы – там.
– Значит, так?… – голос Сергея дрогнул – а ОНИ… они там, с тобой, да? Ты Их видишь, разговариваешь с Ними?
Сергея стало жалко. И чего я так разозлился на него? Ну, запутался человек…
– Да, Сергей, мы разговариваем, как сейчас с тобой.
Повисла пауза. Я чувствовал, как в нём идёт борьба. В конце концов, он вздохнул и сказал:
– Вась, тут дрянь дело, не приезжай. Не даёт он аванса. И вообще, я не могу обещать, что деньги будут. Да и материал тоже не весь привезли, твои коллеги уже уехали злые.
– Хорошо, что ты это сказал, спаси Бог. А ты что же? Будешь набирать новых?
– Да, буду, а что мне делать? Я подписался.
– Подписался на что? Людей обманывать?
– Обманывать? Я никого обманывать не собираюсь! Да, я иду на риск, и со мною будут те, кто…
Сергей закашлялся и замолчал. Опять почувствовалось напряжение, он опять усиленно размышлял.
– Уеду. Уеду!!! Да, получается, я подписался людей обманывать. Не буду. Пусть ищет других…. Смертников. Ты это… – голос его стал совсем тихим – ты скажи ИМ про меня, а? Скажи им … – голос его задрожал – скажи.… Просто поговори с ними обо мне, ладно? Что-нибудь хорошее, доброе….
– Сергей, мы, конечно, поговорим о тебе. А хочешь, я дам трубку Валере?
– Нет!!! Ты что, с ума сошёл?!! Я не могу так…
– Почему?
Сергей опять замолчал. Он молчал и думал.
– Врать буду, вот почему. Но ты скажи, что я не хочу так!!! Я сейчас правду говорю, пока ещё могу говорить, я не хочу так больше!!!
В трубке послышались гудки. А мы с Валерой пили чай и говорили о Сергее. И мы знали, что Сергей в этот момент думает о нас, говорящих о нём ЗДЕСЬ. Думает, находясь ТАМ. Я почти не почувствовал того момента, как уснул прямо за столом и Валера отвёл меня сонного к кровати.
***
Спал я, наверное, часа три и встал бодрым. Было уже около двух часов дня. Я поставил чайник и начал осматриваться. На стене висели фотографии. На одной фотке Хрущёв и ещё какой-то мужик стояли рядом со сворой собак, и одна из собак стояла на задних лапах, опираясь передними на ладони Хрущёва. На другой, Андропов стоял за трибуной в наполненном зале. Если бы я не знал, как выглядит киноид, то я не отличил бы собравшихся в зале от простых людей. Я посмотрел на первую фотку и понял, что мужик, который стоит рядом с Хрущёвым – скорее всего тоже Андропов, только гораздо моложе. Так вот, почему тут его портрет висит. Видимо, он курировал это место, и оставил добрую память о себе. Ну что-ж, бывает….
А вот, цветная фотка – в большом зале, вдоль стен стоят пионеры в галстуках, в центре зала – Горбачёв…. Если не присматриваться, то и не заметишь, что у некоторых пионеров из брюк торчат хвосты. Вот как оно…. Значит, знают у нас, «наверху», про это место. Знают – и навещают, иногда. Или, навещаЛИ? Что-то, никого из постсоветских «вождей», тут не видно. Видимо, с некоторых пор, эти люди стали «не нужны». Сначала стали не нужны, а потом, про них забыли. Или, всё-таки помнят? Помнят, но предпочитают обходить это место стороной?
А вот, старая фотка, выцветшая. И надпись, «Курьяново – 1947». На заднем плане – стройка. Повернувшись спиной к строю людей, одетых в истрёпанные шинели без знаков отличий, на объектив позирует командир в фуражке с кокардой-гербом СССР. Сначала мне бросились в глаза растопыренные бакенбарды у командира, а потом я начал замечать и другие детали, совершенно не свойственные тому миру, в котором я вырос. Фуражка была чуть сдвинута набекрень, и из-под неё предательски топорщилось коротенькое остренькое ушко. Нос – неестественно короткий, а зрачки глаз – вертикальные. Кот. Вот ведь!.... Я начал разглядывать солдат. И когда я их разглядел как следует – я понял, что с меня хватит, если я не хочу сойти с ума. Пока для меня было достаточно понимания того, что прожив в России почти сорок лет и захватив как минимум две эпохи, я так ничего толком и не знаю об этом мире. Да что там о мире – даже о стране ничего не знаю.
И тут как раз засвистел чайник. Я вышел на балкон, и начал, похлёбывая чай с вареньем, осматривать район. Кирпичные фасады, фасады с осыпавшейся штукатуркой, стены в лишайнике от воды, которая в дождь, видимо, стекает по стене прямо из желоба.… Водосточные трубы давно обвалились. Вот я и нашёл себе дело! И тут из-за угла вышли парень с девушкой, и двинулись в моём направлении. Судя по пышным хвостам, которыми они помахивали, они были ещё достаточно юными. Парень был лопоухим, а у девочки, наоборот, были уши торчком из под огненно-рыжей шевелюры, а из задней прорези в штанах торчал шикарный лисий хвост. И такая красота потом отвалится?
Допив чай, я пошёл гулять по району. В густом лесу, который тут произрастал, не всегда можно было различить дома. Разруха царила страшная, покошенные фонарные столбы, растрескавшийся асфальт…. В одном окне я увидел супружескую пару, громко лающую друг на друга. Несколько щенков подбежало к окну, и положив на подоконник длинные лапы, с любопытством провожали меня глазами. Через 15 минут дома кончились, начался густой лес. А ещё через 15 минут я вышел на пастбище. На пастбище, как и положено, паслась разная скотина. Пастуха не было, но вдоль берега реки шла какая-то огромная фигура. Река эта конечно была Москва, это было ясно хотя бы по Коломенскому храмовому комплексу, расположенному на другом берегу…. А там, за Коломенским, виднелись стены высотных домов. Значит, там, за рекой – мой мир. Мой ли? Я понял, что впечатлений мне пока хватило, и не стал всматриваться в обладателя столь внушительной фигуры, идущей по берегу реки, а повернулся и пошёл назад. Тем более, на плече этот гигант нёс какое-то оружие – то ли базуку, то ли митральезу, но вглядываться и выяснять что именно, я уж не стал, извините.
Я шёл по улице и видел спокойные и добрые лица людей, живущих здесь. Лица людей, которые никогда никого не обманывали и которых в свою очередь, никто никогда не обманет. Здесь не обманет. А то, что в нашем мире они бывают редко, это я уже слышал от Валеры. А я шёл по своему городу, я был дома. Я точно знал, что здесь никто не попытается обмануть меня, и что мне нет нужды врать здесь. И даже более того, я не имею права врать здесь. Наверное, только сейчас я начал понимать, что такое свобода. Я с тоской вспомнил о своём погибающем, увязшем во вранье мире. Но Господи, он же совсем рядом с этим! Почему же он так страшно отличается от этого?
Некоторые прохожие с удивлением обнаруживали, что навстречу им идёт человек другого вида, и радовались мне. Просто радовались. Радовались тому, что я – другой, и я – здесь, с ними. И я радовался им. Дико звучит, но я первый раз в жизни, радовался встречным людям! Оказывается, и так можно…. Да, можно, почему бы нет? Когда глаза распахнуты навстречу тебе, как двери в душу, так, что ты можешь войти туда, и ты видишь, что тебе там рады…. Что тебя – ждали.
Подойдя к дому, я обнаружил, что мой рюкзак, верёвка и комбез – висят на верёвке и сохнут. Рядом лежал шланг, один из концов которого уходил в подвал. Я зашёл в квартиру и застал Валеру, рассматривающим моё снаряжение.
– Извини, я распотрошил без спросу твой рюкзак. Нам очень нужна твоя помощь, вкупе с твоей снарягой. И желательно, завтра начать уже, ведь ты не сможешь остаться тут надолго.… Повесишь нам водосточку?
– Повешу. Я как раз к ней присматривался сегодня.
– М-да, тут есть к чему присмотреться. Только вот… с деньгами у нас не очень. Особенно, сейчас. Мы же почти не торгуем с вашим миром. А последнее время вообще… Ты готов подождать, когда мы расторгуемся?
– Для вас я готов ждать сколько угодно. Если честно, я вообще не думал о вашей платежеспособности. Я же понимаю, что в таком маленьком мире трудно выжить.
– Хотел повесить нам водосточку бесплатно?
– Ну да.
– Это невозможно. Если ты повесишь нам её бесплатно – ты останешься здесь навсегда, и никогда не вернёшься в свой мир. А ты ДОЛЖЕН вернуться. Хотя и мне не хотелось бы, чтобы ты ушёл. И насчёт трудностей выживания здесь ты ошибся, нам несравненно легче выживать, чем вам. И платить у нас есть чем, только… с ДЕНЬГАМИ плохо, понимаешь? Есть стратегический запас денег для торговли с вами, но здесь, на этой территории, мы деньги не используем. Поэтому, я и прошу тебя подождать. Подождёшь?
– Да, я же сказал, что подожду. А у вас, что же, коммунизм?
– Да, и это естественно. Ты ведь и сам, наверное понял, как мы живём тут?
– Если честно – не совсем. Понимаю только, что я не хочу отсюда уходить.
– Надо. Это – Закон, который раньше нас с тобою был.
Валера открыл мой крол, осмотрел, провёл пальцем по зубьям, закрыл и подал мне.
– Хорошее у вас снаряжение делают. Мы так не умеем.
– Да, снаряжение хорошее. Но это, пожалуй, всё, что у нас есть.
– Ну почему же, ещё оружие.
– Да, снаряга и оружие у нас хороши, а вот тушёнку нормальную не можем сделать. То есть сделать-то можем, но не делаем, потому что невыгодно. Мы же не для себя всё делаем и не для людей, а за деньги. Вот и живём в дряни по горло.
– Вась… ждать денег, возможно, придётся долго. У тебя с едой как? Хватает на еду денег?
– Ну, бывает, что впритык на еду хватает. Бывают такие периоды.
– Понятно. Значит, еда тебе не будет лишней?
– Конечно, не будет!
– Ну, значит, если будет заминка с деньгами, мы тебе тушёнку отправим. Сойдёт? И сыр мы ещё делаем.
– Конечно, сойдёт! Я вашу тушёнку ещё долго вспоминать буду!
– Ты не думай, мы тут не бедствуем. Так, есть некоторые проблемы… Еды у нас вдоволь. И работать за эту самую еду нам не приходится с утра до вечера каждый день. Да и вообще мы мало работаем. Это тебе придётся поработать, потому что ты ограничен во времени. Так что для нас честь – снабдить тебя тушёнкой!
Как-то само собой получилось, что я взял Валеру за лапу. Взял просто, как пса, и с удивлением понял, что Валере это приятно. Ему, как и любому псу, было приятно находиться рядом с человеком моего вида – вот в чём штука, оказывается!
***
Проснулся я в восемь утра, как по будильнику. Проснулся совершенно свежим и отдохнувшим, что совсем уж невероятно для меня. Да и шутка ли сказать, я спал, считай, одиннадцать часов! Вырубился я ровно в девять, да так, что чуть не уснул за столом (уже второй раз!). Меня опять пришлось брать под руки, и отводить до кровати. Усталость, которую я копил все эти годы – теперь, выходила из меня. А по новым моим ощущениям – пожалуй, что и вышла. Я вскочил с кровати, сделал зарядку (ещё одна неожиданность), и пошёл на кухню, голодный как волк. Каша, в этот раз была овсяная (Валера постарался для меня), с сыром. Я быстро всё это слопал (рассиживаться и размышлять – совершенно не хотелось), и немедленно позвонил подсобнику по телефону, написанному на бумажке Валерой. Мои руки буквально чесались, мне срочно надо было начать работу! Мне странно это вспоминать сейчас, но тогда – я совершенно не удивился происходящему со мной. Всё это воспринималось, как вещь совершенно естественная.
Начали мы, как и следовало ожидать, с того дома, где я расположился. Поэтому, мне даже не пришлось выходить из дома – я пошёл прямиком на крышу. Благо, идти пришлось недалеко – в доме было всего четыре этажа, а я жил на втором. Пока я навешивал верёвки – Гриша натаскивал трубы, а когда я вывесился – работа закипела. Внешний вид труб не имел такого большого значения, как в моём мире, здесь главное было – успеть сделать как можно больше, пока я здесь. Поэтому, к обеду мы закончили этот дом. Я позвал Гришу обедать к нам, но когда я зашёл в квартиру, его ещё не было. А обед, между тем, уже стоял на плите. И тут, я почувствовал, что я не один.
– Гриша? Ты где там?
– Я – не Гриша! – Послышался в ответ приятный голос. Это была моя вчерашняя знакомая, Наташа. Она стояла в проёме дверей в комнату, и улыбалась. На ней был повязан фартук.
– Привет, Наташ! Чувствую запах вкусного обеда!
– Привет….. А я капусту тебе пожарила! Даже не думала, что её жарить можно…. Сейчас положу тебе.
И она, взяв тарелку, начала отскребать капусту от сковороды.
– Эй, эй, ты нагар-то не отскребай! Его же есть невозможно.
– Разве? А я думала, она поджаристой должна быть, со шкварками…. Нет?
Я взглянул в сковородку и не выдержал. Я сел на диван и заржал. Да, зажаристая капуста вышла. С угольками! Я опасался, что она обидится, но вместо этого, она уселась рядом со мной, и тоже начала хохотать. А отхохотавшись, сказала:
– Что, нельзя такое есть?
– Ну… нежелательно. Она горькая становится от такого.
– Вот как…. А мне говорили, зажаристей, зажаристей надо…. Специалисты! Ладно, сейчас каши тебе положу. Для Гришки сварила.
– А Гриша – что же? Он что есть будет? И кстати, где он?
Она усмехнулась.
– А ты выгляни в окно, посмотри!
Я выглянул. Гриша лежал в палисаднике, свернувшись калачиком, с блаженной улыбкой на лице, и храпел.
– Чего это он? Ночь не спал?
– Спал – усмехнулась она опять – просто работать не привык. У нас так не работают.
И вдруг, улыбка резко сошла с её лица.
– СЕЙЧАС не работают. Раньше работали. Но это давно было. Молодняк уже не помнит этого.
Я понял, что наш разговор коснулся мрачной темы. Что даже здесь – всё совсем не так светло и радостно, как может показаться на первый взгляд.
– Тебе родители рассказывали?
Она фыркнула.
– Родители…. Я, конечно, молодая ещё, но к категории «молодняк» уже не отношусь. И Слава Богу. Я ВИДЕЛА это. Мне – двадцать шесть. Когда вся эта дрянь началась – мне был год. А когда закончилось – семь. Есть было нечего, работать приходилось от зари до зари…. Ну, не мне, конечно. Я маленькая ещё была. Но помёрзнуть пришлось. И поголодать – тоже. Но могло быть и хуже. Прости, я не хочу рассказывать об этом. Не хочу снова во всё это погружаться.
И мы замолчали. Путём несложной арифметики, я понял – речь идёт о девяностых. Значит, и их зацепило. Даже их….
– А трубы-то как дальше ставить? Разбудить его?
– Да ладно, пусть дальше дрыхнет, я подсоблю тебе. А ты что? Не устал? Совсем?
– Ну…. Вообще, устал немного, но я сейчас отдохну, и смогу дальше работать.
– То есть, ты не устаёшь так?
– Ну… вообще, устаю. Сильно устаю. Иногда, знаешь, думаю, рухну вот сейчас и усну. Как Гриша. Но, как-то, пересиливаешь себя, и дальше, «вперёд и вверх, а там…»…. Но это – ТАМ. Здесь такого нет. Здесь я себя чувствую так, как любой здоровый человек чувствует себя ТАМ….
И вдруг, я подавился словами. Я понял, что сказал какую-то страшную глупость. Глупость, от которой меня и самого покоробило, а у Наташи – даже дёрнулись губы. При этом, верхняя губа задралась, демонстрируя хищный оскал, а в глазах, на какую-то долю секунды, вспыхнул огонь…. Но это прошло также быстро, как началось, а я поспешил сказать:
– Что-то я не то сказал….
– Ну…. Это зависит от того, КТО ты. Но вообще, да, ты неправильно сказал.
Вдруг, она взяла ладонями мою голову, и повернула так, чтобы я смотрел ей в глаза.
– Ты – ЗДОРОВ. И именно поэтому тебе так плохо ТАМ, а здесь – хорошо.
– Но ведь…. Я же уйти должен… да?
Она молчала. Она, еле заметно осмотрелась вокруг, и придвинувшись ко мне, тихо сказала:
– Ты не ДОЛЖЕН. Это – добровольно. Наверное, я не должна была тебе этого говорить…. Просто это очень тяжело – САМОМУ решиться. Потому Валера и говорит «должен». Должен…. Должен, да. Должен САМОМУ СЕБЕ. Но вообще, он не всем так говорит. И он чувствует, кому лучше уйти, а кому – лучше остаться.
– И много наших осталось у вас?
– Ну… трое – точно. Больше – на вскидку не скажу. Но я бы не сказала, что это прям хорошо для них. Просто этих – совсем никак отпускать нельзя было. Они бы не выжили ТАМ. Мы же не изверги, чтобы на верную смерть людей отправлять. Но…. Понимаешь, человек не может жить полной жизнью, если не идёт СВОИМ путём. Каждую ямку, каждую колдобинку на своём пути, ты должен пройти САМ. В обход – путей нет. Только прямо, напролом…. Я не знаю, как это ещё объяснить. Наверное, ты и сам это поймёшь, со временем.