Право Рима. Константин

Тем временем кровавая расправа была закончена. Львы убили всех христиан и теперь просто терзали их безжизненные тела. На арену вышло три бестиария и под оглушительные рукоплескания трибун начали убивать хищников. Потрясённый епископ Мильтиад тихо произнёс:

– Я прошу разрешения покинуть вас, мой император.

– Надеюсь, что впредь вы сможете удерживать вашу паству от публичных выяснений отношений?

– Я постараюсь, – не поднимая головы, ответил епископ.

Кивком головы император Максенций отпустил епископа Мильтиада. Тем временем трибуны разразились овациями, это бестиарии, убив последнего льва, приветствовали публику поднятыми руками в центре арены. Зрители были явно довольны зрелищем. Максенций встал и подняв обе руки, из своей ложи приветствовал граждан Рима. Зрители, увидев это, разразились бурей аплодисментов в адрес своего императора.

Максенций смотрел на восторженную толпу и думал: «Как же всё-таки легко она управляется. Возобновив регулярные поставки зерна в Рим, и организовав зрелище, он снова стал кумиром этой толпы. Давая ей хлеба и зрелищ своевременно, в определённой последовательности и пропорции, можно оставаться у власти сколько угодно долго, одновременно вызывая её гнев и восхищение теми или иными событиями!».

Вечером того же дня Нумерий написал письмо в Испанию Тиберию Гаю Луциусу. Он подробно, в хвалебных тонах, описал всё увиденное сегодня в Колизее, сделав акцент лишь на том, что перед лицом смертельной опасности христиане позабыли все свои противоречия и объединились в общий круг. Нумерий не сомневался, что Тиберий поймёт его правильно и самое главное, это письмо вскоре попадёт на стол императору Константину. Запечатав свиток, он передал его слуге, который тут же отправился на почту. Преторианцы везде имели своих осведомителей, но он не писал ничего злонамеренного в отношении их императора Максенция, он не был заговорщиком, не выполнял чьи-либо инструкции и действовал совершенно самостоятельно.

Нумерий налил себе вина и улыбнулся. Сегодня Максенций совершил уже непоправимую стратегическую ошибку. После смерти Галерия, он почувствовал себя полноправным участником политического процесса в Римской империи и даже вознамерился возвыситься над остальными августами, видимо ощущая себя в полной безопасности, сидя в своём дворце в Риме в центре империи. Организовав, в угоду толпе, это постыдное зрелище с травлей дикими животными христиан, он совершенно не учитывал объективные политические реалии. Нумерию было совершенно безразличны мучения христиан, но их религия, уже в самом недалёком будущем, может стать государственной. Нумерий налил себе ещё немного вина. Да, видимо, Константин и есть будущий император всей Римской империи и он, Нумерий, сделает ставку на него. Из всех претендентов на власть, только Константин один обладал реальным политическим, военным и духовным потенциалом для этого. Для успешного ведения торговых дел необходимо быть, как можно ближе к центру власти. Теперь он построит свои отношения с Максенцием таким образом, чтобы это ничтожество и в дальнейшем совершало фатальные для себя ошибки.

Через два месяца не без участия Нумерия, Максенций, на своём новом монетном дворе в Остии выпустит три юбилейные монеты. На одной из них, выпущенной в честь усмирения мятежников в Африке будет написано: «Вечная победа». Темы других были совершенно неожиданными. На одной из них изображался в обожествлённом виде его покойный отец Максимиан. Максенций постарался забыть о том, что они стали врагами, поскольку его претензии на пост императора основывались на положении сына бывшего августа. На другой монете был изображён обожествлённый Констанций Хлор, с указанием, что он родственник Максенция, через его родную сестру Фаусту, на которой был женат его сын Константин. Одновременно с этим Максенцием были разосланы указания всем магистратам Италии, сбросить с постаментов все бюсты и памятники Константину. Тоже самое, было сделано и в самом Риме.

Император Константин получил известие о кончине августа Галерия сразу по приезду в Аквинкум, куда прибыл вместе с женой, чтобы объявить о помолвке Лициния и своей сестры по отцу, Констанции. На помолвке присутствовала вся семья его отца императора Констанция Хлора – его жена Феодора, и все их дети, дочери Констанция, Анастасия, Евтропия, и сыновья Далмаций, Юлий и Ганнибалиан, которых он теперь взял под своё покровительство. Это известие несколько снизило тот накал торжественности, который возникает в римских семьях в этом случае. Однако Константин, объявивший помолвку, на правах главы семьи, во дворце Фаусты в присутствии местного магистрата и многочисленных гостей, успел заметить, что его семнадцатилетней сестре Флавии Юлии Констанции понравился весьма уже взрослый жених Флавий Галерий Валерий Лициний. Во всяком случае, она стала вся пунцовая после того, как жених подарил ей золотое кольцо, которое она немедленно одела себе на безымянный палец левой руки. После торжества Константин и Лициний уединились на одной из уютных террас дворца для приватной беседы. Установив между собой уже почти родственные отношения, в ходе этой беседы они договорились, что свадьба состоится ровно через два года, а так же обозначили свои приоритеты в жизни империи на ближайшее время. Лициний, после смерти Галерия считал себя полноправным, восточным августом и его головной болью теперь становился Максимин Даза. Головной болью Константина по-прежнему оставался Максенций. Так же они подтвердили свою безусловную готовность исполнить указ Галерия о прекращении гонений на христиан в своих провинциях. На этой добродушной ноте два императора и расстались, Лициний направился в Сердику (София), Константин с супругой вернулся в Тревир.

По возвращении Константин принял у себя во дворце четырёх епископов Галлии и Британии. Вручив им копии указа Галерия о прекращении гонений на христиан, он так же сообщил им, что этот указ уже доведён до всех магистратов в его провинциях, с тем, чтобы обеспечить все права и свободы, дарованные христианам Римской империей. Епископы с благоговением отнеслись к этому визиту и к его результатам, это было первое подобное общение управляющих церковью и империей.

Прошёл месяц. Константин сидел в своём кабинете в Тревире за заваленным бумагами столом и разбирал почту. Распечатав очередной свиток, он быстро пробежал его глазами, и в негодовании отложив его в сторону, встал из-за стола.

Это было письмо из Испании от Тиберия Гая Луциуса, в котором он детально пересказал о казни христиан на арене Колизея во время празднования победы над Домицием Александром. Константина возмутила не сама расправа над христианами, что было, в общем-то, обычным делом, а то, как обыграл эту казнь Максенций, в конечном итоге позволив себе не исполнять указ Галерия. Прохаживаясь по своему кабинету, он приказал стражнику пригласить к нему свою мать Елену. Через некоторое время Елена вошла к своему сыну.

– Здравствуй мама!

– Здравствуй сын, что-нибудь случилось?

– Я решил дать тебе почитать это письмо, только отнесись к этому как можно спокойней.

– О чём здесь написано?

– О казни христиан!

– Но ведь был же указ Галерия! – воскликнула Елена.

– Видимо каждый правитель понял его по-своему, – с грустью произнёс Константин.

Он отошёл к окну, чтобы не мешать прочтению ужасных для матери строк. Константин видел, как Елена крестилась, и слёзы текли из её глаз. Она перечитала письмо не один раз. Константин понимающе не мешал ей. Наконец мать отложила в сторону свиток и подняла на сына заплаканные глаза.

– Что ты намерен делать?

– Мама, я не меньше тебя возмущён беззаконием Максенция, но в ближайшее время сделать ничего не смогу.

– Почему?

– Во-первых, на мне лежит ответственность по защите границ империи от набегов варваров и это главная моя задача. Во-вторых, мне пока не понятно, как будут развиваться события на востоке в противостоянии Лициния и Максимина Даза и наконец, в третьих, объясни мне, пожалуйста, что за непримиримые противоречия существуют между христианами, из-за которых они так жестоко страдают, но при этом находят в себе силы забыть о них уже перед самой смертью?

– Боюсь, что я не смогу тебе в этом помочь, – вздохнула Елена, – тебе надо было задать этот вопрос епископам, которых ты принимал у себя во дворце месяц назад.

– Думаю, что мне ещё придётся пообщаться с ними на эту тему, – улыбнулся Константин.

– Константин, я давно хотела тебя спросить, ты обратил внимание, сколько в твоих легионах служит христиан?

– Да, честно говоря, даже не ожидал!

– Христиане были бы самыми преданными тебе воинами, – произнесла мать, глядя в глаза сыну.

Константин внимательно посмотрел на неё, прошёлся по кабинету, затем присел рядом с матерью и тихо сказал:

– Мама, я пока не готов принять христианство, и я никогда не допущу войны религий, даже в борьбе за власть!

– Что ты имеешь ввиду?

– Я не могу разделять моих доблестных и закалённых в боях солдат по религиозному признаку, христианство ещё не очень сильно распространено в Италии и самом Риме, и поэтому такая война ввергнет всю империю в хаос!

– Может быть, ты просто осторожничаешь?

– Возможно, взвешенность решений основа мудрой политики, – улыбнулся Константин, вставая, – я рад, что мы понимаем друг друга.

– Хорошо сын, я, пожалуй, пойду, – встала Елена, – у тебя работы целый стол.

– Я ещё поработаю, – улыбнулся Константин и поцеловав мать в щёчку, вернулся к своим делам.

Наступила зима. В один из вечеров Константин играл со своими сыновьями в большом зале дворца в Тревире. Они сидели напротив камина на медвежьей шкуре. Рядом с ними возле камина сидела и Фауста, с удовольствием наблюдала на столь редкие минуты общения своего сына Константина с отцом. Крисп проводил с ним гораздо больше времени с помощью своей бабушки. Фауста наблюдала, с каким удовольствием сыновья слушали объяснения своего отца. Перед ними стоял макет римского военного лагеря, и Константин рассказывал детям, для чего нужен частокол, ров, башни. Конечно, Крисп знал уже гораздо больше своего младшего брата, поэтому он иногда с самым умным видом вставлял в рассказ отца свои реплики. Эту семейную идиллию внезапно нарушил стражник, который сообщил о прибытии прокуратора Тиберия Гая Луциуса. Константин потрепал по головкам сыновей, затем направился к выходу. Проходя мимо жены, он чмокнул её в щёчку.

– Ты надолго? – спросила Фауста.

– Думаю, что надолго, – ответил Константин и быстро вышел из зала, направляясь в свой кабинет.

Возле кабинета его ждал прокуратор. Было видно, что прибыл он с хорошим известием. Жестом, пригласив его в кабинет, Константин вошёл в него первым и сел за свой стол.

– Приветствую вас мой император, – весь светясь, произнёс Тиберий.

– Здравствуй, ну что там у тебя, – спросил Константин.

– Вот самая главная новость, – подал свиток прокуратор.

– Что здесь?

– Префект Испании сообщает, что его провинция переходит под вашу юрисдикцию! – гордо произнёс Тиберий.

Константин внимательно прочитал свиток, и уже с улыбкой произнёс:

– Как я понял, это с вашей помощью у него изменились приоритеты?

– Собственно Максенций сам подвиг префекта Испании признать вашу власть, – довольно улыбаясь, сказал Тиберий.

– Но не без вашего участия?

– Я просто показал некоторым влиятельным чиновникам из его окружения письмо сенатора Нумерия о казни христиан в Колизее.

– Да, да помню, и что этого оказалось достаточно? – спросил удивлённо Константин.

– Соответственно с моими комментариями, но могу сказать, что больше всего всех возмутила не сама казнь, а его указ!

– Да, пожалуй ты прав, Максенций после смерти Галерия возомнил себя законным августом, – зло произнёс Константин.

– Это ещё не всё мой император! – загадочно произнёс Тиберий, положив на стол несколько монет.

Константин взял со стола три монеты и стал их рассматривать. Одна из них была выпущена Максенцием, по случаю победы в Африке. В другой он обожествлял своего отца Геркулия, а в следующей монете, он уже обожествлял Констанция Хлора, его отца, тем самым, он сам себя ставил себя в один ряд с этими августами, намекая на то, что Константин всего лишь женат на его родной сестре. Константин всё понял, но давно приучил себя не реагировать на любые внешние обстоятельства сразу, особенно если эти обстоятельства ему предоставлял другой человек. Так учили его отец и император Диоклетиан, поэтому он с безразличным видом спросил:

– Это всё, или у вас есть ещё новости?

Увидев реакцию императора, Тиберий немного растерялся и потухшим голосом произнёс:

– Есть ещё один документ, перехваченный моими людьми.

– Что за документ?

– Это указание Максенция всем магистратам в Италии.

– Ну, давай, не томи меня!

Константин прочитал свиток, в котором предписывалось всем магистратам Италии сбросить с постаментов все его статуи и бюсты. Ни один мускул не дрогнул на лице Константина.

– Надеюсь это все новости на сегодня?

– Да, мой император, – ответил, немного волнуясь, Тиберий.

– Тогда, я вас больше не задерживаю, – сухо произнёс Константин.

Расстроенный Тиберий, с лёгким поклоном удалился.

Разложив на столе свитки и монеты, Константин стал прохаживаться по кабинету. Возвращение Испании под его управление было весьма приятным для него моментом, это, несомненно, усиливало его положение в империи. На фоне всего этого Максенций почему-то стал вести себя вызывающе.

Его размышления прервала Фауста:

– Дорогой, я уже уложила детей спать, ты ещё долго?

– Ложись без меня, я ещё поработаю, – ответил Константин, слегка улыбнувшись.

По этой напряжённой улыбке Фауста поняла, что у мужа возникли какие-то проблемы, и засыпать ей придётся сегодня одной.

– Плохие новости? – спросила она, садясь возле стола.

– Похоже, твой братец возомнил себя богом, – усмехнулся Константин.

Фауста равнодушно покрутив в руках монеты Максенция сказала:

– Тебя назначил августом Галерий и именно ты должен править в Риме, а не этот самозванец!

– Дорогая, я, как раз собираюсь об этом подумать, – улыбнулся Константин.

– Тогда это надолго, – зевнула Фауста, вставая, – пойду я спать, мальчишки меня сегодня уморили.

– Иди, не жди меня, – Константин чмокнул жену в щёчку, проводив её до двери.

Константин подошёл к своему столу, разложил перед своим взором карту провинции Италия. Его мозг стал генерировать картину предстоящей войны. Вот его войска проходят через Рецию, далее Альпы. Спускаясь с гор, они подходят к Турину, к Медиолану, затем к Вероне. После этого его легионы двигаются на юг Италии к столице империи Риму. Да, он начнёт войну, может быть самую важную в своей жизни, войну за Рим, вернее за своё право быть правителем этого Вечного города и всей Римской империи.

Глава II

Луч Солнца падал на водную гладь, отражаясь от её поверхности, разбивался на множество маленьких зайчиков сверкающих в небольшом отдельном бассейне терм Каракаллы. Сенатор Нумерий Тулиус сидя в бассейне от этого немного щурился, ведя беседу со своими коллегами. Их было трое: сенатор Септимий Маргус, сенатор Спурий Олиус из рода Клавдиев и сенатор Мамерк Квинт из рода Эмилиев. Септимий Маргус крупный землевладелец Италии сидел рядом с Нумерием, а двое других сенаторов сидели напротив, опёршись на чёрную мраморную стенку бассейна. Слегка разомлевшие от пара они вели степенную беседу государственных мужей.

– Римские императоры со времён Нерона получали власть и успешно правили только в результате некого компромисса между армией и сенатом, – произнёс худощавый, седой Олиус Клавдий.

– Ты прав Олиус, если говорить именно об успешном правлении, – усмехнулся Нумерий.

– Чем же ты недоволен Нумерий, ты Максенцием вроде обласкан, дела у тебя, судя по всему, тоже идут хорошо? – спросил Мамерк Квинт, полноватый мужчина средних лет.

– Если отбросить любые божественные теории то власть всегда зиждется на тех услугах, которые может оказать либо Сенат, либо армия своему государству и народу, – ответил Нумерий.

– Армия может править только силой оружия, в руках Сената находятся все торговые рычаги управления империей и без компромисса здесь конечно не обойтись, – включился в разговор Септимий Маргус, седой плотный мужчина, – если конечно власть работает в интересах государства, а не ради достижения чьих-либо личных целей.

– Личные цели они тоже разные бывают, – задумчиво произнёс Нумерий.

После его слов наступило молчание. Каждый из сенаторов видимо задумался о своих личных целях во власти. Септимий думал о том, как сохранить и приумножить свои владения на Аппенинском полуострове. Его виноградники и масличные плантации приносили ему огромный доход, но вот последний указ Максенция об увеличении налогов на доходы крупных землевладельцев его весьма тяготил. Олиус Клавдий и Мамерк Квинт думали о том, как внезапно умерли их дальние родственники сенаторы, переписав свои завещания в пользу Максенция перед самой смертью, в результате чего их семьи лишились большей части своего имущества.

Нумерий незаметно наблюдал за своими собеседниками, обдумывая свою следующую фразу. Он никогда не начинал разговор первым, чтобы не выдавать своих истинных намерений. Через некоторое время Олиус Клавдий произнёс:

– Из ныне здравствующих императоров, пожалуй, только Диоклетиан показал отсутствие каких-либо корыстных целей в период своего правления.

– Да, но именно он существенно снизил роль Сената в управлении империей! – возразил ему Септимий.

– Он привёл в порядок управление империей, упокоил варваров на границах и как обещал, отрёкся от власти через двадцать лет правления, – сказал Мамерк Квинт.

– Честь и хвала ему, видимо этим он и войдёт в историю, – включился в разговор Нумерий, – однако это уже в прошлом, сейчас у власти в империи находится тетрархия созданная Диоклетианом.

– Мы сами привели к власти Максенция, Диоклетиан его не назначал августом, – произнёс Олиус, – то, что Галерий прислал ему свой указ о христианах, ничего не решает, этот император вне римского права, тем более, что исполнять его он не намерен.

– Лициний и Максимин Даза оба ставленники Галерия, а значит и Диоклетиана, мнят себя старшими августами, и между ними вот-вот вспыхнет война, Максенций конечно будет выжидать, с тем, чтобы потом объявить себя старшим августом, – горячо произнёс Мамерк Квинт.

– Ты прав, нас ожидают нелёгкие дни, но есть ещё один император, который не является ставленником Галерия или Диоклетиана и в августы он произведён в соответствии с римскими законами, – сказал Септимий, обведя взглядом всех присутствующих, – и судя по всему, он более других придерживается этих законов.

– Ты прав, сын императора Констанция, на сегодняшний день является самым законопослушным императором, – улыбнулся Олиус, – но никому не ведомо, как он поведёт себя далее?

– Зато, мы хорошо видим, как растут амбиции Максенция, который тратит гораздо больше, чем способен зарабатывать, – с серьёзным лицом произнёс Септимий.

Сенаторы опять замолчали, обдумывая свои мысли. Нумерий был доволен, разговор сложился именно так, как он хотел. Он лично сам не высказал, каких-либо предложений, никто из сенаторов не назвал имени Константина, но при этом, в их узком кругу только что сформировались мысли о том, кто в принципе должен, именно должен, возглавить империю в ближайшем будущем. Хорошо зная законы кулуаров Сената, Нумерий понимал, что после этой беседы, сенаторы начнут обсуждать всё это уже в следующем кругу и в нужном ему русле. Это будет очень тихая работа, подобная воде, которая точит камень. Сам лично, он к этим разговорам никакого отношения иметь не будет, но в Сенате сформируется определённое мнение, которое может сыграть решающую роль в нужный момент.

– Граждан Рима не очень интересует, что происходит на границах Рейна, Дуная или Евфрата, им гораздо важнее насколько высок их доход, смогут ли они вселиться в новый дом, или купить более престижное место в театре, – начал фразу Нумерий вылезая из бассейна, за ним последовали остальные сенаторы, – на их доход существенно влияет и величина налогов, – продолжил он, накинув на себя простынь.

– Ты прав Нумерий, – поддержал его Септимий, – все граждане согласны платить налоги, пусть без очень большого желания, но всё же платят, когда понимают для чего.

– Маленькому человеку, честно получающему свой доход, просто хочется вкусно поесть, выпить, повеселиться или немного послушать какого-нибудь философа, – вступил в разговор Олиус, – но всякая империя нуждается в резервах. Они могут быть облачены в человеческую плоть, кровь и представлять собой умелых, обученных воинов или иметь чисто материальную форму и храниться в виде золотых монет.

Сенаторы, обернувшись простынями, сели в расставленные для них кресла. На столике стояла ваза с виноградом, бокалы и несколько кувшинов с различными винами.

– Гражданские войны приводят к краху или даже гибели многие богатейшие семьи империи, – продолжил Нумерий, налив себе немного вина, – полагаю, что следует, как можно быстрее остановить этот процесс, империей должен править умный, адекватный и законопослушный император, только так Сенат может вернуть себе своё прежнее влияние!

После небольшого раздумья в разговор опять включился сенатор Олиус:

– В притязаниях армии на власть всегда имеются два аспекта, чисто военный и политический. Армия воплощает в себе, те демократические традиции Рима, которые отражают интересы римских земледельцев и мелких торговцев, – немного подумав, он добавил, – соответственно они требуют от государства таких законов и такого управления, которые защищали бы маленького человека от сильных мира сего, именно на этом сейчас играет Максенций, и тем самым разжигает вражду между бедными и богатыми.

– Ты прав Олиус, только внутреннее спокойствие в империи поможет вернуть былую власть Сенату, – согласился Септимий, остальные сенаторы кивнули в знак согласия и предались размышлениям о судьбах государства…

Константин работал в своём кабинете в Тревире. Прошло уже две недели с тех пор, как он отослал всю свою семью под опекой Колояра на юг Галлии в Арелат (Арль). Именно там он решил накапливать свои маневренные силы для похода на Рим. Сам Константин остался ждать префекта Галлии Гая Тиберия, чтобы передать ему в управление три легиона на самом опасном направлении со стороны франков. Старый друг отца должен был прибыть завтра утром и Константин, не теряя времени, разбирал почту. Писем было очень много, но он старался читать все, особенно из Италии. Из этих писем явствовало, что Максенций всю свою деятельность после смерти Галерия организовал под девизом: «Дополнительные налоги для богатых, смерть убийце моего отца!». Константин понимал, что апеллировать к сыновним чувствам было гораздо удобнее, чем холодному политическому расчёту, война тогда кажется более нравственной, когда она оправдана общечеловеческими чувствами. Константин отложил письма в сторону, и стал прохаживаться по кабинету.

Он вспомнил о последних визитах посланников из Италии и самого Рима. Это были представители богатых и знатных семей землевладельцев и даже сенаторов. Они умоляли его спасти Италию. Факты, которые они сообщали ему, представляли особый интерес. Действия Максенция во время восстания в Африке убедительно свидетельствовали о том, что его главной целью была конфискация имущества в пользу императорской казны. В самой Италии Максенций с помощью преторианцев оказывал давление на самых богатых своих подданных, с тем, чтобы вынудить их делать пожертвования в казну сверх установленных законом налогов. Возможно, он нуждался в деньгах, однако, создавалось впечатление, что он тратит эти деньги не столько на общественные, сколько на личные нужды. Большинство людей гораздо охотнее дают деньги, когда знают, что они тратятся на достижение неких далеко идущих целей, а не на удовольствия государственных деятелей. Таким образом, Максенций добился совсем не тех результатов, на которые он рассчитывал. Его политика налогообложения богатых, привела крупных землевладельцев один лагерь с христианами, чьи чувства он оскорблял своим скандальным поведением, а эти две силы теперь в гораздо большей степени определяли общественное мнение в Италии и Африке. Претензии на власть всегда основаны на поддержке со стороны народа или какой-то его части. Власть тем устойчивей, чем большая часть общества её поддерживает, причём эта поддержка может явно и не выражаться. Достаточно того, что недовольная существующей властью часть общества в решающий момент просто не станет поддерживать эту власть и отнесётся к её судьбе с абсолютным безразличием. В случае с Максенцием, которого к власти и привёл народ, необходимо было сделать очень много различных управленческих и нравственных ошибок, после которых общество пожелало бы смены власти. И он их сделал, именно его нравственное поведение стало причиной недовольства римского общества.

Константин вспомнил своего отца. Он учил его, что взгляды армии и взгляды её командующего влияют друг на друга, хотя порой трудно определить, каким образом и в какой степени. Правитель, идущий по пути наименьшего сопротивления, чтобы склонить общественное мнение на свою сторону, своими действиями подкрепляет это мнение, но не формирует его, а лишь усиливает уже существующую тенденцию. Разумное налогообложение населения, справедливое отношение к армии и очень скромный быт императора Констанция, так же терпимое отношение к христианам, обеспечили процветание его провинций, доверие и поддержку легионов, и любовь народа. У отца иногда даже не хватало личных средств, чтобы организовать небольшое торжество для самых близких друзей, и тогда он обращался к ростовщикам. Именно так поступал и Константин все годы своего правления. Теперь же обстоятельства толкали Константина к тому, чтобы следовать и далее таким политическим курсом, который привлёк к нему симпатии, а затем обеспечил ему активную поддержку всех слоёв общества, находящегося под его управлением. В отличие от отца Константин очень хорошо сознавал направленность своей политики и ожиданий, обращённых к нему. Константин никогда не заявлял о своих личных амбициях. Он вёл свою игру неторопливо и терпеливо, не обозначая конечную цель, и с равнодушным терпением двигался к ней.

Воспоминание об отце привели душевное состояние Константина к лёгкой грусти и желанию пофилософствовать. Он взял знакомый свиток, и сев в кресло напротив камина прочитал:

 
Значит, нам смерть – ничто и ничуть не имеет значенья,
Ежели смертной должна непременно быть духа природа,
Как в миновавших веках никакой мы печали не знали,
При нападении войск отовсюду стекавшихся пунов,
В те времена, когда мир, потрясаемый громом сражений,
Весь трепетал и дрожал под высокими сводами неба,
И сомневалися все человеки, какому народу
Выпадут власть над людьми и господство на суше и море,
Так и когда уже нас не станет, когда разойдутся
Тело с душой, из которых мы в целое сплочены тесно,
С нами не сможет ничто приключиться по нашей кончине,
И никаких ощущений у нас не пробудится больше,
Даже коль море с землёй и с морями смешается небо.
Если же сила души и природа духовная всё же
Чувства могла бы иметь, и расторжена будучи с телом,
То и тогда бы ничто это было для нас, раз мы только
Узами тела с душой и союзом их сплочены тесно,
Да и когда б вещество собиралося наше обратно
Временем после кончины я в нынешний вид возвращалось,
Если вторично на свет появиться дано бы нам было,
Всё-таки это для нас не имело бы вовсе значенья,
Так как о прошлом уже была б у нас прервана память;
Так же, как ныне для нас безразлично, чем были мы раньше,
И не томимся о том мы теперь никакою тревогой.
Ибо, коль взор обратить на прошедшее, мыслью окинув
Всю необъятность веков, и подумать, сколь многообразны
Были материи всей движенья, легко убедиться,
Что семена, из каких мы теперь состоим, принимали
Часто порядок такой, в каковом пребывают и ныне.
Но тем не менее нам былого того не воспомнить:
Падает тут перерыв бытия, при котором потоки
Тел основных лишены были чувства и праздно блуждали.
Если же в будущем ждут и несчастья и горе, то должен
В это же время и тот оказаться, с кем могут случиться
Эти невзгоды, но раз изымает их смерть, преграждая
Жизнь у того, кто бы мог подвергнуться скопищу бедствий,
Ясно, что нам ничего не может быть страшного в смерти,
Что невозможно тому, кого нет, оказаться несчастным,
Что для него всё равно, хоть совсем бы на свет не родиться,
Ежели смертная жизнь отнимается смертью бессмертной.
 

Константин отложил свиток и задумался. Тит Лукреций Кар очень точно формулирует мысль о том, что нет смысла бояться смерти, если до рождения ни души, ни тела не существовало и после смерти нас тоже не будет, то всё, что задумал человек, необходимо делать пока живёшь. Константин улыбнулся, вспомнив, что об этом ему уже говорил его друг Марк Флавий. Немного посидев, император встал, подошёл к столу и написал ему письмо. Он уже давно хотел позвать Марка участвовать в походе на Рим, но не находил нужных слов. Теперь же слова пришли сами собой, и Константин написал их в письме. Затем он позвал стражника и велел, как можно быстрее, посыльным, доставить письмо адресату.

Максенций сидя в кресле у себя во дворце слушал доклад префекта преторианцев Себастьяна. Седой генерал с улыбкой докладывал о том, что его люди провели беседы со всеми главами семей указанных в списке императора и те согласились внести в государственную казну указанные суммы после сбора урожая. Максенций улыбаясь, спросил:

– Были ли при этом возражения, конфликты?

– В Риме не было, мой император, – чётко доложил преторианец.

– А в других городах?

– В других городах были, но незначительные, за исключением Вероны.

– Что случилось в Вероне?

– Там нас даже не пустили в дом, – уже хмуро доложил Себастьян, – нам пришлось обнажить мечи, но даже это не возымело должного действия.

– Что случилось дальше? – строго спросил император.

– Ничего, пришёл хозяин, слуги опустили мечи, мы с ним поговорили, и он согласился, – опять улыбнулся преторианец.

– Как звали хозяина?

– Аврелий Клавдий.

– Это родственник сенатора Олиуса Клавдия?

– Да, это кажется его дядя.

– Ладно, вы хорошо поработали, есть ли ещё какие-нибудь вопросы генерал? – спросил Максенций.

– Мы привезли вам девчонку из провинции, – усмехнулся преторианец, – у семьи не было денег, и они прислали одну из своих дочерей.

– Где она?

– На вашей вилле, мой император, предыдущую мы отправили обратно в семью.

– Хорошо, – улыбнулся Максенций, – сегодня вечером я навещу её, есть ещё вопросы?

– Да, претор Клавдий Валерий!

Максенций посмотрел в глаза командиру преторианцев и уже строго произнёс: