Цицерон – мастер публичных выступлений. Или роман об истинном римлянине. Том II

– Друзья! Нашей с вами свободной жизни осталось всего пятнадцать минут. Кого-то убьют, а оставшихся в живых продадут в рабство, где они умрут от ужасных мучений и страданий. Если мы не хотим этого, то у нас есть только один способ спастись. Вставляйте весла в уключины! Нас здесь тридцать человек, и если мы приложим усилия, то успеем причалить к берегу раньше, чем нас захватит пиратский корабль. Да здравствует свобода! – и Цицерон, подавая пример, первым вставил весло в уключину.

Все пассажиры, вдохновленные речью Цицерона и жаждущие спасти свои жизни, быстро вставили весла в уключины и начали с остервенением грести, пытаясь уйти от преследования. Началась гонка не на жизнь, а на смерть. Несмотря на все их усилия, бригантина медленно, но верно приближалась, но также приближалась и суша со стороны материковой Италии – порт Регий. Когда расстояние между суднами сократилось до одного стадия, многие на судне Цицерона начали усердно молиться богам о спасении, в то же время продолжая остервенело работать веслами. Цицерон изо всех сил, как заправский гребец, синхронно работал веслами вместе со всеми и неистово кричал про себя: «Ни за что! Ни за что! Я не сдамся! Я не сдамся! Не победить меня какому-то Верресу! Мы успеем! Геркулес! Помоги! Защити всех нас!». Не знаю, то ли боги услышали их крики о помощи, то ли удача любит отважных и целеустремленных, но из порта Регия навстречу им вышло судно, увидев, как они пытаются уйти от пиратской погони. Осознав это, пиратская бригантина снизила скорость, а потом и вообще развернулась в противоположном направлении. Что тут началось на судне Цицерона! Все побросали весла, начали обниматься и целоваться, радуясь спасению. Потом все как один подбежали к Цицерону, подняли того на руки и начали качать, подкидывая вверх, и благодарить за чудесное избавление. А Цицерон, взлетая в воздух, смеялся и кричал: «Веррес! Веррес! Веррес! Я иду к тебе! Слава Геркулесу!».

Верьте в себя и никогда, никогда, никогда не сдавайтесь!!!

____________________________________________

Примечания

¹Дионисий Старший – сиракузский тиран в 405—367 гг. до н. э., прославившийся своей бесчеловечной жестокостью.

Глава VIII. Дело Вереса. Иногда молчание – самый ценный инструмент публичного выступления…

Говорить умолчанием. Кому это выгодно?

М. Т. Цицерон.

Цицерон, трясясь в повозке вместе с сопровождающей его кавалькадой многочисленных свидетелей, не спеша, наслаждаясь весенними видами Италии в то прекрасное время, когда поля, деревья и травы зеленеют и просыпаются от легкой средиземноморской зимы, уверенно и неуклонно приближался к Риму. «Ничего нет прекраснее возделанного поля…», – любуясь сельскими видами, подумал про себя сенатор…

Спустя несколько дней под утро уже на подъезде к Риму Цицерон уловил непередаваемый запах Рима, запах его любимой родины. Воздух благоухал ароматами свежеиспеченного хлеба, какими-то восточными пряностями и испарениями от Тибра. Этот запах вечного города ни с каким другим Цицерон никогда бы не спутал. «Как прекрасен дым Отечества…», – потянувшись, подумал про себя Цицерон.

Весь город, словно задремавший великан, нежно спал, укутанный одеялом белой мглы.… Въехав в Рим через Апиевы ворота, Цицерон оставил в одной большой придорожной таверне всех прибывших с ним свидетелей и строго-настрого запретил тем без нужды выходить на улицу. Он, пообещав, что завтра явится к ним и расскажет о дальнейших действиях, направился в сторону своего родного дома. Стояло раннее майское утро, все домашние еще спали. Цицерон тихонько постучал в дверь. Вышел заспанный привратник и, увидев возвратившегося хозяина, радостно отворил ворота и бросился помогать разгружать вещи. Тем временем Цицерон первым делом тихонечко вошел в детскую. Увидев спящую Тулиолу, нежно поцеловал дочурку в лобик и, смахнув слезу, также неслышно вышел из комнаты. Сенатор, осторожно ступая по лестнице, проследовал в спальню к своей милой Теренции. Молодая женщина спала, разметавшись по большой кровати. Ее красивая и обнаженная стройная ножка была наполовину высунута из-под одеяла, разметавшиеся белоснежные волосы причудливым каскадом рассыпались по подушке. У Цицерона перехватило дыхание от волнения и радости, ему страстно захотелось обнять красавицу-жену и прижать к своей груди, несмотря на усталость после длительного путешествия. Он наклонился и нежно поцеловал жену в ее маленькую ступню. Молодая женщина непроизвольно отдернула ножку и сразу проснулась. Увидев мужа, Теренция радостно вскрикнула и, протянув навстречу любимому руки, увлекла его к себе в постель….

…Завтракать они вышли уже ближе к вечеру, усталые после любовных утех. Спускаясь со второго этажа и держа свою любимую за руку, Цицерон был безмерно счастлив. «Как странно устроен человек, – размышлял Марк. – Еще несколько дней назад я был жутко расстроен тем, что слушание по делу Верреса будет перенесено на более поздний срок, а теперь я уже привык к этой мысли. Видимо, мы не можем долго грустить, как впрочем и радоваться. Все проходит…». И, откинув свои философские размышления, Цицерон решил в этот день просто отдохнуть и насладиться общением со своими близкими и родными. Ведь он, как никто другой, это право заслужил…

На другой день, третьего мая, Цицерон в положенный срок явился к претору Манию Глабриону, чтобы доложить о том, что подготовил и собрал все необходимые доказательства для слушания дела. Обвинителя провели в таблинум к претору. Когда Цицерон зашел внутрь, то увидел удрученного и печального претора, сидевшего в своем дубовом кресле и нервно теребящего огромный золотой перстень.

– Марк, присаживайся. Как дорога? Уже повидал семью и успел отдохнуть? Как продвигается сбор доказательств? – пытаясь быть гостеприимным и приветливым, начал расспрашивать Цицерона.

– Спасибо, Маний, все хорошо, не считая того, что добираться в основном пришлось сухопутным путем, через Регий, так как на море нас чуть не захватили в плен пираты. А что касается доказательств по делу Верреса, я их собрал и готов к слушаниям, – ответил Цицерон.

– Понятно. Понятно… Марк, тебе, наверное, уже донесли, что у нас в суде появилось новое дело против взяточничества наместника Ахейи, и так как обвинителем было запрошено сто восемь дней для сбора доказательств, то оно будет рассматриваться первым, а твое против Верреса – вторым. Слушание же дела о Верресе я назначаю на пятое августа.

– Да, я уже все это знаю. Маний, ведь вы честный человек и понимаете, что это все уловки Верреса, чтобы оттянуть дело. К тому же, как мы с вами знаем, шестнадцатого августа будет триумф Гнея Помпея в честь его побед над Митридатом, и эти праздники продлятся две недели, а потом Римские игры, иды, посвященные Юпитеру, праздник Цереры, плебейские игры и т. д. Как вы думаете, останется интерес к делу с такими перерывами? Ведь мы с вами знаем, что во время всех игр судебные разбирательства прекращаются и переносятся на более поздний срок.

– Марк, конечно, я все это понимаю. Клянусь Юпитером! Я на твоей стороне, но я как претор и городской глава не мог отказаться и не взять дело о наместнике Ахейи на рассмотрение, это же моя прямая обязанность. Я понимаю, что делает Веррес. Но так сложилось. Возможно, такова воля богов. Здесь я бессилен, – и претор искренне и печально покачал головой.

– Понимаю вас, Маний. Но что тогда мне сейчас делать со всеми свидетелями, которых я выдернул из их жизни прямо из Сицилии? Когда я ехал в Рим, у меня все-таки, честно говоря, была слабая надежда, что я смогу вас убедить провести слушание дела Верреса первым. А теперь бедолагам здесь три месяца куковать?

– Выбор за тобой, Марк. Хочешь, оставь их в Риме или отправь домой, а потом вызови вновь. Тебе решать, – ответил претор, разведя руками.

– Хорошо. Я решу сам. Маний, я уверен, что выиграю это дело и в кратчайшие сроки. Вот увидите. Правда нам моей стороне и на стороне ограбленных сицилийцев, – и Цицерон, глубоко уверенный в своей победе, с гордо поднятой головой покинул здание Базилики Эмилия.

Сразу после визита к претору он отправился к своим свидетелям и рассказал о переносе дела, предложив тем на выбор или остаться в Риме и ждать суда, или пока отправиться домой. Часть сицилийцев уехала домой, это были те, у кого еще остались собственные дома и семьи. Те, кому ехать практически было некуда, так как все у них было отнято, остались в Риме дожидаться суда, а Цицерон, в свою очередь, пообещал им помочь с деньгами на жилье и пропитание.

Вечером Цицерон пригласил в свой дом друзей и родственников, решив совместить полезное с приятным: отметить свое возвращение, ну и, конечно, разработать стратегию выступления по делу Верреса с целью уложиться в одну сессию и закончить дело в течение десяти дней. Когда все собрались за семейным ужином и выпили пару чаш вина за приезд Цицерона, хозяин дома взял слово:

– Друзья, как вы знаете, дело Гая Верреса перенесено на пятое августа и, по сути, у нас остается десять дней до триумфа Помпея, чтобы закончить суд в одну сессию. Это практически невозможно. Как вы знаете, алгоритм проведения судебного заседания происходит следующим образом:

1. сначала должен буду говорить я как обвинитель;

2. затем защитник Гортензий;

3. второй обвинитель и второй защитник;

4. выступают свидетели обвинения и защиты, и ведется перекрестный допрос.

После перерыва в несколько дней начинается вторая сессия в таком же порядке.

Как я успею? Одна моя вступительная речь, я уверен, будет на два дня, – сокрушенно произнес Цицерон, разведя руки в стороны.

– Брат, давай расставим приоритеты. Что для тебя важнее: произнести длинную блестящую речь или выиграть дело? – спросил того Квинт.

– Брат, для меня важно все, – ответил Цицерон.

– Милый, так не бывает, – нежно обняв мужа, проговорила Теренция. – Мы все знаем, как ты умеешь блестяще говорить речи. Да что мы! Все граждане Рима это знают! Тебе нужно самое главное – победить!

– Теренция права, – поддержал его жену друг Аттик, который дожидался приезда Цицерона перед отъездом в Грецию.

– А что думает по этому поводу мой верный помощник Тирон? – спросил Цицерон.

– Хозяин, спасибо, что вы интересуетесь моим мнением. Я согласен со всеми присутствующими. Нужна короткая речь. Конкретные обвинения – и тут же вызов свидетелей. А я со своей стороны обещаю, что написанную вами речь мы обязательно издадим на память потомкам, – добавил Тирон.

– Да… Вынужден с вами согласиться… Похоже Веррес и его приспешники не оставили мне выбор. Видимо, блистать своим ораторским мастерством придется мне в других делах, – печально признал Цицерон. – Хорошо. Пусть будет короткая речь, но, так как у меня будет целых три месяца, подготовлюсь основательно и напишу обвинение по всем пунктам, как будто бы мне пришлось выступать перед судом.

На том собравшиеся родственники и друзья и порешили. Завертелось. Цицерон скрупулезно, как он всегда любил это делать, начал подготовку к выступлению в суде. Весь свой материал он разделил на пять частей:

Во всех этих частях Цицерон очень подробно и мотивированно излагает обвинения против Верреса. На протяжении всех трех месяцев Цицерона поддерживала его верная жена и брат Квинт, а его бесценный верный помощник Тирон записывал и готовил все речи, оказывая неоценимую помощь своему хозяину.

Что еще важного произошло в Риме за это время? Цицерон, несмотря на активное противодействие Верреса, на шестьдесят девятый год был выбран курульным эдилом, таким образом поднявшись на следующую ступеньку политической лестницы. Огромную поддержку и помощь ему в этом оказал его брат Квинт, который и подготовил всю предвыборную кампанию, пока Цицерон все основное свое время уделял подготовке к суду. За летний период также были выбраны новые консулы на следующий шестьдесят девятый год, ими стали: Квинт Метелл Критский, друг Верреса, и Квинт Гортензий Гортал, его защитник. А Марк Метелл, родной брат Квинта, был назначен претором. Более того, как только Гортензий выиграл консульские выборы, он при многолюдном стечении народа на форуме подошел и, обняв Верреса, проговорил:

– Веррес, все! Тебе больше нечего бояться. Мы затянем дело до слушания в шестьдесят девятом году, а там ты будешь оправдан.

Когда эту информацию донесли до Цицерона, он улыбнулся и проговорил сам себе: «Цицерон, все буквально против тебя. Но это только еще больше подстегивает мое желание победить. Посмотрим, еще посмотрим, кто выиграет это дело».

…Слушание дела началось пятого августа семидесятого года. Рано утром Цицерон поцеловал свою дочурку, жену и проговорил:

– Хороший знак, что слушание начинается в день рождения нашей дочери, Теренция. Боги благоволят к нам!

– Марк, я уверена в твоей победе. Я счастлива и горжусь тем, что я твоя жена, – проговорила та и нежно поцеловала мужа. – Иди, Марк, и возвращайся с победой!

И Цицерон, окруженный всеми своими родственниками, друзьями, многочисленными клиентами и свидетелями из Сицилии, отправился на форум, где и должна была состояться первая сессия судебного заседания под председательством претора Мания Глабриона.

Первым, согласно установленному порядку, должен был начать слушание дела государственный обвинитель. Марк Туллий Цицерон поднялся на ростру. День обещал быть жарким в прямом и переносном смысле. Марк оглядел всех присутствующих, увидел довольного Верреса в окружении братьев Метеллов и защитника Гортензия. Заметив взгляд Цицерона, обращенный на него, Веррес вновь показал ему кукиш и язык. «О бессмертные боги! Ничего не меняется в этом никчемном человечишке», – подумал про себя Цицерон и, сделав небольшую паузу, начал обвинительную речь…

– Квириты! Что может быть хуже и страшнее, чем подорванная честь римского правосудия? (риторический вопрос) Спустя десять лет с того времени, как суды были переданы во власть сената, у римского народа сложилось мнение, что богатый и влиятельный человек может избежать наказания, подкупив судей и саму основу римского права.

О бессмертные боги! Как мы пришли к этому? Уважаемые председатель суда, Маний Глабрион, Квинт Манлий, Квинт Корнифиций, Публий Сульпиций, Марк Креперей, Луций Кассий, Гней Тремеллий, вам даровано право разрушить это мнение. Сами боги выбрали вас, когда вы метали жребий после того, как я попросил отвод других судей, подкупленных Верресом. Никогда еще не было столь достойного и честного состава судей, я благодарю богов, что именно вы будете рассматривать преступления Гая Верреса (комплимент). Я взялся за это дело вопреки своему нраву и принципам. Я всегда стремился защищать людей, а в этом деле я выступаю обвинителем. Но обвинитель ли я или защитник? Я твердо убежден: я – защитник всех обманутых, ограбленных и убитых. Поэтому я как патриот своей страны не мог пройти мимо этих чудовищных преступлений.

Кто же такой этот Гай Веррес? Может кристально честный человек? Как вы считаете, уважаемые судьи? (риторический вопрос) – и Цицерон пристально посмотрел поочередно каждому в глаза.

Все как один отвели взгляд в сторону.

– Тяга к грабежам, насилию, воровству и вымогательствам, можно сказать, у него в крови, – продолжил Цицерон. – Гай Веррес в одном лице – расхититель казны, угнетатель Азии и Памфилии, грабитель под видом городского претора, бич и губитель провинции Сицилии.

– Знаете, о чем он говорил на Сицилии? – вновь обратился к судьям Цицерон. – О бессмертные боги! Вот дословно его слова: «У меня в Риме есть покровитель, который меня всегда защитит и прикроет». Более того, он утверждал, что если своровать столько, чтобы хватило одному, то могут посадить, а если награбить столько, чтобы хватило многим, то страшиться нечего. А как Вы считаете, уважаемые сицилийцы? (риторический вопрос)

Послышался гул и шквал негодования островитян, собравшихся на форуме.

– Сицилия первая обратилась к Риму за покровительством и дружбой. Она первой была названа провинцией. Скажите мне, кто всегда вовремя поставлял хлеб в Рим? Кто помогал нашему флоту провизией и предоставлением удобных гаваней во время завоевания и подчинения Карфагена? Почему наш великий полководец Сципион Африканский оставил столько статуй, предметов искусств и других богатств на Сицилии после подчинения Карфагена? А я отвечу вам. В благодарность за помощь и поддержку! Жители Сицилии всегда были хорошими тружениками, добрыми и порядочными людьми. А их преданность Риму не знала границ. И вот эту провинцию, эту цветущую Сицилию просто уничтожил,… нет,… растоптал этот Гай Веррес! Смотрите, он все еще сидит и улыбается, уверенный в своей безнаказанности, – и Цицерон пальцем показал на Верреса всем присутствующим.

– Будешь ли ты так улыбаться, когда я начну вызывать свидетелей, которые тебя обличат во всех твоих злодеяниях? – гневно спросил того Цицерон.– Ты пытался меня подкупить на следующий день после дивинации, но у тебя ничего не вышло. Ты хотел меня убить и даже нанял пиратов, когда я должен был вернуться из Сицилии в Рим. И опять у тебя ничего не вышло. Ты подкупил судей, и мне пришлось поменять состав. Ты затягивал дело как мог, придумав дело с Ахейским наместником. Но все твои усилия были тщетны и с грохотом провалились.

Цицерон подошел вплотную к жирному Верресу и, встав в опасной близости от того, посмотрел ему в глаза. У обвиняемого заиграли желваки на скулах, глаза гневно сверкнули. Казалось, еще мгновенье, и он набросится на Цицерона с кулаками. Осознав это, толпа замерла в ужасе, ожидая драки.

Увидев это желание Верреса, Цицерон произнес:

– Может, ты ударишь меня сейчас в присутствии стольких уважаемых людей? Меня! Государственного обвинителя! Сенатора, только что выбранного эдила! Что? Нет? Так ты еще и трус? – и Цицерон демонстративно повернулся спиной к пылающему от бешенства Верресу.

Тот пришел в неописуемую ярость и впился руками в «посиневшую от боли» скамью, чтобы сдержать свой гнев.

– Я волнуюсь, я страшусь. И не только потому, что здесь, на форуме Рима, в сердце нашего великого города, собралось такое большое количество римского народа, но и потому, что боюсь не оправдать надежд сицилийцев, которые, помня мою кристальную честность и порядочность в бытность квестором, со слезами и мольбами обратились ко мне с мольбой о защите! Я боюсь самого главного, уважаемые судьи, что если вы оправдаете этого человека, то сословие сенаторов навсегда покроет себя позором в глазах всего римского народа.

– Я долго размышлял, сделать ли мне длинную блестящую речь и снискать лавры слушателей или добиться справедливого наказания для преступника. Клянусь Геркулесом! Выбор очевиден. Я так считаю. Я в это верю. Должно свершиться правосудие, а не речь ради речи, поэтому, Гортензий, – обратился к тому, усмехаясь, Цицерон, – если ты рассчитывал на мою длинную речь, а потом на перерыв из-за игр Помпея, то я тебя разочарую. Этого не будет. Сегодня секстильские ноны, и у меня есть всего десять дней, чтобы доказать виновность Гая Верреса. А потому речь моя будет коротка. За меня будут говорить свидетели и несправедливо ограбленные жители Сицилии.

Для вас, уважаемый читатель, небольшая выдержка из той блистательной речи. Когда это было? Всего каких-то две тысячи лет назад….

….«Ты, Маний Глабрион, авторитетом своим, мудростью и бдительностью можешь предотвратить. Возьми на себя защиту правосудия, защиту строгости, неподкупности, честности, верности долгу; возьми на себя защиту сената, чтобы он, заслужив одобрение в этом судебном деле, стяжал похвалы и благосклонность римского народа. Подумай, какое место ты занимаешь, что должен ты дать римскому народу, чем обязан ты предкам; вспомни о внесенном твоим отцом Ацилиевом законе, на основании которого римский народ в делах о вымогательстве выносил безупречные приговоры при посредстве строжайших судей. Перед твоими глазами примеры великих государственных людей, не позволяющие тебе забывать о славе твоего рода, днем и ночью напоминающие тебе, что у тебя были храбрейший отец, мудрейший дед, сильный духом тесть. Поэтому если ты, унаследовав силу и мужество своего отца Глабриона, будешь давать отпор наглейшим людям; если ты с предусмотрительностью своего деда Сцеволы сумеешь предотвратить козни, направленные против твоего доброго имени и против этих судей; если ты с непоколебимостью своего тестя Скавра будешь противиться всем попыткам заставить тебя вынести несправедливый, необдуманный и необоснованный приговор, то римский народ поймет, что, когда претор неподкупен и безукоризненно честен, когда совет судей состоит из достойных людей, богатства виновного подсудимого скорее усилили подозрение в его преступности, чем способствовали его оправданию.

…теперь я буду обвинять Верреса на основании записей, свидетельских показаний, письменных доказательств, полученных мной от частных лиц и городских общин и их официальных заявлений… В этом судебном деле вы вынесете приговор обвиняемому, а римский народ – вам. На примере этого человека будет установлено, может ли – если судьями являются сенаторы – быть осужден человек явно преступный и притом очень богатый.

Итак, вот в какой форме обвинение предъявляется при первом слушании дела: я утверждаю, что Гай Веррес в своей разнузданности и жестокости совершил много преступлений по отношению к римским гражданам и союзникам, много нечестивых поступков по отношению к богам и людям и, кроме того, противозаконно стяжал в Сицилии сорок миллионов сестерциев. Я докажу вам это с полной ясностью на основании свидетельских показаний, на основании книг частных лиц и официальных отчетов, и вы должны будете сами признать, что – даже если бы в моем распоряжении и было достаточно времени и свободных дней, чтобы говорить, не ограничивая себя, – в длинной речи все же никакой надобности не было. Я закончил»¹.

После короткой речи, как и обещал обвинитель, началось обличение всех преступлений Верреса.

Свидетели шли нескончаемой чередой: Гераклий из Сиракуз, Еврипид из Бисид, Сосипп, Филократ, Сопатр, Стений из Форм. Когда вышел давать показания Стений, этот высоконравственный человек и зажиточный гражданин Ферм, а теперь, благодаря Верресу, несчастный и ограбленный бедняк, Цицерон предъявил суду табличку почетного гражданина города, а также доказательства грабежа и сфабрикованного обвинения в подлоге официальных бумаг. Выходили различные дельцы и откупщики, главы местных общин, оценщики и ростовщики, члены всаднического сословия. Все они дали свидетельские показания против злодеяний Верреса. Вымогательство, взятки, продажа должностей, игра на махинациях с хлебом, открытые грабежи храмов, уклонение от налогов и таможенных сборов, судебный произвол, пособничество пиратам, придумывание новых налогов и пошлин – вот далеко не полный список всех обвинений против Гая Верреса. На второй день вышел давать свидетельские показания Серторий. Это был сюрприз для Верреса. Изможденный и измученный после двухлетнего заточения в сиракузских каменоломнях даже после небольшого отдыха, он выглядел ужасно. Все присутствующие содрогнулись от страшного шока, видя перед собой, по сути, калеку. Выждав несколько секунд после произведенного впечатления от жуткого внешнего вида Сертория, Цицерон вновь поднялся на ростру.

– Перед вами гражданин Рима. Когда-то почетный горожанин Сиракуз. Человек второго по значимости в Риме сословия всадников. Знаете, за что он был посажен в каменоломни?

На форуме повисла жуткая тишина. Все римляне с жалостью и содроганием смотрели на этого старика, полуслепого, с изувеченными руками, едва стоящего на слабых трясущихся ногах, которому на самом деле было не более тридцати лет.

– А я вам отвечу. Верресу, этому жирному борову, приглянулась всего-навсего его жена. И он захотел ее, похотливый и мерзкий боров. Что сделал Веррес? Как всегда, просто решил купить. Он же всех людей мерил по себе, считая, что все продается и покупается. Он вызвал мужа к себе и предложил тому денег за ночь с его женой. Но муж с гневом отказался как человек, любящий свою жену. Что было дальше? Сертория просто кинули в сиракузские каменоломни, тюрьму, которая стала местом жительства римских граждан. Но, слава Геркулесу, во время моего сбора доказательств злодеяний этого Верреса я посетил эту тюрьму. Там я и застал Сертория. Его мне спасти удалось… А вот Публия Гавия из муниципия Консы, увы, нет…

– Как?! Как?! Как мне выразить свою душевную боль и скорбь? Скорбь от этой нечеловеческой расправы над гражданином Рима. Уважаемые судьи, у меня уже не осталось сил для того, чтобы быть красноречивым. Да, я думаю, оно и не потребуется. Я просто приведу факты, подтвержденные очевидцами, которые знали Публия Гавия и видели эту смерть. Этот несчастный был брошен в сиракузские каменоломни за придуманные преступления Верресом. Но, благодаря воле богов, ему удалось бежать. И он прибыл в Мессану, чтобы оттуда отплыть в Регину. Ему уже виделись стены города. Города, в котором не было разнузданной и жуткой власти Гая Верреса. На его беду или неосмотрительность он начал жаловаться в Мессане на Верреса и говорить о том, что в Риме желает с ним разобраться. Его услышали преданные слуги Верреса. Как вы уже знаете из дела, Мессана – единственный верный оплот Верреса, довольный его злодеяниями. И нашего несчастного привели к мамертинскому должностному лицу. Случайно в этот день приехал в город и Веррес. Когда ему доложили о Гавии, он пришел в ярость и бешенство. Он начал бегать по комнате, должностное лицо вжалось в свое кресло, ожидая, что достанется и ему.

– Немедленно приведите Гавия на форум! – приказал Веррес и сам тотчас же отправился туда.

На главной площади Сиракуз уже начала собираться толпа зевак и горожан, ожидая очередного надругательства и представления. Привели Гавия. Веррес посмотрел на того своими маленькими свиными глазками и вдруг громко и пронзительно крикнул:

– Раздеть его! Привязать к столбу и высечь розгами!

– Я гражданин Рима! – выкрикнул несчастный. – У вас нет права меня сечь!

– Но разве Верреса это могло остановить?

«О сладкое имя свободы! О великое право нашего государства! О Порциев закон, о Семпрониевы законы! О вожделенная власть народных трибунов, наконец возвращенная римскому плебсу! Так ли низко пали все эти установления, что римского гражданина в провинции римского народа, в союзном городе могли на форуме связать и подвергнуть порке розгами по приказанию человека, получившего связки и секиры в знак милости римского народа? Как?…»²

Ликторы сняли с несчастного одежды и начали пороть на глазах у всех жителей. Кровь текла по спине Гавия, лоскуты кожи смешались с мясом. Но ни одного стона и даже вздоха не услышали его мучители. Публий в ответ только повторял: «Я гражданин Рима. Я гражданин Рима». Окружающие начали плакать и кричать Верресу, чтобы он помиловал несчастного. Но куда там! Борова понесло!

– Вы думаете, на этом ненасытный злодей остановился?! – голос Цицерона почти перешел на крик. – Нет же! Он приказал воздвигнуть крест и приколотить туда за руки и ноги несчастного Гавия, бедного Гавия! Истерзанного, искалеченного и истекающего кровью, но еще живого прибили под плач и мольбы о помиловании всех собравшихся горожан гвоздями к этому столбу. А он только повторял и повторял: «Я гражданин Рима. Я гражданин Рима.»…. Спустя несколько часов после жутких мучений смерть забрала его…

На форуме застыла тишина… Никого не оставила равнодушным эта страшная трагедия… Никого…. Все присутствующие были просто убиты, потрясены и шокированы страшным преступлением Верреса.

– Уважаемые очевидцы этого преступления сейчас находятся здесь: Гай Нумиторий, Марк и Публий Коттии, очень известные люди из округа Тавромения, Квинт Луций. Они подтвердят все сказанное мной под присягой! – продолжил Цицерон.

– Веррес!!! Веррес!!! Кто ты такой?! Может, Зевс Громовержец?! Облаченный особыми полномочиями диктатор Рима?! По какому праву ты совершил это злодеяние?! «Когда разводили огонь и приготовляли раскаленное железо и другие орудия пытки, тебя не заставили опомниться если не отчаянные мольбы и страдальческие возгласы твоей жертвы, то хотя бы плач и горестные сетования римских граждан? И ты осмелился распять человека, называвшего себя римским гражданином?»³

Только сейчас Верресу стало страшно. Весь вид его стал жалок. Сошла спесь, и прошла уверенность в безнаказанности. Веррес начал искать взглядом Гортензия, своего адвоката, но тот отводил взгляд, стараясь не смотреть на своего подзащитного.

– Веррес! Да за твои злодеяния даже казни в мешке для тебя было бы недостаточно! Это была бы слишком малая кара за твои невообразимо чудовищные деяния, – Цицерон гневно смотрел на Верреса, дыхание его было шумным, кулаки нервно сжимались.

Было видно, что он искренне возмущен всеми преступлениями, совершенными Верресом. Затем, повернувшись к Гортензию и глядя тому прямо в глаза, Цицерон произнес:

«Прежних ораторов, Крассов и Антониев, хвалили за то, что они умели… красноречиво защищать обвиняемых. Но они имели преимущества перед нынешними ораторами не только в умственном отношении, им благоприятствовали сами обстоятельства. В то время никто не был так преступен… Но что теперь делать его защитнику Гортензию?.. Как поступили бы в отношении этого человека все Крассы и Антонии? Одно, я думаю, могли они сделать, Гортензий: отказаться от защиты и не марать своей чистой репутации грязью другого…«⁴.

Да… Талантливый человек талантлив во всем. Во всем, к чему прикасается. Именно таким и был Марк Туллий Цицерон.

Что было потом? Уже седьмого августа Веррес на суд не явился, сославшись на непонятную болезнь. Гортензий отказался защищать своего подзащитного. Допрос свидетелей и чтение документов закончились на девятый день суда. Под тяжестью улик, фактов и доказательств второй сессии суда не потребовалось.

Результат: Суд признал виновным Гая Верреса по всем статьям предъявленных обвинений и приказал взыскать с него в пользу сицилийцев сорок миллионов сестерциев. Но, согласно римскому законодательству, обвиненный такого уровня и являющийся гражданином Рима мог воспользоваться добровольным изгнанием, что и сделал Веррес, отправившись в город Массалию в Галлии (нынешний Марсель), прихватив с собой оставшуюся часть своего состояния. Спустя двадцать семь лет после дела Верреса триумвир Марк Антоний внес Гая Верреса в проскрипционные списки и тот был казнен. Это была месть за поруганную в свое время честь отца Антония. Всем воздается по заслугам. Все возвращается…

P.S. Речи, предназначавшиеся Цицероном для второго слушания дела и впоследствии обработанные им, в дальнейшем выпустил в свет его друг и вольноотпущенник Марк Туллий Тирон. Речи написаны так, словно дело слушается в суде в присутствии обвиняемого. Они по праву стали настоящим сокровищем и достоянием как для риторского, так и для судебного искусства.