Стареют люди по-разному, в этом нет стандарта. Юная красавица с завидной фигурой в старости может превратиться в невзрачную согбенную старушку. Прославленный спортсмен, рекордсмен с атлетической фигурой и кажущимся крепким здоровьем оказывается иногда на пенсии слабым больным человеком, нуждающимся в помощи и уходе. Некоторые журналисты любят такие истории, особенно в интернете, демонстрируя любопытному обывателю, какой красивой была известная артистка, певица, спортсменка в молодости, и какой она стала на шестом-седьмом десятке лет. Это необычайно льстит «простому» человеку, особенно неудачнику, «уравнивает» его с теми, кто смог добиться успеха в молодые годы, а сейчас, как и все другие, – старик или старушка.
Случается, однако, и наоборот: человек вполне обычной, неприметной внешности к старости вдруг преображается и приобретает привлекательные, а то и благородные черты. Так, например, случилось с Ириной Александровной Антоновой, красивой женщиной в 60–70 и далее лет, многолетним директором Государственного музея изобразительных искусств имени А. Пушкина. Фаина Раневская, известная актриса, не обладавшая в молодости выразительной внешностью, в поздние свои годы стала, благодаря особому уму и обаянию, необыкновенно привлекательной дамой. И в самом деле, одних седина портит, других красит, это уж кому как повезет, хотя дело не в седине и даже не в состоянии кожи лица и рук, а в состоянии внутреннего мира человека! Примеров немало, но я воздержусь от их продолжения.
Биологическая старость самый верный идентификатор нашего возраста прежде всего по внешним данным человека: морщины, волосы, кожа лица и рук, зрение, слух, голос, походка, память и т. д. Вот это и есть, пожалуй, самые подходящие сферы возрастного «вычитания» [Генис 2021], и они же предметы изучения стареющей личности, сравнения, оценки, самоанализа и… самоиронии, если, конечно, у этой личности хватает ума и чувства юмора.
Мой первый сигнал надвигающейся старости был задолго до рубежного возраста. Я, как и многие, любил читать в дороге (в метро, автобусе, поезде…): время летит быстрее и с пользой. Как вдруг однажды почувствовал, что читать стало трудно: текст расплывается, теряет чёткость. Отправился к врачу. Окулист оказался разговорчивым и объяснил, что у меня пресбиопия – возрастное снижение зрения, или, как еще говорят, «старческая дальнозоркость», «старые глаза». Определения «старый, старческий» меня тогда слегка удивили, а вот необходимость надевать для чтения очки огорчила. Это какое же неудобство! Особенно, если читаешь стоя (не всегда в общественном транспорте удается сесть): надо освободить руки, извлечь (из кармана, сумки, портфеля) футляр, вынуть и надеть очки, спрятать футляр, потом только достать книгу/журнал и так читать! А затем в обратном порядке. Двух рук явно мало – катастрофа!
Но… «привычка свыше нам дана», постепенно я освоился, приспособился, про офтальмологические характеристики («старые», «старческие») забыл и стал жить дальше, ощущая себя до поры вполне еще молодым и энергичным.
Оказывается, всё дело в ощущениях, а вместе с ними и еще в одном измерении старости – психологическом, связанном с самоощущением человека, самосознанием и поведением. Психологическая старость – это когда человек ощущает свою старость, чувствует себя старым, старше своего хронологического возраста и, что еще хуже, возраста биологического: замечает морщины на своем лице, которых, по его представлению, быть пока не должно, седые пряди, лысеющую голову и бог знает что еще. Особенно драматично это бывает для женщин, и некоторые из них (или многие?) начинают предпринимать серьезные, часто дорогостоящие и даже опасные усилия, чтобы приостановить, задержать, скрыть процесс своего старения.
У меня старение проходило как-то незаметно – для меня, конечно – но не для окружающих. А если и было заметно, то огорчений особых не вызывало. Помню, пришел как-то в парикмахерскую, еще в Петербурге, сел в кресло к мастеру, ответил на обычные вопросы как стричь и в процессе стрижки попросил немного поднять волосы на голове сверху. «А что тут поднимать, тут и поднимать-то нечего!», – отреагировала с некоторым раздражением молодая парикмахерша. Хамство я переношу плохо, пришлось встать и уйти («А что я такого сказала?!»). Хотя, наверное, по факту она была права: тех пышных волос, которые я носил в молодые годы, давно уже не было. Но и старости не было! Не чувствовал я ее и в зеркале до поры не наблюдал.
Вообще-то довольно тонкий вопрос: реальное старение и личное его самоощущение, а вместе с ним и манера держаться немолодого (или старого, пожилого) человека на фоне своего реального возраста. С одной стороны, довольно забавно, смешно и даже иногда неловко видеть явное несоответствие возраста и стиля поведения, манеры, когда немолодая особа жеманничает, представляет себя капризной девочкой, да еще и подчеркивает это своим внешним видом: резким макияжем, бантиками, молодежными украшениями, коротковатым платьицем и т. п. Или пожилой господин с причёской, которую у нас называли «внутренний заём» (отращенные сбоку волосы, начёсанные поверх лысины, чтобы «никто не видел»), да еще порой с разного рода юношескими аксессуарами (брелоки, цепочки, покемоны и т.п.). Так думал я, когда был гораздо моложе.
Но, с другой стороны, а почему бы и нет? Особенно, когда это не нарочито, естественно, не на показ и без страха вызвать чье-то осуждение, как это нередко бывает в некоторых обществах и странах. В Калифорнии довольно часто встречаю пожилых людей, которых издалека или сзади можно принять за молодых: шорты, майки, кроссовки, распущенные волосы (если есть, что распускать). И я рад за них: они не растворяются в своей старости, сохраняют что-то от молодых лет, чувствуют себя раскованно, свободно. Да, не всегда это бывает с хорошим вкусом, не всегда в соответствии с комплекцией или состоянием кожи, но это уже дело только вкуса, который не всегда бывает и у молодых.
И еще одно, четвертое, измерение позднего возраста: социальная старость. Социальная старость не соотносится напрямую с хронологическим возрастом, никак не связана с возрастом психологическим и совсем не обязательно с биологическим. Так, люди иногда начинают считать себя старыми, когда у них появляются внуки и они становятся дедушками и бабушками, когда выходят на пенсию или когда по состоянию здоровья начинают выполнять по месту службы меньший объем работы либо более легкую работу.
И как называть таких людей? Пожилые? Старики и старухи? Замечу, кстати, что два эти слова, называющие немолодых лиц по полу, в русском языке совсем не симметричны, то есть они содержат не только гендерное различие «мужчина» и «женщина», но и нечто бо́льшее. Слово «старик» трудно представить в качестве обидного, более того, оно обладает даже некоторой положительной окрашенностью, или позитивной коннотацией, как говорят языковеды, «старик» довольно часто положительный персонаж художественной литературы, а иногда и название, или часть названия, художественных произведений: «Старик и море» Э. Хемингуэя, повесть Ю. Трифонова «Старик», пьеса М. Горького «Старик».
Писатель Станислав Рассадин рассказывал, что он и его молодые в то время товарищи за глаза почтительно называли Константина Паустовского «старик», а всё старшее поколение писателей и поэтов, с которыми они общались или могли общаться, – «старики» [Рассадин 2004].
Любопытно, что слово «старик» встречается в неформальной речи молодых людей в качестве шутливо-фамильярного обращения:
Вместо ответственных казенных документов – фамильярный звонок по телефону: – Здорово, старик! Должен тебя огорчить – не пойдет! [С. Довлатов. Ремесло. Повесть в двух частях. (1976)]; Слово «старики» я употребляю исключительно в том значении, которое оно получило в последнее время, когда вчерашние школьники, встречаясь друг с другом, говорят: привет, старик! [Юрий Авдеенко. Ахмедова щель (1982)].
И гораздо реже, притом уже с вульгарной окраской, звучит в такой же функции обращение «старуха»:
«Привет, старуха», – сказал он по правилам московского жаргона, который еще так недавно восхищал пионерку гуманитарной помощи, а сейчас вызвал лишь легкую тошноту. [Василий Аксенов. Негатив положительного героя (1996)].
Не знаю, результат ли это исторического андроцентризма (‘мужчина в центре’) в русской культуре или особенности суффикса -ух-(а) (ср.: молодуха, крикуха, развалюха, толстуха…), но факт налицо. Если именование пожилого мужчины словом «старик» вполне обычное и по меньшей мере нейтральное, то «старуха» не понравится ни одной пожилой женщине.
Случаются, правда, и некоторые как будто бы исключения, в основном художественные. Так, замечательный российский журналист Феликс Медведев написал книгу «Мои Великие Старухи» (СПб., 2011) о знаменитых женщинах, судьбы которых совпали с драматическими разломами XX века (Нина Берберова, Клавдия Шульженко, Франсуаза Саган, Анастасия Цветаева, Анна Ахматова и многие другие). Негативная оценочность слова «старухи» как будто бы нейтрализуется, смягчается и даже возвышается убедительным определением «великие», да еще и местоимением «мои», то есть дорогие автору. И все же эта контрастность не кажется удачной, в целевом употреблении слова «старухи» остается некоторая фамильярность, возможная, вероятно, в актерской среде среди близких, хорошо знакомых людей и даже допустимая пожилой женщиной как самоирония по отношению к самой себе, но не в данном случае. И я не уверен, что это может нравиться всем героиням авторского описания.
Не менее фамильярным кажется мне название и другой подобной книги: «Три великие старухи: Фаина Раневская, Рина Зеленая, Татьяна Пельтцер». Сост. И. Смолин (М., 2018). Если «Великие старики» звучало бы как возвышающее, пафосное именование, то «Великие старухи», скорее, как панибратское и потому сниженное, несмотря патетическое определение.
Напоминаю читателю: я рассуждаю здесь о социальном измерении старости, о том, как ее воспринимают и обозначают в обществе. В русской речевой культуре именование старого человека – давняя проблема: коммуникативная и этическая, особенно в сфере официального общения, среди, например, социальных работников, когда они встречаются с пожилыми людьми, оформляют им пенсии, назначают разного рода пособия, организуют уход, обслуживание и т. п.
Русский язык, живая русская речь дают большой простор для выбора названий граждан, переживающих «заключительный период онтогенеза». Конечно, я имею в виду нейтральные общеупотребительные названия, но не сниженные и жаргонные, которых в русской речи тоже немало и которые несут в себе чаще всего негативный эмоциональный и стилистический потенциал. Вот ряд таких слов, некоторые из которых могут шокировать пожилого человека, хотя, на мой взгляд, эти слова должны вызывать у мудрого старца снисходительную иронию по отношению к плохому вкусу и вульгарной резвости говорящего, надо полагать, молодого:
фамильярные дедуля/бабуля (по отношению к незнакомым людям), а также сниженно-фамильярные: дед, дедок, старикашка, бабка, божий одуванчик, старушенция, старушонка; грубые и/или презрительные о мужчине: старый гриб/сыч/хрыч/хрен/пердун, старпёр, мухомор, кощей, хоттабыч… или о женщине: старая ведьма/грымза/карга/кочерыжка/хрычовка… о мужчине и женщине: старая калоша/перечница, песок сыплется, выжил/-а из ума, развалина и др. (Подробный анализ этих и ряда других именований пожилых людей см. в работе В. М. Мокиенко [Мокиенко 2007]).
Однако в дальнейшем я ограничусь нейтральными названиями и определениями лиц, которые используются в устной и письменной русской речи: старый, пожилой, престарелый, возрастной, преклонного возраста, пенсионер, долгожитель. Или о возрасте: преклонный, пенсионный, третий возраст (хотя правильнее было бы «четвертый»: после детства, молодости и зрелости). А есть еще и самое, скажу мягко, странное словосочетание – возраст (или срок) дожития. Это значит, сколько мне и моим ровесникам, младшим или старшим, отведено времени, чтобы дожить до «окончания онтогенеза». Понятно, что «возраст дожития» – производное от ОПЖ («ожидаемой продолжительности жизни»), понятно, что работникам социальных органов, органов СОБЕСА (не правда ли, весёлые ассоциации – «со бес» – рождает это популярное российское образование?), нужны специальные понятия и термины для формального решения вопросов социального обеспечения. И содержание бюрократического обозначения «возраст дожития» вроде бы подходящее: «возраст, с которого человек уходит на пенсию, и до момента смерти, то есть период, за который он/она будет получать пенсию», однако я, и, думаю, не только я, не могу не чувствовать в нем довольно бесцеремонное напоминание о том, что пожилые не живут, а доживают (ср.: доедают, допивают, досиживают…), а значит, не должны рассчитывать на что-то серьезное. Впрочем, это самый мягкий пример из общего традиционного отношения к человеку (всякому, не только старому!) как расходному материалу на «одной шестой части суши». И даже в популярной некогда песне на слова В. Лебедева-Кумача «Молодым – везде у нас дорога, / старикам – везде у нас почёт», помимо общей фальши, напрямую выражается дискриминация по возрасту: «дороги» старикам закрыты, они только для молодых, а для стариков – «почёт», чаще всего мнимый, как мы знаем.
Когда мы с женой много лет тому назад перебрались в США (штат Калифорния), то довольно быстро выяснили, что по возрасту мы «сеньоры» (Seniors). Было очень весело, я сразу же призвал дочь и зятя обращаться ко мне именно так: «Сеньор, не угодно ли вам/тебе прогуляться»? Жена заявила, что она теперь «сеньора», хотя ей больше нравится «сеньорита».
Пошутили, а потом разобрались: это слово буквально означает «старший» (выпускники High school тоже Seniors) – отличный и самый распространенный синоним среди прочих названий американских пенсионеров: pensioner, retiree… В содержании слова, несомненно удачного, отчётливо ощущается уважение к пожилому человеку, формально после 65 лет, ср. также Senior Citizen, или пожилой (старший) гражданин. Вот что значит «старость» в Америке…
Так что же такое в итоге «старость»? Увы (или к счастью?), «старость» не может быть определена универсально, установить однозначную характеристику понятия не представляется возможным, поскольку, как мы знаем, старость может быть разной: хронологической, биологической, психологической, социальной, может иметь разные ее измерения: по паспорту, по здоровью, по ощущению, по социальному статусу… К тому же сама старость конкретного человека бывает очень разной на разных этапах его жизни. Моя давняя мысль или, пожалуй, многолетнее наблюдение: один и тот же человек (по личным документам), в разные возрастные периоды его жизни фактически представляет собой разные личности, разных людей: меняется внешний облик, здоровье, психика, ум… Особенно серьезные изменения происходят при переходе к старости. Я давно об этом думал, а недавно прочитал: «ученый-правовед Ричард Познер [Richard Allen Posner] предполагает, что по мере того, как человек переходит в старость, его можно рассматривать как разных людей, «разделяющих время» одной и той же личности». [https://gid.wiki/wiki/ru/%F0%9F%91%B4].
Само протяжение старости, старение, – неоднородно, у старости есть свои определенные этапы, фазы. И я уже успел почувствовать это на себе. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) классифицирует мою (и нашу с вами) старость следующим образом: пожилой возраст, или ранняя старость (60–75 лет); преклонный возраст, или поздняя старость (75–90 лет), старческий возраст, или долгожительство (90 +). Значит, у меня уже (или пока?) преклонный возраст… Российские юристы, кстати, используют понятие «пожилой возраст» как универсальное и до недавнего времени давали ему такое определение: «граждане пожилого возраста – это женщины старше 55 лет и мужчины старше 60 лет».
Замечу, однако, что все эти русские именования и определения старости содержат в своей внутренней структуре нечто не очень приятное и даже унизительное по значению и окрашенности слов, например:
пожилой – «пожил, и хватит»;
преклонный – «к земле клонится или уже преклонился»;
старческий – значит слабый, ветхий, немощный (ср.: старческий голос, старческая походка, старческий склероз).
Лучше всего, пожалуй, звучит слово «долгожительство» – это мне нравится как по значению (очень оптимистично!), так и по нейтральной (или положительной?) стилистической окраске: «Долгожитель – звучит гордо!»
А как вписывается «старость» в основные периоды жизни человека в целом? Как правило, выделяют четыре главных периода: детство, молодость, зрелость, старость. Что же касается возрастных границ между этими периодами, то они тоже не очень определенные, подвижные, потому что, как и у старости, у них тоже могут быть разные свои измерения: хронологическое, биологическое, психологическое, социальное. И это отражается в русском языковом сознании некоторыми распространенными сочетаниями слов, например:
затянувшееся детство, или инфантилизм, то есть хронологический и психологический возраст несколько расходятся, так говорят о молодом человеке, который ведёт себя неадекватно возрасту, «как ребёнок». Вообще-то это серьезная социальная или социально-психологическая проблема, когда великовозрастные дети превращаются в безнадежных геймеров, бездельников, не желающих себя содержать, сидящих на шее слабохарактерных родителей;
вечная молодость – мифологическая, «сказочная» концепция нестарения, или в метафорическом смысле – оптимистический настрой бодрости, энергии: «буду вечно молодым». О старости, кстати, «вечная» не скажешь;
ранняя или поздняя зрелость – смещение этапов созревания человека, опережение или запаздывание периода психологического развития личности; оба варианта, кстати, не слишком хороши: Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел (А. Пушкин. Евгений Онегин);
преждевременная старость – старение наступает раньше хронологического рубежа, обычно относится к биологической старости человека, раннему появлению ее физических или физиологических признаков. Наиболее часто встречается в возрасте после 40–50 лет. Преждевременное старение может привести к неполному использованию человеком отпущенного природой биологического предела жизни, и тогда проблема становится медико-социальной.
В английском языке один из возможных выходов за пределы возрастных границ получил название: super-agers – буквально, суперстарики. Русский перевод вводит в заблуждение, поскольку супер– привычно воспринимается как ‘лучший’, а старик как гендерное ограничение: только о мужчинах. На самом деле имеются в виду любые пожилые личности в возрасте от 70 до 80 лет, чьи умственные и/или физические возможности не уступают людям, которые на десятки лет их моложе. Именно таких людей и называют «super-agers». Это относительно новое и довольно популярное в психологии и геронтологии понятие, которое активно изучают сейчас американские и европейские университеты. Хотите замедлить своё старение и попытаться стать суперэйджером? Для этого специалисты предлагают несколько общих рекомендаций, следование которым хотя и не гарантирует, что вы станете super-ager’ом, но поможет улучшить свое здоровье и психологическое состояние:
– примите умственный вызов – займитесь какой-нибудь умственной и/или творческой деятельностью: изучение иностранного языка, репетиторство, освоение компьютерных программ, художественное творчество и т. п.;
– попытайтесь увеличить свою физическую работоспособность: продолжительность или интенсивность тренировок, ходьба, работа в саду…
– будьте готовы к разочарованиям, потребуется терпение, преодоление, ибо не всегда и не у всех это получается;
– не позволяйте своему возрасту сдерживать вас, но будьте благоразумны;
– действуйте, работайте в составе группы [https://www.health.harvard.edu/].
С удовольствием назову суперэйджером моего давнего товарища, проживающего ныне в Канаде, который вместо тихого сидения на пенсии поступил «на старости лет» в медицинский колледж и получает, как он говорит, огромное удовольствие от освоения совершенного нового для него вида деятельности, в кругу молодых студентов, кстати.
Старость довольно долгий этап жизни человека (если, конечно, судьба не прервет его преждевременно), который можно проводить по-разному, этап, имеющий, как мы убедились, свою периодизацию, а до наступления старости – разные её предвестники, первые звонки, предупреждения природы, подступы к ней, за которыми и идет постепенное (хорошо, если не обвальное!) наступление самой старости, развитие и, хотелось бы сказать, «расцвет» позднего периода жизни человека, хотя здесь больше подходит слово «закат»…
4. СТАРОСТЬ И БОЛЕЗНИ
Болезнь нам тихое дает уединенье, / И я ее сравню с усталым челноком, / Который спит в воде, без ветра, без движенья, / Привязан к берегу веревкою с кольцом.
Ж. Роденбах. Болезнь (пер. В. Брюсова)
Болеют, конечно же, не только в старости, но и в молодости, хотя старческие болезни имеют другую, пессимистическую окраску, связанную с ожиданием «заключительного периода онтогенеза»: страждущие старцы (и ста́рицы, конечно, тоже) не могут не думать о «конце жизненного цикла». Впрочем, некоторые проблемы со здоровьем заявляют о себе задолго до этого конца, просто нестарый еще человек обычно не обращает на это особого внимания. Увы, «путь с ярмарки» почти всегда сопровождают если не болезни, то, во всяком случае, звонки о них, предупреждения, потому что начинается, как отмечают специалисты, «ослабление деятельности организма», или совсем уж мрачно: «биологический разрушительный процесс».
Не миновало всё это и меня. Вслед за «осенним равноденствием», после 50 лет, то есть еще в период так называемой зрелости, прозвучали первые сигналы постепенного приближения того самого «заключительного периода онтогенеза», и мне пришлось обращаться к врачам-кардиологам, а позднее еще и к урологам с нефрологами.
Довольно быстро выяснилось, что мне не избежать кардиологической операции шунтирования (bypass surgery). Решение было принято, но прошло немало неприятного времени в поисках подходящей и доступной клиники, а потом и хирурга, который внушал бы доверие и при этом согласился мной заняться. Это были так называемые перестроечные времена в России, когда многое в медицине становилось платным, доступным далеко не каждому, зато проявилось актуальное «измерение возраста старости», совсем по анекдоту: «Старость начинается тогда, когда на сохранение здоровья вы начинаете тратить больше, чем на его разрушение».
Не сразу, но подходящий вариант нашёлся, я попал в очередь (как же в России без очередей ?!), не без труда (университет помочь отказался), но нашёл необходимую денежную сумму (помогла своим скромным заработком дочь) и, наконец, дождался. Операция прошла, я перенёс ее и весь послеоперационный период как-то легко, без стрессов и переживаний: всё-таки был еще не старым, не достиг статистического рубежа в 60 лет, и как-то интуитивно чувствовал, что всё обойдется. А может быть, легким это показалось задним числом, на фоне судьбы совсем еще юной девушки, рядом с которой я оказался в реанимации. Я был в полусознании после наркоза, но вынужденно слышал и слушал всё, что происходило рядом (такое, оказывается, в российской больнице, не худшей, кстати, вполне возможно). Бедная девочка умирала, всё понимала, отчаянно звала медсестер, просила позвать оперировавшего ее хирурга. Но его не звали. Возможно потому, что безысходность ситуации была очевидна всем, кроме, конечно, самой девочки. Моё сознание постепенно прояснялось, мозг стал работать, и я поневоле начал сравнивать, думать о несправедливости жизни: вот юное существо умирает, а я, совсем уже немолодой, живу и, чувствую, жить буду…
Оправился я довольно быстро, и через несколько дней меня отправили для реабилитации в санаторий (тогда так было принято, притом бесплатно!), где я провел около двадцати, кажется, прекрасных дней: ранняя весна, голубое небо, солнце, за окном простор оттаивающего после зимы Финского залива. Прогулки, чтение, ненавязчивый медицинский сервис, а в довершение радости еще и почти постоянное присутствие жены.
В детстве, помнится, когда случалась какая-нибудь простуда, меня укладывали в постель, ухаживали, жалели, давали лекарства и кормили чем-нибудь особенно вкусным. Я лежал, читал книжки, думал о приятном и наслаждался уединением и некоторой свободой: не надо идти в школу, выполнять домашние задания, нет никаких забот, можно даже покапризничать, если захочется. И вот спустя почти 50 лет я снова оказался в таком же благолепии: не надо идти на работу, готовиться к лекциям, руководить кафедрой – всё как-то идет без меня, своим чередом, и ничто при этом не рушится! Более того, где-то внутри была тихая радость преодоления, освобождения, даже какая-то гордость: справился, всё позади, вот поправлюсь, и можно жить дальше.
А не было ли это репетицией будущей жизни пенсионера? Такое же, хоть и краткое, ощущение свободы от забот, от служебных обязанностей, от ответственности, как в стихах Ж. Роденбаха: «Болезнь нам тихое даёт уединение, / И я ее сравню с усталым челноком…» (перевод В. Брюсова). При этом появляется некоторая возможность выбора: отправиться на прогулку или почитать, посмотреть фильм или поработать в саду? Конечно, пожилой человек на пенсии не так свободен, как кажется («Привязан к берегу веревкою с кольцом»), у него появляются новые заботы, обязанности и никуда не девающаяся ответственность: за близких, друзей, за дела, которые приходится делать у себя дома. И всё же какое-то освобождение есть. Если бы не одно серьезное обстоятельство: нарастающая слабость, утрата энергии, болезни…