– Ага, там, вурдалаки. Эуропу на потом, – сквозь зубы процедила она. – Сначала здесь, – подняла юбку, расплываясь в улыбке (правда, тяжело понять, где у нее улыбка, а где оскал). – Я кусать.
Я от неожиданности отпрянул назад и упал на спину, лицо залилось румянцем виновника. Мало того, что мне приходилось постоянно отводить глаза с ее груди, слегка прикрытой мокрыми волосами, так еще получить фотовспышку из-под юбки. Дед до сих пор сидел молча, разрядился громким смехом.
Эуропа застыла в недоумении, затем, подхватив веселый смех деда, загоготала, как гусыня, непрерывно махая юбкой.
Напряжение спало, мастер привстал с угла и подал ей кусочек вяленого мяса, одернул юбку, строго посмотрев в глаза. Беседа продолжалась долго. Девчонка говорила на общепланетарном, но с большим акцентом.
– Что делает время и расстояния. Когда люди размножались, и пришлось тесниться, они с годами приходили к общему языку. Теперь, когда остались крохи, разделённые огромным расстоянием, по прошествии стольких веков снова теряем общий язык, – со вздохом произнес дед.
– Дед, разве можно забыть родную речь?
– Можно. Каждый человек ради забавы изменяет слова, совсем немного, другой – еще немного и так далее, вот и новое слово. А старое неинтересное отходит в прошлое, новое поколение уже его не слышит и не может передать своим детям. Вот ты, например, твои слова – тя, че, чел… Как станут говорить твои дети?
– Поэтому древние люди их записывали в книгах, которые все равно сгнили, – с горечью в голосе продолжила за деда Эуропа.
Мы с дедом переглянулись.
– Так происходит и с именами. Только Великие и дурное хорошо сохраняются в памяти.
– Это как мое?
– Да. Спроси Донжуана, он знает интересную какую-то историю о влюбленных Ромео и Джулия-эта. Но она пересказывалась не раз и с моей трактовкой не сходится.
– Расскажите, пожалуйста! – раскрасневшись, попросила Эуропа.
– Я точно ее не знаю. Это было в древнейшие времена. Жили две семьи, и сын одной влюбился в дочь другой семьи, но родители враждовали и не хотели, чтобы они жили вместе. Тогда Ромео изготовил нож с двумя лезвиями, Джулия-эта легла на перину, он приставил нож к ее сердцу и сам возлег на второе острие. Так и нашли их неразлучными в объятиях.
– Грустная история. А почему Джулию звали Джулия-эта?
– Это история умалчивает, возможно, была еще одна в селении, первую просто звали по имени, а «эту» непослушную выделяли особенно.
Эуропа ближе к полночи, как в сказке, преобразилась, превратившись из немой в настоящую тараторку. Она без умолку стрекотала, будто хотелось наверстать упущенное время. Гроза миновала, небо посветлело, забрезжил рассвет. Я и Эуропа так и уснули возле догоревшего костра.
Эуропа
(дикий запад)
Племя Эуропы находилось далеко-далеко, там, где последние лучи солнца утопали в теплых водах бескрайнего моря, окруженного высокими холмами, камни которых, сваленные в кучи, скрывались в облаках, а вершины покрывали снега. У подножия этих гор приютилась деревушка людей, промышляя рыбной ловлей. В водах Рымского моря (почему Рымского, Эуропа не знает) водилась разная всячина, рыбы, моллюски, крабы… Но рай бывает только на небесах, или «хорошее быстро заканчивается, чтобы остаться в сознании хорошим. Когда много хорошего, нас тошнит, и мы ищем еще лучшее, не замечая, что уже имеем».
Однажды после сильного шторма на берег выбросило страшное чудище, хвостатое, клыкастое, метров пять длинной с огромной пастью. Немного отлежавшись, подкрепившись морепродуктами, которых здесь в изобилии, исчезло. Через месяц приплыла целая свора, бесцеремонно расположилась на пляже. Охотники, отбив одну особь от родичей, с героическим усилием под аплодисменты всей деревни исполнили свой долг, убив опасное чудовище, незаконно занявшее место под солнцем. После анатомических разборок и последующей дегустации мясо было признано съедобным. Более того, оно обладало неповторимым ароматом луговых цветов, нежное, сладковатое на вкус, просто таяло во рту. Все посчитали, что это очередной подарок матери-природы. Было принято решение не трогать, пусть немного разведутся. Убивать научились быстро, они неповоротливы, достаточно запрыгнуть на спину и точным ударом в складку меж шестой и седьмой чешуй, немного сзади, нанести глубокий, не менее полуметра, укол копья, и оно войдет прямо в сердце. К весне они в песке нанесли столько яиц, словно манна небесная, бери не хочу. Детвора с корзинами, одни отвлекали мамашу, другие выкапывали и собирали яйца. Не все гнезда были обнаружены, и через месяц мелкие монстрики заполонили прибрежные воды. От них не было спасения, малые, шустрые, они резвились, как рыба в воде, поедая все на пути, за лето подросшие, стали кусать людей. К следующей весне монстрики достигли метровой длины и в одиночку из воды не выходили. Чтобы хоть немного их истребить, требовалось много воинов, да и смысла уже не было. Новые гнезда разорять не получалось, пресмыкающиеся окружали их кольцом и лежали, не покидая даже ради кормежки. Хладнокровным не требовалось постоянного приема пищи, рептилии смогли защитить гнезда в течение инкубационного периода, и новое потомство ушло в море. Так манна небесная обернулась происками ада. Через пару лет человеку пришлось потесниться, оставив берег, уйти в горы, в лес. Но происки дьявола на этом не закончились. Расплодившись, рептилии разошлись вдоль побережья. Люди, отступая глубже в лес, естественно, наткнулись на бывших врагов, двуногих ящеров. Вскоре в лесах жить стало невыносимо, двуногие монстры оказались очень подвижны и опасны, своими челюстями человека перекусывали пополам. Пришлось сниматься и снова лезть в горы на самые вершины, туда, где царствуют холод и снега.
Возле самого края снежной шапки разбили новую деревню. С едой было туговато. В горах много водилось коз и баранов, но подкрасться на расстояние броска копья получалось не всегда. Но человек не блоха, ко всему привыкает, придумали загонять коз в ущелье, и они сами прыгали с отвесных скал, стараясь перепрыгнуть огромную пропасть, оставалось спуститься и собрать добычу.
Обжились в горах, жизнь дала свои плоды, точнее, женщины, прирост населения увеличился, но оно еще не достигло того размера, что был до вторжения монстров.
Но природа не оставила своих намерений. В один прекрасный теплый летний вечер (без объявления войны) снег, накопившись веками огромным пластом, не удержав своего веса, ринулся вниз, сметая все на своем пути. А на пути стояла деревня, жители которой готовились ко сну. Дом Эуропы стоял под карнизом скалы, лавина просто накрыла многометровым слоем снега. До самого утра родители по очереди копали лаз наверх, кислород заканчивался, становилось трудно дышать. Мать потеряла сознание, и отец, превозмогая головокружение, спустя несколько часов все же пробил брешь, свежая прохлада проникла вовнутрь. Эуропа одна в свои неполные семь лет вытащила мать наружу, позже очнулся и отец, наверху занималась заря.
Отец принял решение идти на север, за перевал. Как гласит легенда, на севере должно быть холодно, значит, ящеров не будет, еще, по преданию, там должны жить цивилизованные люди, живущие по законам природы – панки. Они не должны были погибнуть после Судного Дня. Собрав провиант, который был, одежду, двинули в путь. Сев на шкуры баранов, мы стремительно спустились по дороге, проложенной лавиной. Отец сильно торопил, пока стоял холод от снега, рептилии не подойдут. Затем были еще два изнурительных перевала, и вот встретили нас глухие леса да непроходимые болота.
Нетронутый лес, непуганая дичь, все действовало очень успокаивающе, если бы еще пару семей, можно было никуда не ходить, обустраивать селение.
Если есть дичь, значит, должен быть и хищник. Словно читая мысли, хищник не заставил себя долго ждать, он стоял на пути возле могучего, в три обхвата, дерева под стать ему. Отец шагнул навстречу, их взгляды сошлись, полные ненависти друг к другу, нет, кое-что еще. В глазах у хищника отражались превосходство и злоба ко всему живому, в глазах отца светилась тревога за семью и обида, сколько может это продолжаться, из огня да в полымя. Бой прошел скоротечно, груда мышц, покрытых серой шерстью, в два прыжка оказалась возле жертвы, третий стал последним. За мгновения до того, как сомкнутся челюсти на груди, воин упал на спину, выставив копье вперед, и упер в землю, сам крутанул вбок. Уловка сработала превосходно, волк просадил себя насквозь, но в приступе ярости развернулся к отцу и повторил бросок тела. Эуропа мгновенно оценила обстановку, на доли секунды опередила зверя, запрыгнув ему на спину. Потеряв решающий удар, хищник завертелся волчком, сбросить наездницу не удавалось, девчонка, словно лиана, обвилась руками за шею, ногами обхватив тело, даже сумела сквозь шерсть вонзить свои острые зубки в шкуру неприятеля, а рядом с ухом рычал грозный оскал, который еще больше придавал силы – силу Страха. Отец просто окаменел от неожиданности, затем бросился на помощь, но опоздал, волк с копьем в груди рухнул наземь. Немного погодя упал и воин, на груди зияла рваная рана, все ж успела сомкнуться челюсть, сказывалась усталость перехода.
Потеряв всякую надежду на поиски, семья брела в неизвестном направлении, как на пути на полянке обнаружили старый костер, нас охватило безумие, мы кричали, бегали по кругу, безрезультатно, здесь были слишком давно, угли успели размокнуть на позавчерашнем дожде. Маленькая искорка все ж вновь возникла в душе (про диких людей даже никто и не подумал). Сзади раздался треск ветки, оглянулись, мать, схватив Эуропу за руку, с криком отчаяния побежала вперед, отец остался, ослабленный раной, он стоял, опершись на копье, а на него летел медведь.
– Ничего, на один удар я еще найду силы, – тихо с болью в сердце выдохнул старый вояка.
Внезапно из кустов раздался боевой клич, и в воздух взлетели копья, следом за ними на поляну выскочили дикари. Они с голыми руками набросились на медведя и в одночасье решили исход поединка. Часть лесных жителей осталась разделывать тушу, другая, подхватив нас под руки, понесла в чащу леса, мы уже не сопротивлялись, в мозгу витала одна мысль: «Дошли!!!».
Дикари оказались не совсем и дикие, жили в шалашах, питались жареным мясом. После рассказа воина племени, наблюдавшего за нами в сражении с волком-одиночкой, которого не брало даже заговоренное копье, к нам отнеслись, как к героям. Он терроризировал уже второй год всю местность, хищник по достоинству оценил противника и, если были сомнения, просто уходил с дороги, ожидая жертву послабее.
Прошли годы, и дикари немного «поумнели», их лексикон расширился, отец научил изготавливать глиняную посуду, строить деревянные хижины с глиняными печами. Местные дети гурьбой бегали за дядей Умником, то есть отцом. Все было хорошо, но, это «но» присутствует везде, сырой климат сильно подорвал здоровье родителей, сначала умерла мать, отец страдал нескончаемым кашлем.
Однажды ночью на нас напало племя кочевников-людоедов, была страшная резня, все стояли до последнего (никто, по-видимому, не хотел быть съеден), женщин и детей варвары забрали с собой. Прошла неделя, настал черед Эуропы кормить ненасытных вурдалаков. За ней пришел верзила, он без лишних церемоний, накрутив косу на руку, потащил к костру. Возле костра решил немного поразвлечься, сорвал с себя набедренную повязку и долго тряс ею над головой, крутя своим обнаженным задом, толпа ликовала. Девчонка, тихо подняв головешку, обхватила косу сырой травой возле головы, подожгла ее. Огонь быстро пережег косу и перекинулся на волосатые руки «неандертальца», затем на грудь. Горящий человек закрутился волчком, потрясая воем окрестности, дикари застыли в ужасе, и никто уже не обратил внимание, что девчонки след простыл.
После месяца скитания она снова попала в лапы вурдалаков-отшельников, по стечению обстоятельств здесь же оказались дед с воинами.
По рассказу дед сделал вывод: «Есть две новости, хорошая и плохая. На расстоянии двух месяцев пути диких людей нет, но также и разумных».
Поразмышляв немного, добавил: «Наши предки пришли с востока, на юге свирепствуют ящеры, на западе – вурдалаки, осталось северное племя, которое, если не помочь, может исчезнуть».
Проспав до полудня, я с неохотой вылез наружу, после грозы воздух благоухал свежестью, солнышко словно умылось дождем, пригревало землю, так что испарение подымалось легкой дымкой. Вдали над лесом, где находились полянки, вились густые клубы пара, казалось, весь лес охвачен пожаром.
Эуропы нигде не было, и я побрел к деду в кузницу.
– Доброе утро, – съязвил дед.
– Какое оно доброе, все разбежались, меня не разбудив. Куда ушла Эуропа? Я думал она здесь.
– Она практически не ложилась спать, раненько еще затемно прошмыгнула в дверь.
– Зачем? Куда?
– Не волнуйся так, придет, она всегда днем исчезает от людей.
– Вчера она была с нами, чего бы ей теперь бояться?
– Нас да, но есть и другие. Поначалу вообще никто не видел, где она бродит, только еда исчезала с камня за околицей, которую я оставлял для нее. Затем с детьми часто гуляла. Лучше займись делом.
Работать с утра, то есть после сна, мешала лень-матушка, взгляд остановился на штанге.
– Размяться, что ли? – с непомерной тяжестью выдавил я.
Хруст в суставах напомнил, как давно я это делал, приложил усилия, она взлетела над головой. Полчаса упражнений вернули бодрость, мышцы вздулись буграми, сверкая потом в лучах солнца.
– Так не договаривались, я просил потягать железо, – усмехнулся дед.
– А это что, не железо? – сострил я. – Ладно буде, где твои железяки, куда их?
– А то в первый раз, дикарь с востока, что ли?
Сортировка металла – утомительная работа, разбирать приходилось не только по весу и цвету, но и прочности. Я знал, что одинаковое на вид железо имеет разные свойства, одно легко плавится, другое наоборот. Есть белый металл, легок, как пушинка, а прочность имеет огромную, правда, на ножи не годный, быстро тупятся, чего не скажешь про тяжелые. Найдешь кусок белого, чистого, сверкающего на солнце, вот клинки добротные получаются. Однажды дед ковал длинный нож из тугоплавкой стали, две недели мучился, много угля перевел. Железо с трудом поддавалось ковке, и то если раскалять добела. Настал день, нож готов, отточен, на лету волос рубал, рассекал даже железо и не тупился, но первый бросок в дерево испоганил все: ударившись плашмя, нож рассыпался на мелкие кусочки, словно лед. Как дед только не вспоминал всех «матерей» на свете. Зато наконечники из них вышли чудесные, они рассекали кости, словно мелкие сучки, пробивали лося навылет, перерубив два ребра, дело оставалось за добротным луком и силой стрелка. За сортировку взялся, как бешеный, куски железа летели в разные стороны, разделяясь по цвету и весу.
– Потише, берсерк, зашибешь ненароком, – заворчал дед.
– Еще на охоту надо сходить или голодовку объявляешь? – огрызнулся я.
– На том свете обед мне не нужен, – немного спокойнее ответил дед. – Интересно, что это? С виду цельный стержень, но неравномерно легок по длине. Щас кувалдочкой пройдусь, женщинам на безделушки сгодится.
– Погодь, дай посмотреть, тебя хлебом не корми, дай кувалдой помахать.
– С жужжалками ковыряться по твоей части. Толку от них мало.
– Не скажи, без нее мы не вернулись бы с севера.
– Ладно, держи, только на мне не испытывай, – улыбаясь, закончил Мастер Сталь.
Кругляш и вправду оказался странный, с одного конца виднелись углубления враз по ладони, рука лежала как влитая, словно ручка кинжала. Второй конец выступал с ладони на четверть и не имел практически веса.
– Этот предмет держал робот, видно, воин сумел вырвать из стального захвата, – немного помолчав, добавил. – Я не смог. Ладно, пошел я на охоту, с этим разберусь попозжа.
– Вот так и изменяется наш язык, – уколол старик.
– Бе-е, нормальный язык, – высунув язык, сердито пробурчал я.
Отходя, взгляд остановил на прозрачной замерзшей слезинке размером с голубиное яйцо, завалившейся в металлоломе. Формой точь-в-точь капля, острый конец заканчивался металлическим колпачком, из которого торчали два коротких штырька с дырочками. Немного покрутив, положил в карман, Эуропе подарю.
Идти далеко как-то лень, побродив по околице, на ближайшем поле посчастливилось подстрелить двух молоденьких зайчат. Добыча слабовата для настоящего мужчины, но с испорченным настроением годится. И впрямь:
С утра не разбудили.
Дед в кузне злой какой-то.
Жужжалка пользу не принесла, изобретения мои, видите ли, пшик.
Эуропа куда-то исчезла.
Любопытство куда-то подевалось.
Удивительная вещь, тысячелетие прошло после катастрофы, а ржаные поля зарастать не собирались, немного лес шел в наступление, уменьшая диаметр, но до средины с такими темпами еще тысяч на пять хватит. Размышляя вслух, не заметил, как подошел к селу.
– Блин! И здесь опередил дед, – выругался я, видя, как над землянкой вьется дымок.
И вдруг от кузни быстром шагом появился дед.
– Кто в землянке? – бросил быстрый, леденящий взгляд на меня.
– А я почем знаю?
Не уступая дороги, шагнули вдвоем в дверь. Ароматом свежежаренного мяса ударило в ноздри. Разложив костер, нанизав на вертело трех куропаток, смотрела на нас Эуропа, скаля белоснежные зубы.
– Вот и хозяюшка в доме появилась сама, а то тебя вряд ли дождешься, – снова не преминул съязвить старый ворчун. – Отдай свою мелкоту, авось и без тебя разберется.
Не успел он договорить, Эуропа забрала зайцев и ловко прихватила с моего пояса нож, убежала наверх потрошить.
– Ах, молодца.
– Достал ты меня сегодня, дед, – я стоял красный, как бурак, выскочил за дверь.
Девчонка ловкими движениями надрезала шкурку возле шеи и резким взмахом сняла ее, выбросила потроха. С широкой улыбкой на лице она двинулась на меня, я, очарованный происходящим, попятился назад в землянку.
– Правильно, так его, потяпешу, – закатился со смеху старик.
– Ваш нож из стали лучше кремневых скребков дикарей. Мне приходилось не раз делать это, чтобы не били, – с грустью в голосе добавила она.
Дед погладил ее по голове.
– Больше никто не посмеет тебя и пальцем тронуть, – и косо посмотрел на меня.
– Ну я-то при чем? – с раздражением пролепетал я.
– А притом, береги ее, как себя, пока не признают за свою, пацаны быстро клеиться станут, – уже спокойнее сказал дед.
– Доченька, дай мясо, я положу в курдюк с настоянными травами, и немного подождем.
– Хорошо. У меня есть еще готовая птица, я обмазала ее глиной, и она теперь готова.
Я поднес немного соли, и мы дружно вонзили зубы в сочное прожаренное мясо.
– Как вкусно! – не сдержав эмоций, воскликнул я.
Доев куропаток, Эуропа принялась за зайчатину.
Я сидел в стороне и любовался ее ловкостью. Сам того не подозревая, полностью погрузился в наблюдение. В ее движениях было что-то завораживающее, мне нравилось, как она управляется с кочергой, загребая угли в середину костра, вот тонкая рука метнулась в сторону, не глядя, взяла поленце и точным броском уложила его меж догоревших головешек.
Взмахнула головой, волосы взлетели в воздух и рассыпались по плечам, спине (ну-у, облом! уже на молодой груди находился небольшой лоскут материи, как он у женщин называется, не вникал). Но от ожидания чего-то большего меня бросило в дрожь, сердце отчаянно забилось. Она, словно насмехаясь, упала на спину, вытянулась вдоль костра и потянулась, обнажив стройные ноги чуть выше колена, взмахнув ими, сделала кувырок через голову назад, юбка, хотя и ненадолго, покинула свое законное место. Девушка приземлилась на четвереньки и, как дикая кошка, прогнула спину. Затем ноги медленно разошлись в стороны, и она села на шпагат возле самого вертела, изящно повернула мясо. Она снова опрокинулась назад, сделала мостик, ткань с груди сдвинулась на голову. У меня захватило дух, мне казалось, что душа улетела, а тело забилось в агонии, жар распространился до кончиков пальцев, кровь дошла до точки кипения, дыхание участилось, как у гончей собаки. Интересно получается, когда мальцом прятался в кустах и подглядывал за купающими женщинами – были только смех, любопытство, но сейчас что это? Что за состояние, когда душа рвется, словно из клетки?
Грациозность движений, плавные и упругие. Гибкое, словно без костей, тело направлялось в точно заданное место пространства. Мостик продолжал сжиматься, пока голова не появилась меж ног, затем, выпрямившись во весь рост, девушка сделала сальто, вернувшись на свое место.
Восхищениям не было предела. Дед, открыв рот, хлопнул в ладоши, очнувшись от гипнотического состояния, я поддержал Мастера. Еще долго мы не могли найти слов, и в землянке царила тишина.
– Этому меня научила мама. Мужчине дана сила, ум – всем, а гибкость женщинам, – нарушила молчание Эуропа. – У мужчин крепче кость, ее нелегко сломать, они на силу могут противопоставить свою силу. Женщинам на их слабый скелет много мышц не налепишь, только ловкостью и гибкостью тела можно погасить удар.
– Ловкость – великолепно, но сила есть сила, разок приложился, и останется мокрое место, – хмыкнул я.
– Не скажи, ты бы видел, как я дралась с мальчишкой-переростком, во ржачка была! – вспылила девчонка. – Давай покажу. Попробуй, сломай мне спину на колено, если она гнется в любую сторону.
– Лучше расскажи, – видя мое смущение, попросил дед. – Драка без причины признак дурачины, а поймать тебя я уже пробовал.
– Я ведь смуглая, не такая, как все, и все дразнили меня Чумазой в племени Панков, – начала свой рассказ Эуропа.
– Как-то раз на речке столкнул с обрыва меня Задира, местный мальчуган два метра ростом, он и раньше проходу не давал мне.
– Поди отмокни, чумазая, а то замуж не возьму.
Рогот не умолкал в компании пацанов, а как еще, все боялись его, пока я не вылезла и не врезала оплеуху. Хлопок пощечины оказался равносилен землетрясению, вначале гробовая тишина затем… Переросток бросился в драку, но я ускользнула и убежала домой. К вечеру возле нашего шалаша собралась вся ребятня деревни, они горланили непристойно и бросали камни. Отец три раза выходил, они разбегались и снова появлялись, вопя что есть силы. И тогда мать сказала: «Выбор за тобой, или ты его один на один, или они все вместе… Эти звереныши понимают только силу». Я даже обрадовалась этому решению покончить с моим недругом раз и навсегда.
– Доченька, подумай хорошо, я тебя не дам в обиду, тем более, как дочь Умника, тебя не тронут, потом подрастешь, и все взглянут на тебя по-другому. Теперь, если проиграешь, потеряешь все, он надругается над тобой по праву победителя, и это будет продолжаться годами. Никто не возьмет тебя замуж, – с горечью взмолился отец.
– Нет, папа, я не стану все годы прятаться за тебя, затем подставлять будущего мужа, решать нужно сейчас в самом зародыше.
– Хорошо, доча, я и не надеялся услышать другого, а ты справишься, я знаю, – сквозь скупые мужские слезы выступила улыбка на лице старого воина.
– Да, я справлюсь, пап, он просто неуклюжая гора мышц.
– Погоди, снимай шкуры, – сказала мать.
Скинув все, я стояла нагая, мать тем временем натерла меня кабаньим жиром и повязала легкую набедренную повязку. Хотела обрезать волосы, но я воспротивилась, какая буду девчонка без волос? Отец вручил новенький кремневый скребок, он не запрещен в рукопашной, если противник превосходит в росте и весе.
Вперед из шалаша вышел отец, все снова разбежались.
– Хватит горланить, идем на площадь, моя дочь вызывает Задиру на бой, – наполненный гордостью, объявил он, помолчал немного, добавил с ехидством. – Если мать ему позволит.
В кустах раздался легкий смешок.
– А что мне родители, я сам давно еду в дом приношу, давай сейчас начнем! – выходя из-за дерева, обиженно прорычал Задира.
– Нет, это должен быть честный поединок, всеми отмеченный на годы, – твердо возразил отец.
Всей гурьбой двинули к центру селения. На шум и крики выходили все, а узнав причину, уже никто не остался в стороне. Народ собрался кругом, гомон резко стих, это вождь племени, Ганс, поднял руку.
– Я часто видел, как многие мальчишки дразнили Эуропу, но она взрослеет, и это не может долго продолжаться. Уважая семью Эуропы, – Ганс сделал ударение и слегка склонил голову в нашу сторону, – я собирался поднять вопрос перед главами семей, но вы опередили. И все же хочу спросить, ты сама решилась на бой?
– Да! Я проучу, из Задиры он превратится в воина без имени, потому что не смог побить девчонку! Не быть ему мужиком!
Толпа взревела, Задира налился кровью, этого я и добивалась.
– Решай сама, я могу взять тебя под личную опеку, и тому, кто подымет руку, её и оторву даже за невинное оскорбление.
– Нет, только поединок, – я стояла на своем.
– Я объявляю бой.
Радостные крики заглушили дальнейшие слова вождя, он снова поднял руку, неспешно ликования умолкли.
– Силы у них неравны, а умение владеть оружием немного уравняет в шансе на победу (почти как господин Кольт в древности на диком западе, сейчас снова дикий запад, но нет пистолета). Возьми, Эуропа, себе то, чем лучше владеешь.
Все согласно закричали. Детина покрутил в руке свою любимую дубину, пришлось бросить ее в сторону. Поднял руки вверх и зарычал на всю поляну, давая понять, что и так побьет смазливую девчонку. Я вышла в круг почти голая, с торчащим за повязкой скребком, в полтора раза ниже и в три раза легче, наступило молчание, затем разразился дикий смех.
Верзила ринулся, как олень, вместо рогов выставив руки. Выждав его приближение, я прошмыгнула меж ног и в падении подтолкнула Задиру в попу. Он согнулся, намереваясь словить меня, но жир сделал свое дело, получив дополнительную порцию кинетической энергии в зад, боец кувыркнулся через голову под дружный хохот, не оценив противника по достоинству (хотя какое у женщин «достоинство»?). Снова расставил руки, набросился на меня. Теперь сменив тактику, я сама прыгнула ему на грудь и, плавно выскальзывая из теплых объятий, прочертила кровавую полосу скребком через весь торс, попутно разрезала и завязки на кожаных шортах. Они скользнули вниз, помешав сделать шаг хозяину, и он упал лицом в песок. Я сделала сальто назад, затем вперед и уселась у него на спине. Быстренько скребком нарисовала букву «Е» на ягодице и покинула бренное тело.
Задира вскочил с окровавленной задницей и такими же кровавыми глазами, изо рта шла пена, юноша превратился в берсерка (то, что нужно). Боец метнулся в сторону, поднял дубину. Она была с метр длиной, в толстый конец загнаны три куска металла, раскручивая ее, как семечко клена, летящее наземь, прижал меня к большому камню. Взмах и… удар, только искры полетели в стороны, головы там уже не было. Девчонка в последний миг взмахнула головой, волосы улетели влево, а сама отклонилась вправо, ухватилась за его левую руку выше локтя, описав дугу в воздухе, прилепилась к спине, обхватив ногами, нанесла удар ладошками по ушам. Эффект произвел впечатление взрыва, упав на колени, Задира долго тряс головой, казалось, исход боя предрешен, победитель на «коне». Но эта передышка вернула бойца в норму, зажав мои ноги (налипший на жир песок сработал в обратную сторону), выпрямившись, он бросил себя на спину, припечатал наездницу к земле.
В глазах потемнело, ощущение легкости возникло в теле, будто взлетела в небеса. Ну в небеса высоковато, но взлететь взлетела. Мордоворот, подняв жертву над головой, держа за волосы и за набедренную повязку на вытянутых руках, примерялся, куда бросить, кружась в диком вальсе. Пауза в борьбе снова сыграла злую шутку.
Эуропа, придя в себя, резанула себе повязку и упала ему на шею, поддерживаемая противником за волосы, второй удар скребком нанесла в голову. Задира, потеряв равновесие, рухнул наземь. На сей раз падая, я уселась голой попой на лицо Задиры, надежно припечатала его голову о камни.
– Да, умение владеть в совершенстве своим телом решает исход поединка, была и у меня такая ситуация, – задумчиво произнес дед.
– Сильного удара можно избежать, но с ответом как, бегать по кругу? – не сдавался я.
– Прав вождь, как его там?
– Ганс.
– Да, точно, оружие уравняет всех, оно же и погубило цивилизацию. Кстати, где ты раздобыла топик? – решил сменить тему старик.
– Я у ручья женщину попросила. Я смотрю, у вас все носят такие, она сказала, еще принесет, – вспыхнув краской, ответила Эуропа.
– Молодчина, ты чаще общайся с племенем, они помогут.
– Мне неудобно просить, я привыкла сама себе делать, но не знаю, как.
– У нас все делаю сообща, одни коноплю, лен собирают, мнут, другие ткут полотно и красиво шьют. Я, например, даже на охоте забыл, когда был, все просят выковать чего, и накормят, и оденут, только куй да куй.
– Мне нравится больше всего лепить из глины. Ой, присаживайтесь поближе, заяц готов.
– Спасибо.
– Почему вы не делаете посуду из глины, она так удобна?
– Из глины? Она размокнет от воды, а сухие продукты можно и в бересте хранить, – отреагировал я.
– Правда размокнет? – улыбнулась Эуропа.
– А то нет! Когда подсохнет, вовсе трескается, и тяжелая, только и годится камни в печи для кузницы склеивать, – блеснул своим познанием в строительстве.
– Может быть, может быть, – загадочно повторила в ответ смуглянка.
Еще немного поболтали ни о чем и улеглись спать. Костер тихо потрескивал, медленно угасая. И в этой блаженной тиши в дыре для отвода дыма мерцали звезды. По небосклону пролетела звездочка, затем еще одна. Говорят, это виртуальные дома прошлой цивилизации. В безлунную ночь их очень много летает, кто быстрее, а кто медленнее, неужто все мертвы? А если цивилизация и дальше продолжается?! За то, что мои предки-бомжи ничего не делали, оставили они нас (хватит жить на халяву) и теперь смотрят свысока и гадают – выживут или не выживут. Спорят, на сколько нас хватит, возродим ли былое могущество, отбросив лень, ненависть, дикие привычки, взяться вместе, напрягая мозги, и мышцы победить трудности. А трудность во все времена была одна – ЛЕНЬ.
Это она заставляет опускаться на дно, затем дичать. В начале спуска: лень положить все на места, прибрать за собой. Зачем, если никого не звать в гости, да и сам приходишь в землянку, чтобы поспать? Раз в год выгреб сразу все, что мешает, и снова полежать. Другие садят цветы наверху, ну и пусть, я за это время отдохну и полный сил сбегаю на охоту. Бежать? Нет уж, сделаю лук, пусть стрела «бежит». В принципе, если умеешь хорошо говорить, можно совсем ничего не делать, как шаманы или старейшины, сидят и разглагольствуют, будет дождь или нет, все равно ничего не меняется, а их кормить надо, с лица не худеют, животы наели, как беременные. Умение красиво говорить, пожалуй, это третья сила после физической и умственной.