Маньяк и тайна древнего русского клада

– Он даёт неоспоримое заключение, что подошвенный рисунок не совпадает, – спокойным голосом промолвил региональный оперативник.

– Вот видите! – словно сбросив угнетавшую ношу, обрадованно выдохнул воодушевлённый оперативник. – Я же вам говорил, что я здесь совсем не при чём.

– Это вообще ничего не значит! – резко оборвал его радостное волнение Герман Петрович, не желавший рассматривать альтернативные версии (он уже отчетливо различал, как его недавнего подчиненного заковывают в стальные наручники и как он плачущим голосом желает признаваться в совершении жестокого преступления), – ты же не простой какой-нибудь парень, гм? – он презрительно усмехнулся. – Ты всё заранее хорошенько продумал и прихватил с собою пару запа́сных штиблет – вот только-то и всего! Дойдя до дома, переобулся, после чего ненадолго зашёл вовнутрь и сжег преступную обувь в заранее затопленной печке.

– Однако? – в допрос, становившийся перекрестным, вмешался молчавший начальник УГРО, – Тогда, Гера, – Бесстрашный допускал с равнозначным сотрудником неофициальное, фамильярное обращение, – выдвинутое предположение серьёзно разнится с твоими же недавними доводами: ты утверждал, будто бы во внутреннее пространство подозреваемый парень не заходил, а сразу же отправился по телефонному вызову. Да и! Неказистую избёнку мои доблестные ребятки осмотрели необычайно внимательно, и, можешь поверить, печка оказалась нетопленной. Как ты теперь-то объяснишь непонятный поворот своих же собственных мыслей?

– Все очень просто, – не желал сдаваться упрямый поселковый начальник, считавший личное мнение единственно правильным, – он уничтожил её каким-нибудь другим, более хитрым, способом.

– Каким? – не унимался Алексей Николаевич, пытавшийся если и не защитить предполагаемого преступника, то хотя бы вынудить Карелина не мешать проведению следственного мероприятия и не озвучивать нелепые, фактически не подкреплённые, версии.

– Ну-у… я не знаю, – развел руками Герман Петрович, – если не сжег, тогда куда-нибудь непременно спрятал… Я думаю, мы за тем и собра́лись, чтобы всё подробненько выяснить. А вы?! Словно в проворные адвокаты к «подленькому мерзавцу» набились – только и делаете, что защищаете его да оправдываете. И только я один пытаюсь подвести кровавого преступника говорить хотя и суровую, но чистую правду.

– Хорошо, – ивановский подполковник посчитал, что и он обязан вмешаться в бессмысленный разговор, никчёмный и бестолковый, – если кто не знает, никаких ботинок, бывших обутыми на вероятного преступника, не удалось обнаружить даже с помощью обученной поисковой собаки. Кстати, вместе с местным экспертом, и вплоть до настоящего времени, она продолжает работать – оба они осуществляют поиски дополнительных доказательств. Говоря о нас, давайте, наконец, допросим подозреваемого юношу непосредственно по существу его незавидного положения.

– Как хотите, – махнул рукой начальник поселкового отделения, возвращаясь на прежнее место и принимая безучастное выражение, – в старые добрые времена никто бы с «плаксивым подонком» особенно не сюсюкался, а вмиг бы развязали ему лживый язык и заставили бы говорить – необходимую! – правду. Противно смотреть, во что превратили доблестную милицию.

Он ещё несколько секунд поворчал, вспоминая заслуги давно минувшего времени, а после всё-таки замолчал, позволив остальным сотрудникам вернуться к официальной беседе, прерванной в связи с его неугомонной и неуёмной активностью. Ивановский оперативник (видимо осознав, что в присутствии неординарного человека, каким являлся Карелин, нормального допроса не получится вообще) решил перейти к основной его фазе, то есть подключить испытуемого сотрудника к детектору лжи.

– Ты сказал, Денис, что согласен пройти цифровой полиграф, – уточнил он раннее пожелание, – принятое решение не поменялось?

– Нет, – с готовностью откликнулся Градов, искренне желавший закончить неприятную, если и не отвратную процедуру (по крайней мере, склонить «чаши весов» либо в ту, либо в другую сторону), – я буду рад развеять все накопившиеся сомнения.

Сазонов уже закрепил электрические контакты, и даже включил вычислительный аппарат, намереваясь задать первые, тестирующие вопросы, как во входную дверь осторожненько постучали. Почти сразу, не получив согласного разрешения, она широко распахнулась, и на пороге возник моложавый, худощавый сотрудник, одетый в сержантскую форму. Возбуждённым голосом он отчитался:

– Вас срочно вызывают наверх, – сказал он, имея ввиду местное руководство, – велено прекратить любые допросы.

Как водится в таких ситуациях, простые сотрудники, приносящие недобрые вести, сами ничего толково не знают, в подробные объяснения не пускаются, но всем напыщенным видом показывают, что порученное дело настолько важное, насколько им ни в коем случае не стоит пренебрегать. Полагая, что случилось нечто крайне серьёзное, трое старших офицеров недоумённо переглянулись. В силу заведенной традиции, выспрашивать у посыльного никто ничего не стал, а избавив «повинного» сотрудника от закре́пленных проводков, отвели его обратно, в узкую камеру, а сами отправились исполнять первостепенное приказание.

Не понимая, что могло приключиться сверхординарного, неожиданно срочного (что прервался архиважный допрос), Градов, оставшись один, забеспокоился ещё больше. «Уж лучше бы побыстрее всё разрешилось, – думал он про себя, – и пришли бы к какому-нибудь единственному решению, чем мучить меня и беспрестанно тиранить, – сомнительная неясность угнетает хуже всего». Невесёлые, если не прискорбные мысли промелькнули во встревоженном мозгу изначально; но постепенно они пустились в диаметрально ином направлении. «Хотя, с другой стороны, – свербило в беспокойной головушке, – зачем их могли так резко позвать к вышестоящему руководству? Очевидно, появились какие-то серьёзные обстоятельства, касающиеся непосредственно моего непутёвого дела. Скорее всего, нашли ботинки преступника? Хм, если те прятались в моём доме, то тогда подстава будет просто конкретная! И вот здесь я, безусловно, пропал, потому что в настоящем случае не надо будет никаких признательных показаний – неоспоримые доказательства окажутся налицо, и, соответственно, отпадёт насущная необходимость тестировать меня на каком-то детекторе лжи. Нет, меня попросту оставят в занимаемой камере, а сами пустятся побыстрее сшивать уголовное дело и оформлять законное задержание. Последняя процедура мне отлично известна – сам не раз уже подвергал ей закоренелых преступников – и теперь от меня уже ничего не станет зависеть».

В тот невесёлый момент железная створка с грохотом распахнулась, и на пороге возник улыбавшийся начальник уголовного розыска. Шутливым тоном он развеял любые сомнения, способные возникнуть у унылого подчинённого:

– Всё, Денис, давай-ка собирайся на выход – и непременно с вещами!

Отданное приказание могло означать одно: у ушлых оперативников появилась достоверная информация, окончательно его оправдавшая и очистившая перед остальными сотрудниками. Так, по сути, и получилось. Бесстрашный повёл молодого сотрудника в экспертную лабораторию, где Кубаев Андрей поведал им специальные выводы:

– Сегодня с утра, по приказу высшего руководства, я снова отправился осматривать вчерашнее происшествие, а заодно и жилой дом, к которому привели преступные отпечатки. Если честно, ещё со вчерашнего дня меня не покидало странное ощущение, точно что-то мы недоделали либо недосмотрели; меня не оставляла навязчивая идея, будто дошлый убийца дошёл до твоей избёнки, – он кивнул на Градова, – а затем словно бы испарился, знаете ли, каким-то неведомым образом, не оставив никаких дополнительных отметин, не ведших ни внутрь помещения, ни куда-то в другую сторону. Меня терзали смутные подозрения; я стал осматривать близлежащую территорию, изучая ее более чем детально, и не представляешь, к каким конечным выводам я пришёл?

– Нет, – честно признался младший оперативник, с огромной надеждой поглядывая на опытного специалиста-эксперта.

– Так вот, обходя запущенную территорию, я перешёл на смежное, примерно похожее, захолустье, и какого же было мое удивление, когда на расстоянии не менее чем ста двадцати метров от формальной точки, где обрывается след, я обнаруживаю его оригинальное продолжение. Я сразу понял – нет ничего удивительного, что поисковая собака его вчера потеряла. И тут меня осенило! Приусадебный участок густо порос различными плодовыми насаждениями, отстоявшими друг от друга на незначительном удалении. На что же пошёл хитрющий преступник, чтобы окончательно спутать нам натуральные карты? Спокойно подойдя к неогороженному дому, он забрался на одну из раскидистых яблонь, а далее, уподобившись пронырливой обезьяне, перебрался по близлежащим деревьям, проявляя чудеса небывалой ловкости и двигаясь до тех пор, пока не достиг соседнего дома. Я прямо сейчас отчетливо вижу, как он спускается вниз и злорадно посмеивается. Дальше – что установлено ещё и кинологической службой – подозреваемый преступник спокойно дошёл до шоссейной дороги, сел в классический автомобиль «Жигули», оставленный у ближней обочины, а оттуда отправился в неизвестное направление.

– Помимо прочего, – вмешался начальник уголовного розыска, – за истекшие сутки нам удалось прояснить, что два убийства, аналогичные по свойству и содержанию, произошли в две тысячи восемнадцатом году на территориях соседних областей, Владимирской и Нижегородской, причём как раз в тот самый момент, когда ты изволил проходить срочную военную службу. Тем самым ты создал себе неоспоримое алиби – о полной непричастности к обоим похожим случаям.

– Правда? – удивлённо и чуть не плача воскликнул Денис, не помнивший себя от нескончаемой радости [что ему (вроде бы как?) безобидно посчастливилось избежать и страшного, и стойкого подозрения (успев немного познакомиться с повсеместно принятой системой доказывания, где улики собирались в том числе и такими людьми, как Герман Петрович Карелин, он совсем не исключал потенциальной возможности, что понесёт незаслуженное наказание за чудовищное деяние, которого, по сути, не совершал)].

– Истинная, – подтвердил Бесстрашный, незримо посмеиваясь в рыжеватые усики, а в беззлобной душе восторгаясь, что ему удалось успешно отстоять очернённого парня и не позволить административной машине перемолоть его словно никчемное, ни к чему не годное, существо, – только я не знаю, как ты будешь работать с Карелиным дальше? Может, тебе перебраться в райцентр? Здесь и технических условий побольше, да и сама работа поинтересней.

– Возможно, так, и действительно, будет лучше, – согласился младший оперуполномоченный, на собственной шкуре испытавший деловую безграмотность и преднамеренную предвзятость, прочно укоренившиеся в характере поселкового подполковника, – только вначале мне надо вычислить отъявленного мерзавца, бесцеремонно меня подставившего, а уже потом решать с действительным переводом.

– Хорошо, – не настаивал Алексей Николаевич, прекрасно понимавший, какие бури бушуют в характере молодого сотрудника, – я тебя понимаю. Только с нынешнего дня ты выходишь из карелинского подчинения и переходишь в мое личное ведение – с руководством я сам «обрешаю» – и находишься в Нерше как бы в недолгой командировке. Вечером, ежедневно, делаешь подробный доклад, какие мероприятия провел за истекшие сутки и какие планируешь на следующие, а также по нарастающей.

Едва он договорил, дверь экспертной лаборатории широко распахнулась, и в техническое помещение вошёл всё тот же самый сержант, несший службу в качестве помощника дежурного по отделу, и, запыхаясь, промолвил:

– У нас очередное убийство, и опять на территории вашего населённого пункта, – кивнул он на Градова, – так что немедленно собирайтесь на оформление особо тяжкого происшествия.

– Я ночью был в казематной камере… – невольно вздрогнув, почему-то сразу же уточнил молоденький сыщик (и вновь по нему побежала нервная дрожь, не предвещавшая ничего благоприятного либо хорошего).

– Мы это знаем, – озадачился и Бесстрашный, ещё минуту назад казавшийся неподдельно веселым; незатейливо, в свойственной ему манере, он строго распорядился: – Всё, нечего здесь «сопли жевать»; быстро собираемся – и то́тчас на выезд!

На скорые сборы ушло не более десятка минут, и Градов, так и не подкрепившись, прыгнул в славный «уазик» начальника уголовного розыска, где уже надменно восседал подполковник Карелин. Едва все нужные люди собра́лись, разносторонняя троица устремилась осматривать очередную, бесчеловечно убитую, жертву. Едва «оперска́я» машина тронулась, Герман Петрович повернулся назад, уставился на примостившегося юнца и злобно, словно поганый уж, прошипел:

– Даже не надейся, хитрющий «паскудник», я выведу тебя на «чистую воду», и твои бездушные преступления окупятся должной сторицей. Ты, наверное, думаешь: ага, вот вам новый труп, а я в это время спокойненько в тюремной камере был. Так знай: я обязательно вычислю твоего второго сообщника и самолично застегну на ваших поганых ручонках стальные наручники.

Непримиримое поведение, вкупе с произнесенными обвинениями, яснее-ясного давали понять, что поселковый начальник окончательно уверился в навязчивой мысли, что беспощадным маньяком является не кто иной, а именно подчинённый сотрудник – и ничто, на всём белом свете, не разубедило бы его в укоренившемся наваждении. Бесстрашный взгляну́л на помрачневшего молодого оперативника, одарил предвзятого подполковника неприветливым взглядом и грубо заметил:

– Оставь его, Гера, в покое. Если ты настолько недальновиден, что продолжаешь считать его причастным к свершившимся преступлениям, то мы оставим надуманные мысли исключительно за тобой. Что ж поделать? Только обзаведись, пожалуйста, вескими доказательствами, а не обвиняй никого голословно, как ты всегда поступаешь, предпочитая признательные показания выбивать, а не добывать их профессиональными, законными способами. Есть что по делу – высказывай, а нет – оставляй-ка парня в покое. Кстати, тебе он больше не подчиняется: я договорился с районным начальником и его передали в мое непосредственное и полное подчинение.

– Вот поди и найди ему служебное помещение в моём городке, где он дальше – после всего случившегося – будет работать, – неприветливо фыркнул Карелин, отвернув к боковому окошку напыщенную, злую физиономию, – а я его в свой отдел не пущу – ни за что!

– Это не твой полицейский пункт, – неприветливо ответил Бесстрашный, выводя ведомую машину на центральную проезжую часть, – и никто тебе не позволит распоряжаться им по собственным усмотрениям. Надо?! Я и второй вопрос с рачительным руководством по-быстрому «обрешу».

– Да?! – резко повернулся к сердобольному майору Герман Петрович. – Может быть, и командовать «туда-мест» поедешь? Чего уж там, забирайте у меня всё – и тогда посмотрите, что вас ожидает, если меня не станет… Вмиг захлестнёт дикая, лихая преступность, потому что только – я! – единственный, способен сдерживать её на полагаемом уровне.

С непробиваемой, твердолобой самоуверенностью и излишней самовлюбленностью спорить было бы глупо, да и попросту бесполезно. Однако Алексей Николаевич тем и славился, что никогда никому не уступал и всегда умел постоять как за себя самого, так и в точности за других, небезразличных ему людей. Подтверждая несокрушимую твердость, он махом осадил своенравного офицера, бросив ему короткую реплику:

– Скажут – поеду, и тебя «подвину» – даже не сомневайся!

Остаточный путь проходил в многословном изъявлении достигнутых Карелиным славных заслуг: во-первых, что на протяжении (стольких!) лет отдает все личные силы борьбе с районной преступностью; во-вторых, что на вверенной территории сумел добиться неповторимых, едва ли не блистательных результатов; в-третьих, что все противоправные действия у него практически всегда бывают раскрытыми; в-четвёртых, что (такой!) единственный в своём роде и без него всё сразу похерится; в-пятых, что вышестоящие начальники непременно не раз пожалеют, как не ценили незаменимого, опытного, грамотного руководителя. Его душевные излияния походили на старческое бурчание, и ни Бесстрашный, ни Градов никак на них особо не реагировали. И тот и другой прекрасно осознавали его частичную правоту: преступные элементы его боялись, а где-то и нехотя уважали; действительно, он мог и приструнить, и призвать к порядку любого, даже неподдающегося никакому воздействию, отморозка. Именно за приведённые качества и держали на полицейской службе высокомерного, деспотичного, сумасбродного человека, и поручали ему наиболее проблемную местность, изобиловавшую бездушными убийцами, беспринципными грабителями, серийными насильниками и прочими негодяями.

Наконец, через сорок минут скоротечной езды, они прибыли в запущенный парк, некогда облюбованный отдыхавшими поселковыми жителями. В нынешнее время там всё настолько поросло и высохшим бурьяном, и густыми кустарниками, насколько считалось удивительным, как вообще здесь умудрились чего-то найти. В первую очередь встал вопрос о предельной давности обнаруженного покойника. На спорное обстоятельство указал неугомонный подполковник Карелин:

– Ещё не факт, что очередной мертвяк находится здесь в пределах текущих суток, так что твоё хлипкое алиби, Градов, рассыпается словно мелкий придоро́жный песок. Позаботься-ка теперь лучше о знающем адвокате, потому что никакой Бесстрашный тебе уже не поможет.

Он не смог удержаться от угрожающей реплики, ведь признавать, что он позорно ошибся, – для него считалось просто недопустимым. Именно через его ослиное упрямство многие люди уходили отбывать тюремное заключения за преступление, которого вовсе не совершали. Когда ему указывали на предположительную промашку, Герман Петрович говорил всегда однозначное: «Нет людей целиком невиновных – есть наша плохая работа, а если человек не совершал именно того непростительного проступка, за какой его посадили, то он непременно сотворил чего-то гораздо похуже; но мы про его гнусные проделки просто-напросто пока не узнали. Так что пусть идёт посидит; уверен, закрытое учреждение убережёт его от последующих незаконных деяний». Что в таком случае делать с основными злодеями, из-за его упрямой беспечности избежавшими уголовной ответственности, Карелин почему-то не уточнял, предпочитая переключаться на отвлечённую тему.

По прошествии десяти минут, пока активно изучали ближайшую местность, поиски нового трупа положительных результатов так и не дали. Все уже начинали склоняться к естественной мысли, что поступивший звонок может считаться липовым, так как в дежурную часть позвонил неизвестный [хотя и обладавший сильно завышенной гражданской позицией, но (почему-то?) всё-таки не назвавшийся]. Он обозначил примерное месторасположения, где находится мёртвое тело, и не распространился о конкретных координатах (возможно, он преследовал какую-то тайную, коварную цель?). Когда все уже стали подумывать, что случилась чья-то глупая шутка, словно повинуясь какому-то странному стечению обстоятельств, на изуродованный труп, истерзанный немыслимым образом, наткнулся молоденький сыщик, отстоявший от Бесстрашного на расстоянии каких-нибудь десять метров; он сразу же сделал обговоренную отмашку, возвещавшую об ужасной находке. Участники расширенных поисков немедленно оставили первоначальные направления и приблизились к незадачливому оперативнику. Как и в прошлый раз, они ужаснулись той жуткой жестокости, с какой маниакальный убийца измывался над очередной, безжалостно истерзанной, жертвой.

Судя по отличительным формам, ею оказалась молодая, красивая девушка. Она лежала на остамелой (закостеневшей) спине, выставляя на общее обозрение прелестные, сочные формы. Некогда модная одежонка, состоявшая из дешёвых предметов – коричневой болоньевой куртки, украшенной капюшоном и всевозможными блестевшими женскими штучками, короткой матерчатой юбки, плотно облегавшей широкие бедра, и однотонных, чёрных колготок – на момент осмотра являлась изрядно потрёпанной, а некоторыми местами болталась разодранными клочками; как и в первом случае, обуви не было. Опять создавалось неизгладимое впечатление, что прямо через носимые вещи в шикарное тело вгрызались чьи-то прочные, необычайно острые, зубы; простенькие колготки, повреждённые в интересном месте, и разорванная юбка не оставляли особых сомнений, что над у́мершей жертвой осуществлялось грубое половое насилие; подобно давешнему эпизоду, де́вичье сердце оказалось извлечённым из вскрытой груди; точно так же не виделось отрезанной головы. Кровяных выделений на земляном покрове практически не было, виднелась же она, единственно, на до́нельзя драной одежде. Последнее обстоятельство навело начальника уголовного розыска на очевидные размышления:

– Её убивали не здесь, а где-нибудь в другом месте, сюда же привезли уже полностью мертвой; также случилось и в первом случае. Тогда я ещё немного засомневался, думая, что «вчерашнюю» умертвили где-то поблизости, а потом оттащили мёртвое тело доло́й – чтобы получше запутать следы. Теперь мне больше чем ясно, что изощрённый маньяк пытает их в каком-то отдалённом убежище; в том же надёжном укрытии он совершает половые акты, отделяет необходимые органы, а от ненужных останков попросту избавляется – вывозит куда подальше. С первой девушкой он прошёл долгий путь от убогой машины – которую бросил недалеко от временного жилья молодого оперативника – а затем перепутал нам зачем-то всю предварительную картину, проложив натоптанную дорожку, ведшую от оставленного трупа и до самого его дома. Почему он так поступил? Ответить пока затруднительно; вероятно, где-то, Денис, ты в нехорошем смысле с ним пересёкся, и теперь он желает взять да и попросту тебе отомстить. Какие планы вынашивал изворотливый монстр сейчас? Покуда сказать не могу: надо дождаться авторитетных заключения и кинологов и эксперта, а тогда уже делать какие-то определённые выводы. Как старый оперативник, предположу, что, судя по следам классических «Жигулей», которые виднеются на подъездах к лесопарковой зоне и которые оставлены не долее чем нынешней ночью, в коварных задумках маниакальный убийца изгаляется не слишком-то сильно.

Маститый офицер говорил сухо, грубо, цинично, констатируя лишь очевидные факты. Присутствовавшие сотрудники понемногу начинали привыкать к ужасным, истерзанным трупам, оставляемым бездушным губителем, – их жуткий вид не вызывал уже противоречивых чувств, неоднозначных эмоций, наполненных бессильным негодованием, отвратной неприязнью и сдержанным омерзением. Все трое полицейских спокойно взирали на истерзанное женское тело, изучая его как искомый предмет, способный указать изначальный путь, ведущий к поимке безжалостного подонка-маньяка. Даже Карелину с его непримиримым упрямством возразить было нечего, и он молчаливо стоял, размышляя о чём-то насущном. Через десять минут, в силу занудной натуры и решив придерживаться занятой позиции до чьего-нибудь полного краха, он выразил её и грубоватым, и недовольным бурчанием:

– Всё равно никто меня не разубедит, что новый труп не подкинул тайный сообщник Градова. Увидев, что он попался, второй подельник решил сделать «ход конём» и отвести от первого соучастника первоначальное подозрение – вот вы все и «купились», и теперь идёте на поводу у хитро выделанных преступников. Молодцы! Дали им превосходный повод над вами хорошенечко посмеяться.

Высказанная фраза считалась поистине глупой, но Герман Петрович либо, и правда, ничегошеньки не осмыслил, либо отчаянно делал вид, что и сам верит в ту несусветную ересь, какую бессмысленно теперь преподносит. Устав его хоть в чём-то разубеждать, Бесстрашный оставил несуразное замечание без добросовестного внимания, тем более что подъехала оперативная группа, и всем пришлось включиться в прямую работу. Пока компетентные следователь и эксперт настоятельно фиксировали добы́тые доказательства, остальные сотрудники обследовали ближайшую территорию (в поисках иных улик либо полного исключения их предположительного наличия). Помимо перечисленных процедур, требовалось опросить законопослушных, ответственных граждан, чьи жилищные помещения располагались в непосредственной близости, вплотную примыкали к лесистой посадке. Как нетрудно догадаться, тщательно организованные поиски никаких положительных результатов не дали, а старательные исследования криминалистов (в том числе и кинологов) дополнительно подтвердили то первое предположение, какое недавно высказал начальник уголовного розыска, – жестокий маньяк-убийца, не оставив никаких следов, указывавших на истую личность, словно бы растворился, укатил в незримом, никому не ведомом, направлении.