Большие Надежды

Видимо, об этом подумал и Вард, потому что вдруг шепнул со смешком:

– Зря ты не надел доспех.

– Они мне не ровня, – так же негромко откликнулся Артур, ну а затем выпрямился и привычно сцепил за спиной руки, отчего кончики пальцев ещё не сильно, но плотно упёрлись в крепление для клинка. Оглядев через визоры маски помещение, он шагнул вперёд.

– Прошу простить мне настойчивость, с которой я хотел попасть сюда, святой отец. Но дверь была заперта, и мне показалось, что вы что-то… скрываете? Скажите, отче, что я ошибаюсь, а всё это… – Он медленно повернул голову вправо, уставившись на осторожно сбивавшихся в кучу людей. – А всё это только недоразумение. И мы уйдём с миром.

Голос, пропущенный через серию фильтров, был таким же бесцветным, как и выдыхаемый воздух. Пустой. Формальный. Без единого намёка даже на тень от эмоции, которая могла стать для застывшего священника поводом к диалогу, спору или, не дай боже, сопротивлению. Ничего. В словах Артура Ханта был вакуум, в котором так легко задохнуться.

Однако спрятавшиеся в этом подобии церкви явно не хотели умирать молча. Хант чувствовал скопившиеся вокруг них эмоции: тяжёлые, мрачные. Они пахли тленом, сырой землёй и горечью, какой обычно отдаёт воздух после особо убийственных бурь, когда из-за усиленной работы Щита скапливалось слишком много озона. Это был привкус отчаяния и обречённости. И, видимо, Вард почувствовал нечто подобное, потому что подошёл ближе и замер у Артура за спиной, так же сцепив за спиной руки. Действительно, застигнутое врасплох и загнанное в угол животное всегда дерётся сильнее, а в том, что драки не избежать никто уже не сомневался.

– Святой отец? – напомнил о себе Артур, когда молчание затянулось. Право слово, если их ждали, то как-то весьма инфантильно. Он надеялся на более… бурную встречу.

– Чем… чем могу помочь? – Наконец святейшество отмер, и Хант едва сдержался чтобы его не ударить.

Божий служитель стоял в конце длинного полутёмного прохода, недалеко от алтаря, но даже со своего места Артур видел, как тряслись его руки. Хант ненавидел предателей. Особенно тех, кто боялся своего же предательства. Жалкие существа. Однако вместо того, чтобы немедленно размозжить череп этому выродку одним метким ударом, Артур огляделся и медленно двинулся вдоль прохода.

– Вы не слишком внимательны к святым стенам, – заметил он и кивнул на голый бетон, где не было ни единого символа веры.

– Я недавно получил это здание и ещё не успел… – послышался голос, который вдруг дал петуха, и церковник затих.

– Надо же.

Хант ухмыльнулся и увидел, как его собеседник нервно сглотнул, чем выдал себя с головой. Мальчишка. Он действительно был всего лишь мальчишкой, и чем ближе подходил Артур, тем явственнее это видел. Безбородое лицо, голубые глаза, чуть волнистые светлые волосы. Ах, чистейших генов чистейший образец. Хант почувствовал, как внутри поднимается волна ненависти. И воспоминание о предательстве Мессерер, последствия которого прямо сейчас жались к стенам, забурлило в крови чистым бешенством. Он не знал, были ли это её выкормыши, или очередные глупцы, вдохновившиеся дурным примером. Какая разница, если итог один? Они ставят под угрозу безопасность Города, а значит, должны умереть.

– Вам стоило бы поторопиться. Похоже, вашей пастве не терпится получить благословение, – процедил Хант и в несколько скользящих шагов достиг аналоя.

Без покрова и писания тот казался едва ли не голым. Хант отвёл взгляд и уставился на священника, а тот зачем-то вдруг задрал голову, хотя их глаза были чётко напротив друг друга. Чистейших генов образец…

– Господин Хант, чем всё же я обязан такому высокому визиту?

– Высокому? Ваше святейшество… – Хант провёл по пыльной подставке, наблюдая, как под чёрной перчаткой образуется жирный комок грязи. – Поверьте, и я, и мои люди стандартного роста и соответствуют нормам Канцеляриата.

– Я не это имел в виду.

– Тогда соизвольте выражаться конкретнее. Ваше сомнительное подобострастие здесь неуместно. Мы с вами на одной ступени, хоть и на разных лестницах, – коротко бросил Артур и оглянулся на священника, вновь убирая руки за спину. – У вас есть ещё одна попытка.

Артур увидел, как чуть прищурились голубые глаза, и усмехнулся. Похоже, парнишка понял, что ему несдобровать и это придало ему смелости. Поздно. Уже слишком поздно.

– Чем я могу вам помочь?

– Найдите всех сепаратистов, поприсутствуйте на каждом из заседаний суда по уже пойманным врагам Города и сходите за меня на ежегодный приём к Суприму. А ещё, если не затруднит, проинспектируйте вверенные вам отделы, ведь, по мнению Канцеляриата, вы незаменимый специалист в любой области. Ну а на досуге, если останется время, переделайте график патрулей, потому что этот, чёрт возьми, никуда не годится, – немедленно откликнулся Хант, и за спиной послышалось тихое фырканье Варда.

– Ч-что?

Кажется, святой отец был несколько ошарашен. Но Артур лишь пожал плечами и окончательно повернулся к священнику, который до белых костяшек вцепился в край аналоя.

– Вы спросили, чем можете помочь, – вкрадчиво проговорил Хант и медленно склонил голову набок, разглядывая стоявшего перед ним гадёныша. – Я ответил.

– Тогда, боюсь, это не в моих силах, – пришёл торопливый ответ.

– Не в ваших? Совсем?

– Нет… к сожалению.

– Тогда зачем предлагали помочь?

– Я… ну это… я…

– Вы – это действительно вы. А у вас были сомнения?

– Нет! В смысле…

– Да-да?

Хант знал, что издевался, но не мог устоять, видя, как тряслась от страха губа этого идиота. Продиктованная молодостью бравада ушла так же быстро, как и нахлынула, оставив после себя только весьма нерадостный факт в виде Артура Ханта, который чуть наклонился вперёд.

– Я вас внимательно слушаю, – прошипел он, и фильтр маски зашёлся тревожным свистом.

– Чего вы хотите? – так же тихо ответил священник и посмотрел прямиком в визоры маски. – Зачем вы пришли и ведёте со мной разговоры?

– Может, у меня острый дефицит общения.

– Сомневаюсь, – неожиданно зло выплюнул юноша. – Единственное, чего вам не хватает – это души.

– А у вас, я смотрю, её предостаточно, святой отец. Целых тридцать две штуки. – Артур кивнул в сторону замерших позади людей. – Вполне хватит, чтобы устроить диверсии по всему Городу. И не врите, что с такими рожами вы собрались здесь разучивать новый псалом.

– Мы не вредители, Артур Хант.

– Я не давал права называть себя по имени.

– Перед Богом мы все равны.

– Ну, тогда мне стоит порадоваться, что хотя бы закон имеет какое-то уважение к личности.

– Ваш закон – это тотальное угнетение. Ни одно живое существо не заслужило жить в непрестанном ожидании смерти!

– Мой закон, – прорычал Хант, – основа для выживания.

– Без свободы нет жизни!

– Свободы? Что стоит ваша свобода за границей Щита? Что стоит она посреди выжженной радиоактивным дождём пустыни или перед грядущей Бурей? Что она стоит, когда заканчивается еда? И стоит ли на самом деле того, что вы готовы за неё заплатить?

– Она стоит наших жизней, – совершенно фанатично прошептал священник, и Хант отстранился.

Он смотрел на стоявшего перед ним юношу, в чьих глазах горел огонь такой веры в собственную идею, что это граничило с безумием. Сумасшедший. Перед Артуром стоял настоящий фанатик, который, если бы у него была такая возможность, действительно мог бы доставить много хлопот. Увы, Хант нашёл его раньше, чем феникс очередного мятежа успел опериться.

– Да будет так, – проговорил Артур негромко.

Священник выпрямился, пока не осознавая, что значат эти слова, а в следующий миг его голубые глаза распахнулись. Они смотрели на Ханта с таким удивлением, будто не понимали, что происходит, но проткнувший насквозь чёрный клинок был до боли реален.

– Вы же сами сказали, святой отец, – негромко процедил Артур, – свобода стоит вашей жизни. Ну так поздравляю. Похоже, вы теперь свободны. Наслаждайтесь!

С этими словами он резко оттолкнул от себя тело, ловко проворачивая в ране острое лезвие, и отступил. Священник же что-то булькнул, пустил горлом кровь, которая немедленно перепачкала вышитый на груди золотой знак церкви, а потом медленно осел на пол. Так же незаметно, как и обнажив его, Хант спрятал свой короткий клинок в креплениях за спиной.

– В этом городе развелось слишком много дерзких людей, – пробормотал он и отвернулся. Как раз вовремя, чтобы одной только вскинутой вверх рукой остановить дёрнувшуюся было к нему толпу.

Артур медленно обвёл взглядом тёмный зал, купаясь в той ненависти, которой были наполнены уставившиеся на него взгляды, и усмехнулся. Это хорошо. Это правильные чувства. Они развязывали ему руки и позволяли вершить правосудие, как покажется правильным. Теперь у него было на это законное право, потому что как ветвь исполнительной власти, глава Карательной службы Артур Хант был обязан подчиниться главному принципу выживания – предатель должен быть мёртв. Немедленно. Ибо Город превыше всего. Город, Канцлер и великий Суприм!

И в этом не было ничего личного. Бога ради! Он даже не знал этих людей. Но жизни нескольких тысяч других зависели оттого, как хорошо он сделает свою работу прямо сейчас, ведь любой мятежник – это убийца. Поэтому он молча развёл руки в стороны, словно бы в наигранном удивлении, а потом громко проговорил:

– Все вы обвиняетесь в мятеже и нарушении закона о Лояльности. Сомневаюсь, что среди вас найдётся хоть один, кто скажет, что не осознавал свои действия или был введён в заблуждение. Поэтому, согласно статуту Канцеляриата о безопасности Города, вы признаны виновными в измене и приговорены к смертной казни. В моей власти немедленно привести этот приговор в исполнение, однако я дам вам шанс. Шанс сохранить свою гордость и честь. – Хант обвёл взглядом повернувшиеся к нему лица, а затем медленно сцепил за спиной руки. И каждый вокруг знал, что это значит. – Из этого здания у вас есть два пути. Первый – куском мяса, чтобы стать топливом. Второй – на работы в подземные шахты. Да, жизнь ваша будет короткой и не самой приятной, зато не бессмысленной.

– Да лучше сдохнуть, чем выплюнуть свои лёгкие во имя вашего режима! – раздался чей-то злобный рык из толпы, и Хант усмехнулся.

С помощью визоров он без труда нашёл источник глупого звука и чуть склонил голову набок, отчего респиратор в маске издал особо скрежещущий звук. Хант разглядывал бунтаря не дольше пары мгновений, после чего лишь едва заметно пожал плечами.

– Выбор сделан, – негромко проговорил он, но все услышали. – Закройте двери.

Два последних Карателя синхронно ступили внутрь церкви, и за их спинами раздался громкий щелчок. Стало темно и очень тихо. Однако навалившееся вслед за неожиданным приказом молчание длилось недолго. Как и предполагал Артур, страх навсегда остаться в этом гулком каменном мешке оказался сильнее любого здравого смысла, и когда первый мятежник дёрнулся в сторону выхода, приказал:

– Убейте. Всех.

Варду не нужно было повторять дважды. Выдернув из-за спины свой клинок, он уверенным шагом ступил прямо в навалившуюся слепую толпу, и сквозь визоры Артур успел заметить, как на полу расцвели тёмные пятна. Их, конечно, немедленно затоптали, но начало было положено.

Особенности масок Карателей были такими, что людям Ханта было плевать стояла ли в Городе ночь, был ли день, шёл снег или лил мерзкий дождь. Точнейшая электроника справлялась в любой ситуации, так что и в полной темноте церкви Артур видел каждую мелочь. Он шёл сквозь обезумевшую от первобытного страха толпу, и его тяжёлый медленный шаг поднимал клубы пыли, которые немедленно окрашивались в тёмно-красный. Хант видел, как та оседала на его сапогах.

Он убивал неторопливо. В отличие от Варда, который с тщательно контролируемым азартом радостно вспарывал грудные клетки, Артур не получал от этого наслаждения. Нет. Это была работа. Кто-то скрещивает в пробирке новые клетки, кто-то закидывает под пресс и заливает кислотой биомусор, а он наводит порядок в доме. Поэтому Хант старался не делать лишних движений. За тридцать лет его точность стала абсолютной, а контроль тела – безошибочным. Однако, когда его чёрный клинок встретил неожиданное сопротивление, Артур на секунду сбился со своего чёткого шага. Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы противник успел сориентироваться.

Стоявший напротив Артура сепаратист выглядел отвратительно. Грязный, взлохмаченный, с выпученными глазами, которыми он пытался хоть что-нибудь разглядеть в абсолютной темноте церкви. Он, на удивление, не казался напуганным, но определённо растерянным. И едва заметная ошибка Ханта стала ему опорой, чтобы встать в нужную позу, хотя взгляд слепо шарил в кажущейся перед ним пустоте. Наверное, он ориентировался на слух, потому что ради любопытства Артур взмахнул клинком чуть медленнее, чем обычно, и наткнулся на точно взметнувшийся в ответ нож. Разумеется, оружия у этих горе-заговорщиков не было, но этот самодельный тесак был не так уж и плох.

Артур ударил один раз, затем ещё и ещё, действуя неторопливо и создавая как можно больше постороннего шума. В нём вдруг проснулось желание поиграть, и стало интересно, как долго продержится этот смельчак. Его глаза по-прежнему пялились куда угодно, только не на Ханта, и он решил помочь.

– Сейчас будет скользящий слева, – негромко проговорил Артур и заметил, как вздрогнул его противник, впрочем, удар отразил и даже попробовал напасть сам. Безрезультатно, конечно. Хант небрежно парировал, а потом подсказал снова: – Теперь справа и подводка снизу вверх.

Эту атаку оборванец встретил уже не настолько уверенно. Он отступил, едва не налетев на какого-то бедолагу, которого только что прикончил прошедший мимо, словно таран, Герберт Льюис, и попробовал выполнить ныряющий удар, но Хант просто перехватил нож в полёте. Он сжал его в ладони с такой силой, что лезвие изогнулось. Чёрт возьми, из какого дерьма это сделано?

– Да просто убей уже, – раздался неожиданный хрип. – Хватит унижать меня поддавками. Я тебе не игрушка.

Говоривший опять пялился мимо Артура, и пришлось аккуратно коснуться остриём его заросшей щеки, чтобы тот понял, куда надо смотреть. Видел ли он при этом хоть что-то, не волновало Ханта.

– Твоё тело думает и действует быстрее тебя. Ты неплохо ориентируешься по звуку, – задумчиво проговорил он, продолжая удерживать клинок рядом с лицом застывшего противника, который зло выпалил:

– Но не для тебя.

– Не для меня, – согласился Хант. – Где ты учился?

Вопрос казался простым, но с некоторым удивлением Артур заметил, как поджались пухлые губы, а потом в поисках подходящего вранья дёрнулся в сторону взгляд.

– Не стоит лгать, – тихо предупредил он и чуть сильнее надавил на щёку, отчего по серой коже поползла капля крови. В этой темноте она казалась почти настолько же чёрной, как и клинок. – Это простой вопрос. Отвечай.

– Я нигде не учился, – раздался ответ, и Хант почувствовал, что мужчина не врал. Впрочем, всей правды тот тоже не говорил, и поэтому Артур выдернул из несопротивляющейся руки уже бесполезный нож, который с тихим звоном бросил на пол, и придвинулся чуть ближе к жертве.

– Не учился? Да, пожалуй, – выдохнул он, и респиратор превратил его голос в хриплое скрежетание. – Но так ли уж нигде это твоё «нигде»? М-м-м?

Острие лезвия переместилось под подбородок, вынудив задрать голову. Хант видел, как дёрнулся кадык, когда борец за очередную свободу нервно сглотнул. Крысы. Все они крысы, которые только и могут, что красть и нападать исподтишка. И прямо сейчас он чувствовал эти грязные вонючие мысли, которыми была набита немытая башка этого парня. От былого интереса не осталось и следа, когда Хант понял, в чём было дело.

– И как давно ты служишь поломойкой в Академии Канцлера? Я ведь прав? Ты наблюдал за нами, поганец, – протянул Артур зло. – Старательно запоминал и воровал всё, что мог унести в своей голове. Так, как давно ты предаёшь нас?

– Судя по тому, что я тебя впечатлил, – достаточно, – послышался было хриплый смех, но в следующий миг Хант так стремительно рванул вперёд, припечатывая к стене не успевшее ничего осознать тело, что несостоявшийся бунтовщик со всей силы стукнулся головой о бетон, охнул и закашлялся.

– Что ещё ты успел узнать? М? Какие секреты унёс? – прорычал Артур, приблизив свою черепоподобную маску вплотную к заросшему щетиной лицу. Жертва попробовала было отвернуться, но пальцы Ханта больно впились в подбородок, вынудив посмотреть прямо в слабо светившиеся в темноте визоры.

– Только твои… – раздался в ответ невнятный хрип.

– Неужели? И как давно ты следишь за мной?

– Уже неважно, – послышался едва различимый шёпот. – Нас много. Мы наблюдаем. От нас нельзя спрятаться, Хант. Ты думаешь, что Город – это ты. Но нет. МЫ – этот Город. Мы нашли тебя. Мы нашли её. И всё, что вы делаете.

– А не много ли ты на себя берёшь, крысёныш?

– В самый раз, чтобы прямо сейчас тешить себя мыслью, как вместе со мной сдохнет и та тварь. А потом ты. И все, кто тебя…

– О ком ты? – перебил поток фанатичной радости Хант. Он пока не понимал, что именно насторожило его в словах сепаратиста, но всплеск чужой радости почти обжёг больную руку, которая плотно прижимала лезвие клинка к шее. – Кто должен умереть?

Первая мысль была почему-то о Лине, но затем…

– Она! Она! – И в донёсшемся смехе Артур услышал нотки безумия. – Стерву Мессерер ты так любезно отправил в Ад сам. Ну а с этой справимся мы. Уже справились. Уже! И с ней, и со шлюхами, и с…

Окончание фразы Хант уже не расслышал, потому что стремительно повернулся, оттолкнув от себя предателя, и быстрым шагом направился к выходу. Почти сразу путь преградил Вард, который, видимо, уже наигрался и теперь молча резал глотки тем, кто ещё трепыхался. Бросив ему короткое «добей», Артур направился дальше, не утрудив себя объяснениями. Впрочем, Юджину они и не требовались. Хант слышал, как полетевший было в спину смех резко оборвался булькнувшим хрипом, а затем затих навсегда. Послышались короткие команды, но Артур уже не слушал. Толкнув тяжёлые двери, он вышел на залитую серым полуденным светом грязную площадь и одним плавным движением вскочил на свой глисс. Взревел мотор, и машина стремительно сорвалась с места, чтобы уже через мгновение затеряться в узких улицах Города. Хант спешил и очень… очень не хотел опоздать.

***

Спать хотелось безумно. Флор подавила очередной зевок, который едва не вывихнул челюсть, и попыталась углубиться в высветившиеся на экране цифры. Вышло плохо. После бессонной ночи глаза слезились, голова звенела, как пустой колокол, а неизбежный гул от Щита давил на барабанные перепонки, вызывая мигрень. Даже сделанная втайне инъекция стимулятора, который она стащила из холодильника лаборатории под осуждающим взглядом Бет, не помогла, скорее наоборот. Получившая пинок нервная система окончательно растерялась и почему-то привела в тонус мышцы, а не головной мозг. Пальцы мелко подрагивали, ступни зудели, зато в черепной коробке было по-прежнему состояние высокого вакуума.

Вчерашняя вылазка отняла много сил, и двух часов сна, разумеется, не хватило. Грудная клетка из-за едва не надорвавшихся лёгких болела, мышцы ныли, и, сидя перед экраном, Флор вдруг подумала, что лучше было бы вообще не ложиться, чем проснуться настолько разбитой. Думать не получалось, мысли соскакивали с рабочих проблем на какие-то совсем неуместные, вроде, пожеланий самой себе не забыть вечером зайти в отдел Пищевого Снабжения, или что утром вдруг забарахлил водяной концентратор. Так что сидеть ей дома без нормальной воды.

Из груди вырвался едва слышный вздох. Нет, решено. Хотя бы за порционом она должна сегодня успеть, несмотря ни на что. Не убьёт же её Хант лишь из-за того, что ей нужно хоть иногда есть. Может, он и способен питаться страданиями своих жертв, но Флор ничего подобного не умела, а обнаруженная утром треть упаковки растмяса оказалась мало съедобна. От одного только вида коричневого сморщенного куска, которым наверняка можно было дробить камни, у Флор болезненно стянуло желудок. Бог знает, из какой дряни его делали, но прожевать, а потом ещё и переварить это подобие пищи было почти невозможно. Ну а больше дома ничего не нашлось. Поэтому пришлось давиться размоченным на скорую руку куском, и теперь Флор мучилась от изжоги, что, конечно же, не улучшало её сонного настроения.

Она вновь пролистала данные подопытной под номером «31» и с грустью подумала, что лишь у той были шансы продолжить эксперимент. Остальные, скорее всего, пойдут на отходы вместе с продуктом… эксперимента. Эта мысль вместе с лёгким ощущением тошноты после растмяса окончательно её доконала.

– Ладно, – пробормотала Флор, обращаясь одновременно к сидевшей рядом с ней Бет и ни к кому конкретно. – Пойду проверю, как там дела.

Где именно «там», она уточнять не стала, впрочем, никто и не спрашивал.

В последние дни глава их Лаборатории был особо не в духе, поэтому даже Бет предпочитала помалкивать. Флор понятия не имела, что произошло после её бегства в Теплицы, но ровно с тех пор Миллера будто бы подменили. Нет, Кеннет не стал вдруг умнее или приятнее, он был всё таким же тупым засранцем, но хотя бы перестал домогаться при первой возможности. Кажется, он вообще теперь обходил Флор стороной, затаив особую злобу. Оставалось надеяться, что Кеннет окажется слишком туп для какой-нибудь изысканной мести.

В общем, не испытав каких-либо проблем, Флор благополучно сбежала со своего рабочего места. Однако стоило ей закрыть за собой дверь, как она столкнулась с растерянным молодым человеком.

На первый взгляд он выглядел совершенно обычно. Серый стандартный костюм, который носили уборщики и разнорабочие Башни; грязные, немного всклокоченные русые волосы; кривой нос с огромным фурункулом на его кончике; мутные голубые глаза и, конечно же, запах. Аромат трущоб и пропитанной потом одежды. Это был определённо живорождённый. Один из тех, на ком давно застопорилась эволюция, и кого обычно пускали на удобрения или пищевые добавки ещё во младенчестве. Тупиковая ветвь. Увы. Но Флор всё равно вежливо улыбнулась, хотя во взгляде парня виделось что-то тревожное.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она.

Вообще, заходить в эту часть здания в дневные часы обычным людям было нельзя. Даже Флор не могла самовольно покинуть «зубец». Впрочем, этот молодой человек явно чувствовал себя здесь довольно уверенно, и она успокоилась.

– Вас просят спуститься. Прямо сейчас, – ровно произнёс он, глядя в одну точку так пристально, словно боялся забыть текст. Флор удивилась.

– Кто? Куда? – растерянно спросила она.

– Вас просят, – только лишь повторил уборщик с таким нажимом, что это выглядело, как приказ, и Флор закатила глаза.

– О, ладно. Я поняла, – пробормотала она и одёрнула лабораторный халат. – Просто думала, что за мной теперь всегда будет являться полноценный конвой из вооружённого до зубов отряда Карателей или сам Артур Хант. Неужели все заняты тотальным запугиванием?

Ответа, естественно, не последовало. Вместо этого глашатай новостей уставился на Флор мутным стеклянным взглядом, отчего она невольно скривилась. Ладно, в конце концов, это не её ума дело. И не уборщика тоже, который после короткой благодарности пошаркал дальше по коридору. Флор же, вздохнув, направилась в сторону внутренних лифтов.

Служба Регулирования Единообразия Населения встретила тишиной. Здесь всегда было тихо, но сегодня как-то особенно. Или Флор так показалось, потому что она ждала суеты, какую обычно вызывало одно лишь присутствие Ханта где-то на периферии, но вместо этого обнаружила пустые светлые коридоры. С того дня, как её впервые привели в это место, Флор спускалась сюда несколько раз, но так и не набралась смелости подойти к камерам, ограничившись бездушным анализом сухих данных. Она попросту не могла. При всём своём хладнокровии и удивительной чёрствости для человека с дефектными генами, именно это оказалось для неё непосильным. И Артур Хант, видимо, подозревал о чём-то подобном. В конце концов, его последние слова в тот день в Оранжерее ударили гораздо точнее, чем хотела бы Флор. Чёрт! Это было действительно больно!

С силой сжав кулаки, отчего короткие ногти больно впились в ладони, Флор постаралась успокоиться, медленно выдохнула и с невозмутимым выражением лица толкнула дверь, что вела в уже знакомый ей кабинет. Однако комната, где в прошлый раз ждал её Хант оказалась закрыта. Флор нахмурилась и попробовала зачем-то ещё, но дверь не поддалась. Тогда она заглянула в ещё несколько комнат, где, к своему удивлению, никого не нашла. Только парочка лаборантов молча работали за своими столами и даже не подняли головы. Так странно…

Флор вернулась в коридор, а потом с тихим стоном прикрыла глаза. Да ладно! Серьёзно? Хант настолько мелочен и мстителен, что решил давить на больное место, пока… пока… Пока что? Не проковыряет дыру? Не выпустит весь гной? Пока сам, наконец, не устанет? Зачем ему это? Уж если он хотел поиздеваться, то мог выбрать тысячу других вариантов. Флор скрипнула зубами. Или не мог. Этот и правда был самый удобный.

Поняв, что ничего другого не остаётся, Флор оттолкнулась от стены, на которую сама не поняла, когда навалилась, и направилась в сторону раздевалки. Она на ходу стянула с себя лабораторный халат, а потом едва не сломала застёжку на тёмно-сером форменном платье. Пальцы не слушались, но Флор упрямо стащила с себя всю одежду, кинула на дно шкафа бельё и с гордо поднятой головой вошла в душевую. Там было пусто, но ей казалось, будто десятки глаз неустанно преследуют каждый жест или движение. На самом деле, это было всего лишь её собственное отражение, но взгляд, который цеплялся то за бритую голову, то за торчащие острые коленки, то за алевший на коже код живорождённой, многократно отражался в хромированных створках дверей и от него было не скрыться.

Неожиданно нахлынули воспоминания, и Флор будто вновь ощутила прикосновение чужих рук. Она зарычала и с остервенением принялась тереть бедную кожу. Та едва успела восстановиться за прошедшие дни, но теперь жёсткая щётка, в ворсинках которой блестели тонкие металлические нити, заново сдирала слой за слоем. Было больно. Но лучше так, чем думать, что её ждёт, стоит лишь выйти за пределы помывочной. Поэтому она усердно скребла руки, ноги, живот, однако, когда дошла до головы, вдруг остановилась.

Флор смотрела на себя в мутном отражении, чувствуя, как постепенно стягивает кожу специальное мыло, и никак не могла оторвать взгляд. Глаза в глаза. Кроме них, казалось, ничего не осталось. Ни рта, ни носа, ни остального тела. Быть может, в этой иллюзии были виноваты сбритые волосы, которые неприятно кололи ладони, а может, и нет. Однако Флор видела только синюю радужку. Говорят, глаза не врут, и поэтому прямо сейчас в них отражалось слишком уж многое. Слишком много того, о чём она знать не хотела. Флор медленно провела рукой по почти лысому черепу, на мгновение задержалась на жёстком шраме клейма, а потом отвернулась. Собственное отражение пробуждало целый ворох неправильных мыслей, и это пугало. Но бояться нельзя. Страх – это смерть. Один раз поддашься, и будешь всю жизнь бегать от собственной тени, ведь слабость так соблазнительна.

Флор зло усмехнулась и в последний раз с особым усилием провела щёткой по животу, оставляя яркий розовый след над грубым шрамом. Ну а через несколько минут она уже спокойно шла по пустому светлому коридору.

Круглая комната, что вела в камеры к подопытным, встретила тишиной и почему-то полумраком. В основном помещении, где находились лабораторные столы и оборудование, было темно. Даже яркий неестественно белый свет, что проходил сквозь матовые стеклянные двери, не помогал развеять царившую вокруг черноту. Он гас практически сразу, словно мрак здесь был чем-то вещественным и поглощал всё, что в него попадало. Свет, звуки, жизнь… Пять сиявших изнутри камер казались разрозненными островками в совершенно пустом пространстве.

Она остановилась на пороге и попробовала проморгаться. После белого коридора глаза никак не могли сфокусироваться и едва ощутимо слезились, пока она вглядывалась в царившую впереди темноту. А та была почти абсолютной. Нахмурившись, Флор немного растерянно потёрла ладонью лоб, не зная, что делать дальше. Судя по всему, либо Ханта здесь не было, либо это очередная дурацкая проверка какой-нибудь лояльности… Что же, такое коварство было вполне в его духе. Так что она снова всмотрелась в разлившуюся впереди черноту, стараясь увидеть в ней очертания не менее чёрного тела. Сумасшествие какое-то! Раздражённо выдохнув, она ступила в комнату.

Флор не поняла, как это случилось. Что вообще произошло, когда воздух вокруг неё будто взорвался. Невыносимый, раздиравший напополам череп вой пронёсся от одного края комнаты до другого, чтобы многократно усилиться, отразившись от стен. С каждой секундой он становился всё громче и громче, отчего мир перед глазами ничего не понимавшей Флор дрогнул и куда-то поплыл вместе с отвратительной визгливой волной. К горлу подкатила отвратительная тошнота, руки взметнулись вверх в попытке хоть как-то укрыть лопавшуюся от боли голову, и перед глазами всё пошло пятнами. Флор пошатнулась, но устояла, чувствуя, как враз похолодевшие пальцы обожгло что-то горячее. Кровь? Это… кровь?! Она со всей силы сжала виски, но стало лишь хуже. Теперь дикий вой давил на глаза, пока она судорожно хватала ртом воздух, хотя переливавшийся безумными частотами вой будто уплотнил воздух.

Перед глазами всё потемнело, и, плотно зажмурившись, Флор было слепо шарахнулась в сторону, но неожиданно налетела на что-то твёрдое и больно ударилась лбом. Руки соскользнули с раскалывавшейся головы, в уши будто ввинтилось сверло, а она резко открыла глаза. И этот момент в лицо ударил одуряющий свет. Одно дикое, разрывающее на части мгновение он испепелял Флор, прежде чем окончательно выжег глаза. Или так показалось, потому что чёрные пятна вдруг завертелись вокруг, становясь всё больше и больше, пока не слились в одно целое. Флор испуганно вскрикнула, чувствуя, как полные тьмы липкие кляксы будто опутали руки, истерично забилась в бессмысленной попытке сбежать, но обо что-то споткнулась и рухнула на спину. Голова больно врезалась в каменный пол, а тело скрутило от раздирающей судороги.

Страшно не было. Нет. Было намного хуже. Кажется, Флор едва не сходила с ума от дикого ужаса, когда огромная тень метнулась следом за ней. Её чернота становилась всё больше и ближе, прежде чем замерла, тяжело дыша прямо рядом с распростёршейся Флор. Она колыхалась и дёргалась, а затем вдруг неожиданно рухнула на пол и медленно поползла к ослабшим ногам.