Смирись, девочка

Глава 5. Кирилл

Решил же, что нельзя давать девчонке послабления. Раз впрягся за брата и семью, так стоит идти до конца, – но нет, какого-то чёрта разве что дверь перед ней не открыл, чтобы сбежала.

Можно было догадаться, что Марина попытается выкинуть что-то такое. Это ведь чувствовалось хотя бы в том, как она нож держала. Выпустила – и я поверил, что отступила, что поняла, как глупо будет даже пытаться что-то сделать. Расслабился, принял желаемое за действительное, будто начисто стёр воспоминания о её враждебных взглядах и с трудом подавленном мятеже, который даже в голосе чувствовался.

И вот результат. Та самая девчонка, которая с трудом шла со мной до ванной, чуть ли не шатаясь, очень даже бодро полоснула меня бритвой по шее, пустив кровь, нехило врезала между ног, а потом ещё и продолжала лягаться и драться, чиркнув и по руке. Осыпала меня чуть ли не бесконечным количеством ударов, брыкалась до изнеможения, а сейчас смиренно висит у меня на плече в одном полотенце. Притихла совсем. Видимо, хоть теперь поняла, что влипла.

Вот только влип и я. Потому что охренеть как сложно выбросить из головы мысль о том, что она чуть ли не голая совсем, особенно, когда вот так ёрзает тихонько. А ещё более сложно при этом продолжать вести себя как похититель, причём разъярённый, а не как заинтересованный мужчина. Хотя… Почему бы и не проучить Марину по-своему?..

Решительно ускоряю шаг и тут же чутко улавливаю, как она чуть ли не замирает. Сжимаю челюсть, подавив неуместную жалость. Какой бы беззащитной и мирной ни казалась девчонка сейчас, несколько секунд назад эта была та ещё фурия. Крови пустила столько, что до сих пор идёт, размазываясь в том числе и по её телу.

Впрочем, это меня волнует куда меньше, чем то, что я касаюсь нежной и тёплой кожи гладких ножек совсем рядом с открывающимися ягодицами. Буквально впитываю в себя мягкие изгибы пленницы, чувствуя, как вспыхивает желание. Фантазия уже очень ярко воссоздаёт всё то немногое, что скрыто полотенцем. Но мне мало воображения.

Хорошо хоть до той комнатки, куда привёл девчонку брат, остаётся каких-то пару шагов. Иначе, наверное, совсем потерял бы остатки разума.

Какие-то секунды – и вот я уже опускаю Марину на кровать. Полотенце при этом чуть ли не окончательно развязывается, но девчонка испуганно поддерживает его руками.

Ну а я нависаю над ней, даже не думая отрываться. Не сейчас.

Она избегает моего взгляда, не позволяет поймать зрительный контакт. Вглядываясь в её лицо, не могу понять, что у неё на уме на этот раз. Начинаю чувствовать себя чуть ли не насильником, хотя всё, что я делаю – висну над ней на локтях, почти даже не соприкасаясь. Едва уловимо только чувствую её подрагивающее тело под собой. И это полуприкосновение будоражит чуть ли не сильнее, чем когда нёс её, ёрзающую об меня самыми разными частями тела. Неожиданно понимаю, что не хочу грубо напирать. Даже несмотря, что девчонка нарвалась явно, и спуска давать нельзя.

Хочу по-другому.

Негромко и почти даже мягко требую:

– Посмотри на меня.

Марина вздрагивает, но упорно отворачивается. Вот что за глупый детский мятеж? Сейчас, когда она максимально беззащитно и уязвимо лежит подо мной? Боится же разозлить, чувствую. Но всё равно на своём стоит, не покоряется.

Как ни странно, меня это совсем не злит, а наполняет чуть ли не умилительной нежностью. Более того, я вдруг ловлю себя на том, что осадок от недавней выходки пленницы как-то тоже разом испаряется. Шея ноет, конечно, да и кровь от руки тут уже пачкает всё. Но если подумать, ерунда. Ничего такого не произошло.

Вот только Марине о моём изменившемся настрое знать ни к чему.

– Советую всё-таки делать, что я говорю, – с нажимом обозначаю. – Потому что варианта у нас два. Либо ты подчинишься добровольно, либо я заставлю тебя это сделать.

Марина напрягается всем телом и задерживает дыхание. Чутко улавливаю это, и неожиданно злит, что она так меня боится. Хотя вроде бы это самый оптимальный из возможных вариантов нашего дальнейшего взаимодействия. Но меня не утраивает.

С этим потом разберусь. Сейчас куда важнее, что до Марины всё-таки доходят мои слова. Чувствую, как она обеспокоенно шевелится, не зная, что даже такими минимальными движениями нехило распаляет. Сжимаю челюсть и, кажется, чуть ли не затаиваю дыхание, наблюдая, как её лицо медленно и неохотно поворачивается ко мне.

Вот это глаза. Синие, чуть блестящие, бездонные просто. Смотрят на меня с таким надломленным выражением, что жалят по живому похлеще бритвы.

И стоит только мне внушить себе, что пора отбросить неуместные сантименты, как вдруг вижу в её взгляде ужас. Не страх, что-то другое.

– Кровь… – чуть ли не одними губами проговаривает она, глядя мне на шею.

Уж не знаю, как я сейчас смотрюсь, но в её голосе чуть ли не сожаление. О причинённой мне боли? Так я вроде бы похититель для неё, не человек.

Её неожиданные участие и мягкость обволакивают настолько, что я почти забываю о своей идее приучить девочку. Важнее вдруг становится получить от неё подтверждение, что это она о моих ранах так беспокоится сейчас, а не просто боится вида крови, например. Вопреки всему хочется верить, что это немое отчаяние на её лице вызвано раскаянием и сопереживанием мне, а не чем-то там ещё.

Ненавязчиво кладу ладонь на её окаменевшее плечо.

– Ну да, ты постаралась, – насмешливо говорю я, но получается как-то мягко.

– Я раньше никогда… Никого… – растеряно шепчет Марина, в этот момент, кажется, даже забывая о том, что лежит беззащитная и почти голая подо мной.

Зато я об этом не забываю и решаю, что самое время и ей напомнить.

– Хочешь сказать, что жалеешь об этом? – ласково усмехаюсь, скользя взглядом по её лицу.

Задерживаюсь на красивых, чувственных губах и буквально помираю от желания ощутить их вкус и податливость. И да, я прекрасно понимаю, что говорю сейчас с ней не как похититель с пленницей, да и веду себя тоже, но разрешаю себе этот момент. В конце концов, я тут типа ранен, так что имею право на послабления.

Потом разгребу то, что успею сейчас натворить.

– Я не знаю, – подумав, серьёзно говорит Марина. – Ты сам нарвался… – уже совсем тихо добавляет она и осекается, наконец, уловив мой взгляд.

Уверен, что он у меня чуть ли не горящий. Девочка явно смущается, да и я уже не могу сдержаться, чтобы хотя бы глазами её не раздевать, лаская. От этого даже простодушная честность её ответа не особо отвлекает, хоть и ошеломила слегка.

– А знаешь, на что нарвалась ты? – вкрадчиво интересуюсь. Марина чуть ли не вжимается в кровать, безошибочно уловив ход моих мыслей.

– Я… Я могу всё исправить, – поспешно и сбивчиво предлагает девочка, но я замечаю её взгляд на мои губы. – У тебя наверняка есть аптечка, а я неплохо справляюсь с ранами…

– Уверен, что ты не только с ними неплохо справляешься, – откровенно флиртую я, но в мыслях мелькает лёгкое изумление по поводу того, что домашняя богатая и избалованная Марина откуда-то умеет справляться с ранами, при этом никогда никого не калечив раньше.

И, кстати, это её признание – подтверждение того, что не крови она испугалась, а именно того, что сама её пустила. А значит, действительно за меня беспокоилась.

– Нет, только с ними! – пугливо восклицает Марина, снова поняв мой намёк. – С остальным я вообще… Я даже никогда не целовалась, – последнее она уже говорит настолько тихо, что приходится прислушиваться.

Не лучший способ остановить меня, ведь теперь я окончательно поплыл. Это признание только делает её ещё желанней для меня. Я никогда прежде не был с женщиной, у которой стал бы первым. А тут – целый клад, совсем неопытная девочка, которая и без того с ума сводит. Ну и пусть я на большее не позарюсь, не имею право, сам себе запретил. Но хотя бы первый поцелуй я могу у неё сорвать.

И сделаю это. Изгибаю губы в предвкушающей улыбке, мягко, но настойчиво, склоняюсь ближе, так, что мы уже ощутимо соприкасаемся телами. Ловлю её взгляд своим, держу, не отпускаю.

– Вообще, ты нарвалась на что-то покруче, но мне нравится твоё предложение, – чувственно проговариваю, поймав себя на том, что ещё ни с кем не был так осторожен и нежен, как с ней. – Так что да, ты сама залатаешь эти раны, а в качестве компенсации за них я заберу твой первый поцелуй.

Марина только и успевает, что растерянно приоткрыть рот, наверное, для возражений. Это если быть реалистом. Потому что хочется верить в другое – что это был призыв к действиям.

Но в любом случае, ждать я не собираюсь. И без того слишком долго держался.

Мягко касаюсь её губ своими, хотя больше всего хочется не осторожничать, а максимально погрузиться в поцелуй. Но помню, что для девочки он первый. А ещё чувствую, как она сжимает руки в кулаки, упирающиеся мне в грудь. Вроде бы не отталкивает, но барьер настолько ощутимый, что трудно с ним не считаться. Хочу улавливать каждую её перемену, хочу ощутить, как перестроится, как примет меня, как вовлечётся в процесс, как ответит…

А всё это уж точно будет, без этого не отпущу. Я позволил себе только один поцелуй, но на нём оторвусь сполна, испробую так, что надолго запомнится. Обоим.

Я осторожно втягиваю себе в рот нижнюю губу и провожу по ней языком, слегка, пробуя вкус и позволяя привыкнуть к ощущениям. Марина уловимо подрагивает, но я уже чувствую, что внимает моим действиям. Она не где-то там, а здесь, прислушивается к своим чувствам. А потому я добавляю к нежности напористость. Сминаю пока ещё напряжённые губы, поочерёдно уделяя внимание каждой и обеим вместе.

И вот, наконец, она отпускает себя. То ли сознаёт, что выбора у неё нет, то ли втягивается слишком сильно, чтобы сопротивляться. Наверное, всё вместе – та ещё смесь. Чувствую, как её рот непроизвольно смягчается, напор дрожащих рук ослабевает, кулаки разжимаются. Теперь пальцы сжимаются не в кулаки, а собирают в себя мою рубашку, своеобразно цепляются немного отчаянным жестом. Словно в попытке хоть как-то удержаться на плаву, контролировать нас обоих, а не раствориться в ощущениях. Но это бессмысленно, ведь я чувствую, как тело Марины неосознанно подаётся навстречу моему, позволив услышать бешеный стук сердца. Не знаю, что она чувствует, но очень хочется. Лёгкий страх всё ещё остаётся, но чего девочка боится на этот раз? Меня? Того, что я делаю? Своей реакции?..

Ведь ей нравится. Знаю наверняка, а потому наваливаюсь, уже почти лежу на ней, лишь слегка создавая себе опору одной рукой. Этого не хватает, чтобы перебить острое ощущение соприкосновения наших тел, от которого нас обоих уже ведёт. Целую увереннее, быстро касаюсь талии и бёдер. С трудом сдерживаюсь, чтобы полотенце не развязать и не проникнуть под него руками. Вместо этого пробую кончиком языка сомкнутые губы у входа, желая проникнуть внутрь. Они непроизвольно раскрываются, чем я сразу пользуюсь и дразняще скольжу языком. Пока ненадолго, лишь пробуя.

Девочка оказывается сладкой, я чувствую вкус мёда и корицы. Видимо, это её естественный, потому что ничего такого я ей поесть не приносил. Лёгкое касание губами, ещё одно, и мой язык проходит по её зубам, нёбу, встречается с её языком и вовлекает во взаимодействие.

Нежность затапливает, когда Марина окончательно сдаётся, и, чуть помедлив, робко отвечает, пробует новые ощущения с искренним любопытством. Как же всё-таки это по-особенному: целовать ту, к которой никто прежде так не прикасался. Она будто только моя, по крайней мере, сейчас.

Хочу и губами, и руками впитать её в себя, насколько это позволительно и возможно. Одной глажу нежную кожу плеч, а второй массирующими движениями пробираюсь ниже.

Марина, окаменев, замирает, когда я всё-таки слегка приподнимаю полотенце. Не так, как хотелось бы, но достаточно, чтобы оголить ноги почти полностью. Дальше не захожу не столько потому, что не хочу отпугнуть девчонку, а сколько потому что сомневаюсь, что тогда удержу себя в руках. И так позволяю себе уже больше, чем собирался. Но как иначе, когда её напряжение так скоро исчезло под нахлынувшими новыми впечатлениями? Девочка, оказывается, очень страстная, умеет полностью отдаваться моменту. Кажется, она даже забывает, что формально я – её похититель. Сейчас я для неё прежде всего мужчина.

Она не отталкивает меня даже когда я чуть пробираюсь под полотенце, а потому я отстраняюсь сам. Резко, огромным усилием воли, чуть ли не разрывая себя по живому.

Вот только способность мыслить не сразу приходит. Заворожённо смотрю на её прикрытые глаза, растрёпанные волосы и припухшие от моего поцелуя губы.

Офигеть, вроде бы ничего такого не произошло, но ощущение, что мы непростительно далеко зашли. Этот поцелуй словно перенёс нас на иной уровень взаимоотношений, породил ощутимую связь и не столько даже физическую. Представить себе не мог, что такое возможно. Но теперь понимаю, что надо что-то с этим срочно делать, пока окончательно всё не испортил.

Марина тяжело дышит и вот уже смотрит на меня шалыми глазами, не понимая, почему всё закончилось. Соблазн в чистом виде. Я то пришёл в себя, а она явно ещё нет.

Быстро задавливаю внутри себя вновь зарождающееся желание и неуместное воспоминание о том, как она неосознанно потянулась ко мне за новым поцелуем, когда только начал отстраняться. Поднимаюсь с кровати, отхожу к двери, оттуда смотрю на Марину скорее невидящим взглядом.

– Что ж, будем считать, что инцидент исчерпан, – говорю жёстче, чем собирался. – Я пойду за аптечкой, а ты пока всё-таки оденься.

Улавливаю, как девочка вздрагивает и резко берётся за мою рубашку, которую всё же взяла с собой в той потасовке. Сколько эмоций в этом её рывке, столько досады и злости, что меня снова чуть ли не затапливает.

Нельзя. Пусть лучше ненавидит, чем становится ближе.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что если предпримешь ещё одну попытку к бегству, я отреагирую иначе, – добавляю строго, хотя сомневаюсь, что Марина сейчас пойдёт на это.

С другой стороны – я и когда в ванную её отправлял, сомневался. Но девчонка умудрилась сглупить.

Глава 6. Марина

Дверь за Кириллом запирается на замок. Чётко улавливаю это, наверное, даже каждый звук слышу и зачем-то усмехаюсь.

Идея хотя бы проверить окна очень заманчива. Я ведь даже пока не знаю, какой там вид открывается, всё на жалюзи любуюсь. А может, хотя бы примерно узнаю местность… Мысль, конечно, на грани нереального, но почему бы не тешиться ею.

Хотя сейчас и это бессмысленно. Глупо отрицать перед собой, что угроза Кирилла сработала. Я ведь до сих пор унять дрожь не могу. И вот даже не знаю, чем она вызвана – жёсткостью тона, с которым меня предупреждали не рыпаться лишний раз, или тем, что произошло после того, как я попыталась…

Губы пощипывает от одной только мысли об этом. Более того, я вдруг словно опять чувствую поцелуй своего похитителя, близость, касания…

Вот чёрт. Хоть во второй раз в ванную идти, и то вряд ли смою с себя эти ощущения. Понимаю, что бесполезно. Даже если телом остыну, в мыслях останется. Кирилл словно клеймил меня собой, я ведь даже в рубашке его сейчас. Везде он, чтоб его.

А ведь для него тот поцелуй – ничего не значащая мелочь. То, что наверняка проделывал сотни раз, если не больше. Вот как легко потом перестроился, обращался холодно, словно несколько секунд назад не целовал так жадно и горячо, что разум мне начисто отключил… Стыдно вспоминать, как прижималась к похитителю, как подхватывала темп ласок, как отвечала…

Конечно, понятно, что сопротивляться там смысла не было, но я могла бы просто ждать, когда всё закончится, а не вовлекаться в процесс. И не потому, что поцелуй – слишком важное для меня событие, нет, драму тут разводить не из чего. А вот голову включить надо было, и сообразить, что распалять Кирилла взаимностью ласок – мягко говоря, тупо, учитывая, что я – его пленница. И учитывая, что я чувствовала его возбуждение. Не только интуитивно улавливала и жаром по коже ощущала, а ещё и очень даже физически. Ведь там уж точно не пистолет мне в бедро упирался.

При этой мысли краска приливает к лицу, и я зачем-то мотаю головой, будто это поможет отогнать смятение. Так, всё. Время включать мозги. Больше никаких импульсивных поступков и, уж тем более, никаких мыслей о том, что для беспринципного похитителя Кирилл слишком ласков и совсем не жесток. И уж точно никаких попыток понять, как он ко мне относится, почему иногда так волнующе смотрит и почему в его поцелуе было столько чувственности.

Ошибка – думать о нём как о человеке. Более того, ошибка – думать о нём вообще. У меня другим голова должна быть занята.

В попытках перебить взвинченные мысли, тянусь к оставленному на тумбочке тюбику с мазью для моего запястья. Попутно, конечно, обращаю внимание и на рядом лежащий нож. Помню, что Кирилл перед выходом бросил на него взгляд – заметил, значит, понял, что оружие тут до сих пор. Но при этом всё равно ушёл. Странно… Проверка моего благоразумия?

Морщусь. Ещё испытания мне будет он устраивать. Может, и парочку экспериментов проведёт, понаблюдает, как над подопытной мартышкой? Это ведь ему тут всё легко, а у меня и папы чуть ли не жизнь рушится.

Дверь открывается, являя мне Кирилла. Быстро он. Я не только не успеваю успокоиться, так ещё и чуть ли не на пике враждебности. Недовольно поджимаю губы, не смотрю на похитителя.

– Да, твоей рукой мы тоже займёмся, – слышу его спокойный голос и понимаю, что заметил тюбик в моей ладони.

Займёмся? Ещё чего! Я понимаю, что его раны сложно обработать самому, но помазать собственное запястье я в состоянии. Прекрасно вижу его и дотягиваюсь. К тому же, я правша, а наручник был пристёгнут к левой руке.

– Сама справлюсь, – раздражённо говорю, одновременно действуя. Открываю тюбик обеими руками и…

– Она… – поспешно говорит Кирилл, уловив мои действия, но поздно. – Жжётся… – со сдавленным вздохом добавляет, хотя смысл теперь. Я уже успела вбухать себе на запястье щедрую порцию. Раньше надо было замечать, а не в своей аптечке ковыряться.

Я ведь правда злюсь на него за это, потому что чуть ли не вою. Жжётся – это ещё мягко сказано. Сжимаю руки в кулаки, раскачиваюсь корпусом, постанываю от боли, не в силах сдержаться.

А Кирилл спокойно берёт моё запястье, буквально отбирает у меня, но с какой-то мягкой настойчивостью. Тепло его прикосновения на какое-то время отвлекает меня от жжения, но, увы, ненадолго. Слишком уж оно ощутимое, а у меня и без того кожа нежная.

Но становится как-то легче, когда Кирилл снимает с меня мазь чем-то вроде салфетки, а затем моё запястье обрабатывает какой-то приятно прохладной жидкостью. Я даже расслабляюсь постепенно. Пусть продолжает.

Дыхание, правда, сбивается. И эти его круговые мягкие движения по коже мурашки разгоняют. Смотреть ему в лицо почему-то не могу никак, хотя пыталась. Вместо этого уставляюсь вперёд, на стенку.

– Эту мазь лучше не наносить на неподготовленную кожу, – спокойно сообщает Кирилл, но я улавливаю в его голосе хрипловатые нотки, похожие на те, что звучали перед поцелуем. – Вот что бывает, когда ты упрямишься.

Невозмутимое замечание, сказанное как бы между прочим, заставляет вспыхнуть.

– Нормальную мазь нельзя было найти? – огрызаюсь. Разум снова машет мне ручкой.

Кирилл впивается в меня тёмным взглядом прямо в глаза, не даёт отвести свой. Безмолвное предостережение. И на этот раз последнее – чувствую это так ясно, что слегка дрожу.

Жар приливает к коже, потому что Кирилл всё равно не отпускает своим взглядом мой. Требует не просто принять информацию, но и продемонстрировать, что я уяснила. И так сильно на меня воздействует, при этом совсем не напрягаясь, что не могу отвести взгляд. Да и не чувствую, что надо бы. Скорее наоборот, этим я только нарвусь непонятно на что.

Сдаюсь. Безмолвно подчиняюсь – а какие у меня ещё варианты? Кротко вздыхаю, опускаю взгляд, чувствуя, что и Кирилл отводит свой.

Странное ощущение – вроде я проиграла в безмолвном поединке взглядов, но побеждённой себя не чувствую. Мятеж как-то сам собой потух, естественно даже.

– Эта справится меньше, чем за сутки, – неожиданно слышу спокойный ответ на почти забытый мной вопрос. – Уже завтра твоё запястье будет как новенькое.

Молчу, мельком бросая взгляды на увлечённого обработкой моего запястья Кирилла. Его действия быстрые, умелые, но при этом движения мягкие, будто даже ласкающие. Кожу приятно обволакивает теплотой его прикосновений, а в груди от них теснеет так, что боюсь, что похититель на меня посмотрит. Будто увидеть что-то лишнее сможет.

Не могу его понять. По поведению не похож на мудака – но разве нормальный стал бы похищать меня? Да и вообще, так грязно вести бизнес?

Поджимаю губы, придя к окончательному выводу. Кирилл гораздо опаснее, чем законченные подлецы, потому что может быть и другим. А эта обманчивая мягкость способна сбить с толку настолько, что за ней и не заметишь, как тебя к пропасти ведут.

Но я не замечать не собираюсь. Ему не сбить меня с толку. Пусть думает, что смог, я подыграю. Но всё равно останусь начеку. Никакого доверия этому человеку, как бы мне иногда ни хотелось поддаться странной уверенности, что не обидит.

– Ну вот и всё, – сообщает Кирилл, и я только сейчас понимаю, что, оказывается, и мазь нанести успел, не только кожу обработать.

Более того, ещё легкой перевязкой зафиксировать. Ну надо же, а кожу даже и не жгло. Или не настолько, как в первый раз, вот я и не почувствовала даже.

Убираю руку ближе к себе, по-прежнему храня молчание. Не буду его благодарить. Даже не представляю при каких обстоятельствах вообще могу выжать из себя «спасибо» в адрес человека, который собирается растоптать моего папу, ну и меня попутно с ним. С какой бы вежливой обходительностью ни проделывал свои деяния Кирилл, их сути она не меняет.

И раз уж мне красноречиво дали понять, что спорить, огрызаться, драться и всё такое прочее мне нельзя, то вообще теперь не буду говорить.

– Теперь твоя очередь, – невозмутимо сообщает Кирилл, испытывая внимательным взглядом. – Посмотрим, как ты справляешься с ранами, – чуть снижает голос, уже одними только словами напоминая мне о том, в какой ситуации я их сказала ему.

Сглатываю, тут же потянувшись к аптечке. Стараюсь не реагировать на его почти неотрывный взгляд.

– Раны неглубокие, так что будет достаточно перекисью залить и перевязать на всякий случай, – снова нарушает молчание Кирилл.

А я всё никак не могу понять, он так непринуждённо мне реплики бросает, потому что его устраивает, что я молчу, или наоборот, хочется добиться от меня ответа?..

Хотя какая мне разница. Нахожу перекись. Не буду возиться с его ранами, будь они даже глубокими. Хотя немного странно, что для меня Кирилл приобрёл какую-то, видимо, крутую мазь, а себе вот так простецки собирается кровь затянуть. Но мне уж точно нет до этого дела. Наоборот, чем больнее ему будет, тем лучше.

Беру протянутую мне руку чуть дрогнувшими от этого действия пальцами. Чёрт, ну вот почему я начинаю нервничать… Не в первый же раз раны обрабатываю, да и прикосновением это не назовёшь. Уж точно не таким, чтобы глупо смущаться.

А Кирилл, как назло, смотрит. Причём мне в лицо.

Ну а я старательно изучаю его руку, лишь бы не думать об обволакивающей меня близости похитителя и соприкосновения с ним, которое, даже будучи таким простым, напоминает о том, что совсем недавно было на этой кровати…

Так, всё, пора в реальность. Итак, костяшки по-прежнему сбиты явно от ударов, рана, нанесённая бритвой, достаточно глубокая, как по мне, а вот пальцы очень даже красивые… Ровные, длинные, при этом гармонично смотрятся на мужской сильной руке. Она ощутимо больше моей, и мне вдруг становится интересно приложить свою для контраста. К счастью, мозгов хватает, чтобы не сделать это – удаётся вовремя себя стопорнуть. Заодно и напомнить себе, кто передо мной.

Беру перекись и вату – по-хорошему, тут кровь надо вытирать вокруг тоже, и немало. Кирилл что только не успел сделать этой рукой, порядком размазав рану.

Недовольно поджимаю губы, прогнав мелькнувшее воспоминание о некоторых таких действиях, и сразу щедро лью перекисью по крови.

Если Кириллу и больно, то виду не подаёт уж точно. Даже не дёрнулся. При этом продолжает смотреть на меня, заставляя нервничать.

– А в чём вообще план? – всё-таки нарушаю молчание, чтобы перебить волнение, а заодно напомнить себе и ему, на каких мы позициях. – Вы собираетесь вынудить моего папу закрыть бизнес, или что?

– Это слишком радикально, – помедлив, отвечает Кирилл. – На такое он не пойдёт, а будет действовать иначе. Завяжется война, а она никому не нужна. Потому наша задача – потребовать от него тех жертв, на которые он будет готов пойти без особого сопротивления или хитростей, но которые позволят нам чувствовать себя свободнее и прикрыть свои тылы на случай необдуманных действий после твоего ему возвращения.

Я хмурюсь, обдумываю ситуацию. Разговор тяжёлый, но умело отвлекает меня от действий – рану обрабатываю как-то машинально, почти не чувствуя смятения от соприкосновений.

Кирилл, конечно, не сказал ничего конкретного. Туманность сплошная, почти как и не ответил. Но обнадёживает хотя бы, что масштабная борьба никому не нужна. Хотя я и так это предполагала – иначе бы со мной иначе обращались, наверное. Вот только не уверена, что у папы уже не появились свои планы.